⚜️⚜️⚜️
Чтобы скоротать время, пока Генри спал, Чимин отправился на сторону прислуги. Приближаясь к двери Ри, гувернер покосился на нее и даже хотел постучать, но посчитал это невежливым и прошел мимо. Скорее всего, он сейчас прислуживает Ее Светлости и помогает с нарядами. Неизвестно каково этому японцу служить хозяйке, приложившей руку к его увечью. Наивного Чимина эти мысли приводили в ужас, но рассказанное Менсоном не давало ему покоя, поэтому он решил удовлетворить свое любопытство на кухне. Там уж точно болтают больше всего, а ему что — сиди, слушай, на ус наматывай да помалкивай, чтобы чего дурного не вышло. Кухня встретила Чимина жаром печей и снующими помощницами Джен. От помощи Чимина женщина по обыкновению отказалась, но усадила омегу за дальний столик, налила ему чай и дала кусок пирога, приготовленного для прислуги из остатков теста. Сегодня такой суматошный день, что неизвестно, когда им придется поужинать и придется ли вообще. Чимин с удовольствием пил ароматный чай, болтал ножками, не достающими до пола, и откусывал булочку, мягче которой в жизни ничего не пробовал. — Ешь, мой хороший, — погладила его по голове Джен. — Тебе бы щечек набрать, а то совсем худющий. Герцог таких не любит. «А каких любит герцог?» — чуть не ляпнул сдуру Чимин, благо его рот был занят пережевыванием очередного кусочка, и мозг сработал на опережение, давая команду замолчать. Действительно, какая ему разница, каких омег любит герцог? Но Джен будто прочитала вопрос по глазам и продолжила: — Господин предпочитает, чтобы слуги были здоровы. От этого они всегда в хорошем настроении и работают как следует. — Вы хорошо знаете хозяев, верно? — Не больше других, — пожала плечами кухарка. — Его Светлость нанял меня одной из первых, пока сюда не перебралась герцогиня. Будучи беременной Генри, она нуждалась в хорошем отдыхе на природе и питании, поэтому Его Светлость старался сделать все, чтобы леди Элизабет ни в чем не нуждалась. Где-то в самом дальнем уголке омежьего сердечка кольнула ревность. — Вскоре поместье наполнилось слугами из Лондона по самым хорошим рекомендательным письмам. Только Ри говорил, что у него письма не было — его герцог просто так выкупил… Джен резко осеклась, когда поняла, что оговорилась. Чимин и вовсе жевать перестал, смотря на нее от удивления огромными глазами. — Значит, раньше Ри разговаривал? — омега проглотил кусок булки, почти не жуя, чтобы успеть спросить. — А сейчас почему нет? — Потому! Не задавай лишних вопросов, бездельник! — вскочила кухарка, хватаясь за тряпку и подбегая к жаровне. — Заболталась я тут с тобой — чуть мясо не сгорело! Да и ты не засиживайся, а то гляди чего недоброе случится, или хозяйка нагрянет. Ступай к себе, делом займись. — Спасибо за чай, Джен, — поблагодарил Чимин и вышел из кухни. Все, что ему было надо, он узнал.⚜️⚜️⚜️
Генри проснулся примерно через час, когда его сон нарушил скрип колес подъезжающего экипажа, запряженного шикарной тройкой лошадей. Они громко цокали по мощеной камнем подъездной дороге, а швейцары расшаркивались перед гостями, наклоняясь все ниже и высказывая свое почтение все дольше. Из всей челяди, служившей в поместье Рамсден, они единственные, с кем Чимин так и не нашел общего языка. Даже на совместном обеде и ужине те сидели поодаль и нервно зыркали на мальчонку, будто хотели свести с ним личные счеты. — Маркиз Блэквуд собственной персоной, — пробормотал Чимин, отодвигая занавеску и выглядывая в окно. Этого господина он помнил еще с первой встречи здесь, когда герцог нашел омегу у леса, сидящим на камне. Неловко вышло, но ничего не поделать. Блэквуд, по мнению Чимина, был под стать самому герцогу — такой же рассудительный и сдержанный, поэтому его отнюдь не удивляла их дружба, как и дружба его жены с хозяйкой. — Рано же они прибыли. Чимина охватило вполне естественное волнение и немного паники. Он до сих пор впечатлен герцогом и уже почти привык к леди Грымзе, но новые люди в поместье заставляли его бояться чего-то неизведанного. Столько аристократов прибудут сегодня, и перед всеми ему придется показаться, ибо Генри нужно привести к взрослым, но Пак отчаянно молил, чтобы они отдали свое драгоценное внимание его воспитаннику, а не разглядывали прислугу, как иногда бывает. — Уже приехали? Отчего ты не отвечаешь мне, Чимин? Я же слышал, это точно подъехала карета — Генри возбужденно скакал по перине, наводя в кровати совершенный беспорядок. — Вы правы, молодой господин, это прибывают гости, — попытался поймать скачущего мальчонку омега. — Поэтому вам пора собираться. — Ура! Приехали! — радостно выкрикнул Генри. — Значит, сегодня матушка точно устроит игры на полях с этой круглой штукой. — Эта круглая штука называется мяч, и играли господа, вероятнее всего, в крикет, — гувернер пощекотал розовую пяточку своего подопечного, заставляя ребенка громко смеяться. Похоже, такие визиты и мальчишку приводили в неописуемый восторг. Пак снисходительно посмотрел на ворох подушек и помог смеющемуся Генри поднять руки вверх, чтобы стянуть с него сорочку. — Откуда ты столько знаешь, если у тебя никогда не было учителей? — прохохотавшись, спросил любопытный альфочка. — Книги, молодой господин, — ловко застегивая мелкие пуговки на его рубашке, ответил омега. — Они могут открыть вам целые миры. Однажды мне даже посчастливилось прочитать про страну, в которой люди передвигаются на слонах. Разве я узнал бы об этом, если бы как и вы отказывался изучать грамоту? — У моего отца много книг, — пропустил альфочка укол гувернера мимо ушей. — Он самый умный! И все знает! — Безусловно, так и есть. И сегодня ваш отец ждет от вас полного послушания. Так что давайте не подведем его. Сейчас нужно скорее одеться, чтобы встретить всех, кто прибыл в поместье, — заметил Чимин. — А кто такие слоны? — почесав носик, с любопытством спросил ребенок. — Расскажу вам, если наденете свою одежду за пять минут. Генри вмиг стал серьезным и сполз с кровати под взглядом улыбающегося гувернера. Он без возражений дал себя причесать, переодеть в тонкие шерстяные брючки и завязать на груди небольшой бант, против которого ребенок всегда капризничал. Чимин любовно посмотрел на малыша, расправил ткань и разложил красиво концы, показывая ему отражение в зеркало. — Нравится? — спросил гувернер с замиранием сердца, ожидая самой строгой оценки от маленького джентльмена. — Я похож на отца? — Генри выпятил грудь вперед, смешно сжал кулачки, приподнял подбородок и важно надул губы. Заметно, что герцог Лейнстер стал для него настоящим идеалом — он старался во всем копировать его и даже в поведении, но пока Чимин видел лишь детское упрямство, немного гордыни от Элизабет и смешные темные кудри, как у герцога, которые то и дело выбивались из-за уха. — Похожи. Осталось только немного подрасти, — шепнул ему Чимин, поправил прядь и подтолкнул вперед, чтобы тот обул туфли. Играя в саду и ожидая, пока их позовут в дом, Чимин издали наблюдал за всеми, кто прибывал на званый ужин. Пробегающий мимо Менсон подсказал, что невысокий мужчина с большим животиком — это и есть господин Пиль. Спросить об остальных ему не удалось — лакей быстро скрылся, так что пришлось справляться самому. Неожиданная помощь в виде визжащего детского голоса появилась так неожиданно, когда Чимин о ней даже не подозревал. — Дядя Хосок! — закричал мальчишка и мигом вскочил на ноги. С его колен упала книжка со сказками, в которой Генри рассматривал рисунки, а сам альфочка мигом кинулся навстречу высокому господину, что приближался к лужайке. Чимин встал следом, отряхнул фартук и расправил платье, чтобы выглядеть опрятно и благообразно. Его Светлости не должно быть стыдно за него ни капельки. Он пригладил локоны, поправил тугой узел, в который сегодня заплел волосы, чтобы не мешали, и отрепетировал милую улыбку. Генри уже едва ли не висел на господине, а тот весело смеялся и дал ему небольшую сладость в подарок. Видно, что этого человека ребенок хорошо знал и любил, а дети не могут ошибаться. — Добрый день, господин, — поклонился Чимин и сделал реверанс при виде гостя. — Увольте, давайте не будем хотя бы здесь расшаркиваться и кланяться, — по его лицу пробежал легкий оттенок раздражения, быстро сменившийся искренней улыбкой. — Меня зовут Чон Хосок, я дипломат и работаю в канцелярии Ее Величества королевы Виктории. Думаю, теперь вы поняли, почему мне опостылели все эти ужимки. — Да, господин Чон, — смущенно улыбнулся Чимин и почему-то проникся непонятным доверием к мужчине. Он поистине притягивал его своей аурой спокойствия и уверенности. — А вы — Пак Чимин? — улыбнулся гость, обнажая красивые белые зубы. — Генри мне уже успел рассказать о вас. — Неужели? — не мог поверить гувернер и от удивления хлопнул в ладоши. — Когда? — Да вот буквально только что. Я заметил, что вы отлично ладите с ребенком, поэтому вместо традиционного рассказа о себе я получил полное досье на вас, мой милый друг. — Спасибо, господин, — покраснев от похвалы, Чимин снова присел и тут же хихикнул, когда мужчина громко цокнул языком. — Но Генри не мог рассказать вам многого. Жизнь простого слуги рутинна и однообразна, — забормотал он, не поднимая на собеседника глаз. — Мне достаточно собственного мнения, чтобы понять, что омега, умеющий грамотно поддержать разговор, уже достоин уважения, — строго сказал Хосок. — И, кажется, я уже просил вас оставить поклоны. — Простите, — Чимин, наконец, набрался смелости посмотреть в утонченное лицо господина и засмеялся более непринужденно, когда понял, что снова сделал реверанс. Его неожиданный комплимент застал омегу врасплох. Были люди, кто и до него хвалил внешность Чимина, но ни один из них не говорил о его уме. Это очень приятно. Визитер был явно альфой — Пак мельком рассмотрел его аристократичные черты лица, идеально ровный нос без горбинки, четко очерченные небольшие губы и смоляные волосы, собранные в хвост. В одной руке господин Чон держал трость с золотым набалдашником, а в другой крутил шляпу. На госте идеально сидел костюм из дорогой ткани, а солнце отыгрывало бликами на невысоких сапогах. Чимин отметил, что отдаленно этот господин похож на Его Светлость — такой же ухоженный, красивый и модный. А еще он явно кореец — Пак запомнил его имя, и оно ему очень понравилось. — Дядя Тэ! — неугомонный Генри, который крутился возле Хосока, неожиданно прервал их милый разговор и начал кричать пуще прежнего. Он снова ринулся по тропинке ко входу в поместье, и Чимин открыл только рот, чтобы его остановить, но озорного мальчишки и след простыл. Очевидно, что прибывшего гостя он тоже знал очень хорошо, позволяя себе называть его дядей, как и господина Чона. Ворота поместья величаво минула шикарная карета и остановилась прямо у ступеней, к которым бежал Генри. Из транспорта вышел мужчина в белых бриджах и синем пиджаке, а потом подал руку прекрасной даме — молодой девушке в красивом персиковом платье. Протянув кисть своему спутнику, девушка изящной рукой в гипюровой перчатке обмахнулась пару раз веером, но громкие крики из гостиной не дали ей даже перевести дух — леди Элизабет и леди Катрина позвали ее в дом. Зато к мужчине, что замешкался у кареты, уже подбежал Генри. — Так, и кто это тут у нас? — тот подхватил малыша на руки и ловко подбросил в воздухе. — Надо же! Неужели это тот же малыш Генри? Ты стал выше и тяжелее на целую унцию с нашей последней встречи. Генри весело смеялся в объятиях господина, а Чимин медленно бледнел от страха, боясь, что тот может упустить ребенка. Гувернер нервно дернулся вперед, но гость уже поставил герцогского сына на землю и, ведомый малышом за руку, направился к лужайке. Пак мог наблюдать за альфой лишь несколько секунд, ибо когда тот приблизился, пялиться стало некрасиво, и Чимин снова сделал реверанс. — Я думаю, господин Ким приверженец такого мнения, — шепнул ему Хосок, когда Чимин выпрямился. — Я так соскучился, — пропищал Генри. Он протиснулся между господами и обнял их за ноги, крепко цепляясь маленькими пальчиками за стройные бедра. Пак нервно сглотнул: два красивых альфы на одно его сердечко — это слишком! — А это мой новый гувернер, и он любит читать книги! — не выдержал Генри и потянул гостя за рукав темно-синего бархатного пиджака. — Пак Чимин! — Виконт Ким Тэхен! — представился альфа и поклонился. Чимин смутился еще более, но общение с виконтом, как и в целом новое знакомство, складывалось странно. Господа не должны кланяться слугам, но, похоже, у этих мужчин имелось собственное мнение на этикет. Тэхен бегло посмотрел на Чимина, не задерживаясь, будто прочитал его, как раскрытую книгу, кивнул и привычно улыбнулся — Чимин знал, как быстро и легко появляются вынужденные улыбки, он сам такую репетировал. Гувернеру показалось, что мысли мужчины были совершенно о другом. Когда же гость отвлекся на Чон Хосока, Пак рассмотрел его немного внимательнее. Его облик неземной, фигура — идеально сложена, черты лица словно вылеплены скульптором, он ухожен и невероятно красив. Рука, украшенная перстнями с крупными драгоценными камнями, выдавала тот факт, что альфа еще и неприлично богат. Занимаясь ребенком, Чимин стал невольным свидетелем их разговора. Он не хотел подслушивать, но эти двое притягивали внимание омеги каким-то совершенно магическим способом. Словно все звуки в мире исчезли, остались только их голоса — на полтона ниже, хрипловатые и очень трепетные. Чимин не мог понять, что здесь не так, но с удивлением и огромным интересом поглядывал за господами, которые словно общались взглядами между собой. Это казалось настолько интимным, что Чимин невольно покрывался румянцем. Через время звуки стали едва различимыми, голоса стали едва слышны, и гувернер почувствовал себя третьим лишним. Будто он здесь мешает чему-то важному, и что-то не происходит из-за него и его неуклюжести, ведь уже пять минут, как Чимин возился с нерадивым шнурком, развязавшимся на туфельках герцогского сына. Генри работу наставника не облегчал, притопывая на месте одной ногой и высматривая, куда еще побежать и кого встретить. — Что же, рады знакомству с вами, Чимин, — сказали господа в унисон. — Надеемся, у нас будет время увидеться и немного поболтать с вами позже, — они учтиво склонили головы, собираясь откланяться. Чон Хосок дружески положил ладонь на плечо виконта, легко подталкивая его вперед и уводя вперёд к особняку, а Чимин и Генри остались на лужайке. Пак уже совладал со шнурком и продолжил дальше наблюдать за каретами. Он пытался разглядеть загадочного сумасшедшего, но к его разочарованию в дом входили исключительно прилично одетые джентльмены, с которыми Менсон обходился одинаково почтительно, не выделяя никого из них. Налюбовавшись красивыми господами и дамами, Пак стал заниматься с Генри: мальчонка уселся на траву и успел пролистать картинки почти до половины книжки. — Чимин, ты обещал рассказать мне, кто такие слоны, — заныл ребенок, устав разглядывать уже знакомые ему картинки. — Какой же вы шустрый, господин торопыга, — засмеялся Чимин, присаживаясь рядом и возвращаясь к началу книги. — Мы обязательно долистаем с Вами до слонов. А пока… на какую букву начинается название вот этого животного? И сколько у него лап?⚜️⚜️⚜️
Приезжие собрались около шести вечера, но позже всех в поместье пришел викарий. Очевидно, задержался после службы. Он был в черной рясе, и Чимин отметил, насколько альфа интересно смотрелся в доме герцога, разительно отличаясь от ярких гостей. Высокий, широкоплечий и, очевидно, тоже кореец. Необычный разрез глаз завораживал, и Чимину почему-то вспомнился волшебный дракон, о котором они с Генри не так давно читали сказку. Уж очень похож. Сидя в уголке с ребенком, омега исподлобья наблюдал, как Его Светлость запросто обнял сановника и даже по-дружески похлопал того по плечу. Пак, который и вовсе боялся смотреть на местного батюшку в церкви во время молитвы, настороженно замер — неужели так можно? Викарий выглядел строго и источал такую ледяную холодность, что в комнате повеяло сырым камнем собора Святого Патрика, но отношения между ним и герцогом теплые и даже близкие. Лишь один раз Чимин столкнулся с викарием взглядом, решив высунуться из-за колонны, и тут же пожалел — от его тяжелого взгляда даже мурашки по спине пробежали. — Ну что, какие новости у католиков? — смеясь, спросил герцог у гостя. — Рад тебя приветствовать в Рамсдене, Намджун. — Ты же знаешь, друг мой, со времен последнего крестового похода у нас нет значимых новостей, — язвительно ответил важный гость, и Чимин подумал, что эту шутку слышать от человека в рясе очень странно. — И как атеист ты проявляешь похвальное рвение в вопросах церкви. Неужели вера все-таки добралась и до твоего неприступного сердца? «Атеист…» — Чимин зажал ладошкой рот, когда шокировано повторил это ужасное слово вслед за гостем. Как же герцог живет без Бога в своем сердце? И как же та самая благотворительность, о которой говорил Менсон? Разве герцог не жертвует на церковь? Да как такое может быть? Атеисты для Чимина казались сродни отступников или изгнанцев. Даже его отец, ревностный католик, с такими людьми на улице не здоровался, а встретив — плевал им вслед, провожая взглядом, как прокаженных. — Не спеши судить мою грешную душу, Намджун. Вера во мне так же крепка, как и в твоих прихожанах. — Только они верят во Всевышнего, тогда как ты… — Я верю в себя. Полагаясь исключительно на себя, а не на молитвы. Я не буду ждать небесной помощи, но и рук не опущу. Ведь легко оправдывать свое бездействие верой во Всевышнего, который может и не оказаться к тебе благосклонным. — Не собираешься ли ты сказать, что просящие милости божьей всего лишь лентяи, которые не готовы сделать что-то самостоятельно? — Ни в коем случае. В конце концов забота об их нравственности — это твоя сфера деятельности. — Очень надеюсь, друг мой… — после глубокого вздоха величаво произнес Намджун со знанием дела, — что тебе никогда не придется оказаться в такой ситуации, когда Бог будет твоей последней надеждой. Раскатисто рассмеявшись, Чонгук похлопал его по плечу. Он понимал, что Намджун не оставит попыток загнать его в лоно церкви и снимать подаяния так же регулярно, как его личный банкир. — Так значит, новостей у католиков не предвидится? — перестав смеяться, не смог не уколоть его герцог. — Отсутствие изменений равносильно покою. Нет новостей, значит и нет тревог. Но я наслышан о твоих успехах в Оксфордшире, — одобрительно покачал головой викарий. — И почему я не удивлен осведомленности церковнослужителей в вопросах бизнеса? — сощурился Чонгук. — Пока это только выгодное вложение. О результатах будем судить чуть позже. Давайте поужинаем, а потом поднимемся в мой кабинет. Наверняка, дамы тоже проголодались и с удовольствием присоединяться к нам. Менсон, позовите, пожалуйста, милых леди в обеденный зал. Лакей, что крутился возле Его Светлости, быстро кивнул и вмиг исчез, а господа отправились в столовую. Пак осмотрел каждого, кто вошел в трапезную, но все его внимание по-прежнему забирал хозяин. Как только господин Лейнстер проводил последнего посетителя, а в столовой уже засуетилась прислуга, гремя посудой, он глянул на Чимина и улыбнулся, хищно приподнимая уголки губ. — Генри проголодался, нужно и его накормить. Пойдете с нами или ограничитесь детской? — он хитро прищурился, а мальчишка при упоминании своего имени снова оживился. — В детской, отец, — кроха неуклюже слез со стульчика и быстро застучал каблучками по мраморному полу, направляясь к ступеням. Чимин, цепляясь за спасительную возможность убраться отсюда, закрыл книжку и последовал за ним. — Не хотите составить нам компанию? — сделав один шаг, герцог преградил ему дорогу, не давая пройти омеге к лестнице. Лейнстер приподнял только одну бровь, а у Чимина уже язык отнялся. Он лишь покачал головой, на что получил сдержанную понимающую улыбку. Хватило гувернеру однажды поужинать с хозяевами — страху натерпелся, и тут еще больше людей, так он и вовсе сознания лишится. — Хорошо, тогда не сидите здесь, зря теряя время, а сходите на кухню и плотно поужинайте, — приказал Чон. — Вечер сегодня будет долгим. Как только Лейнстер замолчал, коридоры наполнились шуршанием платьев, стуком каблуков и громкими манерными разговорами, от сладости которых у Чимина едва зубы не заболели оскомой. Он поспешил приподнять полы длинного платья и поднялся наверх, а в спину ему прилетели возгласы Ее Светлости о новом модном цвете в будущем сезоне и планах на бал дебютанток.⚜️⚜️⚜️
Мужчины, разместившиеся после обеда в просторном кабинете хозяина Рамсдена, порядком накурили, поэтому пробегавший мимо лакей приоткрыл окна и впустил свежий вечерний воздух. Стеклянные створки позвякивали, вторя грубым голосам собравшихся в помещении альф. — Вы слышали о недавней дуэли? — спросил Блэквуд, заинтересованно посматривая на друзей. Со всеми присутствующими он давно знаком и всегда любил собираться на воскресные посиделки в Оксфордшире. Сугубо мужские разговоры, трубка с хорошим табаком и качественный коньяк многолетней выдержки у Лейнстера были отменными. — Мы не просто слышали, — заметил герцог. — Мы были секундантом. По комнате прошел шепот. Дуэли считали настолько непопулярными в Англии после случая 1829 года в Баттерси-парк, что почтенные джентльмены, которых герцог Лейнстер называл по другому — трусами, даже основали так называемую «Ассоциацию по прекращению дуэлей». Как ни странно, организация получила широкую поддержку английского общества, но Чон относился к этому скептически: дуэли — давняя прерогатива напыщенных аристократов, считавших, что только они имеют право отстаивать свою честь таким образом. И пока сознание общества не изменится — издавать всякие запреты и ратовать к здравому смыслу бесполезно. То, что раньше выставлялось напоказ, перейдет в запретную плоскость, но никоим образом не исчезнет. — Они стрелялись или решили по старинке помахать мечами и окунуться в средневековье? — с нескрываемым интересом осведомился граф Чон Хосок и ослабил цветастый шейный платок из китайского шелка, приготовившись слушать очередную интересную историю. — Простите, господа, меня слишком долго не было в Англии, поэтому я не сведущ в последних лондонских сплетнях. Что произошло — рыцарский турнир за сердце прекрасной дамы или банальное убийство двух обиженных аристократов? — Они стрелялись, — развеял сомнения герцог и тут же монотонно добавил: — Сердца светских омег настолько непостоянны, что скоро за них перестанут драться. Пока укладываешь дуэльные пистолеты в коробку или точишь клинок, дама твоего сердца уже готовит тебе нового соперника. — Поэтому дуэли никогда не прекратятся, — воодушевленно произнес Тэхен, сидевший напротив герцога. — К счастью, не только женские сердца в этом мире могут любить. Герцог Лейнстер перевел взгляд на своего гостя и невольно улыбнулся. — От вас ли я слышу о женских сердцах, виконт Ким! — Чонгук засмеялся и едва заметным жестом приподнял бокал, давая понять, что пьет за друга. — Простите, господа, но сердце только механический объект! — возмутился мужчина в углу. Он сидел так тихо, погрузившись в свои мысли, что о нем джентльмены вспомнили только по громкому возгласу. Вслед за его голосом в кабинете герцога раздался грохот рукописей, упавших с колен. — Эта наполненная кровью мышца предназначена не для ваших любовных воздыханий. Сердце, уважаемые, не способно чувствовать. И нет никакой разницы: мужское оно, или женское — его функция от этого не изменится. — Никакой романтики. Скукота, — фыркнул Тэхен, приложившись к своему бокалу. — Уважаемый Чарльз, я абсолютно согласен с вами, — подтвердил герцог, рассматривая, как тот поднимает с пола увесистые листы бумаги, вручную сшитые в толстую книгу. — Но наши друзья могут иметь другое мнение. Святой отец считает, что сердце должно быть заполнено любовью к Господу, Диккенс — к женщинам госпожи Баркли на Голден-сквер… — И я на этом настаиваю, — подмигнул герцогу Диккенс, но тот только скривился. — Моё сердце каждый раз трепещет при виде их белоснежных бёдер и стройных ножек. Что бы там не утверждал многоуважаемый Чарльз о мышцах и их функциях, я ощущаю, как в моей груди прорастают цветы. — Вот, — поднял бокал романтичный Ким. — Поэтому книги из-под твоего пера всегда пропитаны истинными чувствами, Диккенс. За это я и выпью. — Для вас, господа, любой разговор — это повод опустошить мои винные погреба, — рассмеялся Лейнстер. — Но приходится согласиться, сердце — это механизм, и, несомненно, даже самые белоснежные бедра не способны повлиять на его работу. — Знал бы ты, что вытворяют эти малышки госпожи Баркли — стал бы захаживать вместе со мной. С ними я совершенно забыл о Марии, — не согласился с ним писатель. — Нет уж, благодарю, — кивнул Лейнстер. — Мне вполне хватает целомудренных послушниц в монастыре нашего дражайшего викария. Я надеюсь, все в порядке, Намджун? — В совершенном, — заверил герцога священник и отвел взгляд. Он не любил, когда об этом говорили вслух, но и скрывать такое доходное дело было невыгодно — добрая половина приличных джентльменов коротала вечера и ночи в кельях монастыря, в том числе и Чонгук, давно облюбовавший постоянную омегу — девушку-сироту, которая попала в монастырь, бежав от дяди-изверга после смерти родителей. Намджун предпочитал думать, что несет этот грех за них и следит за бессмертием их душ. В конце концов, грешники всегда будут грешить и пусть это происходит под его бдительны взором. А вопрос денег и плотских утех он всегда успеет отмолить у Всевышнего. — И все же я разочарован, — развел руками Чон Хосок. — Я совершенно не успеваю следить за событиями. И за дуэлями — в том числе. — Думаю, ты не много потерял, — рассмеялся Диккенс. — Почитай мои «Посмертные записки Пиквикского клуба» — все дуэли похожи одна на одну: сначала бравые соперники наставляют дула друг на друга, бранятся что есть свет, а потом все заканчивается попойкой в местном кабаке. — Чарльз, ты лично должен подписать мне экземпляр! — возмутился Хосок. — Почему на моей полке еще нет твоей книги? — Потому, что ты чаще в разъездах, чем в Англии, — парировал писатель. — Вот и сегодня я не прихватил с собой ни одного экземпляра, чтобы подарить тебе. — Негодник, — рассмеялся Хосок. — Гляди как выкрутился! Извини, дорогой друг, дела, но я думаю мы скоро должны встретится и обязательно поговорить об этом. — Мы вряд ли встретимся в тех местах… — начал свою речь писатель, но викарий его перебил. — В тех местах, где ты бываешь, не читают книги, — брезгливо заметил священник, намекая на публичный дом. — Там занимаются другим, поэтому прошу тебя, если в следующий раз соберешься — не перепутай книгу с Библией. — Она ничуть не помогает в этом деле, поэтому Библию я туда точно не возьму, — парировал Диккенс. — Разве что прикроюсь ею, как фиговым листком, если нас застукает ревнивый ухажер моей Шарлотты. Пробурчав себе под нос «безбожник», Намджун показательно отвернулся. — И как Кэтрин это только терпит? — герцог Лейнстер приподнял бровь и посмотрел на друга, вопрошая взглядом. — Имея работу репортера в престижном издании, ты мог бы спускать свои деньги не в кабаках, а должным образом обеспечить свою даму и ее ребенка. — Все-то ты о деньгах, Лейнстер, — брезгливо сморщился писатель, не желая развивать тему своей безответственности. — Потому что именно они двигатель любого действия. Разве смог бы ты позволить себе вольную жизнь, не имея ни гроша за душой? А взгляд Шарлотты, который ты так поэтично нам описывал, потускнеет без блеска драгоценных камней, что тебе стоит преподнести ей в подарок после своего последнего загула. — Циник, ее взгляд светится любовью. И для этого мне не нужно покупать ее чувства. — Так говорят все романтики. И нищие, — многозначительно добавил герцог. — Любви не существует. Во всяком случае, не той бескорыстной и честной, о которой ты слагаешь свои истории, друг мой. — Бог мой, перестань вызывать меня к совести. Шарлотта прекрасно справляется сама, ей помогает прислуга, — махнул рукой писатель. — И не мешай мне проматывать отцовское наследство, Лейнстер. За годы тюрьмы и работы на заводе я заслужил свободу. Свобода — это самое лучшее, что может быть на свете. Именно ею должны быть наполнены наши сердца! Глаза Диккенса горели азартом, и он даже привстал и начал размахивать руками, провозглашая свою пламенную речь. Альфы, собравшиеся в помещении, особо не удивились — о похождениях друга знали все, но списывали это на его непостоянную творческую натуру, вечно страдающую то от наличия музы, то от ее отсутствия: оба этих факта делали писателя крайне раздраженным и даже несчастным, от чего он погружался в депрессию, пил и гулял, но потом выдавал очередной шедевр, благосклонно принимаемый лондонским обществом. Люди прогрессивные жаждали купить книгу, как свежий самовольный взгляд на многие вещи, консерваторы же скрипели зубами, считая, что парень лезет туда, куда ему не положено ни по статусу, ни по капиталу, но все равно исподтишка почитывали его творчество, передавая из рук в руки, чтобы их не уличили в столь низком деянии. — Вот видите, господин Дарвин, — подметил Чонгук. — Еще один вариант для наполнения сердец. — А чем наполнено ваше сердце? — спросил ученый и уставился маленькими глазками на герцога. Он уже поднял книгу, водрузил ее на колени и терпеливо ждал ответа. Очевидно — какого-то нестандартного, и герцог его не разочаровал. — Кровью, мой дорогой друг, кровью, — покачал он головой. — Я видел много раз, как она вытекала из груди тех, кого ранили прямо в сердце. Ничего эдакого там нет. — Мне нравятся ваши прогрессивные взгляды, — с блеском в глазах заметил мужчина. Будучи натуралистом до мозга костей, Чарльз Дарвин изучал происхождение человека, причем видел его не Божьим творением, а частью животного мира, только более цивилизованного, на ступень выше. Все его мысли еще не оформились в стройные наблюдения, но Дарвин тщательно все записывал, подшивая листочек к листочку. — Думаю, что вы и Генри воспитаете правильно! — похвалил он герцога. — За воспитание Генри можете быть спокойны, — прогремел Хосок, выпуская тонкую струйку дыма. — Его Светлость нанял нового гувернера, и теперь подготовкой мальчика до отъезда в колледж занимается он. Я уже имел честь видеть его — прелестный парнишка с глазами цвета грозового неба. — У Его Светлости хороший вкус, — поддакнул Ким Тэхен. — Пак Чимин — само очарование. — Я исходил исключительно из интересов сына, поэтому мой вкус здесь не играет роли. Мне показалось, он может быть полезен в Рамсдене, и вот уже несколько недель новый гувернер живет здесь. — Вы меня заинтриговали, господа, — воскликнул Дарвин. — Мне не терпится познакомиться с ним и, конечно же, увидеть Генри. Наверняка он подрос и стал еще выше с нашей последней встречи. Менсон, который сновал между господами то раскуривая трубку, то подливая спиртное, взглянул на герцога и по его взгляду понял распоряжение. — Сейчас позову, Ваша Светлость, — поклонился лакей и исчез из кабинета.⚜️⚜️⚜️
Чимин и Генри сидели в саду у фонтана. Пока держалось тепло, Пак не упускал возможности погулять с мальчиком на воздухе. Фонари, освещавшие тропинку, отбрасывали причудливые тени, и гувернер устроил ребенку настоящий театр — они играли подобранными с земли ветками, делали фигурки руками, в ход даже пошел туфель, представлявшийся им лодкой. Ребенок несказанно радовался и на ходу придумывал самые волшебные истории, а Чимин отметил, как развито его воображение и как он изменился за последние недели пребывания с ним. Тот застенчивый мальчик, которого он встретил, стал разговорчивым и открытым, совершенно не боясь рассказывать, шутить и мечтать. Они не заучивали скучную классику, как Генри это делал с матерью, но во время игры Пак научил его веселым четырехстрочным стихам, которые помнил сам — легким, с хорошей рифмой и понятными образами, привлекавшими ребенка в шестилетнем возрасте. — Чимин! Его Светлость хочет видеть Генри в кабинете! — издали прокричал Менсон. — Не задерживайтесь, пожалуйста, господа не любят ждать. Пак взволнованно посмотрел на Генри, обул туфельку и собрал в корзинку то, что принес с собой: книжку, несколько яблок на случай, если кроха проголодается, и маленькую деревянную лошадку, с которой ребенок не расставался. Омега впопыхах накрыл корзинку вышитой салфеткой, поправил герцогскому сыну шортики, рубашку и одернул свое платье. — Ты такой красивый, Чимин, — запросто выпалил ребенок и взял гувернера за руку. — Правда? — гувернер покраснел и снова пригладил волосы. Без чепчика ходить так неудобно, но нарушить распоряжение хозяина Пак тоже не мог. Кабинет герцога Чимину знаком, но внутри он никогда не был. Менсон показывал массивные резные двери и говорил, что мимо них нужно проходить на цыпочках, если Его Светлость работает или обсуждает дела с приехавшими в Рамсден джентльменами. Омега остановился перед дверью и осторожно постучал, а когда услышал голос Лейнстера и вошел, то замер, как вкопанный. Хорошо, что перед ним стоял малыш, в плечики которого он вцепился от страха. Комната была заполнена альфами, аура которых подавляла. Посоревноваться с ней могли лишь закатные солнечные лучи, что тяжелыми протуберанцами щедро раскинулись по комнате, добавляя огромному помещению нарочитой скованности. Здесь хотелось прилипнуть к свободному углу и сделать так, чтобы тебя никто не заметил, но ни волшебной палочки, ни чудесной шляпки у Чимина не было. — Заходите, дитя мое, не бойтесь, — Лейнстер показал рукой на небольшой диванчик в углу, который оставался свободным. Пак потащил за руку Генри, усадил ребенка и сам встал рядом, боясь даже подумать о том, что бы сесть наравне со всеми. Оказавшись под перекрестным огнем десятков заинтересованных глаз, он хотел провалиться сквозь землю, лишь бы исчезнуть отсюда. Чимин несмело посмотрел на Хосока, в ответном взгляде которого нашел ожидаемую поддержку, и заметил легкую ободряющую улыбку виконта Кима, который тоже оказал Чимину знак внимания. После этого гувернеру стало немного легче: он расслабил плечи и разжал кулаки, расправил фартучек и натянул улыбку, рассматривая присутствующих. Все они выглядели приличными людьми, хотя сумасшедшего с книжкой он сразу заприметил — она снова выпала на пол, и Пак тут же подбежал, чтобы поднять записи. — Присаживайтесь, Чимин, — произнес Чонгук, взглядом выражая, что сейчас не время с ним спорить и проявлять застенчивость. — Благодарю вас, — Чимин осторожно присел на краешек софы. — Значит, это вы отвечаете за воспитание молодого господина? — заинтересованно сверкнул один из джентльменов глазами, поправляя очки и вгоняя омегу в краску. — Вы совершенно правы, господин, — промямлил Пак. — Оставьте смущение, Чимин. Я как раз хвалил вас господину Дарвину, — подмигнул Хосок, разряжая обстановку. — Он выразил надежду, что Генри будет придерживаться прогрессивных взглядов натуралистов, а вы должны поспособствовать этому, не иначе. — Чем я могу быть полезен в этом деле? — Чимин растерянно посмотрел на герцога, будто хватаясь за него, как за спасительную соломинку. Чонгук мысленно похвалил омегу за то, что тот не спросил, кто такие натуралисты, сразу ухватив саму суть вопроса. Этот омега умен, и Чон действительно в нем не ошибся. О натуралистах Чимин слышал, но ранее никогда с ними не встречался. С всклокоченными волосами, озабоченными молодыми лицами с первыми морщинами, постоянно спорящие и неизменно отстаивающие собственные теории с оппонентами — именно такими видел омега натуралистов. Впрочем, господин Дарвин был их типичным представителем — такой же цепкий, деятельный и очень активный. Несмотря на то, что гость сидел тихо и вел себя отстраненно, Чимин подозревал, что его неуклюжесть — не признак рассеянности, а скорее — непризнанной гениальности. «Так вот почему Менсон назвал его сумасшедшим», — догадался Чимин, исподтишка рассматривая чудаковатого гостя. Герцог Лейнстер молчал, наблюдая за тем, как гувернер вел себя с его друзьями. Выручать Пака он не собирался, поэтому вопрос омеги оставил без ответа. — Как же, как же? — засуетился Дарвин. — Ответьте мне, чем наполнено ваше сердце? Чимин замер и несмело обвел всех присутствующих взглядом. Ему казалось, что он находится на каком-то испытании, где нужно правильно ответить на головоломку — она с виду простая, но ее решение не так очевидно, как кажется. Скользнув взглядом по викарию, Пак заметил, как тот напрягся, и тут же ускользнул от его жутковатого драконьего взгляда. — В сердце много места, господин Дарвин, поэтому от каждого человека зависит то, чем он его наполнит. — Чимин приложил руку к груди и даже пожалел, что начал этот разговор. В его маленькую ладошку бешено колотилось собственное сердечко. — Но, если мы говорим о сердце, как об одном из органов, то совершенно точно оно приводится в движение потоком крови. А если вы спрашиваете о духовном… — Откуда такие познания человеческой анатомии, мой юный друг? — перебил его Чарльз, подозревая, что мальчишка все это время был за дверью и слышал их предыдущий разговор. — Из книг, господин. — Неужели в романах описывается строение тела? — укорил его Дарвин, с сомнением глядя в опущенные глаза омеги. — У меня было не так много книг, — поднял на него взор Чимин, в глазах которого сверкнула обида и упрямство. — Но я абсолютно уверен, что анатомический атлас строения человеческого тела сложно назвать романом. Любой, кто держал его в своих руках, может знать, что сердце не способно разбиться, как пишут в книгах о любви. Оттуда и мой ответ, господин. Мое, ваше и сердца всех здесь присутствующих наполнены исключительно кровью. Не дожидаясь окончания столь пламенной речи, Чон Хосок громко рассмеялся, Ким Тэхен хлопнул себя по колену, сказав, что должен за это выпить, а в глазах герцога было что-то настолько темное, что Чимин не смог разобрать его эмоции и невольно сжал плечи. — Невообразимо! — испугав вздрогнувшего омегу, победно выкрикнул Чарльз, вскочил на ноги и в который раз его книга упала на пол. Генри наблюдал за смешным гостем и слушал мужчину только потому, что его лицо выдавало удивительные эмоции, как у настоящего актера. Чимин побледнел, уверенный, что что-то сказал не так. Не нужно ему было проявлять свой ум, а ответить, как и любой другой омега на его месте. Сказать, что его сердце переполнено любовью к ближнему. Или на худой конец сказать о том, что все помыслы его о нарядах и развлечениях своего молодого господина. Он уже открыл рот и под пристальным взглядом герцога собирался исправить ситуацию, когда Дарвин подошел к нему и взял за плечи. — Уверен, вы отлично справляетесь со своей задачей! — Благодарю вас, господин, — Чимин встал с софы, чтобы присесть в реверансе перед Дарвином, а за его спиной громко кашлянул Хосок, заставляя тут же выпрямиться. — Вы хотите сказать, что разделяете представления натуралистов? — с насмешкой раздался голос неподалеку. Чимин его, без сомнения, узнал: это был викарий. — Не слишком ли смело вы идете против церкви? Царь Давид говорил: «В сердце моем сокрыл я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою». Сердце — хранилище Божье любви к человеку и человека к Богу… — Ким Намджун! — возмутился ученый. — Если ваши сердца наполнены Господнею любовью, так почему же он заставляет их страдать? — Наши сердца начинают страдать и болеть, когда лишаются веры, — многозначительно заметил священник. — Так очистим же их словом и молитвой, как царь Давид! — Можно подумать, это вылечит человека и поднимет на ноги больного! Я решительно против! — топнул ногой Дарвин, а Чимин, заглядевшись на ученого, стал еще больше проникаться к нему. Слова молитв он слышал достаточно и в соборе, но то, как горели азартом глаза естествоиспытателя, а сам он готов был ринуться в драку за свою идею, внушали омеге огромное уважение к этому человеку. — Вот вы, например, чувствовали, как болит сердце? — вдруг спросил он у Чимина, внимательно посматривая на оторопевшего омегу. — Сердце? — растерянно переспросил Чимин, даже не зная, что сразу ответить на столь неожиданный вопрос. — Бросьте, Чарльз, у омежек сердце может болеть лишь от недостатка средств на любимые наряды и шляпки. Моя Маргарет всегда жаловалась на здоровье, когда в Лондон привозили новые расцветки муслина. Почему-то ей казалось, что именно он способен вылечить ее больное сердце, — рассмеялся Диккенс, вызывая у собравшихся улыбки. Один только герцог Лейнстер ничего не сказал — он продолжал внимательно смотреть на гувернера в ожидании ответа. — Точно так же было и с Катриной, когда она не успела купить шляпку ручной работы от какой-то известной француженки, — скривил нос Блэквуд, пытаясь припомнить имя владелицы магазина, но тщетно — мелкие проблемы супружницы его отнюдь не волновали, а ее пустые обиды — тем более. — Поэтому стоит ли говорить об этом, Чарльз? Лицо Чимина вмиг изменилось, а внутри все всколыхнулось от несправедливых обвинений. Он старался молчать, до последнего поджимал губы, чтобы не разразиться гневной речью и не опозорить герцога Лейнстера, но терпеть унижение дальше стало невыносимо. — Простите, господа. На вопрос викария ответить несложно. Любовью к богу наполнена моя душа, и я еженощно молюсь за ее сохранение. Но я не отрицаю того, что мое бренное тело существует не на милости божьей, а на правильном потоке крови, заставляющей работать органы внутри меня. И я готов подарить свой анатомический атлас, что когда-то оставила мне матушка, тому, кто думает, что сердца омег болят лишь от отсутствия шляпки в гардеробе, — Чимин мельком посмотрел на Блэквуда и Диккенса, которые с удивлением уставились на осмелевшего гувернера. Он и сам не ожидал, что позволит себе такие намеки о невежестве господ, но оскорблять омег в его присутствии просто неприлично. Столкнувшись взглядом с Хосоком, Чимин вновь встретил безмолвную поддержку, а виконт Ким Тэхен открыто похлопал ему в ладони и снова взялся за свой бокал, желая отметить день, когда «самого Диккенса поставили на место». — Значит вы говорите, что сердца омег умеют болеть и чувствовать? Готов с вами согласиться, юноша, если боль эта окажется вызвана любовью к Господу? — намекнул Ким Намджун и поправил воротничок так, чтобы всем присутствующим еще раз напомнить о своем церковном сане. — И к Господу тоже, святой отец! — Чимин зыркнул на священнослужителя, впервые за долгое время осмелившись посмотреть ему в глаза. Его взгляд темно-серых глаз был чрезвычайно тяжелым. Он будто придавливал хрупкие плечи омеги, заставляя соглашаться со всеми словами, выходившими из уст сановника. Чимин набрался смелости и не отводил глаз, продолжая свою речь: — Любовь безгранична. Как мать любит свое дитя и мужа, так же она может любить и Господа нашего. Мое сердце наполнено любовью к Богу, но в нем всегда будет место и для других… — Вероятно, под «другими» вы имеете в виду альф? — перебил его Диккенс. — Да прекрати ты уже, омежий угодник! — рассмеялся Хосок, желая остановить столь неудобную для Чимина дискуссию. — И альф! — выпалил Пак, покрываясь от волнения розовыми пятнами. — Все люди достойны любви! Если наши сердца одинаково наполнены, почему они не могут одинаково любить? — Боже, кажется, я вновь влюблен! — захлопал в ладоши Дарвин. Он отложил свои рукописи и подошел к Чимину. — Вы совершенно правильно думаете, юноша! Сколько же вам лет? — Шестнадцать, сэр, — пробормотал Чимин, пряча глаза в пол. Он уставился на носки своих туфелек, боясь взглядом встретиться с осуждением герцога. — Вот видите! — Чарльз победно развел руками, глядя на присутствующих. — Новое поколение мыслит прогрессивнее! Если сердца одинаковы, им нет разницы кого любить — альф или омег, детей или родителей, людей или Господа! При всем уважении к вам, викарий Ким, церковь теряет позиции здесь, — он ткнул пальцем в свою грудь, демонстрируя, что религия уже не владеет сердцем человека. — Вы хотите сказать, что можете любить всех? — усмехнулся викарий и вальяжно развалился в широком кресле. — То есть, согласно вашей теории, сердце омеги может любить омегу, а сердце альфы может любить альфу? Если они одинаковы, то в чем разница — я вас правильно понимаю? — Абсолютно! — выкрикнул Дарвин, а Чимин притих. «Зачем я вообще открыл рот», — корил себя омега, крепко прижимая к себе Генри, следившего за перепалкой. — «Нужно было молчать, а не болтать глупости. Теперь и вовсе перед герцогом Лейнстером стыда не оберусь». — А вы что думаете по этому поводу? — голос викария прогремел грубо и настойчиво, нетерпеливо ожидая ответа. Когда никто из присутствующих не ответил на вопрос, Чимин понял, что он был задан ему. — Мне кажется, что слова господина Чарльза имеют смысл, — тихонько сказал Чимин, но его услышал каждый. — Я никогда о таком не думал, но если Бог не запрещает человеку любить, то нет ничего страшного в том, что одно сердце полюбит другое. И не важно кто это — альфа или омега. — В каком приходе вы состоите? — викарий наклонился ближе, пытаясь рассмотреть Чимина, а тот лишь вжался попой в сиденье от страха. — Вы не посещаете службу? Или набрались разговоров от тех, кто предал Бога и пустил скверну в свои сердца? — Посещаю, святой отец, — пробормотал Чимин, склонив по обычаю голову. — Я не предал Бога, со мной всегда Священное Писание и крестик, подаренный мамой. Я молюсь каждое утро и каждый вечер перед сном, но считаю, что в любви нет ничего запретного и греховного. Бог есть любовь — так говорится в первом послании Иоанна, — твердо сказал Чимин. — Если альфа любит альфу, а омега — омегу, то это великий грех. — Если мы исповедуем грехи наши, Бог простит и очистит нас от всякой неправды, — парировал Чимин, не желая сдаваться. Он отлично помнил Новый Завет, а бессонными ночами, думая о герцоге, только и делал, что замаливал грехи. Уж в этом ему не было равных! — Я думаю, что Чимин совершенно прав, — вдруг заговорил молчаливый виконт Ким. Он большую часть вечера молчал, наблюдая за перепалкой, как и герцог Лейнстер. Для Чимина эти двое были чем-то похожи и теперь он понял чем — холодом и спокойствием. — Если наш дорогой сэр Дарвин уверен, что человеческие сердца одинаковы, то стоит ли говорить о том, что церковь должна прислушаться к мнению общественности? Насколько я знаю, значительная часть ученых Англии заинтересовалась идеями американского клуба естествоиспытателей. Советую вам, викарий, не отставать от прогресса, иначе вы можете лишиться основного дохода от прихожан, чьи головы с каждым днем становятся все умнее, а мысли — светлее и шире. Речи этого юноши — всего лишь отражение действительности, которая играет не в вашу пользу, Ким Намджун. — Идете против Господа, виконт Ким? — зашипел Намджун, испепеляя взглядом сидящего напротив мужчину. За плечами викария много греха, в его доме терпимости были и те альфы, которые обслуживали альф. Намджун презирает их, но как грешников, оставляя для себя заботу и о них тоже. Чимин сжался в комочек, когда воздух между ними накалился до такой степени, что небольшой огонек мог спровоцировать настоящий пожар. Ким Тэхен надменно поджал губы, поправил рюши рубашки и расстегнул темно-синий камзол, демонстрируя всем свое завидное спокойствие. — Скорее, остаюсь на стороне разума, — подчеркнул Тэхен, одарив собеседника многозначительной улыбкой. — И на стороне прогресса, — подал голос Лейнстер. — Мир стремительно меняется, Намджун, и человек создает то, о чем не мог мечтать десяток лет тому назад. Ученые, естествоиспытатели и конструкторы сегодня ценятся больше всего. За ними будущее. Именно поэтому я даю Чарльзу средства на проведение исследований. И ровно столько же щедро дарую вам, чтобы создавать здоровую конкуренцию. Истина родится в борьбе, а я лишь хочу знать, кто победит — наука или религия. Кстати, как ваши успехи, Чарльз? Довольный тем, что к нему обратился герцог, Дарвин сел на свое место, водрузил на колени рукопись и похлопал по ней рукой. — Я назвал ее «О происхождении видов», — ласково сказал он, поглаживая собственное детище. Чимин наблюдал за тем, как потеплел его голос, а прикосновения к бумаге больше напоминали отеческие — так родитель гладит собственного ребенка, гордясь его успехами. — В прошлом месяце в Лондоне гостил с исследовательской целью ученый Роберт Чеймберс из Вашингтона. Он преодолел такой долгий путь, чтобы встретиться с биологами из Франции и Германии, и мне удалось поговорить с ним, — доложил Дарвин. — Очередной поборник «обезьяньей теории»? — пренебрежительно бросил викарий и демонстративно поджал губы. — Это оскорбление чувств всех верующих! Вы хотите поставить животное в один ряд с человеком? Вам кажется, что каждый из нас должен быть благодарен обезьяне, что появился на свет? Господа, признавайтесь, кому горилла приходится бабушкой или дедушкой? Похоже, что его реплики мало кого интересовали — взгляды всех присутствующих устремились на Дарвина. — Вы безнадежно застопорились в нравственном и интеллектуальном развитии! Ваше острословие и сарказм совершенно неприемлемы! Можете глумиться сколь вам будет угодно, но нас это не остановит! — выкрикнул ученый викарию. — В течение пяти лет, за которые я совершил кругосветное путешествие благодаря Его Светлости герцогу Лейнстеру, мне удалось собрать неопровержимые доказательства того, что человек имеет одного предка с обезьяной. Я не стыжусь признать родство с приматом, я стыжусь быть одного вида с вами — человеком, опорочившим истину! — Это неслыханное богохульство — идти против Господа! — не сдавал позиций викарий, но его фундамент существенно пошатнулся. Присутствующие в комнате обернулись к нему лишь потому, что свой победный взор на священника обратил Дарвин, перемолотив доводы своего соперника жерновами правды и фактов. Богословие гласит, что мир сотворил Господь, населив его Божьими тварями… — Богословие вызывает у меня несварение желудка, — прервал его Дарвин. — Господин Гексли, который вместе со мной занимается вопросами палеонтологии, не согласился бы с вами. Как вы объясните разнообразие видов, если Господь создал Землю и населил ее живыми существами за шесть дней? Изучая горные породы, Джеймс Геттон сделал вывод, что Земля населена миллионы лет, потому в слоях окаменелостей найдены останки мегатерии, ихтиозавров и мастодонтов, которых Англиканская церковь объявила вымершими задолго до того, как произошел потоп. Не так ли удобно пользоваться идеями Уильяма Бакленда, который подтасовал факты и дал их верующим, как непреложную истину? В ответ на эту реплику Ким Намджун молчал, злобно стреляя взглядом на слишком оживленного ученого. У того горели глаза от произнесенной собственной речи, а лицо выражало такое довольство, будто он победил армию невидимых противников. — Нас ждет секуляризация, господа! — подытожил герцог Лейнстер. — Науке нет места там, где господствует религия. Исследования должны пройти сквозь неминуемые духовные жертвы, и теория о сотворении мира одна из них. Лишившись ее, как основы нашей духовности, мы должны признать, что наука способна творить не менее полезные вещи. Говоря о том, что вера несет человеку добро, сложно признать, что наука этого не делает. Идти десятки миль в церковь, чтобы помолиться, стоптав не одну пару башмаков, это хорошо? — спросил герцог, обращаясь к Намджуну. — Это богоугодное дело, — подтвердил Ким, понадеявшись на внезапную поддержу от Его Светлости. — Богоугодное, — согласился Лейнстер. — Но почему нельзя проехать этот путь по железной дороге, сохранив тем самым башмаки и так же преклонив колени перед ликами святых, как это сделал тот, кто шел пешком? Не согласны ли вы с тем, что наука дает людям не меньшее добро? Почему человек должен страдать вместо того, чтобы жить и любить? Мир — намного более сложная конструкция, Намджун. Я смотрю на него с точки зрения механики, вы — с позиции религии. Мы стараемся объяснить те же процессы разными словами, но у церкви было почти две тысячи лет, чтобы раскрыть все тайны и просветить человечество. Очевидно, что сейчас нужно уступить слово ученым и не отказываться от тех благ, что дает нам цивилизация. Ким Намджун молчал, не найдясь, чем привлечь к себе внимание. Во многом герцог Лейнстер был прав — церковь много столетий владела умами людей, но все больше занималась тем, что находила все ответы в Библии. Сейчас же их там все меньше и меньше, а такие умники, как Дарвин, стремительно разбивают последние устои. Если раньше наукой занимались от скуки, то скоро это грозило стать самой настоящей профессией. Видя, сколько средств получал Дарвин от герцога на его исследования, викарий Ким все больше ощущал себя ненужным. Те копейки, что давали прихожане, отрывая от сердца, не шли в сравнение с тысячами фунтов стерлингов, которые получал Чарльз. — Вы крайне наблюдательны, мой друг, — обратился Лейнстер к Дарвину. — Опишите мне в письме план ваших дальнейших исследований, и мы поговорим о финансировании.⚜️⚜️⚜️
— Генри хочет спать, — коротко заметил Чимин, когда поведение малыша стало нестерпимым. Пристальные взгляды и повышенные голоса ребенок переносил плохо, а перепалка между взрослыми и вовсе вызвала у него приступ сонливости. Он едва не заснул на коленях у Чимина, склонив голову. — Могу я отвести мальчика в его комнату? — Конечно, — кивнул герцог, скользя жадным взглядом по Чимину. — Возвращайтесь сюда, дитя мое. Ваши взгляды мне интересны, — он одобрительно цокнул языком, оценивая умственные способности Чимина. Впервые в его жизни встретился омега, голова которого не была забита платьями и побрякушками. Чимин удивлял его часто, но в очередной раз сделал это и сегодня, ведя разговор с аристократами едва ли не на равных. — Слушаюсь, Ваша Светлость, — поклонился гувернер, боясь нарушить распоряжение хозяина. Часы показывали половину одиннадцатого вечера, когда он тихонько прикрыл за собой дверь в комнату Генри и на цыпочках вышел в коридор. На женской половине ярко горели свечи, бегала прислуга с чаем и пирожными, раздавались громкие голоса и непринужденный смех. Собравшиеся там дамы казались такими дружными и веселыми, что Чимин даже позавидовал. У него же поджилки тряслись от того, что ему придется вернуться в комнату господ. Порядочным омегам вообще не положено находиться среди альф, а ему предстоит с ними вести беседы! «Только бы не показаться невеждой и посмешищем», — думал про себя омега, идя по полутемному коридору. Через омежью половину идти не хотелось. Вот прямо ноги не несли портить этот вечер язвительными репликами грымзы. Она явно не пропустит Чимина мимо, чтобы не поиздеваться над ним на глазах аристократичной публики. Пак понял, что у нее это сродни забавы: захочет — проткнет руку, захочет — отрежет язык. При мыслях о Ри стало вдруг не по себе, и Чимин решительно развернулся к другой лестнице. Лучше он потеряет пару минут, зато останется невредимым. Двери, выходившие в сад из половины прислуги, были приоткрыты. На улице стояла дивная тихая ночь, и Чимин невольно загляделся красивыми очертаниями месяца, который, словно золотая пуговица, был пришит к иссиня-черному бархатному небу. Звездочки, раскидавшиеся неподалеку, и вовсе напомнили омеге волшебные стежки — они золотыми крапинками прошили все вокруг, крепко удерживая тяжелое небесное полотно над Рамсденом. Взявшись за поручень, омега едва отвел глаза и хотел было подняться наверх, но неожиданно вдали увидел силуэты двух джентльменов — размытые, едва различимые в вечерней темноте. Они настолько слились с ветками ивы, спускавшейся к воде, что Паку показалось, будто сама природа вошла с ними в сговор и скрывает их ото всех. О чем они разговаривали? Почему ушли от всех? Секретничают? В голове любопытного омеги появлялось все больше вопросов, на которые он непременно хотел получить ответ. Очевидно, что это были альфы из кабинета герцога. Чимин об этом догадался сразу, поскольку все они собрались именно там. Почему же эти двое так рано ушли? Или Пак слишком долго укладывал Генри, и жаркая дискуссия уже закончилась? Он потерял счет времени, когда рассказывал наследнику сказку, и вот теперь совершенно непонятно, нужно ли ему возвращаться к господам… Раздумывая над тем, что дальше делать, Чимин и сам не заметил, как ноги понесли его в сад. Величественное безмолвие манило вперед, кромка озерной глади замерла, а темнота обещала приоткрыть ему желанную тайну. Несмотря на то, что глубокий вечер был прохладным, Чимин почти не чувствовал дискомфорта. Только слегка поежился плечами и продолжил идти дальше. Люди у озера, их силуэты, казались Паку до боли знакомыми, хотя под кроной дерева, дававшей увесистую тень, было сложно сказать кто они — загадочные беглецы. Гувернер даже почувствовал с ними некое родство: наверняка их тоже тяготило общество напыщенных аристократов, и они предпочли исчезнуть, дабы не чувствовать той неловкости, что витала в комнате. Он неслышно двигался по тропинке, чтобы не помешать мужчинам в их уединении, но в один момент остановился, как вкопанный, когда рассмотрел альф поближе: это были граф Чон Хосок и виконт Ким Тэхен. Он совершенно точно узнал их, стоящих у дерева. Мужчины о чем-то негромко разговаривали, а в их интонации сквозило то, что Чимин не мог разгадать днем — нежность. Они перешептывались, будто давали самые верные клятвы, сцепились взглядами, словно не виделись годами. Профиль виконта был незабываем — темные кудри в свете луны лоснились от ухоженности, только сейчас они были немного спутаны и разбросаны так, как любит делать Генри, когда не хочет расчесываться. Ким Тэхен привалился спиной к стволу и смотрел на графа Чона, что стоял рядом, уперев руку в шершавую ивовую кору. Он коршуном нависал над виконтом, источая подавляющую силу альфы. Чимин, не слишком раздумывая над происходящим, наивно улыбнулся и решил поблагодарить этих джентльменов за поддержку в кабинете Его Светлости, но тут же застыл, не сделав вперед ни шагу, когда Чон Хосок наклонился ближе и… поцеловал виконта Кима. Чимин наблюдал за ними, прикусив губу и затаив дыхание. Жадно созерцал великолепный вид, открывшийся перед его взором, следил за каждым движением, вглядывался в темноту, ловил тени и впитывал звуки. Внешне холодный днем, Ким Тэхен совершенно не выглядел таким здесь, в уединении с графом. Он целовал его жадно и жарко, запрокинув руки на плечи, а Хосок прижал того к дереву, зарылся руками в его волосы и продолжал терзать его губы, вызывая утробные стоны грубым голосом альфы. Омега не мог подумать, что этот улыбчивый и обходительный джентльмен, который казался ему образцом галантности аристократизма, делал такие непотребные вещи. Испытывая глубочайший стыд за то, что он подсматривал за альфами, Чимин не мог отвести глаз. Он следил за тем, как красивые руки Тэхена, украшенные перстнями с крупными камнями, ловко расстегивали пиджак графа Чона, как его кисти нырнули под полы, блуждая по спине, и как сам граф прижал виконта Кима, чтобы тот не сопротивлялся, пока альфа продолжал его целовать, с настойчивой страстью отбирая один поцелуй за другим. Чимин не мог их винить — он сам себе не доверял, когда от увиденного у озера собственное желание наливалось тяжестью внизу живота. Рассудок Чимина вмиг запутался, не понимая, что происходило, но от страха быть раскрытым ноги отказывались двигаться. Чимин лишь сделал пару шагов к хозяйственной постройке, чтобы скрыться от посторонних глаз, но все его внимание было приковано к альфам. Он впервые увидел так близко, как страстно и не скрывая своих чувств целовались двое. И это не неловкие прикосновения мальчишки с соседней улицы Сэма Брэдли, от которых хотелось глупо рассмеяться и сбежать; это настоящий вихрь чувств, который сбивал Чимина с ног — завораживающий, волшебный и завидный. Пак приложил ладошки к горящим щекам, задевая уголки губ — они тут же начали печь, как только он представил, что и к его губам когда-нибудь так станут касаться альфы. Прикрыв глаза, Чимин понял, что в его голове возник только один единственный образ: глаза коньячного цвета, большие теплые ладони, терпкий запах одеколона и мягкий обволакивающий голос, который произнес: — Дитя мое… Чимин дернулся и едва не закричал, когда мечты стали слишком напоминать явь. На плечи омеги опустились руки Его Светлости, властно сдавливающие хрупкое тело. Прикосновение герцога Пак узнает из десятков других — он готов упасть в объятия альфы, потому что рядом с ним его воля ничто, а выдержка испаряется в ту же секунду, как только Лейнстер появляется рядом. Чимину не нравилась собственная слабость, но он впервые сделал ее своей силой. Собрался с духом и обернулся, сталкиваясь с герцогом лицом к лицу. — Что вы делаете здесь в такой поздний час, Чимин? — Вы велели мне вернуться… — прошептал омега, как завороженный, глядя на губы герцога. Ему захотелось ощутить хоть на секунду их прикосновение, хотелось украсть сотую долю счастья, что испытывали господа за спиной. Их стоны становились все громче, послышалось шевеление густой травы, и Чимин готов побиться об заклад, что трещали нитки. К счастью, ничего из происходившего у озера он не видел — герцог крепко сжимал его в руках, не давая обернуться. — Так почему же вы не выполнили мою просьбу? — приподняв одну бровь, спросил Лейнстер. Он смотрел на Чимина и видел, как с каждой секундой его щеки пунцовели от неловкости происходящего. — Или вы решили составить компанию этим джентльменам? — предположил он. — Нет, что вы! — прошептал Чимин, еще больше цепенея в сильных руках. — Видит Господь, я не хотел… — Нет уж, лучше пусть Господь этого не видит, — усмехнулся Лейнстер. — Да и вам неприлично находиться здесь, дитя мое. — Но они… — Пак шокировано открывал рот, как рыба, выброшенная на берег. — Они ведь альфы… — Ну и что? — Лейнстер наклонился ближе, проводя носом по оголенной части шеи от воротника и выше к уху. — Вы ведь сами сегодня сказали, что человеческое сердце может любить кого угодно, — шепнул Его Светлость. — Вы знали об этом? — Чимин не мог прийти в себя, а герцог с интересом рассматривал его лицо. — Знал. — Значит они… любят друг друга? — выдавил из себя Чимин, понимая, что сейчас и вовсе сгорит от стыда. В его понимании любовь действительно широкая и всеобъемлющая, но впервые увиденный поцелуй между альфами перевернул и без того хрупкий внутренний мир омеги с ног на голову. — Смотрите мне в глаза и не поворачивайте голову в сторону, — строго приказал альфа и подхватил Чимина на руки. Пак не успел опомниться, как снова оказался в руках герцога. Тот первый раз после дождливого дня запомнился ему надолго, вот и теперь память трепетно подкинула нежные воспоминания. Не смея противиться, омега утонул в ответном взгляде, а герцог направился вглубь сада, оставляя озеро позади. Чимин невольно принюхивался к его запаху и прильнул ближе, ощущая через тонкую рубашку жар тела альфы и крепость его мышц. В его руки хотелось спрятаться, чтобы найти невидимой защиты от всей несправедливости этого мира — бедности, нужды, хозяйской грубости. Это было так волнительно и одновременно пугающе, что Пак растерялся. Не зная, куда деть свои руки, он прижал их к груди, пока герцог широко шагал, преодолевая расстояние к беседке в дальней части поместья. — Вы можете положить руку мне на плечо, если вам неудобно, — заметил альфа, приподнимая уголки губ. Он явно сдерживал свою улыбку, чтобы не рассмеяться над таким стеснительным Чимином, а Пак несмело, будто и ждал этого разрешения, вцепился пальчиками в сильное плечо и прижался щекой к телу Лейнстера. — Вы совершенно не умеете флиртовать и рискуете остаться без жениха, если будете так искренне проявлять свои чувства, — зарычал недовольно герцог. Они пришли в нужное место, и господин Чон, наконец-то, опустил омегу на землю. Старинная беседка, о наличии которой Чимин даже не подозревал, оказалась небольшой но добротной. Ее недавно починили, поэтому все вокруг пахло свежим деревом, сводя омегу с ума. Запах ночи, травы и закрывшихся цветов дурманил так сильно, что он пошатнулся и едва не упал, вовремя подхваченный альфой за талию. — Вы так впечатлились от увиденного, что решили потерять сознание? — усмехнулся тот. — Мое замечание о флирте не стоит воспринимать так буквально — вы прекрасны в своей наивности и простоте. — Но альфы любят, когда омеги жеманничают… — пробормотал Чимин. Находиться с Лейнстером так близко становилось опасно, а его рука продолжала лежать на тонкой талии Пака, прижимая тонкий стан так близко, как никогда ранее. — Что вы знаете о любви, дитя мое? — спросил герцог, глядя на Чимина. — Я не готов ответить на этот вопрос, — Чимин опустил голову, рассматривая завязки рубашки на груди герцога. — Наверное, совсем ничего. — Но вы так жарко дискутировали с викарием Кимом, что мне хотелось выслать вам в поддержку маленькую армию революционеров, чтобы бороться против церковных догматов, — рассмеялся он. — Можно вас спросить? — Чимин осмелился поднять глаза и посмотрел на господина Чона. — Вы правда атеист? — Вы считаете это ужасным? В мире есть миллионы людей, которые успешно сделают это за меня. Десятки прихожан обращаются к Господу, часами стоя перед алтарем, чтобы замолить свои грехи. — У вас их нет? — наивно спросил Чимин, продолжая слушать Лейнстера с замиранием сердца. — Есть, — твердо ответил герцог. — У меня много грехов, но ни за один из них мне не стыдно. Я поступал по чести и согласно долгу. Я не безгрешен, но никогда еще не пожалел о том, что делал и как поступал. И в этом моя свобода. — Я не хотел задеть ваши чувства в разговоре с викарием и показаться невоспитанным, — признался Чимин. — Мне показалось, я ослышался, когда вы говорили в гостиной, но потом, в кабинете… — В споре вы держались великолепно! — перебил его Лейнстер. — Я гордился вашей напористостью и смелостью. Не каждый омега пойдет против мнения альф, и не каждый верующий станет парировать святому отцу словами из Писания. Я был совершенно спокоен за вас, дитя мое. — Этот разговор мне интересен, — признался Чимин, немного смелея. — Очень жаль, что многие альфы не посвящают своих омег в такие вопросы. По меньше мере это очень занимательно. — Вы увлекаетесь натурализмом? Хотите стать ученым? — удивился герцог. — Нет-нет, что вы! — омега замахал руками, подтверждая безосновательность его слов. — Я совсем не мечтаю быть ученым. — К чему же вы стремитесь? Что вам нравится еще помимо воспитания моего сына? — Я хотел бы научиться шить, — прошептал омега, сжимая кулачки и загадывая, чтобы когда-то его мечта исполнилась. — Мисс Бернс делала это так ловко, что мне тоже захотелось попробовать себя в этом деле, но пока это только пустые надежды. — Ваши мечты достойны внимания. Мне нравится ваша целеустремленность и желание учиться чему-то новому. — Ваша Светлость, вы не могли бы меня отпустить, — пропищал Чимин, вспомнив о том, что еще находится в руках альфы. — Нет, — запросто ответил Лейнстер, даже не давая Чимину надежды повторить свою просьбу вновь. — Японская мудрость гласит: «Подобно тому, как ты подбираешь платья, пытаясь соответствовать ситуации, не забывай о своем поведении — оно, как ничто другое, говорит о твоих желаниях». — Что вы хотите этим с-сказать? — неловко забормотал омега. Его бросило в жар, а холодная ночь вдруг стала жарким адовым котлом. — То, что вы не хотите покидать мои объятия, Чимин. Ваши действия выдают совсем другое… Герцог был прав: ему хотелось еще несколько минут побыть в этих объятиях. — Прекратите меня смущать, — Пак отвел взгляд, но лучше не стало. — Зачем вы играете со мной? Герцог притянул его к себе еще сильнее, едва не упирая носиком в грудь, и приподнял за подбородок. — Не стесняйтесь. Я чувствую, как бьется ваше сердце. Чувствую ваш страх, желание и интерес. Чимин не понял, как из его горла вырвалось нечто, похожее на стон. Он совершенно точно хотел сказать, что герцог ошибся, но вместо этого его тело предательски выдало все с потрохами, раскрывая омегу перед герцогом, как книгу с секретом. Одной фразой достаточно было снять замочек, одним прикосновением — раскрыть обложку, одним дыханием перелистнуть страницы, добравшись до той заветной, где содержалось тайное желание. — Скажите, чего вы хотите сейчас? — Чтобы вы поставили меня на землю, — пряча взгляд, ответил Чимин. — Я прощу вам эту маленькую ложь, но только один раз. А теперь ответьте мне честно. Чего вы хотите, Чимин? — Вы можете уволить меня прямо сейчас, но я не смею сказать этого вслух. — И где же тот смелый юноша, что не так давно отважно спорил с альфами? — Прикажите мне, господин, — Чимину ужасно стыдно и ужасно страшно. А еще не меньше хотелось выполнить просьбу герцога, но он никогда не позволил бы этого себе. Пускай. Пусть ему прикажут. Так будет легче. Так он сможет оправдывать свой безумный поступок долгими бессонными ночами. — Ну раз ты попросил мне отдать тебе приказ, я не смею ослушаться, — хитро улыбнулся альфа. — Подними на меня взгляд, Чимин, — герцог ждал, когда омега сделает то, что сказано. — Скажи, что я сейчас должен сделать? Отвечай честно, что ты хочешь, чтобы я сделал. Это мой тебе приказ, — закончил Чонгук полушепотом. — Поцелуйте меня… Пожалуйста, — произнес еще тише Чимин. Омега завороженно смотрел на герцога распахнутым в страхе и предвкушении взглядом. — Тогда позвольте вас кое-чему научить. Мы начнем урок с простого, — хрипло произнес герцог. — Поцелуйте меня, Чонгук. Повторяйте за мной. Чимин закрыл лицо ладонями и замотал головой. Он уже сотню раз пожалел о том, что произнес свою просьбу, а называть Его Светлость по имени его не заставят даже под страхом смертной казни. Внутри него сердце стучит так оглушающе и громко, что он не слышит и половины того, что шепчет ему на ухо герцог. Горячее дыхание альфы заставляет приблизиться еще сильнее, хотя куда там — гувернер уже чувствует, как сильные бедра прижимают его к беседке, как вековой столб больно вжимается между лопаток, как одна рука сжимает за талию, а вторая скользит по шее, пальцами щекочет по волосам, растрепывая прическу, старательно собранную Чимином утром. — Моя птичка… Омега почувствовал горячие губы герцога на скуле и зажмурился, будто это могло его остановить. — Мой господин… Ваша Светлость… — бормотал, зная, что все это напрасно. — Чонгук, — настоятельно произнес герцог. — Моя колибри… — Не нужно, прошу вас… Вырываться нет ни сил, ни желания. Будучи уверенным, что идет прямиком в пасть к хищнику, Чимин не отстранялся, в полном согласии со своими желаниями проживая маленькую смерть. Он хотел хоть раз ощутить прикосновение губ герцога к своим, поэтому сам не заметил, как потянулся вперед. — Чонгук… — шепчет он, ломая последнюю преграду и встречаясь в ответ с желанными губами.