О ссорах и не только

Кави проиграл самому себе. Или точнее своему интересу, своей тяге к прекрасному. В общем, проиграл. И никак не мог понять, когда же это случилось. В какой момент все пошло наперекосяк? Теперь он замечал за собой не только то, что любуется Аль-Хайтамом, но и то, что смотрит на него с жадностью, прослеживает взглядом движения, едва ли не облизывается. И Кави его безмерно хотел. Когда, в какой момент обычное восхищение красивым телом переросло в желание этим самым телом обладать? Кави не знал. Просто однажды поймал себя на мысли, что хочет не пальцами, а языком провести по чужой шее, сжать ладонями талию, бедра, укусить за острую ключицу. И выпал от собственных желаний в осадок. Пришлось привыкать к этому, потому что избавиться возможным не представлялось. Сначала все начиналось вполне…прилично. Когда Аль-Хайтам, как и всегда, вышел из душа в одних штанах и направился на кухню за стаканом воды, Кави проследил за ним взглядом. Мышцы перекатывались под кожей, оставшиеся капельки воды стекали по позвоночнику на поясницу, ниже, впитывались в ткань, а Кави смотрел и почти наяву видел, как его собственные руки с нажимом проводят по коже, как пальцы обхватывают талию или разминают спину. Чтобы убрать это из головы, Кави пришлось ей затрясти до звона в ушах. Это что еще такое? Кави отвел взгляд от Аль-Хайтама, не смотрел на него до тех пор, пока он не надел верх. И вроде полегчало, странные мысли больше в голову не лезли. Кави даже обрадовался, что это было минутное помутнение. Да как бы не так. И подтверждение этому он получил очень скоро, буквально на следующий день. Ситуация повторилась. В точности. Кави снова смотрел на Аль-Хайтама и снова думал о своих руках на этом великолепном теле. Только в этот раз его фантазия пошла чуточку дальше и добавила к этому еще и губы, которыми он целовал выпирающие шейные позвонки. Кави их видел, когда Аль-Хайтам наклонял голову, они выглядели просто прекрасно и так и манили к себе, он даже однажды пальцами по ним провел и получил сильный шлепок по ладоням, но жалеть об этом не стал. Искушение оказалось сильнее. После этого все его мысленные представления стали гораздо более…красочными. Яркими. Вкусными. Кави думал об этом и тогда, когда Аль-Хайтам сидел в одежде на диване и занимался работой или просто читал книгу. Смотрел на него задумчиво и размышлял, фантазировал, представлял, как его пальцы пробегаются по мышцам рук, как массируют плечи, скользят по спине вниз и сжимают бедра, как его язык выводит непонятные узоры на шее, а губы оставляют дорожку влажных поцелуев. А потом было бы хорошо ладонями провести по животу, груди, обвести соски и сжать их пальцами, зашептать что угодно на ухо и всем телом прочувствовать реакцию Аль-Хайтама. Кави с тихим мученическим стоном ударился лбом об свои руки. Это было невыносимо! — Что с тобой на этот раз? — спросил без особого интереса Аль-Хайтам и оторвался на мгновение от своей книги. Кави смотреть на него отказывался. Хватило уже. — Все в порядке. — Опять лжешь. — Слушай, ты никогда не думал, что люди лгут потому, что не хотят говорить правду? — забубнил в свои руки Кави. — У каждого в жизни бывают такие периоды, когда быть честным невыгодно, не хочется и так далее. В конце концов, у каждого должны быть свои секреты. И раз я в твои не лезу, уважаю твое личное пространство, в мои, будь добр, тоже не лезь. Аль-Хайтам издал какой-то странный звук, который можно было бы трактовать как смесь фырка, хмыка и смеха. — Разве? Если мне не изменяет память, что в принципе невозможно, в мое личное пространство ты с завидным упорством влезаешь, постоянно норовишь облапать меня. — Я не лапаю, а трогаю и вообще наслаждаюсь прекрасным! Тебе не понять. У тебя слишком узкое для этого мышление, а расширять его ты явно не стремишься. Мне тебя даже жаль — тебе никогда не понять искусство. — Мне это и не нужно. К тому же лучше я буду разбираться во всех остальных областях, нежели в чем-то столь ненадежном и трудновосприимчивом. — Как все печально. И Кави даже не был уверен, кому он это сказал. Собственный мозг подкидывал в последнее время такое, что приходилось сомневаться в его адекватности. Хотя одним только мозгом тут дело не ограничивалось. Странные эмоции и чувства добивали Кави и путали. Ужасно. Со временем ситуация ухудшалась, по мнению Кави, и его желание только росло. Мысли накладывались на действия и получалось нечто убойное. Так Кави, когда поймал подходящую возможность, снова подошел к Аль-Хайтаму со спины и снова принялся его трогать. Сначала провел ладонями от плеч до запястий, затем переместил их на живот, погладил и заскользил выше, к груди. Аль-Хайтам к этому словно привык, налил себе спокойно стакан воды и выпил его небольшими глотками, пока Кави мял его грудь, задевая пальцами соски. А потом явно сошел с ума окончательно, потому что целенаправленно сжал подушечками соски и спросил шепотом, практически касаясь губами чувствительного уха: — Скажи, тебе это нравится? Аль-Хайтам подавился водой и закашлялся. Кави пришлось отстраниться, чтобы не мешать, и подождать, когда ему смогут ответить. — Нет. Ты закончил? Кави вздохнул и посмотрел в окно. Как же сложно. Он способностями Аль-Хайтама не обладал и чужую ложь распознать не мог, особенно в отношении самого Аль-Хайтама, но почему-то думал, что ему не врали. Тяжело. И все же угомониться Кави не мог, как бы ни старался. Он продолжал с завидным постоянством глазеть на Аль-Хайтама, трогать его при возможности и думать-мечтать. Самому Аль-Хайтаму на происходящее было явно наплевать, хотя Кави бы сказал, что ему скорее с чисто исследовательской точки зрения любопытно, что Кави будет делать дальше. А он не знал. Временами Кави даже не осознавал, что творил, а в себя приходил тогда, когда его пальцы уже гладили чужую спину. И как жить со всем этим дальше, он не представлял вообще. Впрочем, спустя чуть больше недели Кави сокрушался, что если раньше ему все это казалось невыносимым, то что уж говорить про то, что он имел сейчас. А сейчас он имел возникающее словно из ниоткуда возбуждение, стоило ему опять залипнуть на Аль-Хайтаме и начать представлять все то, что могло бы быть в теории. И если раньше Кави думал, что хуже быть не может, жизнь поспешила ему доказать обратное. В первый раз, когда это произошло, он своим ощущениям не поверил. Сидел себе спокойно на диване, возвращался изредка к чертежу нового проекта и в основном думал. И если бы что-то полезное, связанное с работой, нет же, он думал исключительно об Аль-Хайтаме. О том, как целовал бы его шею, прикусывал ее и оставлял следы на видных местах, как вжимался бы в него всем телом и скользил руками жадно по бокам, как вслушивался бы в тихие стоны. Голос у Аль-Хайтама низкий и очень приятный, стоны в фантазиях Кави были и вовсе квинтэссенцией чистого удовольствия. А потом в этой его мысленной картинке его собственные руки опустились непривычно низко и погладили сквозь штаны чужой член. В голове Кави раздался такой протяжный стон, что кровь как-то резко прилила туда, куда не надо было, заставив его почувствовать себя подростком. Возбуждение сбило дыхание, выгнало остатки нормальных, приличных мыслей из головы, и Кави зажмурился в попытке хотя бы чуть-чуть восстановить самообладание. Не получилось абсолютно. Провал. Но отвлечься он все же смог и, пересиливая себя, продолжил заниматься чертежом. Так оно и продолжалось. Кави возбуждаться от одних только фантазий стал быстро, но уйти удовлетворить себя руками он не мог, помня о том, что у кое-кого в этом доме слух был как у Бездна знает какого существа. Спасибо хоть на том, что он никак не комментировал состояние Кави. Кави искренне надеялся, молил об этом Архонтов и Селестию, что все обойдется, однако ему в жизни слишком часто не везло. Этот раз исключением не стал. В один из дней Аль-Хайтам вернулся домой промокшим насквозь. За окном бушевала гроза, а никакого зонта у него с собой не было, поэтому Аль-Хайтам быстро снял верхнюю одежду и заперся в ванной комнате, пока Кави готовил ужин, напевая мотив, услышанный им вчера на выступлении на Большом базаре, себе под нос. Аль-Хайтам вышел тогда, когда Кави уже все приготовил и даже поел — он настолько проголодался за день, что ждать не мог совершенно, учитывая, что тушеное мясо еще так вкусно пахло. Посуду Кави оставил на Аль-Хайтама, а сам расположился с удобством на диване в гостиной и почитывал лениво какую-то новую книжку из Иназумы. И все правда было хорошо. До тех пор, пока Аль-Хайтам к нему не присоединился. Потому что одеться нормально он, видимо, не желал. Взгляд Кави то и дело притягивался к обнаженной груди, руки чесались от желания пощупать, погладить, помять, но Кави сопротивлялся этому из последних сил. На книге сосредоточиться не получалось, он постоянно косил глазами на Аль-Хайтама и в какой-то момент даже подумал о том, что заработает себе так косоглазие. Фантазия, естественно, не дремала и подкидывала картинки одну краше другой. И Кави не выдержал. Он поднялся с дивана, оставив книгу опасно балансировать на подлокотнике, и под звук ее падения закрылся у себя в комнате, упал на кровать, перевернулся на спину и сжал рукой вставший член. По венам вместе с желанием растекалась злость на такую свою реакцию. Кави подростком не был, однако вел себя сейчас примерно так же. И это бесило неимоверно, до черных точек перед глазами. Кави опустил ресницы и воскресил перед мысленным взором образ Аль-Хайтама, благо изучил его до малейшей родинки, стянул штаны с бельем на бедра и провел ладонью по члену. Дыхание перехватило, Аль-Хайтам в его фантазии едва слышно застонал от укуса за мочку уха, а в реальности Кави сжал кулак и принялся двигать им по члену быстро, желая как можно быстрее достичь оргазма. Мозг продолжал издеваться над ним — представленное действие растягивал до умопомрачения, все там происходило слишком медленно, Кави кусал себя за руку и жмурился, пока в фантазии неспешно растягивал Аль-Хайтама пальцами, разводил их ножницами и проникал по самое основание, давил на простату, гладил стенки и покусывал чувствительное ухо, чтобы потом заменить пальцы членом и погрузиться в это до сумасшествия желанное тело, сдавить ладонями сильные бедра и начать двигаться. Кажется, одного забитого, но долгого стона Кави не удержал, хотя прямо сейчас на чужой острый слух ему было начхать, провел подушечкой большого пальца по головке, особенно ярко представляя то, как Аль-Хайтам прогибался бы в спине и самостоятельно насаживался на его член в погоне за удовольствием, задвигал кулаком еще быстрее и с протяжным выдохом кончил. Затуманенному оргазмом сознанию почудилось, будто за стенкой раздался тихий-тихий стон, легкое постанывание даже, но Кави уперся лбом в подушку и задышал глубоко. Катастрофа.