О ссорах и не только

В себя пришел Кави довольно быстро, вытер с какой-то безнадежностью руку об рубашку и протяжно выдохнул. В теле царила приятная истома, ничего не хотелось делать, и Кави еще какое-то время лежал и смотрел в потолок. О том, насколько его поведение было подозрительным, и о том, что Аль-Хайтам все прекрасно слышал, он думать не хотел совершенно. Потом. И все же Кави пришлось встать, переодеться и выйти из комнаты. Аль-Хайтама на диване не оказалось, зато дверь в его комнату была закрыта. Пожав плечами, Кави сходил в ванную, помыл руки и вернулся в гостиную к работе. Сердце билось ровно, но как-то тяжело, а в голове в кои-то веки не было никаких мыслей. Кави опустился на диван, помассировал виски и оглянулся на резную дверь, ведущую в комнату Аль-Хайтама. Подозрительно тихо. Ну да ладно. Взяв в пальцы карандаш, Кави вздохнул и занес его над бумагой. Ему очень хотелось надеяться, что на какое-то время он сбросил это скопившееся напряжение. Нет. Фантазия окончательно разбушевалась, хотя казалось, что это и невозможно, и Кави успокоиться просто так теперь не мог. Вообще. Он честно пытался бороться с этим, но выходило из рук вон плохо. И каждый раз Кави запирался либо в своей комнате, либо в ванной с включенной водой, обхватывал ладонью член и доводил себя до оргазма, представляя в красках все то, что сделал бы с Аль-Хайтамом. Он осознавал, что плеск воды какой-то нечеловечески острый слух его соседа не обманет, просто Кави самому было так легче. Удивительно, но Аль-Хайтам молчал. Он вообще никак не затрагивал эту тему, будто и не слышал ничего. Кави в это не верил и все ждал подвоха. Но подвох не вылезал. И постепенно Кави сумел расслабиться. А зря. С какой-то стати Аль-Хайтам майку дома решил вообще больше не надевать. Сначала Кави подумал, что он забыл или что в доме жарко, но это продолжалось: каждый раз, выходя из душа, Аль-Хайтам был только в штанах, даже тапочки не надевал и ходил босиком, и Кави вдруг поймал себя на том, что залипает на лодыжках и выпирающих косточках. Это было что-то новенькое, и мозг моментально добавил к уже существовавшим сценариям фантазий новый. Картинка в голове вспыхнула мгновенно, там Кави выцеловывал эти самые косточки, прикусывал и зализывал, а после сжимал ладонями сильно и раздвигал чужие ноги широко, чтобы… Ну, дальше все было ясно. Кави затряс головой в тщетной попытке выбросить эти мысли и уронил лицо в ладони. — Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что если продолжишь так подолгу на меня смотреть, то не сделаешь ровным счетом ничего? — поинтересовался Аль-Хайтам и закинул ногу на ногу, Кави взглядом зацепился за какую-то изящную щиколотку и завис, думая о том, что с удовольствием вот прямо сейчас сменил бы профессию на скульптора. Или художника. — Давай договоримся: ты не лезешь в мою жизнь, а я — в твою. — Едва ли это возможно, раз уж твоя жизнь так тесно связана со мной, — проговорил Аль-Хайтам и откинул голову назад, открывая обнаженную шею. Кави перестал моргать. — И я имею в виду даже не то, что ты живешь в моем доме, а скорее твою потребность постоянно на меня смотреть, касаться. — Это не потребность! — не согласился Кави. — Я наслаждаюсь, говорил же. Как бы ни было это несправедливо, но ты как произведение искусства, а я питаю слабость ко всему красивому — это я тоже, кстати, сообщал уже. — В самом деле? Я полагал, что, раз уж ты такой сторонник искусства, большую часть своего времени ты должен проводить на Большом базаре и наблюдать за Нилу, а не за мной здесь. Глаза у Кави заболели, и он часто-часто заморгал, потер пальцами веки. — Нилу — другой вид искусства, к тому же у меня не всегда есть время, силы и возможности смотреть ее выступления, в то время как с тобой я живу. А теперь не мог бы ты заткнуться и не отвлекать меня? — Было бы еще от чего отвлекать, — хмыкнул Аль-Хайтам и в самом деле заткнулся. Кави вознес мысленную хвалебную оду Селестии и Архонтам, а чуть позже понял, что поспешил. Пусть Аль-Хайтам и замолчал, однако никуда не ушел. В последнее время Кави все чаще преследовали подозрения, что над ним попросту издевались, потому что ничем другим он не мог объяснить то, что происходило. Аль-Хайтам без верхней одежды был только верхушкой айсберга, а его основной, скрытой частью были жесты, поведение, движения и прочие мелочи, вкупе доводившие Кави до не совсем адекватного состояния. Он все еще надеялся, что ему просто казалось, галлюцинации пока никто не отменял, хотя бы по той простой причине, что иначе это в голове не укладывалось. Стоило Аль-Хайтаму потянуться и прогнуться — мозг уже рисовал, как он выгибался бы над постелью от удовольствия, едва забрасывал ногу на ногу — и Кави мысленно целовал-кусал-сжимал их до синяков, открывал шею — и Кави ее вылизывал в своих фантазиях. Ужас. Так себя не вели даже озабоченные подростки. Время шло, и однажды Кави подскочил на кровати посреди ночи с бешеным пульсом и стоящим от возбуждения членом — ему Аль-Хайтам теперь стал еще и сниться. Он провел ладонью по лицу и бесшумно застонал в отчаянии, вспоминая столь яркий сон в деталях. Там он, вернувшись с очередной вечеринки, прижал Аль-Хайтама к ближайшей стене и поцеловал глубоко, руками избавляя от одежды. Масло чудесным образом обнаружилось совсем рядом — естественно, это же был сон, — и Кави вылил себе почти весь флакон на руку, развернул Аль-Хайтама к стене и без промедления погрузил в него сразу два пальца. Почему-то он был довольно растянут, хотя в подготовке нуждался все равно. Кави задвигал пальцами быстро, избегая простаты, добавил третий и только тогда наконец погладил железу. Аль-Хайтам в пояснице прогнулся просто волшебно, бедра отодвинул назад и насадился еще глубже на растягивающие его пальцы, и низко застонал, посылая дрожь по телу Кави. Этого он не выдержал, пальцы вынул резко и приставил ко входу член, толкнулся внутрь и сам промычал что-то неразборчивое от невозможного ощущения того, как теплые стенки сжимают его. Руками он огладил бедра Аль-Хайтама, подушечками пальцев провел по животу и сделал первый пробный толчок. И на этом моменте проснулся. Это так жестоко. Кави откинул одеяло, встал на прохладный дощатый пол и направился в ванную снимать напряжение. Там он включил воду, облокотился об стену и стянул вниз пижамные штаны, коснулся болезненно возбужденного члена и воскресил в памяти сон, крепко зажмурившись. На чем он там остановился? Ах да. Кави представил, как приник грудью к чужой спине, положил подбородок на плечо и укусил легко за ухо, задвигал бедрами ритмично, руками в то же время поглаживая мягко ягодицы. В реальности его ладонь скользила по члену, большой палец надавливал на головку, обводил ее, и Кави уперся затылком в стену, дыша часто-часто. Фантазия разворачивалась стремительно — и вот он уже оставлял яркие метки на подставленной шее Аль-Хайтама, мял ладонями его грудь, а пальцами сжимал пока еще осторожно соски. Аль-Хайтам там, в этом больше не сне, стонал тихо, но долго и так приятно, что осознанность пропадала. Кави впился зубами в его плечо и сбился с ритма, стал толкаться в его тело жестко и быстро, пальцами скользя по груди и чувствуя ускоренное сердцебиение, а потом опустил одну руку медленно вниз, пробежался подушечками по истекающему смазкой члену — и Аль-Хайтам легко задрожал в оргазме, с его губ сорвался и рассыпался на мириады ослепительных кристаллов глубокий стон. Кави кончил в ту же секунду, обессиленно сполз по стене на холодный пол и ткнулся лбом в свое колено, переводя дыхание. И как он до такого дожил? Утром Аль-Хайтам ничего не сказал, спасибо ему и на этом, но стоило только Кави замереть над чистым ватманом и осознать, что новых идей для проектов у него нет, как молчание закончилось. — И что же случилось с нашим сиятельным архитектором? Кави бросил на него угрюмый взгляд и зарылся пальцами в своих волосах. На упавшие на пол заколки внимания он не обратил, уставился на карандаш и попытался сконцентрироваться на работе. Этому, если честно, все тот же Аль-Хайтам не помогал нисколько и даже не своими фразами. Он опять сидел без майки — вышел утром из комнаты сразу без нее, — закинув ногу на ногу, и покачивал ступней. В голову, как назло, лезли снова исключительно неприличные мысли. Невыносимо. — Идей нет совсе-е-ем, — протянул Кави обессиленно, стукнулся лбом об стол и замер. — Идей много, действий мало, — проронил вдруг Аль-Хайтам. Кави повернул к нему голову и приподнял брови в ожидании продолжения этой в высшей степени любопытной и непонятной фразы. Какое много идей, если он прямо сейчас сидел и вообще не мог извлечь из своего мозга ничего полезного? И о каких действиях могла идти речь? Как Кави мог рисовать очередной чертеж, если опять же идей не было совершенно? Ответа Кави не дождался, вздохнул тяжко и спросил так: — В смысле? — В прямом, о светоч Кшахревара. У тебя слишком много идей, но действий в противовес практически никаких. Понятнее определенно не стало, Кави отвернулся от него, заскользил взглядом по ватману лениво — и в голове внезапно зародилась неприятная догадка. Он выпрямился на стуле, крайне медленно повернулся обратно к Аль-Хайтаму и наткнулся на насмешливый и всепонимающий взгляд. Кави сглотнул ком в горле, откашлялся. — Ты говорил, что слышишь мои эмоции? И все? — Хорошо, что хотя бы это ты помнишь, — Аль-Хайтам поднялся с дивана и пошел в сторону полностью развернувшегося к нему Кави, — признаюсь, я полагал, что ты будешь более догадливым и сразу сообразишь, что эмоциями мое восприятие может не ограничиться. При полной концентрации на человеке, дорогой Кави, я могу слышать его мысли и особенно четко те из них, что напрямую связаны со мной, — это он сказал, склонившись над Кави, а потом случилось что-то, что Кави едва не сломало: Аль-Хайтам его оседлал. — Значит… — Кави лихорадочно облизнул губы. — Ты слышал все, о чем я думал в последнее время? — Абсолютно все, — подтвердил Аль-Хайтам и прищурился, — знаешь, дразнить тебя было довольно забавно. Кави вскинул голову в ту же секунду, обжег возмущенным взглядом красных глаз. — Ты!.. — но договаривать не стал, вместо этого он обхватил руками Аль-Хайтама и поцеловал его именно так глубоко, как мечтал. Аль-Хайтам рот открыл сразу же, впустил внутрь чужой язык и ответил на голодный поцелуй; Кави от этого сдавленно простонал, поднял руку и впутал ее в светлые короткие пряди, сжал их у корней и наклонил голову Аль-Хайтама, чтобы было удобнее. Поцелуй получился глубоким и мокрым, когда Кави его разорвал, между их языками протянулась нить слюны. — Я тебя ненавижу. — Лжешь. Кави прижался губами к его шее, укусил сильно, почти до крови и провел с нажимом языком от яремной впадинки до подбородка, сместился в сторону и прихватил зубами мочку уха. Аль-Хайтам шикнул и вцепился в его плечи. Кави улыбнулся, обвел кончиком языка ушную раковину, чувствуя дрожь в чужом теле, опустил ладони на его ягодицы и встал. Аль-Хайтам обхватил его ногами за бедра и выдохнул прерывисто. — Иногда я забываю, что ты в физической силе в самом деле едва ли мне уступаешь, — произнес он, — в мою комнату. — А мне вот интересно, что надо сделать, чтобы ты наконец заткнулся? Всунуть кляп тебе в рот? — Если хочешь. Кави едва не споткнулся на ровном месте, вытаращился на спокойного и расслабленного внешне Аль-Хайтама и даже поверил бы в это, если бы не чувствовал животом его…заинтересованность. Зайдя в гостеприимно распахнутую спальню, Кави преодолел небольшое расстояние до постели и уронил на нее Аль-Хайтама, избавил его от немногочисленной одежды, быстро разделся сам, заполз на кровать и расположился между чужих ног, провел по ним от щиколоток до бедер ладонями, погладил неуловимо тазовые косточки. — У тебя есть масло или что-то вроде него? — На столе. Кави перевел взгляд на стоящий недалеко стол, на краю которого в самом деле стояла изогнутая бутылочка. Пришлось встать, чтобы взять ее, и лишь после этого вернуться к Аль-Хайтаму. Кави положил бутылочку на кровать где-то рядом с бедром Аль-Хайтама, навис над ним и протянул: — Она неполная. Неужто наш глубокоуважаемый секретарь Академии что-то с собой делал? Аль-Хайтам закинул руки ему на шею, притянул к себе ближе и выдохнул в губы: — Есть другие варианты? Ты слишком хорошо звучишь, когда возбужден и ласкаешь себя, представляя меня, — а потом поцеловал. Кави издал какой-то возмущенный звук, положил ладонь ему на грудь и стиснул ее, обвел пальцем ареолу, царапнул коротким ногтем сосок и проглотил чужой почти стон. На этом останавливаться он не стал, сполз ниже и обхватил сосок губами, облизал и прикусил, руками сжимая талию. Аль-Хайтам пробормотал что-то свистяще, Кави посмотрел на него. — Это сейчас на каком языке было? — Не помню, не важно. Четыре слова, а сколько ликования испытал Кави. Чтобы лучший студент Хараватата, секретарь Академии да не помнил язык, на котором что-то сказал? Можно собой гордиться. Кави ладонями огладил чужой живот, стиснул на несколько мгновений бедра и обхватил пальцами головку члена, облизнулся, следя жадно за реакцией. Аль-Хайтам нахмурился и вдруг расслабился, развел ноги еще шире словно в приглашении и глянул на Кави. — Я не думал, что ты будешь столь медленным, твои фантазии в этом плане были гораздо более плодотворными. Кави усмехнулся и шлепнул его по бедру, Аль-Хайтам дернулся и сощурился. — Если продолжишь болтать, я буду мучить тебя до рассвета, — а сейчас, к слову, был самый разгар дня, — но, если тебе так не терпится, я ускорюсь. Подобрав бутылочку с маслом, Кави отбросил куда-то за спину крышку и втянул машинально носом аромат. Падисары. Надо же как нежно. Он вылил половину оставшегося масла на ладонь, размазал по пальцам и глянул на понятливо перевернувшегося на живот Аль-Хайтама, погладил его пальцами между ягодиц, обводя анус, и ввел средний палец. И понял сразу же, что можно не осторожничать — Аль-Хайтам был достаточно растянут. Не позволив мыслям свернуть куда-то не туда, Кави добавил указательный палец и принялся двигать ими внутри, разводя ножницами, вынимая практически полностью и погружая по самое основание. Аль-Хайтам приподнимал бедра в точности так же, как Кави себе представлял, пытался насадиться точно так же, только молчал, упирался лицом в кровать и вздрагивал каждый раз, стоило пальцам погладить простату. Кави наклонился и укусил его за ягодицу сильно, Аль-Хайтам вскинулся и повернулся к нему, в его светящихся глазах промелькнуло что-то странное. — Не молчи, я очень, очень хочу услышать, как ты стонешь, — и специально коснулся пальцами простаты. Аль-Хайтам весь вздрогнул и, не отрывая взгляда от красных глаз, позволил стону вырваться из горла. Кави добавил третий палец, погладил подушечкой большого немного покрасневший анус и коротко лизнул его. Довольно громкий стон стал полной неожиданностью для них обоих. Кави поднял голову и облизнулся. — Как-нибудь я обязательно тебя вылижу и заставлю кончить только от моих языка и пальцев. Но не сейчас. — Отчего же? — сделав глубокий вдох, осведомился Аль-Хайтам. — Желание трахнуть тебя перевешивает. Кави вынул пальцы из него, напоследок надавив на простату, остатки масла размазал по члену, притянул Аль-Хайтама к себе за бедра, а тот на редкость послушно ноги раздвинул еще больше, приставил головку к растянутому входу и вошел медленно до основания. Постанывания Кави не сдержал — так хорошо ему стало от того, как плотно обхватил его Аль-Хайтам, он наклонился над ним, укусил за ушную раковину, посылая очередную волну дрожи, и прошептал: — Держись за спинку кровати. Аль-Хайтам ухватился за нее руками, чуть прогнулся в спине — и Кави задвигался. Жалеть Аль-Хайтама он не стал, темп выбрал быстрый, а проникал в него при каждом толчке максимально глубоко, задевая простату. Руки его шарили по распластанному под ним телу, сжимали талию, бедра, пересчитывали ребра, зубы метили лопатки и плечи, шею, и Кави постоянно возвращался к чувствительным ушам, шептал что-то, целовал и кусал-лизал. Аль-Хайтам подавался бедрами навстречу, дышал тяжело и поверхностно, а еще стонал. И стоны его оказались гораздо приятнее, чем Кави представлял. — Хайтам, прогнись еще больше. И Аль-Хайтам выгнул спину больше, Кави восхищенно провел ладонью по изогнутому позвоночнику, сжал ягодицу, приник к его спине грудью и пробормотал в ухо: — Потрясающе. Аль-Хайтам от этого застонал, сжался на его члене, костяшки его пальцев, стискивающих спинку кровати, побелели, но все это не шло ни в какие сравнения с тем, что видел Кави — на бледной коже Аль-Хайтама стали проявляться пока еще слабые, но стремительно набирающие цвет зеленые геометрические узоры. Они были везде: на спине, руках, ногах, шее; Кави поцеловал угол одного из них на позвонках задней стороны шеи и прикусил. Его член скользил внутри Аль-Хайтама легко, будто тот был для этого и создан, и оргазм подступал неотвратимо. Кави зажмурился на мгновение, выпрямился и задвигал бедрами жадно, догоняя свое удовольствие. Он с некоторым запозданием ощутил, как ритмично сжимался на нем Аль-Хайтам, и застонал глухо от понимания — Аль-Хайтам кончил от одного его члена. Оргазм обрушился на Кави приливной волной, смял собой и швырнул на берег. Кави чуть не упал на Аль-Хайтама, уставился в центр его спины, где светился зеленый символ Дендро, и принялся глотать ртом воздух как выброшенная из воды на песок рыба. Голова немного кружилась от удовольствия, а тело ощущалось сотканным из ваты. Погодя немного и приведя собственное дыхание в порядок, Аль-Хайтам повернул голову и бросил на Кави искрящийся во всех смыслах взгляд: — И это все? В животе у Кави снова начала закручиваться спираль возбуждения. Он обхватил ладонями чужие покрасневшие от шлепков его бедер ягодицы, развел их в стороны и погладил пальцами анус. — Ну что ты, Хайтам, мы только начали.