***
— Ты… Ты… Что ты имеешь ввиду? — Карин, казалось, потеряла дар речи. — Я уже говорил, я никогда не встречал еще женщины, которая зацепит мое сердце. — Признался Грегори. — Такой дерзкой, с которой не становится скучно ни на секунду. С которой хорошо в постели и по которой я бы скучал при разлуке. Не встречал до тех пор, пока не приехал в летний дом Учих на Лазурном Берегу. Карин замерла, внимательно слушая, что он скажет дальше. — Ты интересна мне, ты прекрасна, и тот факт, что ты ждешь моего ребенка. — Он впился в нее взглядом, даже сквозь темноту в библиотеке, она видела его глаза невероятно четко. — Я не мог иметь детей после того, как едва не умер от обморожения еще в юности. Врачи говорили, что у меня не будет наследников. Однако едва Итачи рассказал мне о том, что ты ждешь ребенка… Грегори перевел дыхание, давая себе время собраться с мыслями. Карин видела, как блестят в волнении его глаза, как отражается в них тусклый лунный свет, как душат его слова, которые он хотел сказать ей. — Я, ведь на утро же направился в госпиталь, чтобы узнать, способно ли мое семя к зачатию… Впервые с тех пор доктор сказал мне, что я здоров, ты понимаешь? И мысль, что у меня будет ребенок. Наследник, которого я и не мыслил подарить роду Гилбертов… И тот факт, что его носишь под своим сердцем ты. Единственная, кого я так и не смог отпустить из своих мыслей. Он замолчал, кажется больше не в силах проронить ни слова, лишь смотрел на нее своим пронзительным взглядом. Карин сжала кулачки до боли, сминая дорогую ткань его фрака и пытаясь удержаться в его руках. Словно вот-вот упадет. Она медлила, пытаясь понять, что сейчас чувствует. Он открылся ей, почти признался в чувствах, почти предложил ей брак… Но она не достойна этого. Ради ее жизни в японском квартале было принесено слишком много жертв, чтобы отказываться от всего. Карин вдруг почувствовала давление вины, распирающей грудную клетку. Она была влюблена в Грегори. Еще тогда, когда спрашивала его, значит ли она что-то для него. Но и подумать не могла, что этим все обернется. Не зная, как поступить правильно, она просто решила сказать правду. Ведь, что может быть правильнее откровения? — Я… Я не могла быть больше ни с кем после тебя… Потому что, в моих мыслях теперь только ты… — Ей нелегко было это говорить. Правда давалась куда сложнее, чем самая мерзкая ложь, которую она когда-либо могла себе позволить. Карин привыкла молчать о своих чувствах, потому что обычно чувствовала лишь обиду и боль. Привыкла скрывать их за дерзостью и напористостью, привыкла игнорировать недовольные взгляды и колкие реплики, словно их и вовсе нет… Но когда ей признались… Почти признались в чувствах, она не нашла в себе сил ответить, потому что не знала, как это сделать правильно. Ее никто никогда не учил этому. — И что ты думаешь над моими словами? Девушка поняла его и точно поняла его правильно, но ей хотелось, чтобы Гилберт сказал это внятно и прямолинейно. Без намеков. — И какое было твое предложение, Грегори. — Ее робость куда-то исчезла, вновь являя ему ту Карин, которую он привык видеть. Чуть дерзкую и невероятно гордую, пусть и глубоко несчастную внутри. — Не лишать ребенка его настоящего отца. — Отдать его тебе на воспитание? — Она грустно ухмыльнулась. — Нет же, воспитать его вместе со мной. — Грегори, кажется тоже играл с ней, потому что точно отзеркалил ее ухмылку. — И каким же образом? — Она знала каким, конечно, знала, но ей хотелось услышать его именно из уст Грегори. — Стать моей супругой и принять фамилию Гилберт. — Заключил он. Карин, казалось, сошла с ума. Сейчас ей было плевать на клан. На наследие и на то, что подумают ее мать и отец. Ей хотелось сказать: «Да», и остаться здесь в Гилберт-холле навсегда. — Как мы скажем об этом твоим родителям? — Она медлила с ответом. — Они примут любое мое решение. — Он улыбнулся, обхватив ее голову ладонями и притягивая ее к себе. — Ведь ты подаришь им наследника. Они полюбят тебя едва узнают. Грег осыпал ее лицо поцелуями, слегка вжимая ее в стену и колени Карин задрожали. — Я скучала по тебе… — Выпалила она, отвечая на мимолетные поцелуи в губы. — Я тоже скучал по тебе… — Что… — Она чуть выкрутилась из его рук. — Что же мы скажем моим родителям? — Правду… — Он не дал ей отстраниться, снова целуя. — Только правду. — Но… — Она хотела запротестовать, но Грег прекратил это, накрыв ее губы своими, целуя ее так трепетно и страстно, как целовал в ту их последнюю ночь. — Так каков будет твой ответ? Ей было больно. И совестно. За то, что в ночь пожара целый клан погиб ради того, чтобы она стала частью семьи Учиха, что девчонка Хьюга шесть лет в страдании жила в каком-то плешивом приюте. Что она, наплевав на все эти жертвы сейчас отдается в руки совершенно чужому человеку, не являющемуся частью наследия ее предков. Но, именно сейчас ей пришло осознание, что счастливой она будет только с ним. Ни с Итачи, который хоть и был учтив, но едва женился на ней, превратился в подонка. Ни Саске, который всегда скверно вел себя по отношению к ней, как бы она ни старалась расположить его к себе… Она будет эгоисткой. Всегда же была. Только теперь это эгоистичное решение сделает счастливой ее, а не ее родителей. — Да… — Выдохнула она ему в губы… — Да, Грегори.***
Невыносимо… Ее воспоминания той ночи разом рухнули в голову. Лицо поджигателя. Оно, наконец, пришло к ней из глубин памяти именно сейчас, когда она услышала те самые слова, сказанные тем самым голосом… Женским голосом. Благодари за это Учих… Это был ее голос. Это сказала Мизуки, когда подобрала ее в ту ночь! И она вспомнила, как сквозь бессознательное состояние слышала стук копыт. Ее везли куда-то. Вот как она оказалась так далеко. Ее просто увезли… Верхом на лошади. Раненую и искалеченную. Голова болела, словно готова была взорваться… Перед глазами стояло пламя догорающего дома и фигуры ее погибшей семьи. — Это они. — Шепнула Ханаби. — Это они все устроили… — Они хотели, чтобы нас не стало. — Эхом разнесся в ее голове голос Неджи. — Потому что они хотели, чтобы их дочь не осталась в стороне. — Кивнула мама. — Кэтсеро Узумаки! — Троекратным эхом раздался в голове голос отца. — Хината, они должны быть наказаны! Они должны расплатиться за нашу смерть! А потом ее выкинуло из видения и Хината с протяжным вдохом, словно выплыла из-под толщи воды, впускала воздух в легкие, словно делала это впервые в своей жизни. — Держись, малышка. — Послышался голос Итачи. — Врач скоро приедет. Дыши, только дыши. Она распахнула глаза так резко, что свет от камина причинил боль. Девушка замотала головой и зажмурилась, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что Мизуки уже ушла. — Хината! — Итачи держал ее за плечи. — Дыши, хорошо? Дыши и смотри на меня. Она слушала его слова и пыталась взять себя в руки, повторяя за ним каждый вдох и каждый выдох. Ей нужно было срочно сказать, что она теперь знает, что теперь помнит то, что произошло… Но сердце все еще бешено стучало, то ли от панической атаки, то ли от желания разорвать Мизуки на части. Девушка до боли сжала руку своего нареченного и впилась в него взглядом, излучая боль, смешанную с уверенностью. — Я должна тебе кое-что написать. — Тихо сказала она, стараясь понизить и без того негромкий голос. — Сказать? — Не понял Итачи. Она отрицательно качнула головой, все еще ощущая, как сердце, бьющееся о грудную клетку, словно поражено тупой иглой. Ей нужно написать это. Говорить нельзя, иначе кто-то услышит. А это слишком опасно. Но Итачи не позволил ей встать, пока не прибудет доктор. Учиха отнес ее в спальню и находился рядом, пока доктор осматривал ее и слушал рваный сердечный ритм. Немолодой мужчина, облаченный в чистый клетчатый костюм, огорченно вздохнул. — Сердце девушки бьется неровно. Я пропишу сердечные капли, но настоятельно рекомендую ей много отдыха и хороших впечатлений. И никакого стресса. Она уже пережила слишком много, чтобы ее молодое сердечко билось, как у возрастного человека. — Это поправимо? — Насторожено спросил Итачи. Хината не понимала речь доктора, только отдельные обрывки, но судя по его печальному тону, с ней было что-то не так. — Нет, но с этим можно прожить долгую жизнь. — Заверил его врач. — Берегите ее. И он вышел, попрощавшись с Хинатой. Итачи не стал провожать доктора. Всего лишь поблагодарил его на прощанье. — Малышка. — Он был печален, садясь на край ее кровати. — Как же ты настрадалась, моя малышка… Сейчас ей было не до жалости к себе. Отец попросил ее отомстить тем, кто причинил ее семье горе. И она это сделает. Пришла пора стать сильной. Медленно поднявшись с кровати и чувствуя слабость и головокружение, она побрела к письменному столу. За ненадобностью она больше не носила при себе свой блокнот и карандаш, но Гилберты заботливо оснастили каждую гостевую комнату пузырьком чернил, перьями и бумагой. Дрожащими руками расправив белый лист, она написала на нем всего несколько слов. Это нельзя произносить вслух. Итачи удивленно уставился на слова, переводя взгляд то на нее. То на лист бумаги и Хината продолжила. Я вспомнила, что произошло в ту ночь. — Осторожно вывела Хината, чуть размазав рукой еще не подсохшие чернила. — Напиши… — Прохрипел Итачи, впиваясь в ее глаза. Благодари за это Учих, деточка… — Вывела она на листке.