⚜️⚜️⚜️
Рамсден
В поместье Рамсден Чимин вернулся поздним вечером, когда уже стемнело. Их карета должна была преодолеть путь за два часа, но они потратили все три и даже больше из-за того, что на выезде из города случилась неприятность. Одна из карет застряла в дороге. Из-за глубокой выбоины колесо оказалось сломано, образовав затор, поэтому мистеру Соулу, кучеру герцога Лейнстера, пришлось возвращаться другими путями. За время, проведенное на пути к Рамсдену, Чимин обдумал многое, но так и не решился отказаться от работы в доме герцога. Конечно, он думал в первую очередь о Генри, но где-то глубоко в сердце закралась мысль, что разлуку не только с малышом, но и с самим герцогом, он перенесет ничуть не легче, если вдруг осмелится взять расчет. Единственное, о чем молился Пак в карете, получить от высших сил больше выдержки и научиться противостоять омуту черных глаз альфы. В гостиной горел приглушенный свет, и Чимин удивился гнетущему настроению, витавшему вокруг. При въезде сюда он заметил, что даже лица швейцаров изображали вселенское несчастье, будто кто-то преставился, а в самом поместье и вовсе веяло непонятным напряжением. Еще не время ложиться спать, но и обычной вечерней суеты, как бывала всегда, Пак не заметил. Минуя парадный вход, он вошел через боковую дверь для прислуги и сразу же встретил Менсона, который спешил к нему, будто специально ждал омегу. — Что-то произошло, сэр? — удивился гувернер, ставя на пол корзинку. По лицу мужчины стало понятно, что он чем-то сильно встревожен. — Почему вы так взволнованы? — Ну слава Богу, что ты вернулся! — закатил глаза слуга. — Весь Рамсден на ушах. — Да что случилось? — Господин Генри… — таинственно прошептал лакей, будто строил с Чимином заговор, и даже оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь. — Господин Генри так плакал все эти дни, что довел Ее Светлость до мигрени. — Вот прямо так и до мигрени? — засомневался Чимин в услышанном, открывая свою комнатку. — Проходите, и расскажите мне, что случилось. — Никто не знает, что случилось! — хлопнул в ладоши Менсон, театрально выдерживая накал страстей. — Генри заболел? — Понятия не имею, но за лекарем не посылали… — развел руками лакей. — Тогда что произошло? — Леди Элизабет говорит, что Генри м-м-м…как бы это сказать… испортился, — подбирал слова Менсон, все еще опасливо оглядываясь на двери. Он явно не хотел распространять сплетни, но что сказано — то сказано. — Она даже вчера поругалась с Его Светлостью из-за этого. Весь дом слышал их громкие крики! Пострадала ваза пятнадцатого века, которую леди Элизабет запустила в господина Чона, чуть люстру не сшибла, но, к счастью, не попала, и два раритетных подсвечника, что дарил на свадьбу герцог Ротсей. Менсон тараторил наперебой, будто только и ждал Чимина, чтобы поделиться этими новостями. Лакеи — люди наблюдательные, осведомленные едва ли не больше других слуг, а если мозгами пораскинут да два плюс два сложат, то и вовсе цены им нет — настоящие сундуки с рассказами. Знают больше всех, но помалкивают. Менсон, проникнувшись к смекалистому гувернеру самыми дружескими чувствами, решил немедленно посвятить его в эту тайну, не удерживая секрет на языке. Чимин слегка удивился тому, что не замечал в Менсоне ранее таких удивительных способностей к накоплению очень важных знаний о хозяевах Рамсдена. Лакей казался весьма сдержанным и тактичным человеком, даже немного отстраненным, но и он не выдержал выходок хозяйки дома. Теперь же Чимину стало интересно, все ли слуги судачат о герцоге и герцогине. Если ранее его совершенно не волновало ничего, кроме Генри, то сейчас Пак и сам заметил, как его уши горят при упоминании таких пикантных подробностей из жизни супружеской четы Лейнстеров. Намеренно минуя сплетни и слухи, он вдруг невольно приобщился к той атмосфере, которая витала среди прислуги. Не считая это достойным качеством порядочного человека, Чимин ругал себя за это, но в то же время решил побольше слушать о том, что болтают на кухне и в столовой. Знания никогда не вредят. Вопрос в том, как их использовать. — Да что же это такое?! — с ужасом в глазах вскрикнул Чимин. — А как это «испортился»? — недоуменно спросил гувернер. Омега тут же подумал, что хотел бы стать свидетелем такой ссоры, ведь по его мнению вывести герцога Лейнстера на крик невозможно. Он слишком холоден и сдержан, чтобы повышать голос, да и Чимин редко когда мог вспомнить, чтобы Лейнстер высказывал свое недовольство таким образом. «Хотя леди Элизабет и стараться особо не надо: она кого хочешь до истерики доведет», — подумал про себя гувернер, вспоминая случай с мисс Бернс. — Этого уж я не знаю, как «испортился», но он постоянно плакал и капризничал, отказывался есть и требовал позвать тебя. — Меня? — Чимин вскочил со стула, нервно зашагав по комнатке. Он почувствовал, что здесь что-то не так, и тревожно прикусил нижнюю губу. — Мне нужно его увидеть. Генри уже спит? — Куда там, — махнул рукой Менсон. — Плачет. Я только оттуда. Лакей многозначительно ткнул пальцем вверх, указывая на второй этаж, и со страдальческим видом глубоко вздохнул. Чимин заметил, как он сильно переживал — осунулся за эти пару дней, даже морщины на лице залегли глубже и сильнее. — Отлично, тогда я прямо сейчас попытаюсь выяснить, что случилось. — Хорошо бы, потому что от герцогини второй день никому покоя нет. Ри уже с ног сбился менять примочки на лбу Ее Светлости, а Джен варит травяные отвары, ни один из которых госпоже не помогает. Собакам запрещено гавкать, а лошадям ржать, чтобы не раздражать Ее Светлость громкими звуками. Старший конюх и вовсе уехал в город якобы за подковами и до сих пор не вернулся, только бы не шуметь на конюшне. — А Его Светлость здесь? — задумчиво спросил Чимин. — Нет, появилось срочное дело в Лондоне, он отправился в город, но обещал вечером вернуться. — Ясно, — Пак одернул платье, поправил прическу и посмотрел на себя в зеркало. В целом, он выглядит не таким уставшим после поездки, поэтому точно не испугает ребенка кругами под глазами, как у Менсона, глядя на которого сердце сжималось. Комната Генри освещалась тусклым светом нескольких свечей, которые стояли на комоде, а шторы были задернуты. Несчастный лакей тщетно пытался уложить мальчика спать: он лежал на кровати ничком, безвольно раскинув руки, и тихонько скулил, как щеночек. Чимина проняло до пят одиночество этого ребенка, который при стольких няньках оказался самым несчастным и брошенным. Просто никому не нужным. Ни собственной матери, ни отцу. «Правду говорят, что деньги не приносят счастья», — подумал омега, глядя на ребенка. — Господин Генри? — Чимин подошел ближе и легонько дотронулся до плеча мальчика, чтобы не испугать его ненароком. — Ну куда же делся мой смелый джентльмен? — Чи-мин, Чи-чи… Малыш тут же бросился гувернеру на шею, оставляя на коже мокрый след от слез. Он не мог до конца выговорить имя своего наставника, только продолжал сильнее плакать, цепляясь за плечи омеги маленькими пальчиками. — Ну что произошло? — Пак едва отлепил его от себя, сел в кресло рядом и усадил кроху на колени. — Кто заставил эти ясные глазки наполниться слезами? — Ты! — неожиданно для Чимина выдал ребенок и зарыдал пуще прежнего. — Это все из-за тебя! Да что ж такое! — Из-за меня? Ну уж нет, я не хочу даже видеть слезы на ваших глазах, а не то чтобы стать их причиной, — недоумевая, пробормотал Чимин. — Мама сказала, что ты меня бросил! — новая порция правды шокировала гувернера, но Генри не собирался останавливаться в своих обвинениях. Видно, что отъезд Чимина его очень расстроил. — Нет! Вовсе нет! — он посадил мальчика перед собой, протянул ему платок и погладил по спинке. — Уверен, ваша матушка совсем не это имела ввиду, я не брошу вас, Генри, почему же вы так думаете? — Потому что мама сказала, что ты променял меня на другого мальчика! Ты уехал! Ты любишь его больше, чем меня! Чимин никак не мог смекнуть, о чем говорил ребенок, но потом понял, что именно нашептала ему леди Грымза. — Этот другой мальчик — мой брат, — пояснил гувернер. — У меня два брата — Тэмин и Ёндже. Ёндже двенадцать, и он почти уже взрослый, а Тэмин еще маленький и мало что понимает, но очень скучает по мне. Я ездил домой в гости на пару дней, но не бросил вас, мой милый джентльмен. Я вернулся. — Навсегда? — недоверчиво пробурчал Генри, едва сдерживая рыдания. — Надолго, — осторожно ответил Чимин, не желая лгать ребенку. — В следующий раз, когда ваш отец даст мне выходной, я тоже поеду на пару дней домой, но обязательно вернусь. Там живет моя семья, которая скучает по мне и ждет. Рассказывая о семье, которая скучает и ждет, Пак сам готов был разреветься, вспоминая последний разговор с отцом. Его все еще душила обида и чувство несправедливости, а от слов Пак Минсона стало так гадко, будто его уже измазали той грязью, о которой намекал родитель. — Я так люблю тебя, не бросай меня больше никогда… Пожалуйста, — сказал Генри, хлопая слипшимися от слез ресницами, и еще сильнее прижался к Чимину, а для надежности дернул бантик на лифе платья и намотал тесемки на пальцы, чтобы Пак вдруг не сбежал. — А где твоя мама? — Она заболела и отправилась на небеса, — вздохнул гувернер. — И я все еще по ней очень скучаю. — Не скучай, у тебя же есть я, — альфочка устроился поудобнее у Чимина на коленях и попросил: — Ты же расскажешь мне сказку на ночь? Вчера ко мне так никто и не пришел, — расстроенно сказал малыш. — А Менсон? — удивился Чимин. — Его сказки неинтересные и страшные, — прошептал ребенок, словно боясь потревожить в комнате привидение. — Он мне сказал, что если я не засну, то за мной придет чудовище. — Ну что за глупости, конечно же, оно не придет, — вздохнул Чимин. — Во-первых, он приходит только за непослушными детьми, а вы же послушный? Генри поджал губы, с минуту подумал, внутренне договариваясь сам с собой, и утвердительно кивнул. — А во-вторых, я не отдам вас никакому чудищу, мой маленький господин, уж в этом можете быть уверены. Гувернер глянул на часы, которые показывали начало одиннадцатого вечера, а потом с опаской на приоткрытую дверь. Вокруг стояла какая-то пугающая тишина, будто весь Рамсден вымер и они остались тут одни. «Не хватало еще увидеть привидения или чудовищ», — подумал Чимин, потому что с детства страшился темноты, но решил не показывать перед ребенком свои слабости. — Правда? — громко шмыгнул он носом. — Правда, — подтвердил Чимин, пытаясь казаться очень смелым. — Можете засыпать у меня на руках, я останусь с вами столько, сколько потребуется. За все это время Элизабет ни разу не поднялась в комнату к сыну, но омега и не ожидал от нее никакой помощи. Уж слишком рутинными и скучными для нее были подобные обязанности, а прислуга, видимо, решила не вмешиваться, чтобы не стать виноватой, если Генри расстроится еще сильнее. «В конечном итоге, так даже лучше», — подумал Чимин, оставаясь в полутемной комнате. — А точно в доме чудовища нет? — не унимался впечатлительный малыш, у которого уже слипались веки. — Точно, — заверил он. — Спите, Генри. У гувернера появилась какая-то внутренняя необходимость удостовериться в том, что они действительно в безопасности, и Чимин мельком глянул на приоткрытую дверь. В коридоре стоял Его Светлость. Неизвестно, как долго он наблюдал за омегой в щелочку приоткрытой двери, но когда их глаза встретились скрываться стало бессмысленно. Чимин дернулся от неожиданности, но взял себя в руки, чтобы не напугать Генри. Омега облокотился о спинку кровати и начал покачивать мальчика на руках, а герцог все не уходил, явно любуясь увиденной картиной. На его губах застыла довольная улыбка, а глаза заволокло теплотой и умиротворением. Пак вспомнил сказку про старого башмачника, которую когда-то слышал от отца, и тихонько рассказывал ее герцогскому сынишке. Генри постепенно сморил крепкий сон, но он продолжал держаться рукой за завязку на платье Чимина, чем явил чужому взору большего обнаженного тела, нежели положено. Если раньше Пак оправдывался тем, что он здесь один и его никто не видит, то сейчас омега стыдливо прикрывался, натягивая лиф платья повыше, потому что взгляд герцога его очень смущал. Спустя несколько минут, как Генри крепко заснул, Чонгук вышел из коридорной полутьмы и шагнул в комнату. — Я погашу свечи, — негромко сказал Лейнстер, чтобы не разбудить сына. Чимин оторопел и вцепился в спящего малыша, будто тот — спасительная преграда между ними. Он еще хорошо помнил вечер у озера и разговор в беседке, а после визита к отцу и вовсе дал себе зарок держаться от Его Светлости подальше. — Можно, я посижу с вами? — странно спросил он, будто кто-то в собственном доме запретит ему находиться в той или иной комнате, а тем более — в спальне собственного сына. Чимин ничего не говорил и лишь молча наблюдал за тем, как гасли свечи, злобно шипя под пальцами альфы, а потом и сам Лейнстер тяжело опустился в кресло напротив. Заметно, что он очень устал или чем-то сильно расстроен. Легкая небритость у всегда аккуратного господина Чона лишь подчеркивала сложности последних дней. Спальня погрузилась в полную тьму, прохладный легкий ветер колыхал занавески у окна, а с улицы доносился стрекот сверчков и дурманящий аромат цветов, которые закрывались ближе к полуночи. Через мгновение ветер донес до гувернера и запах спиртного, и Пак понял, что Его Светлость немного пьян. — Как вы съездили домой, дитя мое? — спросил альфа, пожирая его взглядом. — Спасибо, господин, — негромко ответил омега. — Все хорошо. — Ваш отец… — герцог замолчал, будто над чем-то раздумывал, — и братья… Они скучали по вам? — Конечно, господин, — слегка улыбнулся Чимин при упоминании о семье. — Я никогда еще не отсутствовал дома так долго. — Какова бы не была пропасть между нами, в этом мы оказались похожи, — загадочно продолжил герцог, пристально глядя в глаза омеги без тени улыбки. — Что вы имеете в виду? — Я тоже скучал, — прозвучал хриплый голос. — Простите? — несдержанно вырвалось у омеги. — Я скучал по вам, — Лейнстер оперся плечом о подоконник и положил руку под голову, рассматривая Чимина, как художник смотрит на свою музу — всецело поглощая его притягательный образ и в то же время цепляя каждую деталь. — А вы вспоминали обо мне? На красивый профиль мужчины падал лунный свет, прорисовывая линию лба, носа и скул. Светлое пятно на груди говорило о том, что Его Светлость успел переодеться с дороги в домашнюю рубашку и брюки, да и напился он скорее всего здесь, в Рамсдене, а значит приехал почти следом за Паком. Чимин хотел исчезнуть из этого места, потому что общение начало принимать иной, совершенно непонятный ему характер, а взгляд герцога изменился — он стал таким странным, каким не был никогда до этого. Чимин точно это знал, потому что помнил каждый и свои ощущения от тех неловких зрительных контактов, которые случались между ними не так уж часто. Опасность, исходящая от герцога сегодня, заставляла его задыхаться властными феромонами альфы. Его власть чувствовалась во всем — во взгляде, в каждом движении, в голосе, пробуждая у Чимина трепет в груди, онемение на языке да беспорядок в голове. И даже внезапно смягчившийся взгляд не обещал ничего хорошего — герцог пристально смотрел на него и требовал ответ. Омега не нашел в себе и толики смелости признаться, что безумно скучал, поэтому решил промолчать. Их диалог — не разговор господина и слуги, это не дружеская беседа и не пустые слова, которыми обычно заполняют неловкие пустоты не слишком близкие друг другу люди. Это скорее крик души, просьба или признание — из всего этого Чимин не мог выбрать того, на что походили слова господина Лейнстера. Но больше всего Пак обеспокоился тем, что принимал слова герцога слишком близко к сердцу. Каждый звук находил отклик сострадания и омега чувствовал, как за грудиной сдавливало от безысходности того, что Чимин ни сколь не способен помочь собеседнику. Разве что выслушать — да велика ли услуга! — Генри заснул, — прошептал гувернер очевидное, не зная, как реагировать на такое признание. — Он так похож на вас — точно также хмурит брови, когда недоволен. Чимин улыбнулся и прижал ребенка к себе, потому что тот хоть и спал, но оставался беспокойным. Мальчик тревожно ворочался, а на лице мелькали эмоции от не слишком приятного сна. — Действительно? — иронично приподнял брови герцог. — Так мило, что вы находите между нами сходство. — Все дети похожи на своих родителей, — ответил Чимин. — Я похож на маму, так утверждает мой отец. У нее тоже были медные волосы и такие же мелкие черты лица. — Кто она? Откуда родом? Вы называли только ее имя. — Моя мать? — Чимин почему-то удивился этому вопросу, но герцога похоже, что искренне тревожило все, что касалось Чимина, и омеге стало лестно такое внимание. — Пак Айрис — это все, что я знаю о ней. Мама никогда не рассказывала о своей семье, но она умела читать и хорошо владела манерами и этикетом. В нашем доме было много книг, которые мама приносила из города. Я успел прочитать их все, но когда отец разорился, нам пришлось продать их старьевщикам. Жаль, что не осталось почти ничего, — посетовал гувернер. — Я очень люблю читать. — Вы можете пользоваться здешней библиотекой, дитя мое, — медленно произнес герцог. Спиртное действовало сильнее, и Пак подумал, что совсем негоже находиться ему здесь, в детской, но прогнать или сделать замечание альфе он был не в праве. — Благодарю вас, Ваша Светлость, — прошептал Чимин. — Нет, так не пойдет, — упрямо замотал головой мужчина. — Спасибо, Чонгук. — Но Ваша… — «Спасибо, Чонгук», иначе я отменю свое решение, — в его голосе послышались нотки ледяного холода. Пак понял, что герцог из тех людей, кто не привык слышать отказы. — Эти два слова откроют вам любые двери, — прошептал герцог. — Я поблагодарил вас, господин Лейнстер, чего еще вы хотите? — уперся омега, не позволяя себе фривольности. — Чего я хочу? Глаза Чонгука опасно блеснули в темноте. Он встал и шатающейся походкой подошел к Чимину, который вжался в кресло и испуганно смотрел на альфу. Герцог наклонился над сыном и омегой, скользнул взглядом по ним, и замер на Чимине. Он приподнял гувернера за подбородок и повернул к свету луны, пока тот не дышал, слушая свое колотящееся сердце. — Вы действительно желаете знать, чего я хочу? — расфокусированный взгляд герцога блуждал по его лицу и остановился на губах Чимина. — Боюсь, вам еще не по силам такие знания. — Ваша Светлость, вы пьяны! Вы снова были на дуэли? — Даже если так, то что с того? — удивился Лейнстер. Алкоголь его почти не брал, скорее, сказывалась только усталость и груз проблем, о которых ему пришлось несколько часов проговорить с Хосоком. И еще об одной личной просьбе, которую Чон обещал выполнить в ближайшее время. — Обычно дуэли устраиваются ранним утром, сегодня же я ездил к Чон Хосоку. У нас с ним была словесная перепалка. А еще он спрашивал о вас, и, признаюсь, мы действительно выпили. Хотите устроить мне за это взбучку? — Не имею права, Ваша Светлость, — испуганно пробормотал Чимин, потому что признание герцога было очень странным и волнительным. — Имеете. Больше, чем можете себе представить. С того дня, как вы появились здесь, вы не оставляете мне шанса… — Ах, прекратите! Не говорите того, о чем будете жалеть! — Проклятье! Моя жизнь — сплошные сожаления, а иногда мне кажется, что я вовсе лишился рассудка, — горько произнес он, повысив голос. — А вы беспокоились обо мне? — Немного, — не стал лгать Чимин. — Я вспоминал о вас. — Мне приятно, что хоть кто-то думает обо мне. — Перестаньте, Ваша Светлость! Как вы можете так говорить? — вспылил омега и тут же осекся, когда понял, что его интонация непозволительно дерзкая и неучтивая. — Я правда испугался, что вы как тогда… — Можете не переживать, я владею всеми видами оружия, но отнюдь не хочу становиться убийцей в угоду бессмысленных устоев света. Все это аристократическое дерьмо не стоит того, чтобы отдавать за него свою жизнь. — Мне странно слышать это от вас, — признался Чимин. — Моя мама говорила, что именно аристократия хранит вековые традиции и не позволяет миру упасть в обилие пороков, унижения и срамоты. — Ваша матушка — мудрая женщина, но мир постоянно меняется, — губы герцога расплылись в улыбке, глядя на доверчивого гувернера. — Боюсь, бесчестие аристократов не смыть веками, а прогресс сбросит маски с напускного величия и уступит первенство настоящей мощи. Если бы вы знали сколько милых дам, приезжающих в Рамсден пощеголять дорогими шелками и украшениями, давно заложили их у ростовщика в надежде найти здесь нового джентльмена, который не только выкупит старые побрякушки, но и подарит новые, вы бы несказанно удивились. Мир пестрит самыми разными красками, но вы, дитя мое, слишком мало видели, чтобы судить об аристократии. Скоро Элизабет будет давать бал дебютанток, и я вам непременно расскажу много интересного, что позволит вам изменить свое мнение о высшем свете. Вы будете ненавидеть его так же сильно, как и я. — Мне есть за что? — наивно спросил Чимин, хлопая ресницами. — Более чем. — Если дело в герцогине Элизабет, то я не держу на нее зла… — затараторил Пак, но герцог оборвал его. — Мое милое дитя, жизнь намного суровее, чем вам кажется. Вы слишком много думаете о леди Элизабет, но боюсь, не она ваша главная забота. — Вы говорите загадками, Ваша Светлость, — зарделся Чимин и опустил голову. — Я вас не понимаю. — Порой, я сам себя не понимаю. Герцог скользнул взглядом на подбородок, слегка сжал его пальцами, но тут же сменил гнев на милость и нежно провел рукой по шее Чимина. Его теплые шершавые руки вызвали у омеги мурашки по телу, и Пак вдруг услышал собственный тихий стон, которому несказанно удивился. Он даже не думал, что мужские прикосновения могут приносить столько наслаждения, но сейчас как никогда нуждался в заботе и ласке. — Вы снова дрожите, моя колибри, — заметил герцог, двигаясь медленнее и чувственнее. Сотни колких иголочек втыкались Чимину в кожу, следуя за сильными пальцами Лейнстера, и вызывали мнимые ожоги на нежной шее. — Я не сделаю вам ничего плохого. Их губы были настолько близко друг к другу, что интимнее и не надо. Это тот самый случай, когда поцелуй был бы лишним — с Чимином можно просто находиться вот так близко и уже наслаждаться тем, что делить на двоих миллиметры, не касаясь друг друга. Довольствоваться малым и пресыщаться им же. Герцог наклонился к мягким влекущим губам омеги и осторожно коснулся их своими. Со спящим малышом на руках Пак никак не мог противостоять напору альфы, только беспомощно смотрел на Лейнстера, но и это стало слишком волнительно и постыдно. Он прикрыл веки, отдаваясь пылким ощущениям, которые дарил мужчина. Лейнстер же, пользуясь очаровательным замешательством гувернера, не остановился, а наоборот — продолжил дразнить его, обводя языком сладкие губы Чимина. Они были такие же мягкие и желанные, как и те, о которых Чонгук не мог забыть много лет. Альфа спустился ниже, прочертил пальцем по ключице и остановился в ямке посередине. Пак едва дышал, а тут и вовсе замер. Молил только об одном — чтобы альфа прекратил, потому что сам он попросить его об этом не мог. Лейнстер провел вниз по оголенной груди и замер, приложив ладонь к сердцу Чимина. Оно учащенно билось, вызывая в ответ у альфы довольную улыбку и пьяное восхищение в голодных глазах. Лишь спустя некоторое время он отнял руку и вытащил завязку из кулачка Генри. — Позвольте вам помочь, — хрипло сказал Лейнстер. Он завязал платье на бантик и аккуратно разложил его на лифе домашнего платья. — Мне стоило больших усилий сделать это, — признался он. — Спасибо, Чонгук, — Чимин посмотрел герцогу в глаза, и они поняли друг друга без слов. — Идите спать, — Лейнстер наклонился и целомудренно поцеловал Чимина в лоб, будто собственного ребенка. — Я переложу Генри в кровать, он тяжелый. Лейнстер аккуратно забрал ребенка, а Чимин прошмыгнул к окну, чтобы не оказаться в западне. Оставаться наедине с мужчиной было боязно и опасно. Удостоверившись, что Генри уже в кроватке, а герцог собирается уходить, Пак вышел из спальни и поспешил к себе в комнату. Чимин в эту ночь почти не спал. Его откровенно расстроил визит домой, взбудоражила дорога в Рамсден и новости, о которых поведал Менсон. Поступок герцога — отдельная часть его обрывочных мыслей, которые не давали ему отдаться чарам Морфея даже под утро, когда он так измаялся бессонницей и раздумьями над тем, что случилось. «А что тут думать?» — обращался сам к себе Чимин. Его чувства к герцогу стали все понятнее и осязаемее. Осталось только понять, что с этим всем делать, но ничего решить омега не успевает: с рассветом Чимину удается сомкнуть глаза на пару часов.⚜️⚜️⚜️
Огромная библиотека, в которую Чимин по разрешению герцога проник сразу же на следующий день, поразила его своими масштабами. Массивный стол, кресла, камин со старинной лепниной и изразцами, брошенная на полу шкура убитого животного — все это создавало неповторимое впечатление величия и тайны. Чимин даже проверил, нет ли под столом кентервильского привидения, и, довольный, продолжил осмотр дальше. — Библиотека не запирается? — ошеломленно спросил омега у Менсона, что привел его сюда. — Нет, — пожал плечами лакей. — Да кому оно надо? Слуги не читают, а за всего годы, что я живу в Рамсдене, леди Элизабет, — он крепко задумывается и вдруг выдает: — Ее я тут не замечал ни разу. — Но это же настоящие сокровища, — Чимин пропустил его слова мимо ушей и с открытым ртом ходил по огромному залу, стены которого на самом деле были дубовыми книжными стеллажами, и Пак совсем не уверен, что до последней полки он со своим ростом дотянется рукой. Омега восхищенно рассматривал дорогие корешки книг, заметил пару редких изданий, о которых слышал от мамы, и провел пальцем по кожаной обложке томика стихов, что лежал на подоконнике. — Ну может и сокровища, — примирительно ответил лакей, но Чимин догадался, что ценности собранных здесь книг Менсон совершенно не осознавал. Здесь нашлось все — от классической литературы и переводных книг до учебников по арифметике и набросков анатомического атласа, подобного тому, что видел гувернер ранее. Чимин вдыхал запах бумаги и не мог понять, с чего ему начать: в руках хотелось подержать все фолианты, а уж о чтении не могло быть и речи — теперь все время, пока у Генри дневной сон, Пак станет пропадать тут. Чимин взял в руки томик Шекспира, пролистал его и нашел свой любимый сонет:У сердца с глазом — тайный договор: Они друг другу облегчают муки, Когда тебя напрасно ищет взор И сердце задыхается в разлуке.
Пробормотав строчки из сонета, Чимин закрыл книгу и вернул ее на место. Он осмотрелся внимательнее и увидел приоткрытую балконную дверь со столиком, за которым можно было читать, но предпочел остаться в комнате и подойти к камину. Здесь стояло кресло, стол и комод, на котором лежало несколько книг. Взяв одну из них, Чимин понял, что это были личные записи герцога — ровным красивым почерком тут выведены какие-то цифры, на полях были подсчеты, записаны чьи-то фамилии… Не желая рыться в личном, Пак захлопнул обложку и положил записи на стол. — Ну в общем, читай, — беспечно махнул рукой Менсон и вышел восвояси. С того момента Чимина из библиотеки не вытащить, и омега полюбил это особенное место, которое стало убежищем для мыслей и гаванью для душевных терзаний. По утрам меж изумрудных портьер с бронзовыми кистями тут пробивался солнечный свет, который играл на корешках книг с золотым тиснением, а вечером в помещении царила полутемная интимная обстановка, ненавязчиво горели свечи, витала атмосфера загадочности и тайны, которую скрывали книги на своих страницах. Чимин бывал здесь все свободное время, которое только у него выпадало. По большей части это был дневной сон Генри, но иногда Пак ходил в библиотеку и поздним вечером, если ему не спалось, устраивался в кресле с изумрудными подушками, расшитыми витиеватым узором, укрывался теплым пледом, хранившем на себе запах альфы, и читал до поздней ночи, пока не догорала свеча, а тревожить Менсона и принести новую было совестно. В книгах он открывал для себя новый дивный мир, скрытый за границами Рамсдена. В силу бедности, он никогда нигде не бывал, не путешествовал по другим странам, да и из даунтауна редко когда выбирался в город, поэтому страницы книг дарили ему самые лучшие мгновения. Прочитав абзац, Пак захлопывал книгу, прижимал ее к груди и мечтательно прикрывал глаза, думая о том, как хорошо бы было перенестись на дивный остров, поесть вкусных плодов, понаблюдать за зверями и птицами, которых не видел в Англии. Ему даже снились корабли, бороздившие моря и океаны, и он на корабле в форме юнги, который резво выполнял поручения капитана. О том, что в образе капитана был герцог Лейнстер, Чимин предпочитал не вспоминать. Среди всех собраний Чимин увидел и несколько книг на корейском. Он заинтересованно повертел их в руках, но ничего из написанного не понял. Чтобы не отвлекать от работы герцога, Пак решился попросить помощи у Ри и в день, когда Ее Светлость отбыла к подруге в Лондон, омега впервые осмелился подойти к парнишке. Ри сидел в комнате для прислуги и мотал метры новых кружев, привезенных из города и закупленных, по словам экономки, за баснословные деньги. Чимин даже немного позавидовал Элизабет — имея такой взбалмошный характер, она все равно получала в жизни все, что хотела. Он же был вынужден постоянно штопать мамины платья и перешивать оборки от старых, прохудившихся, к новым, чтобы выглядеть более-менее прилично. — Можно с тобой посидеть? — тихонько спросил Чимин и подошел к омеге. Ри вскинул на него обеспокоенный взгляд, но ничего не сказал, только пронаблюдал, как Чимин осторожно присел на стул и аккуратно расправил фартучек на платье, будто держал строгий экзамен перед школьным учителем. — Хочешь, я тебе помогу? — предложил гувернер. — Мне все равно пока нечего делать. Японец с недоверием зыркнул на Чимина, будто тот может испортить кружева, и никак не отреагировал. Пак понял, что Ри очень запуган — он не только мало с кем общается в Рамсдене, но и предпочитает делать все сам. Помощь не просит, в его комнате свет часто горит до полуночи, а это значит, что он выполняет распоряжения Ее Светлости. Сейчас Ри тоже не горел желанием получить помощь, он сосредоточенно мотал кружево, меньше всего обращая внимание на Чимина. — Я возьму? — переспросил Чимин и наклонился, чтобы в корзинке найти конец белой ленты. — Мне бывает так одиноко, что иногда хочется поболтать с кем-то… Чимин тут же осекся, когда понял, что сказал лишнее, но потом показал пальцем на блокнот, привязанный к поясу. — Прости. Напиши мне, если я должен уйти, — с легкой обидой в голосе произнес гувернер. Разочарование от собственной глупости долбило в его голове. Как можно быть таким беспечным?! Хотелось смачно дать себе по лбу, чтобы поставить мозги на место. Ри вздохнул, отложил кружево и открыл блокнот. На небольшом листе бумаги он вывел слово «нет» и показал Чимину. Омеге показалось, что на губах камериста проскользнуло подобие улыбки, и Пак воодушевился этим больше, чем мог даже мечтать. — Значит, мы можем подружиться, — едва не подпрыгнул Чимин на стуле. — А еще я хотел попросить тебя об одной услуге — научи меня читать, пожалуйста. Ри удивленно поднял бровь и продолжил сматывать ленты. Вопрос «как» он выразил мимикой, но у Чимина уже был готовый ответ: — А ты пиши мне звуки в блокноте — я быстро научусь, обещаю. Мне очень хочется знать, что пишется в тех книгах. «Каких?» — Его Светлость разрешил мне пользоваться библиотекой, и я нашел несколько на другом языке. Ты точно знаешь, что там написано. Ри пожал плечами и продолжил свою работу, а Чимин болтал без умолку, помогая ему, чем мог. Они просидели так несколько часов, пока не управились с лентами и кружевами. — Зачем Ее Светлости столько? — удивился Пак, помогая собрать все моточки в корзину. «Скоро бал дебютанток», — написал Ри в блокноте. — Понятно, — вздохнул Чимин. — Давай увидимся завтра у меня в это же время. Ни завтра, ни на следующий день Ри не пришел, загруженный поручениями герцогини, но в один из дней он робко постучал в комнату Чимина. — Ты не забыл про меня! — Чимин вскочил с кровати и обнял парня. — Ну что, ты свободен? Ри кивнул и Чимин приказал сидеть ему здесь. Он быстренько сбегал в библиотеку за книгой и показал ее камеристу. — Это японский? Ты знаешь, что здесь написано? Многочисленные палочки и кружочки были Паку невероятно интересны и он точно знал, что за ними скрывалась великая тайна. «Это не японский» — А я думал… «Это корейский», — дописал Ри внизу. — Это же мой родной язык! — Чимин даже вскрикнул и тут же закрыл себе рот рукой, чтобы никто из прислуги не услышал. Он и раньше просил отца научить его корейскому, но тот все время отнекивался, говорил, что английский важнее, да и вообще мало лез в воспитание Чимина, поскольку Пак Айрис строго следила за детьми и держала их в послушании и воспитывала строго, но корейским языком, к сожалению, не владела. — Ты можешь это прочитать? Ри только кивнул. — А я? Что это значит? — Чимин показывал иероглифы, а Ри писал в блокноте слова, которые они обозначают. Гувернер тут же достал из ящика трюмо бумагу, которую герцог оставил для писем домой, и принялся записывать. Спустя три недели Чимин выучил хангыль. Это было невероятно сложно, потому что Ри писал ему звуки на корейском и если Пак неправильно читал букву, то к следующей они не приступали. Чимин злился на себя, но упорно бубнил буквы до самого вечера, а Менсон недоверчиво смотрел на омегу, когда тот попросил для своей комнаты в два раза больше свечей и бумаги. — Не спится? — подмигнул лакей. — Не иначе как влюбились? — Да ну вас, сэр Менсон, — отмахнулся Чимин и рассмеялся. Уроки с Ри не проходили даром. Единственное, о чем жалел Чимин — недостаток времени. Японец не имел так много свободных минуток, а гувернер был постоянно возле Генри, поэтому они урывали жалкие часы днем, когда могли встретиться, и вечером, если Ее Светлость рано ложилась спать. С подготовкой к балу дебютанток Ри и вовсе работал с утра до вечера, выполняя самые разные поручения герцогини, но Чимин не отчаивался: выучив основное, он пытался читать сам. Выписывал незнакомые слова, переводил предложения, а вечерами хвастался Ри своими умениями. От такого напористого и жизнерадостного друга камерист быстро растаял. Он спрятал свои иголочки и стал чуть больше доверять Чимину. — А там красиво? — Пак лежал у Ри на коленях, мечтательно смотря в потолок, а тот перебирал его золотистые кудряшки, играя с непослушными прядями волос. Японец только кивнул, глядя на омегу. — Говорят, там есть дивное дерево сакура, которое очень почитают местные жители. Оно растет в Корее. «Оно очень красивое. Корея славится сакурой и ранними сливами, что цветут при последних зимних морозах». — Вот бы хоть раз увидеть, — прошептал Чимин и снова уставился в потолок. Все неизведанное такое интересное и заманчивое.⚜️⚜️⚜️
В один из вечеров Чимин засиделся в библиотеке так долго, что часы уже давно пробили двенадцать, когда он догадался поднять глаза и посмотреть на стрелки. Выбранная им книга настолько захватила омегу, что время пробежало совсем незаметно, а сон как рукой сняло. Калейдоскоп эмоций заставлял проигрывать в голове прочитанные события, и Чимин даже не обратил внимания, как в библиотеку вошел не кто иной, как сам герцог. — Почему вы не спите? — негромко, чтобы не напугать, спросил он Чимина, но Пак все равно дернулся от неожиданности, а книга выпала из его рук. — Что это? «Приключения Оливера Твиста»? Герцог поднял с пола книгу и вернул Чимину, а сам устроился в кресле напротив, расстегнув жилет и вальяжно закинув ногу на ногу. Очевидно, что Лейнстер только закончил работать: он выглядел немного уставшим, пряди его длинных волос выбились из хвоста, а на руках виднелись пятна чернил. — Бессонница, — пробормотал Пак и засобирался уходить. — Не убегайте от меня, — попросил Лейнстер и продолжил: — Это самое первое издание Диккенса, можете посмотреть — там дарственная надпись. Через много лет, возможно, станет классикой. — Очень интересная книга, как и сам автор. Кажется, сэр Чарльз упоминал, что вы поспособствовали изданию его рассказов. — Сущие пустяки, — отмахнулся герцог, будто каждый день давал деньги на нужды его приятелей. — Мне выпала большая честь познакомиться с ним в этом доме, Ваша Светлость. — В Рамсдене бывает много как уважаемых людей, так и проходимцев, и Диккенс — один из них, — рассмеялся герцог и уточнил: — Правда, талантливый проходимец. Чимин заметил, что несмотря на усталость господин находился в отличном настроении и впервые за несколько недель повеселел. Омега давно не слышал его чарующего смеха, поэтому жадно наслаждался каждой секундой пребывания рядом с Лейнстером. — Ваши дела идут лучше? — осмелился поинтересоваться омега. — Скорее, не мои, а дела Англии, — уточнил мужчина, чаруя Чимина довольным медово-бархатным голосом. — Очень странно, что вы об этом спрашиваете. Обычно омегам не интересны столь скучные темы, а подробности вызывают у них мигрень и приступ сонливости. — В последнее время вы стали чаще улыбаться, — неловко краснея, поделился гувернер своими наблюдениям. — Вы занимаетесь государственными обязанностями? — Скажем, пособничаю в некоторых, — загадочно ответил альфа. — Я не нахожусь на службе у королевы Виктории, хотя и являюсь ее верным подданным. Предпочитаю держаться подальше от Букингемского дворца, но по роковой случайности сложилось так, что именно туда меня зовут чаще всего. Вы слышали что-нибудь об Ост-Индской компании? — Нет, — замотал головой омега. — Это компания частных промышленников, которая уже много лет торгует с Индией и Юго-Восточной Азией. Я тоже вхожу в нее, поэтому поневоле занимаюсь делами торговли. В последнее время компания стала все больше заниматься не столько торговлей, сколько политикой, а умение договариваться присуще не всем. К тому же, у меня много связей на родине, поэтому Ее Величество королева Виктория нуждается в консультациях по многим вопросам. Азиатский склад ума непонятен европейцам. — Вы такой грамотный, Ваша Светлость! — глаза Чимина расширились от изумления. Он знал, что титул герцога значил огромные землевладения, крестьян в подчинении и немалые богатства, но о таком влиянии Лейнстера Чимин не подозревал. — Я тоже хотел бы когда-нибудь побывать на родине… — затаив дыхание, произнес омега. — Познакомиться с традициями, посмотреть достопримечательности… Увидеть сакуру. Это было бы здорово! Возьмите меня с собой, если поедете туда в следующий раз, — хихикнул омега, зная, что все его слова напрасны. — Вы зря смеетесь, дитя мое. Я могу исполнить любое ваше желание, — Лейнстер вдруг стал серьезным и внимательно посмотрел на гувернера, а Чимин неловко опустил глаза вниз. В следующий раз он лучше промолчит, а то и правда неловко получилось. Чонгук искренне удивлялся тому, каким наивным и чистым был этот омега. Его забота о настроении герцога растрогала альфу, а интерес его делами Лейнстер ничуть не воспринял за вульгарную назойливость. Наоборот, за годы супружеской жизни он никогда не слышал ничего подобного от Элизабет, которую напрямую должны были волновать дела супруга. Она воспринимала достаток как должное, как-то, что никогда не изменится, будто прилагается вместе с титулом, и даже не представляла, чем занимался альфа, чтобы умножить свое состояние. Чимин же вместо того, чтобы строить глазки, доверчиво смотрел на мужчину и запросто хвалил его личные качества. — Вы не овладели искусством флирта, дитя мое, — подытожил Лейнстер. — В вашем возрасте омеги уже хвастаются первыми воздыхателями, а вы упустили такую важную науку, что теперь вряд ли сможете составить достойную конкуренцию. Вместо того, чтобы просить в подарок безделушку или поднять вам жалования, вы бредите путешествиями! Не годится показывать джентльменам свое стремление к науке, — сдержанно улыбнулся герцог, отчитывая омегу в шутку, а не всерьез. Хотя, в его словах была доля правды: ни один приличный джентльмен из высшего общества не возьмет в супруги омегу с таким стремлением к знаниям, а уж беднякам эти проблемы и вовсе чужды: лишь бы дома еды наготовлено да вещи постираны — вот и вся их забота. — Я не задумываюсь об этом, Ваша Светлость, — тут же вспыхнул Чимин. — Каждый омега мечтает получить предложение руки и сердца, и чем больше достойных джентльменов пришлют письма, тем лучше. — Ваша Светлость, не стоит так шутить со мной. У меня нет поклонников, — слегка обиделся Чимин, прекрасно понимая: в мире бедняков таких писем не пишут. Все случится намного проще — отец даст согласие любому альфе, который посватается, если он будет хоть немного богаче Паков. — Не стоит давать мне пустые надежды. — Зря вы так думаете, но, признаюсь, мне льстит стать первым, — Лейнстер сделал неловкую паузу, от чего Чимин покраснел до ушей, но продолжил: — ценителем вашей красоты. — Я, пожалуй, пойду, уже поздно, — встрепенулся гувернер от таких недвусмысленных намеков, хотя насилу мог отвести взгляд от герцога. — Вы обиделись? — заметил герцог. — Не стоит. Я тоже считаю этот обычай пережитком прошлого. Это унизительно по отношению к омегам, которых родители буквально продают тому, кто имеет большее состояние. Балы дебютанток — это рынок невест, ничуть не лучше невольничьего. Я бывал на многих гнусных торгах и это удручающее зрелище. Омеги должны обеспечить идеальную родословную, как племенные кобылы для скачек. Не удивлюсь, если скоро их будут проверять по зубам. — Очевидно, что в вашем случае проблем ни с состоянием, ни с родословной не возникло, — парировал все еще обиженный Чимин, намекая на то, что Чонгук неприлично богат, а в Элизабет так и сквозят худшие черты столичной аристократии. — А уж с зубами тем более. Чимин, не желая продолжать разговор, снял плед, оставил его на кресле и поставил книгу на полку. Он действительно засиделся в библиотеке. — Ваш острый язычок когда-нибудь сведет меня с ума! — улыбнулся Лейнстер, а на его щеках проступили едва заметные ямочки. — Викарий Ким до сих пор считает вас заблудшей паствой, а Дарвин поражен умом и изобретательностью. Вы умеете удивлять даже самых закостенелых снобов, моя птичка. — Даже не старался, Ваша Светлость. — Но у вас это отлично получилось! Что вы еще нашли для себя интересного в библиотеке? — поинтересовался Чонгук, уняв веселость. — Книги на корейском, — признался Чимин. — Я только пробую читать, но мне очень нравится. — Вы знаете корейский? — удивился герцог. — Нет, но меня учит Ри. Я читаю медленно и с ошибками. — Это ханча — китайский алфавит. Ри одно время жил в Корее, поэтому его познания в лингвистике несовершенны. Какую книгу вы читали? Чимин подошел к полке и достал оттуда сборник сказок, с которого начал свое знакомство с новым языком. Он был небольшим, с интересными и поучительными сюжетами и Чимину невероятно понравились истории. — Вот, — раскрыл омега на месте закладки. — Я остановился здесь, а дальше трудно. — Я могу вам помочь, — герцог встал с кресла и подошел к Чимину, став за спиной. Сказка «Две сосны» действительно была нелегкой, но Пак не струсил и прочитал почти весь рассказ. — Вот это слово 튼튼하려면. — Быть сильным, — подсказал Чонгук. — Полностью это переводится так: если хочешь иметь сильные корни, нужно выстоять в боли и испытаниях. — Надо же, — пробормотал Чимин. Ему это утверждение нравилось, потому что сам он никогда не сдавался. После смерти мамы взял на себя заботу о семье, воспитывал младших, следил за порядком, чем мог, облегчал жизнь отцу. Он как та самая сосна в сказке: пустил корни, вцепился в землю и не позволил сильному ветру сломать себя. — Думаю, мне есть чему вас научить. Не знал Чимин только одну старую пословицу: сильная буря валит даже высокие деревья. Близость герцога все сильнее и сильнее тревожила Чимина, вызывая у омеги смешанные чувства и сладостное сдавление в груди. Стоять рядом с таким мужчиной невероятно волнительно, а быть интересным ему — и того более. Если бы посторонний вошел в библиотеку, их позу бы непременно назвали компрометирующей. Чонгук стоял слишком близко, обвил Чимина, придерживая книгу в его руках, и склонил голову к омежьему плечу, чтобы лучше видеть текст. И то, что в этом нет надобности — совершенно понятно каждому, только не присутствующим здесь. Герцог Лейнстер искал повод, чтобы сблизиться с омегой, а Чимин просто не мог тому отказать, превратившись в подобие некой статуи, испуганной до смерти присутствием рядом такого властного мужчины. — Ваша Светлость, — пискнул омега, когда почувствовал на своей шее его дыхание и понял, что чтение сегодня отменяется. — Это неправильно. Отпустите меня, прошу. В кольце крепких рук снова стало страшно. Он в очередной раз почувствовал себя в опасности, которой страшился больше всего. Потому что герцог заставлял отбросить все предубеждения и даже остатки собственной репутации, которые Пак отчаянно пытался спасти. Они его волновали меньше всего. — Я не могу вас отпустить, потому что вы не отпускаете меня, — искренне признался герцог. — Я мечтаю постоять с вами вот так хоть еще минуту. — Зачем? — наивно спросил Чимин дрожащим голосом. — Потому что мне нравится это. И нравитесь вы. — Но мы не можем… Это абсолютно исключено… Чимин с трепетом повернул голову в надежде встретить понимание в глазах герцога и донести ему свою мысль, что не годится приличному омеге стоять так близко не просто к альфе, да еще и к чужому супругу. Глупые социальные ограничения и роковое стечение обстоятельств делали все, чтобы им никогда не быть вместе. Тщетные омежьи иллюзии, которым Чимин иногда предавался, оставаясь один, тут же растворились, как только гувернер увидел во взгляде герцога ту же страсть, что пылала в их неловкие встречи у озера, на заднем дворе, в спальне Генри и здесь, меж безмолвных книг, хранящих чужие тайны. Пак надеялся, что фолиантам можно доверять. — Вы слишком соблазнительны, моя колибри, — прошептал герцог и зарылся носом в прическу, растрепывая подколотые у виска волосы. — Идите ко мне. Внутри гувернера впервые взбунтовалась омежья сущность. Он не мог оторвать взгляда от губ герцога, что находились опасно близко. И Чимин как никогда хотел поцеловать их. Пак даже не заметил, как руки альфы переместились на его талию, прижимая к себе все ближе. Тело Чимина в ответ задрожало, дыхание сбилось, а сам он с удвоенной силой молился о том, чтобы Господь вразумил Лейнстера и не довел до греха. Чонгук жаждал этого не меньше, но прямо сейчас бессовестно пользовался неопытностью Чимина и собственным положением. Омега в его руках выглядел таким крошечным и беззащитным, что его не хотелось развращать, как послушниц в приюте викария, а только любить и целовать, как самую главную драгоценность. Пытка, что длилась слишком долго, рано или поздно должна закончиться: они оба понимали неизбежность того, что когда-то случится. Герцог развернул Чимина к себе и наклонился к его губам, а когда омега встал на носочки и едва-едва приблизился к Лейнстеру, тот потерял всякое самообладание. Чонгук целовал нежно, медленно и бесконечно, как Чимин и мечтал в своих снах о красивом и смелом альфе. Прижимался, пробовал, смаковал. Обволакивал теплом своего тела, искал сладкие губы губами, дурманил напором и с чувством победителя брал преграду опытом. Испивал омегу, как путник — живительный источник, найденный в пустыне: бережно, чтобы не пролить ни капли, но насладиться вдосталь и унять жажду. Тщетно. Чимина хотелось еще и еще, а осознание того, что у омеги все впервые будоражило Чонгука сильнее всего. Пак замер и не двигался, когда Лейнстер снова коснулся уголка его рта, но потом доверчиво разжал губы, чтобы выдохнуть напряжение. Нежно, но настойчиво, альфа провел языком по его пухлым губам, вызывая стон наслаждения. Пак ответил на поцелуй, наивно не подозревая, насколько сильно он распалял страсть в герцоге. Интуитивно Чимин обвил руками мужчину за шею, и тут же почувствовал ответные сильные руки на своем теле. В объятиях Лейнстера стало так спокойно, что Чимин желал оставаться здесь вечность — спрятаться от реальности этого мира, от козней леди Элизабет, от непонимания семьи и всех тех, кто утверждает, что такая связь неправильная и порочная. Ничего сейчас не имело значения, кроме губ Чонгука на его собственных. — Моя милая колибри, пугливая пташка, — прошептал Лейнстер, отрываясь от губ омеги. — Вы сводите меня с ума, дитя мое. Он зарылся руками в его волосы, надавил на затылок и полностью обездвижил Чимина, прижимая к книжным полкам. Стройные ряды корешков уперлись омеге в лопатки, но он не чувствовал дискомфорта, пока руки герцога ласкали его шею, спускаясь ниже, к груди. Внутри Чимина проснулись все естественные инстинкты, что так бережно хранила природа для истинного, и омега стал смелее, отзывчивее, возбужденнее. Он опустил ладошку на грудь герцога, чтобы не дать альфе стать еще ближе, но вместо это неосознанно скользнул по тонкой батистовой, обнимая Лейнстера со спины и прощупывая его стальные мышцы, которые вмиг напряглись от прикосновений омеги. — Что же вы делаете со мной? — прорычал герцог, впиваясь в губы Чимина. Альфа не встретил препятствия, когда прислонился к ним, и тут же вступил в борьбу с юрким язычком гувернера, которому омежья сущность подсказывала, что делать. Чимин не был необразованным или глупым в вопросах полового воспитания, он многое знал от матери и о еще большем догадывался сам, поэтому его мечтой был первый поцелуй с желанным альфой. Когда терпеть собственнические прикосновения герцога стало невмоготу, а поцелуи все больше выбивали землю из-под ног, тело омеги обдало невиданным жаром. Пак отстранился от альфы и прижался щекой к его мускулистой груди. В ответ омега услышал гулкое частое сердцебиение, наподобие собственного. Так необычно чувствовать то, что он стал причиной волнения самого герцога Лейнстера. Это льстило, вызывая румянец на щеках. Чонгук взял его смущенное лицо в ладони, приподнял вверх и заглянул в глаза. — Не подумайте, что я дурно воспитан… — попытался оправдать Чимин свое поведение и тут же выпалил вердикт. — Мы зашли слишком далеко, Ваша Светлость. — Не дальше, чем позволил каждый из нас, — шепнул ему герцог. — Мы оба хотели этого, признайтесь. Даю слово джентльмена, что не принудил бы ни к чему против вашего желания. — Но… — Вы великолепны и очень искренни, и я совершенно очарован вами, — Чонгук удерживал его за подбородок и блуждал возбужденным взглядом по лицу, пытаясь миновать припухшие от поцелуя губы, к которым снова хотелось прикоснуться. — Мне нравится ваша непосредственность и чистота. И это отнюдь не дурное воспитание, это ваша сущность, которая впервые позволила себе чуть больше прежнего. Не думаю, что вам не понравилось то, что вы почувствовали со мной. Нет ничего плохого в том, что я хочу вас, а вы хотите меня. — Но леди Элизабет… — попытался воспротивиться Чимин и напомнить герцогу о том, что у него есть семья. — Ее здесь нет. Здесь только вы и я. — Не делайте того, о чем потом пожалеете, — замотал головой Чимин, рисуя в голове ужасные картины, о которых предупреждал его отец. Нотации родителя восстали в воображении в самый ненужный момент, а стыд за то, что он позволил альфе себя поцеловать, охватил гувернера с ног до головы. — Жизнь слишком коротка, чтобы запрещать себе делать то, что хочется. И я отнюдь не жалею ни о чем, что связано с вами. Разве что не встретил вас раньше, шесть лет назад, — с горечью в голосе прошептал герцог. — Мне было десять, — улыбнулся своим мыслям Чимин, поддаваясь влиянию альфы. — Я был маленьким и несмышленым. — А мне двадцать один — возраст скоропалительных решений и глупых ошибок. Но даже тогда не помешало бы разглядеть в вас прекрасного омегу, которым вы стали, — альфа накрутил на палец прядь золотистых волос и тяжело вздохнул. — Мы ничего не можем изменить, — надломленным голосом произнес гувернер. — Прошлое — нет, но будущее в наших руках, — хриплым голосом произнес альфа, давая Чимину призрачную надежду. — Мы можем выбрать между настоящей любовью и общественными предрассудками, чтобы… — Чтобы что? — оборвал его Чимин. — Вы, возможно, и вольны делать что хотите, но нам, бедным омегам, суждено выйти замуж и стать примерными супругами. — Ради чего? — утробно рассмеялся герцог, всем своим видом показывая очевидность ответа на этот вопрос. — Чтобы сгубить всю молодость, стоя у плиты и стирая белье, а потом терпеть ненавистного мужа, который будет приставать к вам по ночам только для того, чтобы удовлетворить собственные потребности и сделать вам ребенка? — Не говорите так, прошу вас! — взмолился Чимин, краснея от неловкости. — Это неприлично! — Неприлично лгать самому себе и обманывать, что такая жизнь и есть счастье. Неужели вы мечтаете об этом, моя птичка? Чимин на мгновение задумался о том, что между его родителями никогда не было ссор и скандалов, а Айрис всегда выглядела счастливой. Не похоже, чтобы ее тяготила семейная жизнь. Она всегда с улыбкой помогала отцу, пока у них работала своя мастерская, да появление на свет троих любимых сыновей говорило о том, что между супругами царила любовь. Омежка видел ее повсюду — во взглядах, жестах, элементарном желании принести вовремя чай или плед прохладным вечером. Обоюдная забота ничуть не угасла спустя четырнадцать лет их счастливой, в этом Чимин уверен, супружеской жизни. Лишь однажды он слышал, как отец с горечью упрекал маму в том, что она отказалась от своей семьи ради него, но Айрис даже не дала ему продолжить — тут же оборвала мужа, ответив, что никого дороже него и детей у нее нет. — Долг каждого омеги — встретить истинного и вести себя достойно, — произнес Чимин, помня родительские наставления. — Мне трудно спорить с вами, когда вы вооружились столь высокими моральными категориями, как долг, честь и достоинство. Поверьте, дитя мое, все в этом мире имеет цену, поэтому не стройте иллюзий на этот счет. Взамен долга вы пожертвуете свою жизнь на алтаре супружества и материнства, омежью честь отдадите тому, кто ее вряд ли оценит, а достоинство в этом обществе давно перестало быть образцовым мерилом. — С вашей стороны некрасиво говорить такие чудовищные вещи! — ужаснулся гувернер. — Вы слишком юны и наивны, — лицо герцога вдруг стало серьезным, а в глазах появилась суровость. — Я капиталист, Чимин. В моей собственности торговые суда, компании и акции, заводы и фабрики по всей стране. Я знаю цену многим вещам в этом мире. — Есть же то, чему нет цены? — возмутился омега. — Не может быть, что все можно купить и продать. Любовь, верность… — Истинность. Да и то только потому, что она не зависит от нас, — покачал он головой. — Она не опошлена человеческими желаниями и зависит только от природных инстинктов, вот ее сложно купить. Мир людей удивительно лицемерен — они и здесь нашли способ делать так, словно ничего не происходит. Просто закрывают на это глаза, живут с другими, более выгодными или удобными, наплевав на законы природы. Именно поэтому, встретив вас, я не хочу, чтобы вы стали предметом для чьего-то торга. Я же нравлюсь вам, не правда ли? В его глазах проскользнули огни пламени, и точно такие же золотили волосы Чимина. Лгать омега не хотел, да и не было смысла — только что он выдал себя с потрохами. — Нравитесь, — послушно признался омега, как на исповеди. — Но… Их взгляды встретились, и Чонгук увидел намного больше, чем ожидал. Глаза Чимина были полны восхищения альфой, смешанного с сожалением о той ситуации, что их настигла. Пак не соврал, когда говорил, что омежий долг превыше всего, только совершенно не понимал, как это соотнести с герцогом. Более опытный и проницательный Чонгук заметил, как изменялся омега рядом с ним, а закравшиеся ранее сомнения, он уверен, подтвердятся в ближайшее время. — Не смею вас переубеждать, потому что эти чувства взаимны, — наклонился герцог ниже, шепча омеге на ухо. — Идите немедленно к себе, иначе вы рискуете проснуться утром в моей постели. — Спокойной ночи, Чонгук, — покраснев, насилу произнес Чимин. Он поправил прическу, пригладил платье и оборки лифа, которые торчали в разные стороны. Золотистые пряди выбивались из прически, и благо, что уже наступила ночь и все слуги спят, потому что такого позора Пак бы не перенес, появись тут Менсон или Джен. О том, что в библиотеку могла войти Элизабет, гувернер боялся и подумать. — Спокойной ночи, моя колибри, — на его лице появилась довольная улыбка, и герцог проводил Чимина взглядом. Чимин бежал по коридору еще более напуганный и растрепанный, чем пару минут назад. Темнота нагоняла страх, стены давили, заставляя ускориться, а осознание произошедшего вызвало мурашки по коже и капельку пота, бежавшую по спине. Смятение внутри не позволяло выстроить мысли в голове, а ступеньки под ногами мелькали так быстро, что Чимин побоялся поскользнуться и упасть. Он остановился на лестнице, дабы перевести дух, и уперся руками в перила. Осознавая ужас случившегося, он слушал в тишине спящего поместья гулкий стук собственного сердца, чтобы хоть как-то прийти в себя. Слова герцога еще звучали в ушах, постоянно отвлекая Чимина от самобичевания и мучительного стыда, подавшего изнутри. Прохлада мрамора дарила разгоряченному телу наслаждение, но вдруг гувернер почувствовал на себе посторонний взгляд. Омега боязливо посмотрел вниз и увидел Ри. Он, сонный, стоял в ночной рубашке, с распущенными волосами и светил фонарем в руках, заинтересованно взирая на Чимина.⚜️⚜️⚜️
В комнате горел приятный свет, а на столике стояли пустые чашки. Одна так и осталась нетронутой — приятный чай из Индии альфе заменил стакан легкого домашнего вина, но алкоголь ничуть не хмелил — герцог пьянел от близости любимой омеги. — Садись сюда, — Чонгук похлопал по колену и игриво подмигнул. — Слушаюсь, Ваша Светлость. — Так уже лучше, — Чон жадно притянул к себе тонкую талию и зарылся носом в золотистые волосы. — Не проходит и минуты, чтобы я не думал о тебе. И не называй меня «Ваша Светлость» — все грехи этого мира ложатся на плечи, когда я слышу такое обращение. — Лгунишка, — переливистый голос, будто ручеек, озарил всю комнату зала, заставляя Чонгука улыбнуться снова. — Мне нравится называть тебя именно так. И признайся, что тебе тоже. — Достаточно просто Чонгук, — улыбнулся альфа, не отводя глаз от пухлых губ, которые до невозможности манили целовать. — Я поблагодарил вас, господин Лейнстер, чего еще вы хотите? — уперлась омега, не позволяя себе фривольности. — Чего я хочу? Чтобы ты стала моей, понимаешь? Целиком и полностью, навсегда. Я дам тебе все, только… — Я и так твоя, — омега подалась вперед, наклонилась к герцогу, чтобы оставить жаркий поцелуй на губах, но вместо этого Чонгук почувствовал ледяной холод. — Пойми же, наконец, я — вольная птица. Я больше ни за что не вернусь в те путы, из которых мне единожды удалось выбраться. Не позволю, чтобы мной помыкали и продавали, понимаешь? А ты — капиталист до мозга костей. Ты играешь мной, как кот с добычей, но я больше никогда не позволю себе быть пойманной. Лучше смерть, чем жизнь в золотой клетке. — Стой! — Чонгук притягивает омегу ближе, но чувствует в своих руках только пустоту. — Погоди! Не уходи от меня! Герцог Лейнстер вскрикнул и тут же проснулся. Не было никого и ничего — ни чая, ни вина, ни омеги рядом. Только встревоженный Менсон тряс его за плечи, причитая на ходу: — Ваша Светлость! Ваша Светлость, проснитесь!