О ссорах и не только

Кави всегда обращал внимание на красоту. Найти ее он мог буквально в чем и ком угодно, иногда останавливался посреди улицы и таращился на здание какое-то или замирал и провожал взглядом проходящего мимо человека. С этой точки зрения Аль-Хайтам его привлекал еще со студенческих времен. Даже эта воистину уродская форма Академии не скрывала его тело. Кави все пытался найти возможности увидеть хоть кусочек его кожи без одежды, но все было без толку. А потом Кави переехал к Аль-Хайтаму и получил едва ли не безграничную возможность наблюдать. Нет-нет, Кави не вылавливал своего соседа по всему дому в полуголом виде, но если видел, то оторвать взгляда не мог. Особенно когда Аль-Хайтам выходил из душа. Обычно он либо обматывал полотенце вокруг бедер, либо надевал домашние штаны, а верх оставлял обнаженным. И Кави жадно следил за тем, как стекают капли воды по груди, как перекатываются мышцы под влажной кожей. Красиво. В такие моменты в голове царила блаженная пустота, а любовь к искусству пускала корни глубоко в душе. Естественно, продолжаться долго это не могло. И однажды, когда Аль-Хайтам снова вышел из ванной полуголым, а Кави снова залип, едва слюни не пуская, его сосед остановился прямо перед ним и задал логичный в общем-то вопрос: — Почему ты опять смотришь на меня так? Кави встрепенулся, с трудом перевел взгляд с грудных мышц выше, уставился в чужие глаза. — Как так? — Так, как смотришь. Кави фыркнул, принял более удобную позу на диване, на котором сидел. — Я все еще не понимаю, о чем ты. Как я на тебя смотрю? Ты объективно красив, я люблю смотреть на красивые вещи и красивых людей. Прекрасное — то, что добавляет в мою жизнь удовольствие, а смотреть на тебя приятно. Аль-Хайтам, как и всегда, сложил руки на груди, чем привлек внимание Кави к ней, глубоко вдохнул и выдохнул, наклонил голову. — Кстати, а это что? — Кави внезапно вытянул руку и успел коснуться самыми кончиками пальцев зеленого камня под ключицами прежде, чем Аль-Хайтам отпрянул. — Не твое дело. — Тогда и тебя касаться не должна причина, по которой мне так нравится на тебя смотреть. Единственное, что есть в тебе хорошего — это твоя внешность, все остальные возможные достоинства портит мерзкий характер, — тут Кави малость покривил душой, в конце концов, Аль-Хайтам делал потрясающие напитки. — Лжешь, — он усмехнулся с каким-то отвратительным превосходством, и Кави возмутился. — Откуда такая уверенность? Аль-Хайтам вдруг наклонился, уперся руками в спинку дивана и проговорил вполголоса: — Я слышу тебя, Кави. И когда ты лжешь, недоговариваешь что-то, волнуешься, радуешься, злишься, возмущаешься, сожалеешь, боишься, когда ты возбужден, хочешь что-то, восхищен, обижен, разочарован, смущен — я слышу. — Охренеть ты локатор, — облизнув губы, выдал Кави, а у самого мысли в голове замелькали всполошенными цветастыми птичками, потому что буквально каждую его эмоцию тут отслеживали, пусть и непроизвольно. — Я предупреждал. — Ты говорил, что у тебя острый слух, но не уточнял, насколько! Ты точно не эльф? У них такие длинные уши, что если бы у кого-то из них обнаружился такой слух, я бы не удивился, — воспользовавшись положением Аль-Хайтама, Кави отвел волосы от его ушей и убедился, что они были самыми обычными, человеческими. Бледными только. Конечно, у Аль-Хайтама кожа в принципе была белой, но хотя бы иногда он находился под солнцем, в то время как уши у него всегда были скрыты наушниками, поэтому они были еще бледнее. Кави как-то машинально пальцами провел по внешним сторонам ушных раковин — и Аль-Хайтам вздрогнул, резко выпрямился и прищурился. — Возвращаясь к твоей лжи. Кави закатил глаза и откинул голову назад. — Зачем? Ну кофе и чай делаешь потрясающие еще — все. Аль-Хайтам, ты нудная, слишком логичная и не придающая значения эмоциям и чувствам, самоуверенная, самовлюбленная сволочь. Положительных черт в тебе так мало, что их даже под микроскопом вряд ли увидишь. «Хотя ты, безусловно, горяч», — мысленно закончил Кави, но вслух не сказал этого. Вот еще. — Запомни на будущее, Кави, ты никогда не сможешь меня обмануть. И ушел к себе в комнату. Кави моргнул недоуменно, почесал щеку и нахмурился. А что толку повторять это? Он с первого раза усвоил, что пытаться солгать этому павлину или скрывать от него свои эмоции — бесполезно, зачем подчеркивать это? Ну да ладно, Кави еще не окончательно сошел с ума для того, чтобы действительно стараться разгадать мотивы Аль-Хайтама. Пошел он в Бездну. С того дня Кави стал в открытую любоваться Аль-Хайтамом, а иногда, когда странная тяга пересиливала, он подходил ближе и щупал его руки. Само собой, Аль-Хайтам вырывался практически сразу же и отходил подальше, но Кави обычно шел следом — и это превращалось в какие-то догонялки по дому. Вот только Кави был жадным человеком, и очень скоро одних рук ему стало мало. В один из таких дней он подошел к Аль-Хайтаму со спины, даже не пытаясь скрыть звук своих шагов, поскольку прекрасно знал, что это бесполезно, просунул свои руки под его и коснулся ладонями горячей, еще чуть влажной после ванны груди, погладил гладкую кожу. Задел пальцами соски — и его запястья тут же крепко сжали. Аль-Хайтам повернул к нему голову. — Что. Ты. Творишь? Вконец обнаглев, Кави положил подбородок на его обнаженное плечо и растянул губы в ухмылке, выдохнул ему прямо в ухо: — А ты как думаешь? Наслаждаюсь прекрасным. И Кави ощутил сполна разошедшуюся по всему его телу дрожь и испытал ни с чем не сравнимый восторг от осознания того, что его теория была верна. У Аль-Хайтама не только слух был невероятно острым — его уши были удивительно чувствительными. И хоть Кави не понимал, почему ему так понравился этот факт, он планировал и дальше пользоваться им. Аль-Хайтам напрягся в желании отстранить от себя чужие руки, но Кави прижал его к себе ближе, стиснул пальцы и прошептал почти срывающимся от переполняющих эмоций голосом: — Спешу напомнить, что в силе я тебе не уступаю, так что даже не пытайся. — Кави, Бездна тебя раздери, что ты творишь? — откровенно зашипел на него Аль-Хайтам — и это было на него так непохоже, что Кави аж затрясся от восхищения. Он смог вывести эту глыбу льда на такие эмоции! Однако на этом стоило остановиться, иначе он мог разозлить Аль-Хайтама, а взбешенный он — удовольствие для самоубийц, к числу которых Кави пока себя не причислял. — Расслабься, — Кави нехотя убрал от его груди свои руки, не удержавшись и напоследок еще раз огладив ладонями, и отошел немного назад, — я уже говорил — я люблю смотреть на все красивое. Аль-Хайтам развернулся к нему стремительно, его глаза светились почти угрожающе — кто-то бы испугался, но не Кави уж точно. — Смотреть? Тогда почему с недавних пор ты начал еще и трогать? Ты переходишь границы дозволенного, Кави, мое терпение небезгранично. — И что ты мне сделаешь? Выгонишь из своего дома? И Аль-Хайтам почему-то замолчал. К сожалению, молчал он недолго. — Если выбесишь меня — да. — Ну-ну, это мы еще посмотрим, Аль-Хайтам. Посмеиваясь, Кави отправился к себе в комнату, где его ждали чертежи будущих проектов, сел на пол, взял в руки карандаш и уставился на бумагу с чернеющим на ней полуготовым планом здания. Перед глазами почему-то стояло лицо Аль-Хайтама с этим его светящимся взглядом, а ладони словно ощущали эту гладкую теплую кожу, трогать которую хотелось целую вечность и еще немного. Кави затряс головой и попытался сосредоточиться на работе. Главное — оставить тлеющий интерес на уровне восхищения прекрасным.