only you have shown me how to love being alive

      — Джейсон, нет.       Салим качает головой. Он, конечно, не в том положении, чтобы выбирать: Колчек, без футболки, разгоряченный, сидит на его бёдрах. В руках опасно поблескивает лезвие армейского ножа.       — Да почему?       Салим теряется. Видит бог, они пробовали многое, но нож…       Джейсон его замешательством нагло пользуется. Наклоняется, опаляя дыханием, к самому уху, ухмыляется. Сам дьявол бы позавидовал.       — Ну пожалуйста, — мурлычет, — хватит быть таким правильным.       Судорожный выдох на грани удивления и восхищённый взгляд исподлобья, когда Салим резко меняет их местами, стоят того на миллион процентов. Теперь Джейсон под ним — покорный, просящий большего всем своим видом. Салим тянется за ножом.       — Неа. Сними.       Свободной рукой Джейсон скользит по животу под футболкой, вторую, с ножом, отводит подальше за голову. Дразнится. Салим раздевается, потому что сил терпеть уже нет, тянет за цепочку на себя для поцелуя и в тот момент, когда их языки сплетаются, чувствует, что Джейсон вкладывает рукоять в его ладонь.       — Я бы не сделал тебе больно, — Колчек мажет губами по линии челюсти, усмехается над ухом так, что мурашки бегут по спине. — Но я хочу, чтобы ты сделал мне.       Ох, Дьявол бы не только позавидовал — еще и многому бы научился. Салим мягко толкает Джейсона на подушки.       — Не знал, что тебе такое нравится.       Салим невесомо ведёт остриём вдоль скулы, кончиком ножа заставляет чуть запрокинуть голову, едва касаясь скользит по напряжённой шее.       — Не знал, что такое нравится тебе.       Джейсон усмехается. Салим в наказание вжимает лезвие в кожу у кадыка почти до боли.       Надо признать, ему нравится. Нравится, что грудь Джейсона вздымается чаще, нравятся покорность и азарт в глазах. Нравится безоговорочное доверие.       И то, как Джейсон комкает пальцами простыню, стоит надавить кончиком ножа на грудь чуть сильнее.       Салим не торопится. Лезвие скользит по рельефному животу, от родинки к родинке, огибает пупок, и ниже, до самой дорожки тёмных волос над кромкой штанов.       — Давай уже, — получается скорее мольба, чем приказ; Салим упирает кончик ножа, чертит с нажимом чуть больше сантиметра, и-       — Бля-ять, — Джейсон даже не дёргается, только втягивает живот, откидывая голову, обнажая бледную шею: Салим припадает к ней поцелуем, не видя оставляет ещё один порез и губами чувствует тихий стон.       Свежие порезы набухают алыми каплями. Салим щекочет-дразнит лезвием, наслаждаясь, прекрасно чувствует, насколько Джейсон возбуждён.       — Попроси меня сделать это снова, — получается куда строже, чем хотелось. Колчек вскидывается посмотреть на живот, но Салим не даёт: давит ладонью на грудь, опасно упирает кончик ножа над пупком. — Ну, ну, не шевелись. Попроси.       — Блять, давай. Сделай.       Салим делает — Джейсон дёргается так, что приходится положить ладонь уже ему на шею.       — Чшш, я же сказал, не двигайся. А теперь ещё раз.       — Порежь меня.       — Ещё раз.       — Порежь.       — И ещё.       — Пожалуйста.       Джейсон уже почти всхлипывает, сходит с ума чуть сильнее с каждым новым порезом, с трудом фокусирует взгляд: Салим чувствует, как Колчек мелко дрожит в его руках, и понимает — пора. Сейчас.       Джейсон неловко ерзает, помогая стянуть с себя штаны, послушно выгибается в пояснице, чтобы Салим подложил подушку, раздвигает дрожащие ноги и сдавленно стонет. Все ещё сходит с ума чуть сильнее с каждым следующим пальцем в себе, с каждым поцелуем в губышеюключицы, с каждым «потерпи, любовь моя», которое слышит будто из-под воды. Не выдерживает — стонет, — когда Салим наконец входит в него.       Джейсону хватает ладони на шее, нескольких размашистых толчков и сбивчивой фразы на арабском, чтобы кончить, не прикасаясь к себе. Салиму — ещё пары минут, неразборчивых ругательств от Джейсона и того, как сильно тот сжимает его в себе в послеоргазменной судороге.       Дьявол.       Может, нож был не такой уж и плохой идеей.