А если..?

      Антон проводил родной сердцу силуэт взглядом, слушая стихающий скрип снега, который растворялся вместе с Ромой. Губы дрогнули. Тяжесть свинцовой гирей повисла в груди, надрывая мышечные волокна, на которых держался груз. Хотелось кричать, но ком застыл в горле, на физическом уровне препятствуя любым возможным звукам. Волнение билось безумной птицей в груди. Антону жаль, безмерно жаль.       Где тот мерцающий на периферии понимания маяк, который загорится, если ты поступишь правильно? Как оценить правильность собственных решений, если твои опытность и знания так и не появились с зубами мудрости? Присев на корточки, Антон тяжело вдыхал, вбирая в легкие побольше воздуха. Крупные снежинки приземлялись на одежду, облепляя парня.       Если о случившемся в стенах школы узнают родители, здесь Петров и выкопает свою могилу.       В месте, где он погиб в сотый раз.       Поднявшись, парень переступал высокие бугры, утопая в некоторых по колено. Дом на горизонте виднелся чёрным пятном, на которое налипала вся окружающая его грязь. Стало бы кому-то лучше, если бы он рухнул? Антон — как ни старался — не мог развеять негатив, который клубил вокруг него густыми парами. В груди содрогался оголённый нерв, сотканный из чувств. Петров был на пределе. Что следует за эмоциональным взрывом — юноше неизвестно, но даже на желанные слезы сил не находилось. Слабость подчиняла себе тело, расстилая в душе единственное желание — просто раствориться. Скрип входной двери оповестил жителей дома — если они, конечно же, действительно дома — о приходе Антона. Снег ссы́пался со скользкой поверхности куртки на пол. Заметившая это Карина из кухни лишь хмыкнула, показательно дёрнув головой в другую сторону. Антон устал удивляться, сколь легко поведение матери сравнимо с Олиным, но в случае с одной из упомянутых это ожидаемо и простительно.       Антон не нашёл в себе ни крупицы желания что-либо отвечать на этот еле заметный, но премерзкий жест матери. Повышенная раздражительность провоцировала Петрова на всяческие глупости постоянно, но сейчас ему не хватит сил идти на их поводу, разве что ползти.       Антон безмолвно поднялся к себе в комнату, силясь лишь утонуть в матрасе. Практически безжизненное тело просто вяло лежало, не желая переворачиваться, даже если затекшая рука заходилась неприятными покалываниями. От повышенной нервозности в желудке скрутился узел, а тошнота оставляла после себя отвратительное послевкусие.       Сваливающийся с небес снег стучал по окну, и Петрову оставалось разве что вслушиваться в этот звук, очень кстати передающий его ускоренное сердцебиение. Если тревога и паника были его эпизодическими друзьями в прошлом, сейчас их уместно называть неотъемлемой частью всего Антона, подчинённого этим уже достаточно близким спутникам. В какой момент он уснул, а в какой проснулся, юноша не понял сам. Сон пронесся мимо, оставшись недомоганием в конечностях и во всём теле. Будто бы Петров успел лишь моргнуть к моменту когда за окном уже засветило солнце. Оно будто желало испепелить Антона, но могло только слегка ослепить. Хотя парень и не был бы против быть испепелённым.       Судя по картине за окном — проспал парень дольше обычного, если продрых не до самого обеда. Ожидаемого с утра голода не оказалось. Не было даже примитивных потребностей, что уж говорить о более осмысленных человеческих желаниях. Они растворились вместе с амбициями и мотивацией. Антон устало поднялся, сгибая и разгибая руку на которой так и проспал до утра.       Выходные дни — одна из самых ожидаемых вещей в учебное время, но сейчас Петрову безразлично абсолютно всё, что являлось однажды чем-то важным. Нигде не найти желанную безопасность и маленькую, но столь сильную веру в собственную защищенность. Потому и всё окружающее кажется настроенным донельзя враждебно. Спустившись вниз, Антон увидел сидящую за кухонным столом Олю, которая что-то рисовала на маленьком листочке. Поодаль стояла тарелка с оставшимися на ней крошками от печенья. Болтая ножками, девчушка тихонько напевала какую-то приевшуюся песню, аккуратно выводя округлый узор на поверхности бумаги. Её платиновые волосы переливались под лучами солнца, которые ловко пробрались сквозь пелену стекла.        — Ты завтракала печеньем? — Петров подошёл к сестре и заглянул через белокурую макушку на лист. Букет подснежников, нарисованный Олей, кольнул Антона в воспаленную сердцевину его существа.       — Доброе утро! — воскликнула Оля, повернув голову на брата. — Да, я больше ничего и не нашла. — девочка пожала плечиками.       — Я сейчас что-нибудь приготовлю, больше не делай так. — попытки соответствовать образу хорошего брата были успешными, но находились чем-то безмерно тяжелым, а не желанным. Незаинтересованный тон голоса Антона мог бы выдать эту деталь, но Петрова младшая полностью погрузилась в процесс рисования.       Металлический скрежет сковородки от повышенной чувствительности ко всему окружающему заставил Антона с неприязнью встрепенуться. Запах еды не раззадорил аппетит и не повлек за собой чувство сладкого предвкушения трапезы. Ничего. Какой-никакой здравый смысл победил, и Петров решил, что даже если еда ему кажется резиновой, она наверняка нужна его ослабшему на фоне эмоциональной встряски организму. Звонко поставив на стол тарелку с салатом и омлетом, парень пододвинул завтрак к Оле. Пока сестра с аппетитом приступала к еде, Антон несколько механически опускал вилку в тарелку, а после устремлял её себе в рот. Никогда бы не подумал, что завтрак может быть настолько утомительным. Антон оставил свой завтрак съеденным лишь наполовину.       — Тош. — Оля аккуратно взглянула на брата. — Может выйдешь сегодня со мной погулять? — её большие бездонные глаза жалобно округлились.       — Я сегодня не очень хорошо себя чувствую.       — Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Оля надула щеки и обиженно поджала губы. — Я устала сидеть дома, посмотри какие сугробы! Я хочу в снежки поиграть, хочу снеговика слепить, а одну меня мама не выпустит. — что о снежках, что о снеговиках думать было сложно, но Антон вполне мог понять такое рвение младшей из семейства Петровых. Ей хочется новых и увлекательных виражей, а не серых, облезлых стен, за которыми раздаётся родительская ругань.       — Только если недолго и около дома. — быстро сдался Антон, не желая слышать Олин визг, который точно будет повторяться в пустом сознании болезненным эхом. Оля энергично закивала головой и удовлетворенно хихикнула.       Петров успел только понадеяться, что согласие не означает моментальный призыв к действию, как Оля тут же вскочила со стула и просеменила к своей комнате. Не успел Антон попросить штрафные двадцать минут перед прогулкой, сестра, находясь уже на втором этаже, крикнула:       — Я быстро соберусь, честно! — и хлопнула за собой дверью.       — Кому я говорила дверьми не хлопать?! — устало крикнула Карина из своей комнаты.       Антон уперся лбом в руку, слышно выдыхая. Мышцы непроизвольно сократились, покрывая тело тремором. Степень раздражения и усталости от происходящего в жизни становилась зашкаливающей, а с каждым новым днем то и дело приумножалась. Каждый раз Петров думает, что ему нужно всего лишь стерпеть бушующий ураган внутри и он пройдет, как ни в чём не бывало. Но из раза в раз он воссоздается под рёбрами с ещё бóльшим треском, с бóльшими болью и оцепенением. Антон, как и Оля, проигнорировал замечание матери, проплывая по коридору бесшумным призраком к своей комнате. Юноша только у шкафа заметил, что ещё со вчерашнего вечера одет в школьную форму и по приходе домой не удосужился даже переодеться. Со стороны, наверное, я отвратительно жалок.       Антон не потратил много времени на переодевания, а вот сил — даже слишком много для такого простого действия. Парень спустился вниз и накинул куртку, пока Оля боролась со сломавшимся зубчиком на молнии, дёргая бегунок вверх. Общими усилиями молния на курточке Оли была побеждена и ребята, не предупреждая о своем уходе, перешагнули порог дома.       Морозный воздух ловко растёкся по дыхательным путям, обжигая слизистую. Оля радостно припрыгнула и торопливо покинула территорию их дома, которую ограждал деревянный хлипкий заборчик. Антону приходилось периодически придерживать её либо за капюшон, либо за руку, ибо из-за спешки Оля теряла равновесие, пока подошва ботинок предательски скользила. Снегопад за ночь не исчез, потому Петрова младшая задирала голову наверх и прикрывала глаза, пока снежинки украшали её гладкие щеки.       — Я знаю площадку одну, можно мы туда пойдем? — Оля с небольшим напором схватилась за рукав Антона.       — Мы всё равно вышли уже, так что давай, веди. — парень отстраненно оглядывал природу вокруг. Постукивание веток друг об друга от ветра послужило бы отличным аккомпанементом одному очень бархатному голосу. Пока Оля озаряла природу вокруг своим сиянием, Антон увешивал окружающую среду паутиной своей тоски.        Дойдя до площадки, Антон устало уселся на лавочке, желая лишь наблюдать за развлечениями сестры в целях меньшей травмоопасности всего действа и по возможности никак в нём не участвуя. Оля настаивала на снежках, но парень всё равно упорно отказывался, оправдывая свою безучастность плохим самочувствием.       Площадка в этом посёлке, похоже, всего одна. Иначе объяснить себе то, что место, хранящее в себе теплые, но болезненные воспоминания, появляется в жизни Антона снова и снова случайно — просто не получается. Хорошо, что злосчастного снеговика, которого юноша лепил с Полиной, уже погубила метель или школьная детвора. Не то Антон бы разнёс его сам, ставя под сомнение свою адекватность в глазах сестры. Он всё равно был уродливым, не велика потеря. В памяти появилась одна фраза, от которой Антон невольно усмехнулся. Откуда он её услышал или вычитал, парень не помнит, но само предложение помнит дословно: «в семье, где царит любовь, всегда рождаются красивые дети!»       Похоже любви в их паре было немного, раз снеговик получился на редкость дурным.       Оля выкатывала шарик из снега и что-то лепетала себе под нос. У этой девочки любви в запасе немерено, так что за вид её будущего снеговика Антон не переживал. Лишь бы её хрупких чувств хватило на реалии жизни, с которой она однажды столкнется.       Пока Антон сидел на лавочке, которая гляди и рухнет скоро, Оля доделала своё творение. Гордо нарезая круги вокруг небольшого снеговичка, девочка внимательно оглядывала каждый сантиметр снежных комков, периодически что-то стряхивая, или прикрепляя к части маленький кусочек снега и разглаживая его. Когда шедевр был готов к презентации, Оля подбежала к скамейке и потащила Антона к снеговику.       — Я могу и сам. — шутливо ответил парень, но позволил сестре проявить настойчивость, послушно следуя за ней.       При виде снеговика Антону пришлось наигранно восхищаться. Нет, снеговик и впрямь получился очень красивым. Ровный и аккуратный, улыбающийся малыш. Но подобная реакция на снеговика, — даже если на очень красивого снеговика — просто-напросто перебор. Во всяком случае, Оля гордо кивала и лучезарно улыбалась, а значит, не столь важно насколько Антон переборщил.       По завершении тирады Антон вернулся на лавочку, но Оля, как ожидалось, не продолжила играть, а присела рядышком.       — Не хочу домой. — с ощутимой грустью девочка склонила голову. — Может даже лучше было бы, если бы мы на улице жили?       — Ну чего ты такое говоришь? — Антон аккуратно пододвинулся к сестре. — Нет, нам в любом случае лучше дома. На улице смотри — вон какой мороз!       — Может, если бы мы спали рядом, мы бы не замерзали сильно? На площадке можно снег расчистить и лечь.       — А еду мы откуда возьмем?       — А если мы найдем работу? Будем как папа — днями работать, так что и замерзать не будем, и еду будет на что купить.       — Оля, ты еще слишком маленькая, чтобы работать. Потерпи, пожалуйста, скоро всё закончится. Я тебе обещаю. — из-за последнего предложения Антон ощутил уколовшую его досаду. Зачем он, дурак, такими обещаниями разбрасывается, если повлиять на ситуацию никоим образом не может? Тяжелый выдох сорвался с его губ, но для Оли он был лишь доказательством того, как сложно им приходится. — Не теряй свой безграничный свет, Оль. По крайней мере раньше времени. Мы со всем справимся. — девочка уверенно кивнула, явно почувствовав от услышанного вновь расцветающую надежду на лучшее. Это всё, чем мог орудовать Антон: пустые обещания и уже порядком подуставшая надежда, которая, кажется, всё-таки погибла где-то глубоко внутри него.       От беседы с сестрой Антона отвлёк глухой удар. Петров поднял голову и увидел, что за звуком последовал взрыв снега, рассыпающегося в воздухе. Олин снеговик. Два дворовых парня проходили мимо и неприятно посмеивались. Один из них пнул снеговика и разрушил трепетно выстроенную конструкцию, у которой даже имя успело появиться. Оля назвала его Принцем, не желая слышать никаких возражений по поводу того, что это не имя.       Но стоило Антону встретиться взглядом с одним из пришедших, свой порыв к разбирательствам пришлось усмирить. По наглой, одновременно с тем и удивленной ухмылке, Петров быстро сообразил, что его смогли "узнать". А вот Антон, кажется, вообще впервые видит ребят, или впервые обращает на них должное внимание.       — Оль, пойдем. — Антон взволнованно взял девочку за ладонь в пушистой варежке. Оля капризно хмыкнула и насупилась, смотря на тех, кто разрушил итог её стараний. Начало её обиженной речи беспардонно прервали:       — О! Так это ж педик из девятого! — выпалил пацан и указал пальцем на Петрова. Антон настойчиво потянул Олю за собой, а по силе сопротивления, которая внезапно исчезла, смог предугадать, что девочка растерялась.       — Э, стоя-я-ять. — протянул парень и, подбежав поближе, встал напротив Антона.       — Ей двенадцать. — злобно прошипел Антон. — Приберегите разбирательства на потом, я не собираюсь прятаться.       — Сестрица твоя? — один из парней наклонился к Оле. Девочка испуганно отшагнула. — А она тоже... из этих? — гогот, раздавшийся после фразы, напомнил Петрову противный скрип.       И хуже всего, что сделать Антон ничего и не сможет. Его беспомощность давила на злость, ибо желание отгородить сестру от всевозможных ужасов - действительно одно из самых искренних чувств. Дети не должны быть свидетелями насилия и жестокости. А злость, в свою очередь, пробуждала рвение к выяснению отношений. Но Антон заранее знает, что проиграет. Оле видеть это ни в коем случае нельзя. И услышать даже часть того, что происходит в настоящей жизни Антона, где он был по-настоящему влюблен и разбит - тоже.       — Да, мы заразные, отойдите, иначе такими же станете. — выпалил Антон и решил, что лучшим решением будет как можно скорее уйти.       — Не-не, ты погоди. — чья-то рука надавила на плечо Петрова, останавливая его. — Девчонкой мой кореш займется, а с тобой нам еще поговорить надо. — усмешка, брошенная вскользь после, ударила по вискам Антона с ошеломительной силой. Чуть сильнее Петров сжал ладошку сестры, развернувшись вполоборота.       — Я. Сказал. Потом. — с напором выпалил Петров, процедив каждое слово. Второй из парней небрежно дёрнул Олю за капюшон, утягивая к себе. Устраивать перетягивания Антон не планировал, так что сразу оттолкнул подошедшего, закрывая собой сестру.       Раздавшийся сбоку звонкий удар чего-то стеклянного и в последствии разбившегося привлек внимание всех четверых.       — Или вы займетесь тем, что пойдете оба нахуй, на. — подошедший Бяша грозно тряхнул сделанной только что розочкой. Один из парней поднял руки, дескать: "сдаюсь", отходя в сторону. Бяша уверенно сжимал горлышко некогда целой бутылки, устремляя острые концы на особо наглого. — С каких пор ты, восьмиклашка поганая, решил, что можешь старших запугивать?       — Да всё, всё. — оба обменялись неловкими и растерянными взглядами и поспешили ретироваться.       Антон тяжело вздохнул. Восьмиклассники? Только этого не хватало для довершения и без того печальной судьбы Петрова. Бяша откинул полуразбитую бутылку куда-то в сугроб и, немного помявшись, всё же аккуратно и неуверенно пригнулся, оглядывая растерянное личико Оли.       — Ну как вы, на? — сколько бы Антон ни старался подобрать подходящую реплику - не нашёл достойного ответа. Сестра по очевидным причинам отвечать не стала, потому что таинственный спаситель хоть и спас, доверия так сходу и не вызвал. — Слыш, Тох. — бурят по-дружески боднул Петрова в бок.       — Нормально, нам идти пора. — сморгнуть раздражение от явившихся наяву доказательств, что Антон - магнит для притяжения неприятностей - не вышло. И не выйдет, ведь дни медленно утекают в безвозвратное прошлое, а держать свои чувства с затянутыми на них ошейниками всё тяжелее.       — Давай ты малую отведешь, а потом мы поговорим? — Петров кивнул головой, выражая согласие, и присел на корточки перед Олей.       — Ничего не болит? — руки скользнули по, - к счастью целому - воротнику персиковой курточки, поправляя съехавшую от резкого рывка ткань. Большие девичьи глаза с ощутимым сомнением и недоверием осматривали подоспевшего вовремя Бяшу. — Оль, это мой друг, не переживай. — прошептал Антон, подавшись корпусом к сестре чуть ближе. — Он тебя не обидит. — парень постарался улыбнуться, но и сам предполагал, что его улыбка на данный момент выглядит неприлично измученно.       — А что значило..? — девочка похлопала густыми ресницами.       — Мы поговорим об этом когда-нибудь позже. Не в обозримом будущем. — максимально тактично замял тему Антон. — И постарайся забыть все услышанные тобой слова, они все означают признак невоспитанности.       Ребята двинулись в тяжелой для Антона тишине. Случившееся — лишь очередное напоминание, что спокойствие в жизни Петрова будет присутствовать разве что во сне. Жаль, что укрыться в мире снов от всех страхов и проблем нельзя навсегда. Так бы, наверное, Антон намеренно заставил себя впасть в кому. Парень даже и не заметил, как они уже приблизились к выплывающему из-за худых деревьев дому.       Оля, после упоминания, что Антон задержится и появится дома чуть позже, робко попрощалась с Бяшей, буркнув себе под нос: — До свидания. —  и просеменила к двери. Юноша молча проследил за тем, чтобы сестра растворилась за хлопнувшей ей вслед дверью, и перевёл усталый взгляд на попутчика.       — Я ведь правиль... —  не успел начать Антон, Бяша настойчиво его перебил.       — Тоха. — отрезал бурят с несвойственной ему серьезностью. — Я хуево понимаю, что говорить и как поступить, но не настолько тупой, чтобы не понять, что происходит. — его пальцы ловко скользнули в карман болоньевой куртки, выуживая пачку сигарет. — Нет, до этого я бы при жизни не догадался, но... — чуть сморщившись, Бяша выдержал паузу. — Но я видел, что какая-то хуйня происходит. И всё, что я хочу сказать, так это то, что с Ромкой я буду всегда. — твёрдо отчеканил Бяша.       Антон даже невольно пошатнулся. Это звучало очень сильно в свете последних событий. Бяша будет рядом даже тогда, когда от Ромы отвернулись все. Отвернулся ведь даже Антон.       Тот, с кем Рома и заварил весь этот переполох, отступил, вновь пытаясь откреститься от чувств из-за собственной слабости. А Бяша, который имеет полное право на своё мнение, ведь ситуация крайне острая, будет стоять рядом с Ромой и выдерживать вместе с ним удар за то, чего не делал и, можно сказать точно, не поддерживает. "Этого" - с уст Бяши резануло по ушам, вызывая неприятное покалывание в груди. Все, как один, позабыли, что отношения и называют отношениями, а не заменяют на скользкие и непонятные, отнюдь не синонимичные и неоднозначные термины.       — И осуждать я вас двоих за то, что вы натворили - не собираюсь, на. —  так же серьезно, в кой-то степени даже угрожающе, продолжил Бяша. — Хоть и понять не смог, даже если и пытался, но отворачиваться не буду. Я не кидалово какое-то. — а я, видимо, кидалово - скользнула мысль в сознании Антона. — Но и терпеть твои замарашки не буду. Да, случился полный пиздец. Но я не считаю, что эту катастрофу невозможно решить, на. — зажав в губах сигарету, Бяша поднёс воспламенившуюся от коробка спичку к её концу. — Могли бы и рассказать. — обиженно буркнул бурят.       —  Мы бы и рассказали тогда, когда были бы готовы. — тут же ответил Антон слишком разгоряченно, стараясь осадить себя. — Это неправильно. — констатировал Петров гораздо тише прежнего. — Всяко, извини.       — Да похуй уже, на. — струйка дыма взмыла ввысь и Бяша непроизвольно прищурился, чтобы дым не обжёг глаза.  — Так или иначе, пока что я хуй знает, что делать дальше, но могу точно сказать - я буду с вами рядом. — легкая, едва заметная улыбка появилась на лице Бяши, но Антон ответить ему такой же не смог.       Эта своеобразная и аккуратная поддержка всё же повлияла на Антона. Пусть Бяшу своим близким другом Петров не назовет, один выдох дался ему намного проще нескольких тысяч предыдущих.       — Хорошо, спасибо. — кивнул Антон и потупил взгляд в скрипучий снег под ногами.       — Ладно, я щас к Роме пойду, может со мной? — Бяша подбадривающе и по-дружески боднул Петрова в плечо, пропустив смешок.       Антон, на собственно удивление, в тот же миг поднял жалобные глаза на бурята. Молниеносная реакция на услышанное имя вырвалась сама по себе. Петров даже не успел притупить её отголоски, полноценно поддавшись проскочившему меж ребер приятному импульсу. Вряд ли Бяша спрашивал, хочет ли того же Рома. Он подразумевает согласие близкого друга потому, что это кажется очевидным ответом - ведь, как оказалось, Рому с Антоном связывает нечто большее, чем дружба. Но Бяша, точно так же, вряд ли осведомлен, что Петров напрочь отказывается хранить и вынашивать эту любовь глубоко в себе.       — Как он? — хрипло спросил Антон, с сожалением сведя брови.       — Пойдем, сам и спросишь.       — Нет. — Петров покачал головой в разные стороны и поджал губы. На немой вопрос, что застыл в выражении лица Бяши, Антон отвечать не хотел. — Мне пора. — и именно потому, виновато склонив голову, двинулся к дому, отрезая своим уходом любое возможное продолжение диалога.       Дом встретил парня уже слишком приевшейся пустотой, холодом и безжизненностью. Антон спешно снял зимние вещи и, не обращая внимания на гудящую головную боль, направился в свою комнату. Не нужно было позволять себе такую вольность, как прогулка с сестрой. Чрезвычайно опасно лишний раз мозолить кому-либо глаза своим навязчивым существованием. Петров хотел было рефлекторно, доведя этот условный рефлекс до перманентной привычки, сопутствующей захождению в комнату, упасть на кровать, но намеренно сменил маршрут, сворачивая к письменному столу. Стул приветственно скрипнул под весом тела, а белёсая рука потянулась к кипе сложенных на краю книжек и учебников. Если Антон, строго говоря, выбрал подходящее его судьбе решение, значит и убиваться вечно не должен, да? Вот только грудь всё саднит и саднит от громыхающего в тревожных возгласах сердца. Петров, не позволяя пошатнуться башенке из книг, достал необходимый альбом, что хранил в себе царящие однажды чувства и воспоминания. Если Антон хочет себе помочь, подкрепляя принятое решение, он должен взять себя в руки и решить вопросы, свалившиеся на его голову, а не стремглав бежать от них. Вооружившись первым попавшимся карандашом, Антон пролистал альбом до чистого листа, не обращая ни крупицы своего внимания на старые рисунки.       Гул и вспышки посторонних, непрошенных выводов, мнений и оскорблений - стихли, оставляя только растерзанную свежую рану. В этот миг Антон был благодарен жителям дома за равномерную, никоим образом не нарушаемую тишину. Острый конец грифеля заскользил по чистому полотну, в бездумных и легких штрихах вырисовывая нечто неопределенное. Антон умышленно не задумал картины, которую хочет увидеть по окончании своих стараний. Пусть руки сами выбрасывают днями накапливаемые чувства, пока хозяин будет разбираться с гудящими в голове вопросами.       Мыслей о будущем Антон обычно не допускал, - они лишь изредка посещали его голову из-за наводящих на эту тему вопросов - но сейчас парень задумывается над дальнейшими перипетиями его жизни со всей взрослостью. И сталкивается с тяжелым пониманием, что даже приблизительно ни черта не знает о грядущих событиях. Никакого плана, лишь тягучая и крайне печальная неизвестность, затягивающая похлеще густого болота. Что Антон будет делать после школы? Искать в посёлке работу? Видеть изо дня в день тысячу раз изученные лица, ходить одним и тем же осточертевшим маршрутом на ненавистную работу, которая в этом месте просто-напросто не может оказаться перспективной? Каждый день? Будет возвращаться в дом, который окажется не шибко отличающимся от того, где Антон проживает сейчас? В холодную хижину с запахом пыли и влаги, которая сочится из старого дерева. Это место не даст ему будущего, а из этого места никак не сбежать. Сразу после школы Антон не сможет материализовать хоть какие-то сбережения, дабы переехать. А на зарплату с местных работ получается лишь утолять необходимые потребности, и то с натяжкой. Родителей в своем будущем Петров не рассматривает ни в каком проявлении. Ему не нужно их присутствие, а о помощи и речи не идёт потому, что и помогать они не станут.       Маленький посёлок, хранящий память о каждом живом и покойном, в котором Антон навечно будет запятнан опасным клеймом. Слухи наверняка уже расползлись настолько далеко, насколько это было возможно. А слухи в этом не шибко прогрессивном месте безмерно любят. Даже в самый маленький, самый незначительный секрет, натянув пошире любезную улыбочку, без спросу залезут, а после, будут продавать твою тайну за скромную цену.       В этом психологическом трюке Антон подразумевал желанное высвобождение своих спрятанных негативных эмоций, удерживать которые становилось всё тяжелее. Но разгрузки отнюдь не ощущал. Будто бы имеющиеся проблемы раздувались, надавливали на воспаленную тревожность сильнее, подтверждали твёрдый и неоспоримый конец. А может, дело в том, что заставить эти эмоции вылиться беснующейся рекой намеренно - не выйдет? Может, они вырвутся самостоятельно тогда, когда им это заблагорассудится? Рука дрогнула и грифель карандаша от давления звонко надломился, обращая на рисунок внимание.       Открытый нож-бабочка, рукоятка которого была обвита податливыми стеблями, лежал в хаотично разбросанных лепестках подснежников. Цветы переплетались, в каких-то местах чуть ли не в узел связывались, а надорванные листики, со сгибами по окраине, добавляли букету возраста. Антон ощутил дрогнувшие брови и, казалось, вот-вот услышит скрежет своих зубов. Безнадежность уже пустила свои корни под бледной кожей, и вырвать её заживо Антону не хватит сил. Его мысли, его руки и его сердце тянутся далеко не туда, куда направляет их хозяин. Обжигающий ком подступил к горлу, вынуждая парня неестественно дёрнуться и прикрыть глаза. Глубокие вдохи и выдохи в сопровождении размеренного счёта до десяти должны были если не успокоить, то хоть немного поспособствовать нормализации состояния. Но абсолютно никакого эффекта Петрову ощутить не удалось. Поддавшись вперед, Антон резко прикрыл ладонью рот и, быстро вскочив, направился в ванную. Парень глухо упал на колени перед унитазом, ощущая безуспешные надрывы желудка, отзывающиеся болезненным скручиванием в животе. Антон абсолютно ничего не ел после завтрака, потому позывы сопровождались лишь кашлем, перерастающим в полноценный хрип. Легкие надрывались, а от раздирающего горло ощущения на уголках глаз скапливались слёзы.       Сквозь тяжелый выдох Антон уселся на пол, облокотился спиной на холодную стену позади и вытер ладонью губы. Горькое послевкусие обжигало рот, а грудь, согласно ощущениям, кто-то с садистским наслаждением прокалывал острыми иглами. Антон старался дышать, но насыщения кислородом вовсе не чувствовал. Легкие наполнялись до предела, а необходимость в истеричных глотках воздуха всё обострялась, - возможного объема воздуха было попросту недостаточно. Антон подтянул к себе ноги и, обхватив их, уложил голову на колени. Всё ведь не имеет абсолютно никакого смысла, ведь итог у всех один. Так зачем же он борется в игре, в которой в любом случае проиграет? Проигрывает каждый. Кто-то слишком рано, кто-то удивительно поздно - но исход одинаковый и предрешенный. Так и к чему все эти жалкие потуги?       Эти мысли появились вновь, но на сей раз подкрались не постепенно, а неожиданно свалились сверху. Попытка их отогнать помогла сомнительным образом, - наполнила и без того перегруженную голову вопросами, вызывающими более яркие и отвлекающие чувства. Но, к сожалению, это сработало бы, если бы замещением нашлись положительные впечатления. А Антон отвлекался другими проблемами от одной проблемы, лишь оттягивая неминуемое столкновение с ней.       Антон еще посидел в ванной, затуманенным взглядом оглядывая неровно выложенный в ней кафель, но, как нашёл в себе силы, почистил зубы и переместился обратно в свою комнату, - на сей раз сразу в кровать.       Утро воскресения не внесло никаких изменений ни в эмоциональное состояние, ни в окружающую среду Антона. В груди лишь подпитывался страх, граничащий с развивающейся паранойей. И виной тому — приближающийся понедельник, который помимо язвительных издёвок, принятия отсутствия Ромы и якобы случайных и небрежных толчков, обещает окончательно растоптать состояние Антона на выступлении. Танцевать вальс перед всеми участниками, которые, как по команде, начнут сыпать заевшими в их памяти оскорблениями - мощнейший надвигающийся стресс.       Ближе к обеду Оля нашла смелость и аккуратно зашла в комнату к Антону, невинно хлопая глазками. Петров боялся услышать очередную просьбу о прогулке, ведь точно знал, что строго-настрого откажется от любого появления на улице. Но, к огромному счастью:       — Может посмотрим вместе что-нибудь? — неуверенно выдала девочка, покачиваясь из стороны в сторону. Петров то ли облегченно, то ли устало, - он разучился понимать значение жестов своего тела - выдохнул и кивнул. Оля ярко улыбнулась и, потянув брата за руку, потащила в свою комнату.       Наверняка, эта привычка - всё время быть убежденной в том, что за ней кто-то идёт и не порушит уже построенные и согласованные планы - вызвана развивающейся тревогой и утерянным ощущением безопасности. На фоне рушащейся, вечно ругающейся семьи и брата, с которым доверительные взаимоотношения медленно, но верно подходят к логическому завершению - это предсказуемый результат. Догадка Антона ранила его невыносимо остро. Он, точно так же, как родители, неосознанно вымещает свои проблемы на неокрепшей психике сестры. И однажды это даст свои плоды ровно такими же истериками, сомнениями и паническими атаками.       Петров знает, что если на стадии развития вовремя заметить проблему и правильно лечить - исправить можно всё. Но болезненнее всего осознавать то, что сил потянуть и состояние сестры ему никак не хватит. Себе-то помочь не получается.       Оля вставила кассету в дисковод и, усевшись по-турецки напротив пухлого телевизора, похлопала маленькой ладошкой по полу, как бы приглашая Антона присесть рядом. Петров послушно уселся, даже не пытаясь выглядеть заинтересованным. По очевидным причинам, происходящее на телевизоре - лишь фоновое дополнение к антуражу всей комнаты. Если Оля вдруг захочет поинтересоваться, о чем они посмотрели мультфильм, Антон даже названия не вспомнит. Расспросы, как оказалось, стоило ожидать, но затронута была другая тема.       — Антон? — аккуратно спросила сестра, повернув к Антону голову.       — А? — вяло отозвался Петров, понимая, что даже оправдания придумать не сможет, если его безучастность в просмотре оказалась замечена.       — Обещаешь честно ответить? — вдруг сказала девочка, робко поджимая губы.       — Постараюсь. — даже обещаний Петров бы потянуть не смог.       — Тебя обижают? — тихо спросила Оля и с любопытством заглянула в глаза брату, будто бы пытаясь уличить в возможном вранье.       — Нет. — сквозь шумный выдох ответил Антон, испытывая скорее явное раздражение от таких вопросов.       — Ты же... — почти обвинила Оля, но парень, прекрасно понимая что сорвется с губ сестры, перебил:       — Я ничего не обещал. — спокойно заключил Антон. — И я не соврал. — дополнил Петров, понимая, что если бы Оля была постарше - тут же из-за неосторожного ответа сообразила бы, какое очевидное признание выдал Антон. — Я не хочу распространяться всеми подробностями, но с некоторыми ребятами мы не нашли компромисс. Не все будут понимать тебя, когда ты попадешь в общество, но, помни... — сделал лирическую паузу Антон. — никогда не сдавайся и отстаивай своё мнение. Будь сильнее их, придерживайся своих принципов. Как я и... — осекся Петров, но уже не потому, что хотел выдержать пару секунд тишины, а потому, что осмыслил суть сказанного им. Антон как раз таки живая противоположность описанного им образа, которая не только от всего отказалась, но и постаралась поскорее убежать, надломившись под давлением общества. — сделал... — договорил Петров, виновато уводя глаза в нижний угол.       — То есть всё хорошо? — с надеждой спросила Оля, по-птичьи склонив голову набок.       — Да. — кратко ответил Антон. Получается, что даже в таком кратком диалоге, он умудрился соврать запредельное количество раз.       После совместного просмотра Оля выступила инициатором приготовления ужина. У Антона было критически мало сил, но желудок, на его же удивление, отозвался урчанием. Голода Петров не чувствовал, но организм, как-никак, нуждался в пище.       Ужин закончился не так плохо, как Антон ожидал. Его хотя бы не стошнило от запаха еды, пусть и поел он, честно говоря, маловато для растущего парня. Оля еще какое-то время пыталась навязаться в компанию к брату, - и это стремление было вполне оправдано её постоянным одиночеством в четырех стенах - но Антон отказался, парируя таким аргументом, как несделанная домашняя работа. За неё он браться даже не планировал.       В комнате парень закрылся на щеколду. Стук пластинки, что с помощью рычага помогала запереть комнату, доложил каждому проживающему в доме абсолютное нежелание Антона видеть кого-либо. Эта информация могла что-то дать исключительно Оле, но, как факт - тишина настолько глухая, что каждый твой шорох выдает твоё конкретное действие.

      ***

      Поспал Антон достаточно, но сон постоянно обрывался, выдергивая из сладкой дрёмы с остаточным ощущением тревоги. Юноша просыпался точно не менее пяти раз, постоянно вертелся и зарывался под одеяло с головой. Снова встретившись поутру с головокружительной усталостью, Петров направился выполнять все обязательные утренние процедуры. Голова пульсировала, а руки периодически отказывались подчиняться, то подрагивая, то ослабевая. И согласно всем указаниям Лилии Павловны, которая повторяла на одной высокой ноте про обязательную парадную форму для всего класса на протяжении последней недели, - и несколько раз напомнила конкретно Бяше, что уже успел подорвать доверие, демонстрируя свою забывчивость на дне самоуправления - Антон надел белую рубашку и тёмные брюки.             Выдвинулся из дома Петров вовремя. Снег всё кружился в воздухе, пышными хлопьями падая в ноги. Свет фонарей, - собственно, как и всегда - слабо освещал путь. Ветер нарушал спокойный полёт снежинок, закручивая их в вихрь или в порывистом потоке направляя в одну сторону. Ветки укрылись внушительной белой пеленой и покорно прогибались под весом собранных на себе сугробов. Небо постепенно освещалось встающим солнцем, окрашиваясь в приглушенный тёмно-синий, едва сапфировый цвет. Антон ощущал, что с каждым шагом его тело будто бы становится всё более и более тяжелым. Но со всей гнетущей неподъёмностью продолжал упрямо идти к школе. Докажет если не окружающим, то себе, что не растерял смелость и стержень характера, - пусть и подначивается это всё упрямство эмоцией, которая вряд ли является благодетелем - злостью.       По приходе в школу Антон замечал каждый, задержанный дольше приличного на нём, взгляд. На физическом уровне испытывал отвращение ко всем, кто проявлял демонстративное или скрытое неуважение. И, казалось, что в этот список входил каждый ученик этой треклятой школы. В кабинете Петров оказался одним из первых. Пара лиц, представляющих собой постоянную серую массу в их классе скользнули взглядами по Антону, с опаской одергиваясь. И еще один учащийся в их классе, которого Петров уж никак не ожидал увидеть столь рано, в приветственном жесте поднял руку и на пару секунд задержал раскрытую ладонь в воздухе.       Антон кивнул головой, осматривая Бяшу, сидящего далеко не на своём привычном месте, - еще и в парадной форме!       — Здорова, на. — подошедшему Петрову юноша сразу протянул руку для рукопожатия.       — Привет? — растерянно пожал ладонь Антон, доходчиво позволяя Бяше понять степень своего замешательства мимикой.       — Ну, у тебя пополнение, кароч. Принимай со всеми пожитками, на. — Бяша по-хозяйски развалился на стуле, закидывая руки за его спинку. — Мы теперь с тобой вдвоем сидим, как в засаде, сечешь? Вместе всех нахуй слать гораздо веселее. — Антон хмыкнул и молча присел рядом, еще не до конца понимая, что он чувствует от непрошенной поддержки.       Это, с одной стороны, очень внимательное проявление заботы по отношению к Петрову, а с другой, является практически указанием на то, какой Антон беспомощный. Любые эмоции и выводы перестали воевать меж собой, - даже они устали постоянно впадать в баталии и подчинились всеобщей усталости в организме. Именно потому Петров не ощутил абсолютно ничего. Если Бяша еще и не будет навязываться с различными темами для беседы, дополнительно изнуряя настрадавшегося Антона - цены ему не будет.       В кабинете быстро собирались остальные одноклассники Петрова. Ввалившийся за минуту до звонка Бабурин не оставил без внимания тот факт, что Антон за его спиной теперь сидит не один. Массивная туша возвысилась над партой, с показательным презрением сморщилась и остановила свой королевский взор на Бяше.       — Подружку себе новую нашёл? — протянул Семён и скривил губы в улыбке.       — Нахуй пошёл. — в тот же миг отрезал Бяша и подался корпусом вперед. Антон даже одернулся, впервые видя безобидного на первый вид паренька, что постоянно тараторит о чем-то своем и обиженно жует нижнюю губу, в таком устрашающем образе. Это, конечно, было вполне предсказуемо, ведь Бяша неотъемлемая часть Ромы - было у кого учиться. И в движении тела Антон действительно проглядел схожесть, отголоски которой остались в груди неприятным осадком.       — А ты схуя борзый-то такой? Защитничка твоего вышвырнули, ты следом полетишь, щенок.       — Ты глухой или просто еблан отмороженный, на? Тебе же ясно сказали, нахуй пошёл отсюда! — Бяша, явно не удовлетворенный тем, что Бабурин стоит над ним, встал со стула.       — Я тут вообще-то сижу, умник. Сам и съебывайся.       — Похую мне где ты сидишь, веришь? Сядешь здесь, я на тебя чернила вылью, уебок, на. — Антон лишь наблюдал за начавшейся полемикой. Будет крайне неприятно, если Бабурин осмелится начать драку. В случае с Ромой подобных волнений Петров сроду не испытывал, но с Бяшей, который выглядит более хрупко на фоне массивного Семёна, допустил укол. Ведь волей-неволей, но Антон является причиной их разбирательств. Не хотелось бы Петрову стать виновником отсутствия еще парочки зубов Бяши.              — Тогда точно вслед за дружком тебя отправлю, гнида. — процедил Семён сквозь зубы.       — Отправь, только мы не переедем и не сдохнем. Думаешь, блядь, не свидимся, на? — парировал Бяша, и обстановка набирала критически неприятные обороты. Если по вине Антона еще и Бяшу выгонят из школы, вряд ли Петров найдет оправдание собственной немощности.       — Педик. — фыркнул Семён и угрюмо сел за свою парту. Угрозы на него не подействовали, но Бяша справился со своей задачей. Он заставил Бабурина замолчать, а не продолжать поливать Антона грязью, - пусть изумительное молчание Семёна продлится не так долго, как хотелось бы, это явный прогресс.       С оглушающей трелью звонка в кабинет зашла Лилия Павловна, что первым делом изучающе оглядела вид каждого присутствующего в классе. Все удовлетворили её утонченный вкус в выборе одежды, вторя всем строгим правилам: белый верх, черный низ! Не успел урок начаться, как одна рука взмыла в воздух и застыла там, выжидая внимания классной руководительницы. Антон практически цыкнул, закатывая от раздражения глаза.       — Чего, Бабурин, уже не терпится мне сдать чтение с выражением? Сейчас-сейчас, дойдет и до тебя очередь. — глумливо отозвалась Лилия Павловна.       — Игорь не на своём месте сидит, Лилия Павловна. — на услышанное Бяша беззвучно ухмыльнулся и подпер голову рукой.       — Уж извини, Бабурин, что в классе происходят изменения без твоего ведома! Я его пересадила. — Антон непонятливо нахмурился и повернул голову на официального соседа по парте, ожидая рассказ, каким это таким образом Бяше удалось убедить их строгую классную руководительницу пересадить себя, являясь по совместительству одним из главных хулиганов и одной из проблем Лилии Павловны. — Класс! Напоминаю в последний раз, после шестого урока все идёте в актовый зал. Будем готовиться к выступлению!       Дождавшись, когда Лилия Павловна сядет и начнет выведывать домашнее задание у случайно выбранных учащихся, Бяша аккуратно наклонился к Антону поближе и прошептал:       — Катька помогла, на. Мы вчера встретились с ней, поговорили и решили, что так будет лучше. — Петров кивнул, дескать: "понял".       Но сам стал разбираться с прибавившимися к списку вопросами. Кто такие "мы"? Где, собственно, сама Катя? Что за совет устраивает Бяша? "Обеспечение персональной охраны Антона Петрова"? Почему он так настойчиво ввязывается в жизнь Антона? И, на худой конец, почему никто не может доверить решение проблем самому Петрову?       На последний вопрос Антон допускал вполне оправданный ответ. Он действительно не справляется со многим, но сам, в силу своего характера, признать это может разве что с натяжкой. Урок продолжился вполне спокойно. Бяша, на удивление, не проявлял никакой инициативы к разговорам и не отвлекал соседа по парте, удивляя Петрова своим покладистым молчанием.       За сорок пять минут фонового бурчания одноклассников Антон ощутил не полное, но хоть какое-то облегчение. Посторонние звуки отлично заглушали его мысли, пока беззаботно играющийся с ручкой Бяша, сидящий рядом, воссоздавал ощущение, что ничего и не менялось. Конечно одно напоминание для себя Петров таки обнаружил, - пустая парта Ромы.       По завершении урока все по обыкновению разбились на небольшие группки и поспешили покинуть кабинет. Антон, смирившийся с тем, что Бяша прилип к нему и менять что-либо не собирается, молча шагал по коридору. Под пристальным вмешательством в личное пространство взгляда каждого встречного было безмерно некомфортно. Любой брошенный вскользь взор Петров трактовал сквозь пелену произошедшего, - в этом случае Антон вновь додумывал, но не ошибался. Только подойдя к кабинету следующего урока, Петров заприметил двинувшуюся в их сторону фигуру, что по силуэту напоминала одного конкретного человека. Не прогадал.       Семён явно желал раздавить Антона. Оставить от Петрова жалкую, сломавшуюся и ведомую личность. Именно потому "уступать" - далеко не в его интересах.       — Пошли-ка. — позвал Бабурин и, не дожидаясь парней, развернулся и двинулся обратно.       Бяша сразу последовал за удаляющимся широким силуэтом, но Антон идти на поводу не планировал.       — Тоха? — окликнул бурят, стоя вполоборота.       — Зачем нам идти? Что это даст кроме очевидного? — устало выдавил Петров.       — Затем, что эти мудаки не должны знать, что ты их боишься. Бабурин такая пугливая крыса, что первым завизжит и убежит. Я-то знаю, Тоха, что он за человек.       — Он будет не один, ты же понимаешь. А я тебе ничем помочь не смогу. — Антон не хотел спорить, он вообще ничего не хотел, кроме покоя. Чтобы мир вокруг перестал напоминать водоворотом закружившийся сюжет, где действия накладываются на следующие после, совершенно другие и неожиданные повороты в фильме.       — Поможешь, Тоха, ой как поможешь, на. Если захочешь, конечно. — спрятав руки в карманы штанов Бяша хохотнул, дёрнув головой по траектории движения. — Полетели, на.       Антон тяжело выдохнул и пошёл за Бяшей. Всяко, меньше всего Петров стал бояться синяков и ссадин. В связи с последними событиями это столь мелочная и несущественная боль, что заглушить её возможно, даже не прикладывая толком и никаких усилий. Что уж говорить о той, с которой Антон живет ежесекундно, желая разве что расцарапать себе грудь и вырвать голыми руками бьющееся сердце. Вытащить из себя чувства, которые стискивают шею удавкой и безжалостно затягивают, оставляя покрасневшие и впалые следы. Сглотнуть крепко засевший в горле ком не вышло, потому Петров старался концентрироваться на других ощущениях, до крови закусывая нижнюю губу со внутренней стороны.       Бабурин привёл их к уже ожидающим двум парням из параллельного класса, что стояли, явно не выражая дружелюбного настроя. Но Бяша с вальяжным, расслабленным видом продолжил идти за Семёном, слишком уж сильно напоминая Антону его первую любовь повадками. Коридор на первом этаже пустовал в связи с тем, что в находившихся в нём кабинетах не проходили никакие уроки. Продумали, что ль?       Подойдя к неизвестным ребятам, Семён встал между ними и, сложив руки на груди, презрительно хмыкнул.       — Ну че, повторишь? — Бабурин усмехнулся. Антон, ощутивший приток отличительного раздражения от столь отвратительного хамства, который не подкреплялся ничем достойным, ответил такой же, но более нервной усмешкой.       Помимо того, что Семён сам влез в личную жизнь Антона, рассказывая всем и каждому её подробности, он считает позволительным за это же и издеваться над Петровым. И ладно бы, если бы в его поступках прослеживалась хоть толика справедливости и честности. Бабурин зовёт дружков, чтобы выстоять против Петрова, - против, чёрт возьми, занимающегося спортом лишь на физкультуре парня. Огромный Семён имеет преимущество в массе своего тела, но столь жалок, что всё равно нуждается в стоящих рядом и поддакивающих парнях. И если причин, по которым Бяша так рьяно рвётся защитить Антона - Петров не нашёл, себя может оправдать своей же невменяемостью и расшатанной психикой, в наличии которых сомневаться стало, откровенно, тяжело. Если так подумать, Семён поспособствовал тому, чтобы у Петрова случились многие сдвиги по фазе, так пусть пожинает плоды.       — А что тебе было не понятно из сказанного? Я повторю, если хочешь услышать это конкретно от меня. — расхрабрился Петров. Вероятно, свою роль сыграли и подбадривающие слова Бяши, пусть этого Антон и не поймет. Сейчас он принимает свою отчаянность. В этом бою он выстоит с гордо поднятой головой и, пусть и не физически, но победит.       Эта маленькая победа, к сожалению, абсолютно ничего не даст. Антон как чувствовал, так и чувствует закипающую в нём смесь из разъедающего внутренности негатива. И выстоять против галдящих в один голос абсолютно всех обучающихся в школе - никак не сможет.       — Давай-давай, хуесос, всё повторяй. — Семён рассмеялся, поглядев на стоявших рядом товарищей. — В твоем случае, "хуесос", даже не оскорбление, а факт.       — Аналогично, только с такими словами, как: жирный, конченный, жалкий, неуверенный в себе, тупой и нахуй никому не нужный отброс. — тут же отрезал Антон, краем глаза заметив, как Бяша, на всякий случай, шагнул к стоявшим напротив парням и Семёну поближе. — А еще, у тебя явные проблемы с памятью, раз ты нуждаешься в повторении весьма повседневных, в твоем попущенном случае, фраз. — выдержал паузу Петров, мысленно удивляясь тому, что ему еще позволяют говорить. — По-шел на-хуй. — по слогам процедил Антон.       — Сука, пидор конченный. — прорычал Бабурин и, попытавшись обогнуть Бяшу, двинулся к Антону.       За стоявшим напротив Бяшей Петров не увидел, по какой причине Семён застыл практически впритык к буряту. Замер, не допуская даже лишнего шороха, и опустил глаза вниз.       — Не по-пацански... — начал Семён, но договорить ему Бяша не позволил.       — Скопом на одного тоже че-то нихуяшеньки не по-пацански, на.       Антону пришлось шагнуть в сторону, чтобы разглядеть между ними ладонь Бяши, в которой он сжимал рукоятку металлического ножа-бабочки, принадлежавшего Роме. Острие ещё чуть-чуть и утонуло бы в свисающем Семёновом боку. Бабурин отошёл и заметно стушевался, вызывая у Петрова неприкрытый смех. Металлический лязг закрывшегося ножа укрыл коридор под аккомпанемент звонкого и заливистого хохота Антона.       — Ну че, вопросы еще какие-то имеются, на? — самоуверенно заключил Бяша.       — Потом увидимся, пидор, землю жрать заставлю. — злобно сморщившись, бросил Семён, смотря на Антона.       — Буду с нетерпением ждать. — ответил Петров, ощущая, что продолжает издевательски улыбаться. И это выражение ему непосильно стереть со своего лица. Бабурин, со своей меняющейся ежедневно свитой, ушёл, напоследок толкнув Петрова плечом.       Бяша проводил взглядом уходящее трио, а после развернулся к Антону и одобрительно улыбнулся.       — Ну, а я че говорил, кого бояться-то?       — Когда он озлобится, всю школу ножом не запугаешь. Да и если он не докопается сейчас, обязательно сделает это потом. А может, вовсе и не он.       — Не понимаешь ты, Тоха, на. Не только в ноже дело. — присвистывая, Бяша в компании Антона, уже более расслабленно направился обратно к кабинету, пока Петров устало плелся рядом.       Оставшуюся перемену Семёна видно не было, но Петров знал, что особо омерзительная натура просто выжидает подходящий момент, чтобы выловить Антона. А будет ли у Петрова достаточно сил на то, чтобы держаться стойко - он не уверен. Нестабильность состояния настолько заметна, что даже Антон, привыкший отрицать все очевидно нездоровые знаки организма, принимает этот факт. Нет никакой гарантии, что Петров не начнет давиться в рвотных позывах из-за паники, беспомощно сгорбившись на полу, или не потеряет сознания от внезапного потемнения в глазах, сопровождаемого заметным головокружением.       Второй урок начался по всем традициям и, согласно им же, был удивительно нудным. Антон даже задремал, уложив голову на ладонь. Симптомы запредельной слабости проявлялись и в таком, крайне незаметном звоночке. Организм требовал сна, ибо отдыха в любом другом виде найти не мог, пребывая в постоянном стрессе. По окончании урока Бяша аккуратно раскачал сопящего Петрова, тревожа его дрёму. С трудом Антон разлепил веки, поднимая тяжелое тело с нагретого места.       Длительную перемену Антон вынести спокойно не сможет, но и найти хотя бы один уголок, который позволит ему окунуться в желанную тишину и умиротворение - тоже. Потому придётся довольствоваться весьма шумным и удивительно надоедливым миром, в котором галдеж и постоянная беготня вполне нормальное поведение. Петров намеренно обходил скопления парней значительно аккуратнее и дальше, не желая нарываться на еще более печальные последствия. Они и так, в любом из случаев, однажды его настигнут. Ни к чему добавлять к незавидной судьбе парочку лишних происшествий.       Уже у кабинета Антон присел на подоконник, пока Бяша, стоящий рядом, явно о чем-то активно раздумывал. Выражение его лица буквально обличало крутящиеся в голове шестеренки. Но Петров, вполне довольный тем, что эдакое "нечто важное" не обсуждается и не тревожит лично его, незаинтересованно увёл взгляд.       В конце коридора показалась уже запомнившаяся Антону походка. Покачивающаяся юбка из-за движений бедер и задранная вверх голова - визитная карточка Смирновой. Не хватает излюбленного смахивания косы с плеча и картинно сложенных ладошек. Катя торопливо, но в своей манере строго, дефилировала к кабинету. И это ровно как и всё остальное, не волновало Петрова. Правда его абсолютное отсутствие какого-либо внимания продлилось ровно до момента, как Катя подскочила к Бяше, одаряя его недовольным и испытующим взглядом. Девушка указала пальчиком в сторону и они отошли чуть поодаль, оставляя Антона в одиночестве. Навязчивое ощущение, что ушли ребята не слишком далеко потому, что боялись выпустить Петрова из поля зрения - Антона не отпускало и начинало напрягать. Катя что-то настороженно шептала, практически шипела, будто бы отчитывая несчастного Бяшу. Но Бяша, в своё же оправдание, не выглядел как провинившийся проказник. Он напряженно вслушивался в каждый слог старосты и кивал, указывая этим небольшим жестом на то, что внимательно слушает, хоть в этом точно не было никаких сомнений.       Когда приватный диалог ребят подошёл к концу, Бяша торопливо ушёл куда-то вглубь коридора, сворачивая к лестничному пролёту. Натянуто удивившись затянувшемуся, но на сей раз полному одиночеству, Петров прижал макушку к холодной поверхности окна и, не допуская даже мысли о том, что кто-либо еще может навязаться в его сомнительную компанию, прикрыл глаза. Резко присевший кто-то рядом даже напугал Антона своей внезапностью, вынуждая пугливо одернуться в противоположную сторону. Катя сидела, закинув нога на ногу и, как только поймала с Петровым зрительный контакт, делано улыбнулась.       — Вы что, поочередно сторожить меня будете? — возмутился Антон, не дав открывшей рот девушке что-то сказать.       — Если Бяша отнекивался, то я не стану. — буркнула Катя. — Есть в этом доля правды.       — Зачем? Я что, по-вашему, ни минуты не могу прожить спокойно? — Петров всплеснул рукой.       — Ты, по-нашему, может быть и можешь, но это только если не учитывать произошедшее.       — И что, будете теперь строить из себя первоклассных сиделок, заменяя друг друга?       — Ну, если всё пройдет не так плохо, не будем. — устало и значительно тише сказала Смирнова, но намеренно сменила тему. — Как тебе твой новый сосед по парте? Если мешает, я могу это исправить.       — Да, мешает, и ты тоже. — недовольно отрезал Антон.       — Господи, ты научишься вести себя не как ребёнок? Я понимаю, у меня тоже проблемы с благодарностью и извинениями, но их от тебя никто и не ждёт. Просто прими происходящее и смирись. Не хочешь идти мне навстречу, пожалуйста, уговаривать не стану. Больно надо. — не скрывая ни крупицы своего отношения отрезала Катя, напоследок слышно фыркнув.       — Извини. — тихо и с ощутимым натяжением сорвал с губ Антон. Какое-то влияние слова Кати всё же оказали.       — То-то же. — отрезала Смирнова и ехидно хихикнула.       — А каким образом ты собираешься меня защищать? Ножик тоже передаете друг другу?       — Конечно, в сумочке лежит. — саркастично ответила Катя. — Я староста, и имею некоторое влияние в кругу учителей. Одно мое присутствие где-то неподалеку исправило бы положение.       Антон понял неоспоримость услышанного, потому и комментировать не стал. Вот только с Катей, как с человеком не шибко знакомым, молчание всё же ощущалось крайне неловким. А о чём поговорить с новоиспеченным охранником, которым заделалась Смирнова, Петров не знает. Слишком уж разный сорт у них.       — Ну, раз ты на какое-то время вызвалась быть моим личным телохранителем, расскажи, где гуляла? Сомневаюсь, что старосте Екатерине Смирновой дозволено прогуливать. — наскоро придумал тему Антон, пусть и уже ощутил нанесенный появившимся дискомфортом ущерб.       — А это уже не твоего ума дело, Петров. Наслаждайся моим присутствием и воздержись от проявления своего любопытства.       — Ско-о-олько че-е-ести-и. — шутливо протянул Антон. Катя рассмеялась, но когда её взгляд зацепился за кого-то в коридоре, улыбка мигом растворилась. Петров дёрнул головой по траектории взгляда, видя вместо ожидаемого Бабурина уже спешившего обратно Бяшу.       Катя шустро поднялась и направилась ему навстречу. Стоило ребятам пересечься, они еще постояли, вновь поддаваясь увлекательной беседе. Но на этот раз говорила не Смирнова, а Бяша, выглядя при этом, как неуверенный в себе ребенок, потерявший дорогую игрушку. Виноватый и растерянный взгляд бурята Петров заметил даже на расстоянии. Спустя время Катя в успокаивающем жесте махнула рукой, дескать: "плевать", и растворилась в толпе. Бяша быстро присоединился обратно в компанию к Петрову, который, если поступать по справедливости, решил задать тот же вопрос и ему.       — К чему ваши пересменки? Зачем вы приглядываете за мной по очереди, как за ребенком годовалым? — бурят еще с сомнением постоял, что-то обдумывая, а после выдал:       — Мы? Тебе показалось, на. Я ваще ни о чем ни с кем не договаривался, просто с тобой тусуюсь, больше не с кем. А так... — Бяша отрицательно покачал головой, вызвав у Антона смешок. Права Катя была, что Бяша тут же отрицать начнет.       Начало третьего урока Антон дожидался с нетерпением. Но вовсе не потому, что это был какой-то удивительно любимый им урок. Просто Петрову заранее надоел весь этот день, что сулит весьма провальное его завершение. Проще наконец пережить этот ошеломительный конец, чем с напряжением отсчитывать секунды, неумолимо приближающие тебя к сокрушительному итогу. Так что начало третьего урока Петров встретил достаточно спокойно, желая как можно скорее очутиться дома без вечного постороннего вмешательства.       Но, можно сказать спасибо развитой чуткости, не заметить изменение в настроении Бяши Антон не сумел. Бурят напрягся, нервно ёрзал на месте, всё разбирая не шибко разнообразное и дорогое содержимое пенала и собирая обратно. Петров следил за этим незамысловатым действием ровно до середины урока. Вкупе с тем, что Смирнова вновь отсутствовала на уроке, хотя в школе точно была, ситуация казалось крайне запутанной.        — Бяш, ты чего? — прошептал Антон, наклонившись к соседу по парте чуть ближе. Не успел Бяша и рот открыть, кто-то постучался в кабинет.       — Прошу прощения, решалась одна очень-очень уважительная причина в кабинете у директора. — любезным голосочком пропела Смирнова. Бяша аж подпрыгнул и вытянулся.       — Проходите. — учительница устало махнула рукой, не комментируя услышанное.       Проходи...те?       Не успел Антон даже бегло сообразить, о чем идёт речь, Смирнова летящей походкой шествовала в кабинет, а за ней, ухмыльнувшись, выплыл Пятифанов в строгой, парадной форме.       — И Вам здрасьте. — бегло поприветствовал Рома и, метнув взгляд на Бабурина, вызывающе дёрнул бровью. Этот немой жест тот трактовал как нужно, ведь даже сидя позади Семёна, Антон буквально наяву видел этот в изумлении раскрывшийся рот с вытаращенными глазами. Бяша расплылся в ослепительной улыбке, чуть ли не сотрясая собой целую парту.       — Будаев, ну-ка успокойся! — на замечание учительницы парнишка сразу же притих, но улыбаться не перестал.       Антон не может в очередной раз соврать себе. Испытанное им чувство было настолько ярким, что выражение его лица наверняка вторило мимике Семёна, и не поддавалось отчаянному отрицанию и непринятию. Это Антон уже проходил.       Но, так или иначе, сколь сильный трепет Петров ни ощутил, быть вместе они не смогут. И осознавая то, что Рома повсеместно будет где-то рядышком, Антон не сможет себе об этом не напоминать. Вместе с взлетевшим в груди роем бабочек сердце пропустило в той же мере болезненные удары. Антон лишь обменялся с Пятифановым взглядом уже тогда, когда тот уселся на своё место, но кольнуло внутри так сильно, словно Антону выпала честь влюбиться в него заново. Обернувшаяся со своего места Катя терпеливо дождалась, пока Петров поймает её взгляд и подмигнула, тут же разворачиваясь обратно.       В утро воскресения, около дома Смирновой, Рома, Бяша и Катя пересеклись, дабы обговорить возможный план по возвращению Пятифанова. Инициаторами всей попытки реабилитировать Рому в роли ученика выступали Бяша и Катя, но тем, кто настоятельно запретил отходить от Петрова - именно Рома. Своим скромным трио ребята выясняли, каким образом будет уместнее провернуть всю затею. Смирнова, как и принято Смирновой, идеально продемонстрировала себя в роли манипулятора, который следил за каждой пролетевшей не в том месте пылинкой. А после, сохраняя информацию, дожидалась подходящего момента, в котором будет выгодно её разыграть. Лилия Павловна тоже пала жертвой внимательной дочери, в которой и воспитывала эту чрезмерную бдительность. Помимо того, что Смирнова убедила половину учителей выдать рекомендации на то, что Пятифанов способный ученик, она устроила встречу матери Ромы и директрисы, перед которой и разложила кипу собранных рекомендаций.       Мать отказать дочери в этом не смогла как минимум потому, что Екатерина поставила весомый ультиматум, наконец продемонстрировав родительнице свой непробиваемый характер. Каждому известно, что Лилия Павловна воспитывала в дочери пример для подражания, повод для гордости. И Смирнова давным-давно убедилась, что в этом заключается некий "смысл" всей жизни её матери, - в здравой репутации, в покладистости и в статусе дочери. Кроме ребенка, у нее-то, собственно, и нет ничего. Громко обвиняя весь руководительский состав школы, в том числе и свою мать, в предвзятом отношении к ученикам, Смирнова пообещала отказаться от любых полномочий старосты и помощи, которую оказывает маме. Скандал набрал столь острые обороты, что Екатерина была вынуждена доставать козырь из рукава. Учитывая некоторую авторитетность среди учащихся, Катя могла купить чье-то мнение чуть более хорошей, чем может быть, оценкой. Потому в том, что это сработает - девушка ничуть не сомневалась. Следующей угрозой, что была умело завуалирована между слов, дабы точно возымела должный эффект, Екатерина выдвинула массовый сбор со всех учеников заявлений, в котором они красочно распишут все заготовленные обвинения. Например, Екатерина точно знает, что физрук их, в своем личном кабинете водку в ящичке стола прячет, запирая его на ключ. И запах перегара это вовсе не сохранившееся со вчерашнего вечера амбре, а несколькими стопками подкрепленный на перемене аромат. А многоуважаемая учительница математики откровенно натягивает оценки своему сыну, и это докажет любой тест, который парень с треском провалит. Завуч, которая отчитывает всех за опоздания, сама постоянно оттягивала начало учительского собрания из-за вечных опозданий. Охранник, к слову, вообще постоянно отсутствует на своем рабочем месте, а учитель по географии явно перебарщивает с любезностями по отношениям к девочкам-старшеклассницам. И это только то, что не приукрашивалось Екатериной. А что уж говорить о Лилии Павловне? Мать допустила погрешность, разрешая Смирновой залезть слишком уж глубоко в рабочие вопросы. Лилия Павловна не всегда проверяет контрольные работы, ставя оценки исключительно из-за репутации и личного мнения об ученике, оправдывая это изнурительным днём. Собранные жалобы бы крайне уместно смотрелись на столе у отдела образования или, если понадобится, и у департамента образования.       И главное, Екатерина точно знает, что Лилия Павловна и сама в курсе подобного непрофессионального поведения со стороны коллег. Именно потому вся задумка приобретала смысл. Лилия Павловна знает, что Катя не ошибается, и что на любой их учительский недочет найдутся доказательства. А что уж говорить в целом о репутации школы? Курение и пьянство в школьных туалетах стало вполне обыденным поведением. А исключение ученика, как считает Екатерина, вызвано наплевательским отношением учителей, которые должны направлять и по-своему воспитывать учащихся детей.       Именно всем этим парировала Смирнова, собирая характеристики на Пятифанова. Именно благодаря воздействию классной руководительницы состоялась встреча Ольги Пятифановой и директрисы, во время которой Лилия Павловна выступила крайне несогласной с мнением директрисы.       Первый урок Екатерина потратила на сбор рекомендаций. Учителя физкультуры, к слову, вскользь шантажировать вовсе не пришлось. Геннадий Николаевич от услышанной новости аж дар речи потерял, то и дело повторяя: — Нет, нет, я это так не оставлю. Нет.       Учитель ОБЖ в том числе крайне удивился исключению столь перспективного ученика. Но с остальными преподавателями Смирновой пришлось пообщаться более длительное количество времени. Екатерина ни в коем случае никого не обвиняла, лишь позиционировала себя человеком, который выступает от лица её же негодующего класса. Человек, который просто вскользь намекает на однажды допущенную ошибку, предельно доходчиво давая этим понять, что в любом случае не отступит.       Мать Ромы приехала только ко второму уроку, после чего началась длительная и мучительно тяжелая беседа о том, что её сыну необходимо следить за своими действиями. Главный дебошир же скучающе сидел рядом, не пытаясь прорекламировать себя как недостающую деталь в их социуме. Рома, как и многие другие, знал, что его оклеветали. Потому и доказывать ничего не хотел, из-за принципов и порыва гордости не желая ни перед кем оправдываться.       Бяшу в кабинет вызывали потому, что директриса громко заявила о крайне недопустимом уровне знаний. Екатерина парировала тем же самым предвзятым отношением, и директриса сказала, что если Игорь соизволит прийти и рассказать ей все три закона Ньютона, она, может быть, изменит своё мнение. Потому подорванная Смирнова так напряженно что-то тараторила, пока Бяша пытался сохранить информацию. Второй с третьим он все же перепутал и, в некоторых моментах допустил незначительные ошибки. Как минимум неправильно произнес фамилию многоуважаемого Исаака Ньютона, исковеркав её. Но, по сути, основы Бяша рассказал правильно. Было бы вообще прекрасно, если бы умоляющий Бяша не попытался торговаться с директором, говоря: — Ну вы его верните, а я учиться хорошо начну, обещаю, на.       Уставшая, измотанная и крайне злая Катя справилась и добилась желанного. Рома остался на испытательном сроке, но так как наторелая во многих степях Смирнова напомнила, что незаконно обучать кого-либо, кто официально не состоит в списке обучающихся в том или ином здании, директриса всё же внесла Рому в список.       Конечно же весь план сработал идеально потому, что соделанное воплощала в реальность именно Смирнова, которая имеет блестящую репутацию и знакома со многими учителями, ведь присутствует на их собраниях.       Антон этого всего не знает и, скорее всего, не узнает вовсе. Сейчас ему эта информация и ни к чему, ведь тело снова поддается непроизвольной тревоге, которую нужно усмирить перед тем, как её симптомы начнут беспокоить Петрова столь сильно, что вырвутся наружу. Возможно, даже не в фигуральном смысле.       Но приближающееся выступление с пониманием, что Рому вернули в школу, лишь усугубляет положение. Им придется вдвоем выступать перед жаждущими расправы глазами, что не упустят ни одного момента, дабы задеть за живое. Уколоть в растерзанную рану, разорвать её по швам. Враждебность окружающих нависает ощутимой вязкостью в воздухе, затрудняет дыхание.       Теперь Антон тревожился за злосчастное выступление в несколько раз сильнее. И вновь, как на циклично повторяющемся промежутке его жизни, старался избегать компании Ромы. Бяша и Катя прекратили свое чрезмерное опекунство по понятной причине, потому усмирять бьющееся в безумной агонии сердце Антон был вынужден один, - но это его вполне устраивало.       Перед заключительным шестым уроком Антон ощутил головокружение, сопровождающееся горящими щеками. Жар то приливал к лицу, то постепенно спадал. А тело будто бы вовсе перестало принадлежать Петрову, делая его неким наблюдателем, а не исполнителем. Шаткое чувство отчужденности от реальности и падения в нечто неопределенное, заставляющее реальность затрещать по швам, только подначивало страх усилиться.       Весь шестой урок Петров ощущал дрожащие руки, сводящие мышцы и приливающий к пульсирующей голове озноб. Лишь на короткое время парню удавалось успокоиться, но мучительная пытка отступать не планировала, возвращаясь наплывающим чувством всевозможной опасности и звоном в ушах.       На подготовку перед выступлением Антон шел так, словно вышагивал на собственную казнь. Весь класс остался в кабинете, дожидаясь момента начала выступлений, чтобы в заявленное всем время занять места зрителей и не мешать репетиции.       Сама репетиция Петрова не пугала, но тревожило то, что момент выступления стремительно подходит к началу. Катя периодически потряхивала Антона, вынуждая выйти из прострации и танцевать выученные движения. Напрягала лишь Морозова, что посылала небрежные и презрительные взгляды Антону.       А таких предстоит выдержать вовсе не один.       Когда всех выступающих, - абсолютно всех, даже участников, что танцевали с номерами из другого класса - вывели за кулисы, начали впускать зрителей. Гогот, топот и откровенный бардак тут же воцарились в зале. Каждый визг, смешок или чрезмерно громкий скрип сдвинувшегося стула с оглушительной силой бил Петрова по ушам. Антон отошёл в сторону от скопления выступающих, прижимая ладони к ушам. Не хотелось слышать ничего и никого. Петров желал лишь напрочь забыть о существовании каждого, кто присутствовал в школе. Бегающие из стороны в сторону ведущие из одиннадцатого класса то не могли найти микрофон, то не успевали проверить, работает ли он, то ругались за оторвавшуюся в определенном месте декорацию, и в порыве своей беготни расталкивали всех и каждого. И даже тогда, когда Петров заткнул уши, на панику надавливал раздражающий звон и громыхающий пульс сердца.              Аккуратно парень присел на корточки, утыкаясь лицом в ладони. Не сейчас, не сейчас. Подступающая к глазам влага предательски скапливалась, а непроизвольное сокращение грудной клетки выбивало из парня надрывные всхлипы, которые со временем только усиливались.       Кто-то настойчиво поднял Антона и, прикрыв бордовой большой занавеской открытый коридор к двери, подтолкнул потряхивающегося в начинающейся истерике Петрова.       — Я сейчас приду, бегом в туалет ближайший! — отчеканила Смирнова и громко захлопнула дверь. К счастью, скопление зрителей и учителей уже успело перебраться в актовый зал, потому коридор встретил Антона абсолютной пустотой.       Петров, пытаясь глотать воздух в взрыве накопленных чувств, что вырвались из-под контроля, не смог сориентироваться и успешно скрыться от возможных свидетелей его оголенных чувств. Антон оступился на лестнице и, глухо упав на пролете из-за потерянного равновесия, решил, что это окончательная точка в его маршруте. Бессильно Антон остался сидеть, уткнувшись лицом в ладони и со слышимой дрожью всхлипывая. Он никак не мог заставить себя прекратить. Никак не мог себе помочь. И эта беспомощность губила его.       Стукнула хлопнувшая дверь. Антон понимал, что Катя сейчас придет к нему на помощь, но не понимал, чем она сможет помочь. Кто вообще смог бы ему помочь? На тихие шаги, неуверенно приближающиеся к Петрову, Антон вовсе не отреагировал. Даже голову не поднял, дабы убедиться в том, что это Смирнова, а не польстивший своим присутствием Бабурин.       Катя села напротив и, аккуратно коснувшись плеча Петрова, оставила едва ощутимое поглаживание. Антону совестно за то, что он заходится в безмолвной истерике перед Катей, которая и без того сделала во благо Петрову слишком много того, чего не была обязана.       — Зачем ты это делаешь? Зачем ты пытаешься помочь? — руки более настойчиво приобняли Антона, и этот жест выглядел уже выбивающимся из доступных едва ли знакомым людям жестов. Петров одернулся, все же поднимая на Смирнову свой растерянный взгляд.       — Тебя не удивит причина. — ответил Рома и одарил Петрова своей измученной улыбкой.       — Рома... — с досадой прошептал Антон. — Зачем?       — Я просто хочу сказать одну важную вещь. Твои эмоциональные решения мы уже проходили, послушай теперь меня. — Рома говорил с серьезным нажимом, но в голосе все же сквозили родные теплые нотки.       — Хорошо. — дрожащим голосом покорно ответил Антон.       — Да, у тебя проблемы. Да, у меня они теперь тоже. Но я уже однажды понял, что не хочу бороться с ними, если моим союзником не будешь ты. — Роме было тяжело говорить, конкретно Антону эта деталь даже слишком сильно бросалась в глаза. — Но я не буду и не хочу прибегать к тебе каждый раз, когда ты успокоишься. Не хочу терпеть то, что ты готов отказаться от меня в любой сложный момент, будто бы ничего и не было. Ты говорил те же слова о любви, которыми отвечал тебе я.       — Что значит "будто бы ничего и не было"? Я до сих пор... — надорвано перебил Антон, но остановился, увидев как Рома сдерживает его речь занесенной в воздух рукой.       — Ты бы верил мне, если бы помимо слов, моих действий было бы недостаточно? Я не из тех, кто будет предпочитать удобство. И мое принятое однажды решение твердое и безоговорочное. А твое? — саркастично протянул Рома. — Я не готов бороться за то, что ты уже похоронил. Не готов защищать невзаимную любовь. И если ты скажешь мне сейчас, что это - конец, он будет окончательным и бесповоротным. Я не вернусь и не попытаюсь, а сделаю всё, чтобы исчезнуть из твоей жизни. Если это твое решение и ты готов понести за него ответственность, я приму это. Но... — Рома выдержал небольшую паузу. — Если ты согласишься на то, что с этого момента мы вступаем в отношения, ты в них до самого конца. Ты участвуешь и борешься за них точно так же, как борюсь я, потому что мы защищаем одинаковые интересы.       Антон слушал столь внимательно, что и не замечал, как слезы безропотно скатываются по его щекам спокойными ручьями.       — Рома... — Петров никак не мог побороть раздражающую его дрожь в голосе, но решил говорить так, как сейчас вещает душа. — Ты... Ты представляешь хоть одно из всевозможных последствий? Ты... — Антон сопровождал свою речь активной жестикуляцией в отличии от только что спокойно и ровно говорившего Ромы. — Ты просто подумай, что случится, если об этом узнают учителя? А если узнают родители? А если нас двоих исключат из школы, что потом? Если они диагностируют нам болезнь, поместят в психушку, какое будущее у нашей любви? Что мы будем делать с ней, Рома? — Петров говорил те вещи, которые ранили его глубоко внутри так сильно, что от ощущаемой боли хотелось истошно рыдать сильнее. Но Антон продолжал говорить, не унимая потряхивающихся рук. — А если...       — Выдохни. — отрезал Рома. Антон, словно тут же исполняя приказ, на инстинктивном уровне слышно выдохнул. — И ответь мне... — спокойная речь Пятифанова скрывала волнение, но он успешно держался тем, на кого возможно положиться. — В каком из сотен твоих "а если" существует сюжет, в котором мы вместе и со всем справляемся?       Антон в замешательстве завис.       — Видишь? — заключил Пятифанов. — Ты живешь нагнетающим ощущением, что что-то точно выйдет из-под контроля и проиграется по наихудшему развитию событий. Но никогда не думал о другой чаше весов.       — И что даст-то, если я подумаю об этом...       — А то, что миллиард твоих сомнений перекроет такое же число возможных хороших исходов. Я устал сомневаться и хочу конкретики. Я хочу быть с тобой, но будь готов отказаться от заевшего в твоей голове: "а если это... а если... если вот так..." — процитировал Рома. — Если мы вместе, значит больше не существует других "если". — Пятифанов поднялся с пола и, отряхнув строгие брюки, с теплотой оглядел Антона. — И если ты сейчас возьмешь мою руку, мы вместе пойдем обратно в актовый зал, оттанцуем этот ебучий танец, а после, так же пойдем домой. И в этом случае ты шлешь нахуй все остальные "если". А в другом случае вставай сам и распоряжайся своими бесконечными тревожными мыслями по поводу катастрофы в том или ином месте, как тебе хочется. Но уже без меня. — Рома протянул Антону раскрытую ладонь, вынуждая его жалобно смотреть на неё.       Рома Пятифанов уже не тот хулиган, которым являлся в начале взаимоотношений с Антоном. Он стал значительно сильнее и взрослее. Перед Петровым стоит человек, который уверенно заявляет о своем выборе, вынуждая сделать такое же знаменательное решение. Но ведь Антон никогда не был даже немного похож на Пятифанова. Эта недостающая Петрову решительность отнюдь не то качество, на которое мог бы надавить Рома. Их отношения смертельно ранены. Да что уж там — убиты. И этот твёрдый вывод, к которому однажды пришёл Петров, отголосками звонкого эха укрывает его сознание.       Но если быть откровенным, Антон знает, чего хочет.       Знает, что перекрывает голосистая тревога.       Понимает, что "самое главное" — и есть та самая причина, по которой Антон задумался над услышанным Ромой.       Это самое сложное и существенное решение, что принимал в своей жизни Антон.       И почему-то кроме острой боли парень не чувствует больше ничего.       Антон занес ладонь в воздух и, схватившись за протянутую ему руку, поднялся с пола.       Скрепленные меж собой ладони переплелись пальцами, крепче сжимая другую. Антон поднял виноватый взгляд на Пятифанова, на лице которого медленно расцвела теплая улыбка.       — Я подписал контракт с дьяволом? — осторожно уточнил Антон.       — Нет, всего-то продал ему свою душу на остаток лет. — Рома улыбнулся, притягивая Петрова к себе в объятия. Прижавшись к груди Пятифанова Антон услышал безумный ритм, который всё это время отстукивало волнующееся сердце. Скрепив руки за широкой спиной, Петров тяжело выдохнул, ощущая тепло от прижимающих его в ответ ласковых объятий.       — Получается, через год будем праздновать годовщину? — смущенный смешок таки сорвался с губ Антона.       — Получается, что и через два.       — А через десять?       — А через двадцать? — передразнил Рома и, увидев на лице Антона мягкую, но еще неуверенную улыбку, стер мокрые следы с белых щек ладонью.       — Посмей только подраться еще с кем-нибудь. Раз теперь мы вместе, ты не имеешь права снова вылететь. — вдруг строго выпалил Антон. — Запомни, как только тебя исключат, я сделаю всё, чтобы меня исключили следом. Будем бомжевать всю нашу романтичную жизнь.       — Невероятная судьба. — сорвался с губ Ромы смешок, а после, Пятифанов аккуратно поцеловал Антона в лоб. — А теперь нам надо идти. Смирнова дала мне пятнадцать минут, сказала, больше не выдержит нас и наших проблем.       — Надо бы её отблагодарить.       — Лучшей благодарностью для неё будет то, что мы перестанем создавать ей проблемы. Хотя, стоит отметить, что она в каком-то смысле и причина, по которой все это произошло. — Рома выпустил Петрова из объятий и, оглядев лицо Антона, убедился, что поток рвущейся истерики остановился.       — Ну, не она же заставила Бабурина зайти в кладовку.       — Но, как бы, присутствует весомое нечто плохое, что она успела сотворить. Давай лучше о хорошем рассуждать, например, о предстоящем выступлении. — посмеялся Рома, увидев напыщенное и явно деланое недовольство.       — Всегда мечтал.       И после следом наступившего поцелуя, который продлился меньше желаемого, парни в компании друг друга двинулись к актовому залу.       Врали те, кто уверял, что солнце и луна вместе не светят.       Вместе они вообще не угасают.