Малышка

— Куда мы денем девчонку? — Нобору был в бешенстве, узнав, что жена вытащила старшую дочь Хьюга из огня. — Зачем ты притащила ее сюда? — Как бы я забросила ее обратно в дом? — Жена огрызнулась. — На второй-то этаж? Или ты предложишь мне сейчас занести ее через главный вход горящего дома? Муж выругался, впечатываясь кулаком в стену. — Куда ее девать? От нее нужно избавиться. Кэтсеро сказал, что одна из девчонок видела его лицо. — Она потеряла много крови, бросим ее на обочине где-нибудь подальше отсюда. — Мизуки безразлично пожала плечами. — Помрет, так будет проще, в таких лохмотьях ее родных и искать не станут. Выживет, так всю жизнь будет думать, что это ее нареченная семья организовала. — С чего ты это взяла? — Ну так, когда она открыла глаза, я практически это ей и сказала. Нобору выдохнул, скривившись в вымученной улыбке. — Ты умная женщина, Мизуки. — Я отвезу ее. Отвлеки Учих и прибывших пожарных. Скажи им, что я успокаиваю Карин, у которой случилась истерика от увиденного. Я предупрежу, чтобы она не высовывалась. Мизуки нацепила просторный дорожный плащ мужа, чтобы можно было скрыть девочку и себя под ним, бросила мимолетный взгляд на бессознательно лежащую на полу Хинату, а потом, проведя у своей дочери буквально минуту, поспешила обратно к своей ноше. Им предстоял долгий путь под покровом ночи. Придется ехать верхом да еще и в мужском седле, будет проще скрыться в ночи и быстрее скорость передвижения. Главное, чтобы девчонка не пришла в себя и не начала вырываться. Кажется, у нее была сломана рука, потому что она странно опухла и изгибалась в неположенном месте. Но, Мизуки это мало волновало. Все равно было очень сомнительно, что она переживет этот день. Однако, руки пачкать прямым убийством женщина не хотела. Она не испытывала никакой жалости ни к ней, ни к ее погибшей семье. Меньше соперников — проще жить. Их путь в главную ветвь клана останавливали лишь предрассудки чопорных хранителей традиций часть которых сегодня просто убрали с дороги. Меньше хранителей — проще менять правила. Пришпорив свою кобылу, Мизуки вылетела прочь из квартала, избегая главные ворота и надеясь, что цокот копыт по мягкой тропе не будет так слышен. Хотя, даже если кто-то сейчас и вслушивался в звуки, определенно мог услышать лишь треск догорающего дома. Ей предстоял длинный путь — девчонку нужно было увезти как можно дальше отсюда. И бросить где-нибудь в лесу у обочины. Помрет — прекрасно. А выживет… Будут решать проблемы по мере их поступления. Вжимая стремена в бока лошади, Мизуки вела кобылу по обочине дороги, пролегающей в лесу. Ей нельзя долго отсутствовать в квартале, иначе ее хватятся. А значит, надо поторапливаться. Спустя несколько часов, преодолев почти сотню километров и едва не загнав свою кобылу, она все-таки бросила бедную девочку, рука которой уже посинела, а кровь из затылка залила весь наряд женщины. Хината рухнула на дорогу даже не издав ни единого звука. Прекрасно, тем лучше. Через час рассвет, а она вся в крови, пусть и скрытая дорожным плащом. Лошадь тяжело дышала, круп и бока ее взмылились, и Мизуки рисковала остаться без средства передвижения, загнав бедную кобылу, которая хоть и была прекрасно тренирована, не привыкла к таким расстояниям. Значит, нужно сбавить темп по пути назад. Но и медлить нельзя. Отшагав кобылу и дождавшись того, что дыхание ее перестало быть поверхностным, Мизуки поспешила вновь перевести ее на галоп. Домой. Скорее домой подальше от этой злополучной ноши. Хоть бы эта девчонка сдохла. А позади за ее спиной тихонечко лежала измученная огнем девочка, одинокая, осиротевшая и теряющая последние крупицы своей жизни…

***

Где она? В кромешной тьме, горящая в неистовом пожаре боли, до нее долетали какие-то обрывки фраз. Бессвязных, пустых и причиняющих лишь страдание. Пожалуйста, замолчите. Она хотела заплакать, прокричать что-то, но не могла издать ни звука. Разлепить глаза? Их словно сшили толстенной раскаленной нитью. Пошевелиться? Что-то из разряда невыполнимого. Мерный стук, разрывающий уши и резкое укачивание, заставляли и без того раскалывающуюся голову болеть и кружиться сильнее. Казалось, она потеряла опору и бесконечно вращается где-то нигде… Больно. Плохо… Хотелось закричать, но она словно не чувствовала своего тела. Затем, спустя целую бесконечность последовал гулкий удар, отозвавшийся невыносимой болью во всем теле. А потом все смолкло, отправляя ее в пустоту небытия. Хината снова утонула во мраке холода, боли и темноты. Мама? Папа? Где вы? Она помнила огонь. Помнила пустые глаза отца. Вспомнила, как братик Неджи волочил ее по полу, вышвыривая из окна второго этажа… А потом перед ее глазами предстала ужасающая картина. Полыхающие стены, рушащийся потолок… Мама!!! Папа!!! — Хотела закричать она. — Ханаби!!! Но вместо крика лишь гул пронесся в ее голове. На фоне огня появились силуэты. В них она узнала свою семью. Тетя, дядя, мама, папа, братик Неджи и сестренка Ханаби… Все они сейчас были вместе. А она — одна… Возьмите меня с собой!!! — Снова захотела крикнуть Хината. — Я хочу пойти вслед за вами… Протянув невидимую руку к этим силуэтам, она почувствовала было под собой ноги, чтобы сделать шаг. Хината четко понимала, что, если сейчас сделает его — сможет уйти с ними. И она неистово этого хотела. Но что-то держало ее бесплотный дух, не отпуская. Пожалуйста… — Молила девочка. — Умоляю… Но, чем старательнее пыталась крикнуть, тем сильнее становился гул вокруг. А потом отчетливо услышала голос мамы. — Нельзя. — Сказал ее бесплотный образ. — Тебе нельзя с нами, солнышко. Фигура мамы в одно мгновение превратилась в черный пепел и растворилась в огне, оставляя после себя лишь картину полыхающего дома. — Ты должна жить и бороться за свою жизнь. — Это уже был голос отца, после сказанного и он последовал за мамой. — Не торопись к нам, принцесса. — Образ Неджи махнул рукой и, взяв за руку силуэт Ханаби, стал рассыпаться, как и ее родители. — Люблю тебя. — Детский голосок Ханаби пропищал, и сестренка исчезла вместе с кузеном, рассыпаясь черным пеплом, словно траурные лепестки роз взлетали по ветру. — Береги себя. — Последними были дядя и тетя. А потом она осталась одна. Совершенно одна в этом полыхающем аду. Ей хотелось идти с ними… Но, ей не позволили этого сделать. Умоляю… Заберите меня… ПРОШУ! — Неистово пыталась докричаться до семьи. Но, они уже ушли… Покинули ее навсегда…

***

— Скорее! — Кричал седовласый мужчина, врываясь в двери госпиталя. — Девочке нужна помощь! Он нашел Хинату, распластанную на обочине в лесу, когда возвращался с утренней охоты. Девочка сильно пострадала и, судя по ее травмам, она не попала под колеса несущейся повозки, или в зубы диких животных. Она пострадала от огня. Волосы ее были опалены, на затылке зияла запекшаяся рана. Видимо, она еще и упала потому, что у нее было множество травм и определенно сломана рука. Бедная девчонка. Мужчина доставил ее в ближайший госпиталь, находящийся при храме, он находился на окраине одного из городков, основным доходом которого были виноградники. Численность населения здесь была весьма некрупной и все все друг про друга знали. Но, этот мужчина появился здесь впервые. — Я ничего не знаю о девчонке. — Рассказывал он полицейским уже после того, как отдал ее в руки сестер. — Нашел на обочине. Я не местный, просто это был ближайший населенный пункт. Он словно оправдывался, но руки мужчины дрожали от волнения за найденную девочку. Такую искалеченную, беззащитную… После разговора с полицейскими, мужчина отправился в храм при госпитале. Точнее, это госпиталь был при храме, ведь лечили там в основном сестры. Хоть он и спешил домой, решил все-таки помолиться за девочку, которая сейчас была на грани жизни и смерти. — Это вы ее привезли? — Матушка-настоятельница подошла к плачущему мужчине. — Да, я нашел ее совершенно случайно… — Вы сделали доброе дело. Господь воздаст вам по заслугам. — Я очень надеюсь, что она выживет… — Выдохнул мужчина. — На все воля Господа… — Матушка тяжело вздохнула, а потом, потрепав охотника по плечу, направилась дальше по своим делам. А мужчина, так и не дожидаясь новостей о состоянии девочки, отправился домой. Он еще множество раз будет вспоминать ее и жалеть, что не остался. Но, было уже поздно что-то менять. — Борись, деточка. — Прошептала одна из сестер, вкладывая Хинате в руки деревянный крест. — Господь с тобой… Рука ее была помещена в гипсовую повязку, голова промыта, раны зашиты и обработаны. Вся перемотанная и совершенно одинокая, маленькая одиннадцатилетняя девочка, потерявшая в этой жизни все, сейчас лежала на кушетке в госпитале, в совершенно незнакомом городе и отчаянно боролась за свою жизнь сама того не желая.