О ссорах и не только

Жизнь Кави не то чтобы изменилась после того, как он узнал, с кем он живет, но теперь он в самом деле стал больше думать об этом. Сначала он даже не заметил, поймал себя на этом спустя энное количество времени, когда стоял у окна, наслаждался восходом и лениво перекатывал в голове воспоминания. Аль-Хайтам равно Аль-Ахмар, Аль-Ахмар любил Пушпаватику, Пушпаватика умерла — Аль-Ахмар не смог ее отпустить и выпустил в этот мир какую-то смертельно опасную заразу. Кави гонял эту цепочку по кругу, рассматривал ее так и эдак, и все никак не мог понять, что его смущало. А потом понял. Он сам себя смущал. В этом уравнении из двух богов он, человек, был каким-то откровенно лишним. Продолжал ли Аль-Хайтам цепляться за богиню цветов? Если вспоминать, с какой горечью и даже тоской он говорил о ней, то ответ однозначно положительный. С другой стороны, они были любовниками. Хотя опять же — кому как не Кави знать, что секс зачастую значил просто секс и ничего более. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, Кави выдохнул протяжно и покосился на часы. Стрелки постепенно приближались к пяти утра, совсем скоро должен был проснуться Аль-Хайтам, поэтому Кави потряс головой, выгоняя всяческие мысли оттуда, вернулся за стол и продолжил чертить купол. По факту жизнь Кави в самом деле почти не изменилась. Бывало, он смотрел на Аль-Хайтама и снова ловил себя на мысли, что живет с буквально богом. Он не понимал, что чувствовал по этому поводу, знал лишь, что его это ни в коем случае не расстраивало, не огорчало и так далее. Просто оказалось гораздо сложнее принять как аксиому то, что один из богов Тейвата, бывший Дендро Архонт, жил сейчас совершенно обычной жизнью и даже пытался не отсвечивать. Однажды Кави настолько закоротило от этой мысли, что он поинтересовался, почему же Аль-Хайтам довольствовался такой жизнью, учитывая, что многие столетия назад он жил как самый настоящий король и повелитель чуть ли не всего и вся в Сумеру. — Все просто, — Аль-Хайтам оторвался от книги, посмотрел на Кави спокойно, — я устал. Когда делаешь одно и то же год за годом, десятилетие за десятилетием, столетие за столетием и так вплоть до тысячелетий, очень устаешь от этого. Я не хочу больше править и как-либо управлять людьми за исключением необходимого минимума — мне этого хватило. У Кави в голове словно лампочка зажглась. — Так вот почему ты не желаешь становиться мудрецом и хочешь оставаться всего лишь секретарем и дальше! Аль-Хайтам хмыкнул. — Да. Вся информация, которая могла бы заинтересовать, все равно проходит через меня, остальное мне не нужно. Кави закивал бодро, побарабанил пальцами по столу и вскинул взгляд на погрузившегося снова в чтение Аль-Хайтама. Стоило ли его отвлекать в очередной раз или лучше оставить в покое? А впрочем, когда это Кави стал таким послушным? — Действительно, на тебя совершенно не похоже, — согласился с ярко ощутимой насмешкой Аль-Хайтам, Кави отмахнулся только. — А малая властительница Кусанали знает, кто ты? Хотя о чем это я, конечно, знает. — Нет, — удивил его Аль-Хайтам. И замолчал. Кави таращился на него выразительно несколько минут, но более подробных объяснений так и не получил, пришлось переспрашивать: — Нет? Почему это? Аль-Хайтам откровенно показушно захлопнул книгу и отложил ее на диван, но Кави с чистой совестью проигнорировал этот даже не намек, а целый намечище, подался вперед в ожидании ответа. — И кто из нас двоих после этого самый невыносимый во всем Тейвате человек? — задал риторический вопрос Аль-Хайтам. Риторический потому, что Кави был уверен в ответе — Аль-Хайтам, пусть человеком он и не был. — Полагаю, виной тому, что в ее памяти не сохранились воспоминания о столь давних временах, катастрофа пятисотлетней давности. Тогда пришлось бороться с той же заразой, что выпустил когда-то я, и силы у нее, как я понимаю, восстановились не до конца после предыдущего раза. Либо же загрязнение оказалось столь масштабным, что она их все израсходовала, в результате чего многое забыла и оказалась в клетке. В любом случае сообщать о себе кому бы то ни было я не собираюсь. Ты — исключение, — произнес он быстрее, чем Кави успел задать новый вопрос, — ты сам догадался, а поскольку я и так показал слишком многое, пришлось рассказывать. Сомневаюсь, что в ином случае ты бы успокоился. — Твоя правда, — признал Кави и улыбнулся, — эти узоры, знаешь ли, ну очень подозрительные. — С этим я ничего не могу поделать, — Аль-Хайтам пожал плечами, — когда я был Дендро Архонтом, они вовсе никогда не исчезали. Кави почему-то дыхание затаил, с трудом протолкнул в легкие воздух, едва они взмолились о новой порции кислорода. — А что еще тогда было не таким, как сейчас? — предложение он составил отвратительно, но были некие плюсы в том, что Аль-Хайтам его мысли считывал — он прекрасно понял, что Кави имел в виду. Аль-Хайтам закинул ногу на ногу, поставил локоть на спинку дивана, а виском прижался к кулаку. — Учитывая, что именно тебе хотелось бы знать, могу сказать, что у меня были длинные волосы. Возникшую не вовремя мысль-картинку о том, как чудесно было бы тянуть Аль-Хайтама за эти самые длинные волосы, насаживая на член, Кави отогнал моментально. Хотя, судя по скользнувшей по чужим губам легкой усмешке, сделать это незаметно не вышло. — За какой Бездной ты тогда отстриг их? — Надоели. Походи пару тысячелетий с косой ниже поясницы, тогда поговорим. — Я столько не проживу! Аль-Хайтам усмехнулся уже открыто. Кави с чувством его послал в ту же Бездну и вернулся к чертежам. Но все равно каждый раз, когда он смотрел на Аль-Хайтама, всплывала та логическая или не очень цепочка, и Кави загонял ее обратно, говоря себе, что подумает об этом позже. И это случалось так часто, что Аль-Хайтам стал после внимательно так на него смотреть. Только Кави молчал — объяснять он ничего не собирался. И падисары у него теперь тоже вызывали острый приступ то ли меланхолии, то ли идиотизма — он разглядывал эти несчастные цветочки и думал о том, что сказал ему Аль-Хайтам, как он это сказал. И в какой-то момент Кави окончательно запутался. Он стал вспоминать самое начало их сожительства, когда они ссорились так часто, что это превратилось в повод для шуток среди вообще всех их знакомых и друзей. После перевода их отношений в более горизонтальную плоскость ссор стало меньше, да, но они не исчезли в никуда. И Кави по-прежнему ловил в свой адрес во время очередных препирательств ту самую фразу. Если что-то не устраивает, всегда можешь съехать. Прежде на Кави эти слова действовали как красная тряпка на быка, однако сейчас… Он начал задумываться. Он действительно настолько был неприятен в бытовом плане? Конечно, в постели они с Аль-Хайтамом могли подходить друг другу идеально, но это мало на что влияло. Любые нормальные отношения строились на основе взаимодействий в повседневной жизни, а не в спальне. И Кави мог съехать на самом деле, он работал и даже деньги получал, откладывал, он мог бы себя содержать. В какой-то момент Кави даже согласился. — Да, наверное, мне правда стоит съехать. Аль-Хайтам заткнулся моментально, а потом осведомился устало: — Что происходит с тобой, Кави? — А? — Ты постоянно думаешь непонятно о чем, вспоминаешь и снедаешь себя, а сейчас вдруг захотел уехать. Почему? Кави моргнул пару раз, наклонил голову. — Ты ведь сам это из раза в раз предлагаешь, вот я и пришел к выводу, что тебе настолько некомфортно со мной жить. И нет, — не дал Аль-Хайтаму и рта раскрыть он, — не надо сюда приплетать секс. — Я всегда думал, что ты относишься к числу тех, кто прекрасно понимает, что слова не всегда совпадают с истиной и настоящими желаниями. Что произошло? И Кави как-то очень быстро понял, что на самом деле имел в виду Аль-Хайтам. И он никогда бы не подумал, что его собственный мозг будет его врагом номер один, потому что та цепочка промелькнула за считанные миллисекунды, и Аль-Хайтам абсолютно точно ее прочитал. Кави застонал вслух, закрыл лицо ладонью, провел ею вверх и зарылся пальцами в своих волосах. — Может, сделаешь вид, что не слышал и не видел ничего? С тихим скрипом дивана Аль-Хайтам поднялся на ноги и, ступая босыми ступнями тихо, направился к нему. — Кави, — позвал он как-то непривычно и странно, — я не хвалюсь, но я всегда считал себя довольно верным, и в свете этого я бы уж точно не стал спать с кем-то, по-прежнему испытывая любовь к другому человеку. Я уже говорил: я был Аль-Ахмаром. И Пушпаватику… — он взял короткую паузу, словно собираясь с силами, издал мягкий-мягкий и откровенно грустный смешок, — я отпустил. Я перестал цепляться за утраченное, так почему же ты так упорно цепляешься за мое прошлое? Кави посмотрел на него, открыл рот, но сказать не смог. Мысли позорно подняли белый флаг и ускакали в далекие дали, оставляя хозяина в полном одиночестве. Кави честно не знал, как объяснить все то, что он чувствовал, да он сам не до конца понимал все свои эмоции. Просто…становилось не по себе от мысли, что он был не заменой даже, а просто мимолетным интересом. И делить Аль-Хайтама ни с кем тоже не хотелось, пусть и с той, что умерла тысячелетия назад. — Не хочешь, не дели. Если ты не заметил, я и не стремлюсь найти еще кого-то. — Вот только попробуй, — начал грозно Кави, осекся, подумав, а что он тогда сделает, и закончил: — и тогда я на тебя Сайно натравлю. В чуть светящемся взгляде отразился отчетливо скепсис. Кави мог бы целую тираду выдать насчет того, почему Аль-Хайтаму не стоило недооценивать Сайно, но был ли в этом хоть какой-то смысл? Если и был, то уж точно не сейчас, поэтому Кави на это плюнул, притянул Аль-Хайтама к себе ближе и поцеловал. Чужие руки заскользили по предплечьям, пальцы сжали плечи, ладони с нажимом огладили лопатки и там и застыли, пока Кави, лаская своим языком его, стискивал бедра. Кончиками пальцев Кави провел выше, погладил спину, обхватив ладонями талию, одной рукой по позвоночнику поднялся до самой шеи, легко надавил на выступающие позвонки, помассировал и запутался в коротких волосах на затылке. На мгновение стало грустно от того, что они не длинные, и Аль-Хайтам тут же прикусил его язык. Кави раскрыл глаза и возмущенно уставился в его, пусть это и было неудобно — взгляд Аль-Хайтама искрился предупреждением. — Я не виноват, — оторвавшись от его губ, выдохнул Кави, — но длинные волосы тебе точно идут невероятно. Может, отрастишь? — Нет. — Ну пожалуйста, — заныл Кави прямо в ухо, чувствуя, как все его тело задрожало от этого, провел широкую мокрую дорожку языком от мочки до верхней части ушной раковины, — потом снова отстрижешь. Аль-Хайтам судорожно вдохнул, вцепившись в Кави еще крепче, откинул голову назад. — Ты же опять ныть начнешь про то, какой я безнадежный, раз собираюсь избавиться от такой красоты. — Не начну, — клятвенно заверил его Кави. И сам себе не поверил. Аль-Хайтам коротко и с каким-то придыханием из-за того, что Кави все еще прижимался губами к его уху, рассмеялся. — Ты неубедителен. Пообещав себе обязательно потом поднять этот вопрос, Кави прихватил зубами порозовевшую ушную раковину, спустился ниже и втянул в рот мочку, одновременно с этим рукой сжимая чужие ягодицы. Аль-Хайтам, издавший чудесный невнятный звук, постарался отстраниться, но Кави ему не позволил это сделать, по-прежнему сжимая волосы на затылке. В отместку за неудачную попытку он сжал зубы сильнее и тщательно вылизал оставшиеся следы. И Аль-Хайтам тихо простонал, его пальцы судорожно сжались на спине Кави — и он шикнул болезненно. — Оставь в покое мои уши, — с паузой посередине предложения сказал Аль-Хайтам. — Не могу, ты так хорошо реагируешь, когда я делаю вот так, — Кави снова лизнул уже мокрое ухо, выдохнул горячо и с замиранием сердца прочувствовал разошедшуюся по телу Аль-Хайтама крупную дрожь. — Кави! Мелькнуло сомнение, правильно ли, нормально ли Кави поступал с богом, чей возраст составлял не одно тысячелетие, но вместо ответа на свой собственный вопрос Кави уложил Аль-Хайтама на стол, перед этим свалив все с него на пол. Фрукты с тарелки раскатились чуть ли не по всей гостиной, сама тарелка хотя бы не разбилась, книги с откровенным грохотом приземлились рядом с одной из ножек, подняв облачко пыли, бумаги же просто разлетелись. Недовольный взгляд Кави мастерски проигнорировал, а возмутиться вслух Аль-Хайтаму не позволил чужой язык во рту. И руки, его раздевающие. Пояс с бряцаньем многочисленных украшений упал на пол, к нему же отправились штаны с нижним бельем и майка — и Аль-Хайтам теперь лежал на столе полностью обнаженным. В отличие от стоявшего над ним все еще одетого Кави. Протянутые в стремлении и его избавить от одежды руки Кави перехватил и качнул головой, поцеловал пальцы, положил свою ладонь на чужую грудь, прямо под тот зеленый камень, легко согнул пальцы и заскользил ниже, остановился внизу живота, погладил нежно кожу. С возбужденного члена Аль-Хайтама ему же на живот упала капля предэякулята, и Кави размазал ее по коже, убрал волосы за уши, наклонился и насадился ртом на член. Выгнулся в спине Аль-Хайтам очень красиво, непривычно несдержанно простонал еще невероятнее. Его ладони сразу же легли Кави на голову, пальцы перебрали светлые растрепанные пряди, зарылись в них и потянули. Кави послушно взял больше и замер, стоило головке упереться в стенку горла, подождал немного до сорвавшегося с чужих губ вопросительного звука, погладил ладонями Аль-Хайтама по бедрам от тазовых костей до колен и выпустил член изо рта, мазнул языком от самого основания до уздечки, облизал головку и обхватил губами, надавил на нее мягко языком и вдруг отстранился, сделал несколько шагов назад. — Погоди, я масло забыл. Он быстро сбегал в спальню, взял со стола почти использованный бутылек с маслом и вернулся в гостиную. Помедлил только на пороге, рассматривая Аль-Хайтама. Он лежал по-прежнему на столе с разведенными ногами, часто дышал, а покрасневшее лицо закрыл предплечьем. С его возбужденного члена на живот капал предэякулят. Кави сглотнул. — Выглядишь потрясающе, Хайтам, — обронил он и направился к столу, сбился с шага, едва Аль-Хайтам свободной рукой от шеи провел до члена, но не коснулся его. Кави нахмурился. — Прекрати дразнить меня! Аль-Хайтам улыбнулся чуть ли не коварно, убрал от лица руку, когда Кави навис над ним, сощурился. — Прекрати медлить. — Когда ты только успел стать таким нетерпеливым… Кави поцеловал его колено, прикусил тонкую кожу и цепочкой поцелуев спустился к оставленному без внимания члену, вдохнул поглубже и впустил его в рот, медленно опускаясь. Руки в то же время открывали бутылек с маслом, выливали остатки на пальцы и тщательно распределяли их, и потом Кави поднес смазанные пальцы к анусу, нажал легко подушечкой большого, ввел первую фалангу внутрь. Аль-Хайтам содрогнулся, сжал в кулаках волосы Кави еще сильнее, заставив его тем самым вонзить ногти в бедро. — Ах, прости, — произнес неровно Аль-Хайтам и в самом деле ослабил хватку. Кави вынул большой палец из него и вставил указательный и средний, задвигал ими медленно-медленно, разводя иногда ножницами и чуть сгибая. Простаты он коснулся лишь два раза, из-за чего Аль-Хайтам прогибался в спине до хруста и прерывистого выдоха. И Кави продолжал скользить языком по его члену, обводить кончиком уздечку, обхватывать губами чувствительную головку. Аль-Хайтам расслаблялся быстро, подавался навстречу горячему влажному рту, при этом пытаясь еще больше насадиться на пальцы, разводил ноги шире, сгибал их, а в некоторые моменты спиной отрывался от стола и протяжно тихо постанывал. Кави от этого прошибало острейшим желанием, и мозг на пару секунд отключался, перед глазами и вовсе все меркло. — Ка-ави! Кави добавил третий палец, ввел их до основания и замер, выпустил член изо рта, подул на влажную головку, поймал светящийся взгляд. На лице Аль-Хайтама постепенно проступали хорошо знакомые Кави зеленые геометрические узоры, они лентами зазмеились по шее и рукам, обвили пальцы, спустились по груди на живот, расцвели очередным знаком Дендро и потекли по бедрам к стопам, замкнулись на них и засветились пока что слабо, но уже лихорадочно. Кави завороженно погладил пальцами узор на внутренней стороне бедра Аль-Хайтама, резко вынул из него пальцы и сразу же вставил обратно. Узоры вспыхнули моментально и угасли неохотно, а придушенный стон еще долго звенел в ушах Кави, пока он разглядывал чужое лицо. И испытывал ярчайшее удовлетворение от того факта, что осознанности в сияющих глазах Аль-Хайтама становилось все меньше. Выпрямившись, Кави развел пальцы в стороны, насколько это было возможно, нежно, но ощутимо надавил на простату и накрыл губами прямой угол из зеленых линий под коленом, обвел его языком, прикусил. Аль-Хайтам зашарил руками в попытке ухватиться за Кави, сдавил край столешницы и зажмурился. — Ты реагируешь с каждым разом все ярче, — прошептал Кави, высунул язык и им спустился от колена до лодыжки, вырисовывая каждый угол узоров, поставил ступню Аль-Хайтама себе на плечо, коснулся ее губами, жадно следя за реакцией. Пальцы на пробу толкнулись несколько раз и беспрепятственно покинули расслабленное, хорошо растянутое тело. — К-Кави, — начал Аль-Хайтам, — верни их или… — Или что? Кави довольную улыбку сдерживать нужным не посчитал, окинул Аль-Хайтама взглядом, полным восхищения, и языком же очертил изгиб стопы. Новый стон обласкал его слух. — Или трахни меня уже! Вдохом Кави чуть не подавился, уставился на Аль-Хайтама. — И перестань наконец, — он втянул воздух поглубже, провел языком по губам, — думать непонятно о чем. Кави подхватил вторую ногу Аль-Хайтама, закинул ее на плечо, приспустил свои штаны с нижним бельем, провел по члену ладонью, почти шипя от возбуждения, приставил головку к анусу и медленно протолкнулся внутрь, чувствуя, как восхитительно сжимают его горячие стенки. Аль-Хайтам уперся затылком в стол, прогнулся немного в спине и испустил долгий выдох, перешедший в конце в низкий стон, когда Кави вошел полностью, прижался бедрами к его ягодицам. — Расслабься, а то я не смогу двигаться, — выдавил Кави и сам застонал беспомощно, когда Аль-Хайтам сжался лишь сильнее. И да, он сделал это специально, и Кави за это прикусил выпирающую на щиколотке косточку, облизал ее и укусил снова, пробежался пальцами от пальцев ног до лодыжек, стиснул их. Вскоре Аль-Хайтам все-таки расслабился, растекся по столу, опустил ресницы, скрывая сияющие радужки, хотя это не помогло — они будто просвечивались сквозь тонкие веки. И Кави задвигался. Невыносимо медленно выходя из Аль-Хайтама почти полностью, оставляя внутри только головку, и проникая обратно с такой же скоростью. Настоящее издевательство, а не темп, самому Кави возбуждение диктовало быть быстрее, но хотелось оттянуть этот момент, насладиться в полной мере раскинувшимся под ним Аль-Хайтамом, чувственно выгибающимся на каждом толчке. Кави огладил его изукрашенные зелеными узорами ноги, провел с нажимом по мышцам, обхватил бедра и вошел в него неожиданно резко, до шлепка кожи. — Кав-ви! — Аль-Хайтам судорожно сжался на его члене, накрыл вдруг рукой свое лицо. — Хайтам, убери руку. Его слова пропустили мимо ушей, и Кави, пользуясь просто прекрасной чужой растяжкой, наклонился к Аль-Хайтаму, сгибая его пополам, отвел сам руки от лица и прижал к столу, переплел пальцы. — Какой же ты гибкий, — откровенно восхищенно протянул Кави, — как еще я смогу тебя согнуть? — Как угодно, — пробормотал едва слышно Аль-Хайтам и сорвался на очередной стон, стоило Кави сделать новое движение. В уголках его глаз собрались маленькие слезинки, Кави слизал их, поцеловал смазано в висок, скулу, щеку, уголок губ, лизнул их и, когда Аль-Хайтам с готовностью открыл рот, поцеловал его глубоко и так мокро, как только можно было. Поцелуй вышел на редкость неряшливым, Кави отстранился и проследил за оборвавшейся между их языками ниточкой слюны, увидел, как она стекает с угла губ Аль-Хайтама, и увеличил темп. Аль-Хайтам в ответ одобрительно выстонал что-то невразумительное, сжал пальцами ладони Кави сильнее. Кави стиснул зубы, пытаясь взять себя под контроль и не кончить так быстро. Ритм был быстрым теперь, его член легко скользил по горячим нежным стенкам, надавливал на простату, вынуждая Аль-Хайтама стонать с каждым разом все откровеннее и сжиматься все сильнее. К его и так порозовевшим щекам приливала кровь, делая их красными, губы опухли от поцелуев и покусываний, ресницы увлажнились от непроизвольных слез — и из-за пленки от них радужки светились еще ярче, в этом Кави убедился, стоило Аль-Хайтаму открыть глаза и посмотреть на него. Кажется, Кави сам застонал громко от этого, потому что всякая осмысленность его взгляд покинула, и в странных ромбовидных расширенных зрачках плескалось ничем не прикрытое удовольствие. Двигая бедрами, проникая в его тело глубоко и ритмично, Кави склонился над Аль-Хайтамом и выдохнул ему прямо в раскрытые в немом стоне губы: — Хороший мальчик. Аль-Хайтам сжал его в себе восхитительно и пробулькал в ответ что-то неразборчивое, стискивая пальцами ладони до хруста. — Хороший мальчик, — повторил Кави, двигаясь все быстрее и жестче в желании кончить, — так хорошо меня принимаешь, так хорошо реагируешь, такой вкусный, горячий, послушный, невероятный мальчик. Хайтам, ты мой. Аль-Хайтам, с прижатыми к груди его же ногами, прогнуться в спине никак не смог, вместо этого выгнул шею и застонал так громко, как наверное никогда до этого, затрясся весь в оргазме и судорожно сжал мышцами Кави в себе, перекидывая через грань и его. Кави с трудом удержал глаза открытыми, заставляя себя смотреть на то, как чистый экстаз искажает красное лицо Аль-Хайтама, как выделяются яркими пятнами в его пепельных волосах не менее красные уши и как опухшие губы округляются в очередном удивительно громком стоне. Хотелось до безумия отпечатать эту картину в сознании, на сетчатке, внутренней стороне век, чтобы видеть каждый раз, стоило лишь глаза закрыть. Кави потяжелевшую голову все же не удержал и стукнулся лбом об его плечо, поцеловал лениво влажную от выступившего пота кожу, задышал сбито, слыша столь же учащенное и неровное дыхание Аль-Хайтама и чувствуя его ускоренный пульс. Руки расцеплять не хотелось, как и покидать столь желанное тело, и Кави малодушно решил побыть еще немного вот так. Аль-Хайтам вдруг издал хриплый смешок, мягко сжал его член внутри. — Я не против. Кави повернул голову и поцеловал его в шею благодарно, погладил пальцами прижатые к столу ладони. Короткие пряди защекотали нос, и Кави чуть сместился. — Так, может, все же отрастишь волосы? Аль-Хайтам вздохнул. — Только если ты все то время, что я буду их отращивать и с ними ходить, будешь убираться в доме. И не раз в месяц, а каждые две недели. Кави убираться ненавидел всей своей душой. — Без проблем! — Ну надо же, знал бы, еще раньше предложил бы. Кави прищурился, приподнялся и укусил его за ухо, сам вздрогнул от внезапного хнычущего стона, взглянул ошалело в распахнутые светящиеся по-прежнему глаза. — Я точно сделаю тебе пробку. — Удачи.