Отголоски

Эймонд в ужасе пытается отстегнуться от седла, но дрожащие пальцы не подчиняются ему. Деймон приближается стремительно, идёт по спине извивающейся Вхагар, рычащей и воющей от боли и ярости. Он опирается на свой меч, вгоняя тот между чешуйками, когда Караксес впивается вновь в истерзанную шею драконицы. Эймонд успевает высвободиться лишь на половину, когда Деймон оказывается рядом, склоняется над ним черной тенью — кровь от крови Бейлона Храброго, столь же безумный и невероятный. Эймонд тянется к рукояти своего меча, но не успевает его достать — Деймон вонзает в пустую глазницу Темную Сестру. За мгновение до смерти Эймонд кричит, но его вой утопает в реве умирающий Вхагар. Все затихает, оставляя лишь тихий лязг мечей. Эймонд трет веки, не чувствуя тяжести сапфира в пустой глазнице и привычной ноющей боли. Лезвие рассекает воздух у его лица, обдавая холодом, и он распахивает глаз. — Мне кажется, будто Вы сражаетесь со мной не в полную силу, королева. Эймонд видит в двух шагах от себя высокого мужчину с серебряными волосами, сжимающего в окоровавленной ладони меч. Вторая его рука висит недвижимо. На красивом бледном лице алеет свежий шрам. — Напротив, принц, — отзывается женщина, стоящая по левую сторону от Эймонда и прикрывающая его мечом. Он видит ее спину, длинные светлые волосы, заплетенные в мелкие косы, украшенные кольцами. — Признаюсь, ты был моим любимчиком среди потомков, поэтому я не собираюсь тебя жалеть. Они вновь скрещивают клинки, сливаясь в смертоносном танце. Окровавленная Темная Сестра проскальзывает под серябристым лезвием тяжёлого меча, но его хозяин успевает увернуться от удара и вновь занести клинок. Во взгляде мужчины — ярость, насмешка и воодушевление, у женщины — сталь и гнев. Когда на ее губах проскальзывает лёгкая игривая улыбка, они оба убирают мечи. Раны исчезают мгновенно, не оставив даже следов на одежде. — Хорошо, я не трону его, если Вам угодно, чтоб принц Эймонд не понес наказание за свои поступки. — Мужчина улыбается, склонив голову. Эймонд ловит его насмешливый взгляд. — Драконы не несут наказание за то, что завоёвывают земли и убивают врагов. Эймонд должен просить прощение за то, что оказался сильнее Стронгов? — Лишь одного бастарда, в котором тоже текла драконья кровь. — Детская шалость, которая закончилась печально, — отмахивается женщина. — Что происходит? — бормочет Эймонд, привлекая к себе внимание. Он не чувствует боли, но едва может совладать с собственным телом. Ладонь тянется к рукояти, но ей не хватает сил выхватить меч. — Принц Эймонд, — мужчина шутливо кланяется ему. В его взгляде вновь разгораются озорные искры, но что-то тёмное таится в глубине фиалковых глаз. Мужчина направляет острие своего клинка в сторону Эймонда. — Боялся, что вы уже погрязли в своих лучших воспоминаниях. Но, кажется, таковых не было. «Валирийская внешность у обоих, — рассуждает Эймонд. — Разум говорит, что бастарды, но по их разговору можно сказать, что я погиб и вижу мертвецов» — Я мертв? — уточняет он. Отчего-то эта мысль не причиняет ему боли. Женщина, молча, кивает ему. — Определенно. И тело лежит где-то на дне Божьего Ока. — Мужчина ухмыляется, добавляя: — Можешь передать привет моему дяде Эйгону. Эймонд поднимается на ноги и склоняет голову перед женщиной. Та одаривает его коротким одобряющим взглядом. — Мое почтение, Ваше Величество, и… — произносит он. «Боги решили посмеяться надо мной? — злится он. — Пытаются показать, что я был не достоин Вхагар, сведя меня с Висеньей? В пекло!» — Бейлон Таргариен, — подсказывает ему мужчина. Он смеётся. — Но можешь звать меня «дедушка». «И оба — всадники Вхагар», — Эймонд чувствует укол ревности. Та растекается по венам, медленно и болезненно. Под Висеньей Вхагар завоевала эти земли, под Бейлоном — сжигала врагов короны, под Эймондом — погрузилась в пучину Божьего Ока. Нет, нет, нет, Эймонд готов выть от обиды и ярости, но сохраняет лицо. Он — не жалкий мальчишка, Некоронованный король, его тело не должно лежать там же! Ему просто не хватило времени, его убили слишком рано, он не успел достичь того, на что был бы способен, для чего был рождён. Он клянёт стронговского бастарда, — о, если бы этот ублюдок не выколол ему глаз, Эймонд научился управляться с мечом гораздо лучше Деймона. Караксес лежал бы на дне Божьего Ока! «Тогда отчего ты такой особенный? — с издевкой шепчет внутренний голос. — Разве, имей больше времени принц Эйгон, он не смог бы убить Мейгора? История не помнит проигравших и не имеет слагательного наклонения». Эймонд, молча, давится свой злостью. «А, может, и бастард бы смог убить тебя, стань он чуть старше», — продолжает голос. Нет, нет, нет, ублюдок Рейниры все равно бы умер. С мечом, на драконе — Эймонд сильнее. Это не то, что могут изменить годы. И все же… кривой шрам лежит на его лице позорным клеймом, символом поражения. — Если моей королеве угодно оставить принца Эймонда себе, я покину вас. Меня ждёт моя драконица. — О, мальчик, — насмешливо тянет Висенья. — Мы можем вечно спорить, чьей была Вхагар. И Эймонд тоже может предъявить свои права. — Я желал бы посмотреть на это, — ухмылка Бейлона становится злой и страшащей. Но Эймонд выдерживает его взгляд, не изменившись в лице. — Мы можем скрестить мечи с юным принцем. — Почту за честь, — отзывается Эймонд. Висенья хмурится: «надменные мальчишки». Она заводит в ножны Темную Сестру, проведя перед этим окровавленным лезвием по подолу платья. — Ты в самом деле собираешься уйти, не узнав, кто же займёт Железный Трон? Мне, например, чудовищно любопытно. — Раскусили, моя королева. — Взгляд Бейлона теплеет вновь. — Хотя моя ставка, к сожалению, не оправдалась. Вы, к слову, тоже могли бы определиться с фаворитом. — Я не делаю ставки, хотя и у меня есть фавориты. В этой битве мы оба лишились своих любимчиков. — Висенья кивает Эймонду. — Мертвецы занимаются этим? Ставят на то, кто умрёт первым? — тот кривится раздражённо. Висенья отмахивается: «в основном это забава принца и его юного друга. Но многих волнует судьба короны». Бейлон ногой рисует на земле какой-то узор. Когда голос Висеньи затихает, заговаривает он: — Отчего же нам ставить на то, кто умрёт первым, если это известно. «Ублюдок Рейниры, проклятый бастард», — договаривает за него Эймонд, и оскорбления звучат неубедительно. После битвы Арракса и Вхагар он долго учился ненавидеть Люцериса вновь, но, даже глядя на свое отражение, рассматривая уродливый шрам, Эймонд не мог почувствовать прежней злости. Ее заглушала тоска. В Штормовом Пределе сгинула его ненависть, и без нее он оказался пустым. — Я бы хотел пройтись, чтоб собраться с мыслями, — прощается он. «Если Висенья и Бейлон после смерти остались рядом с живыми, то и Люцерис должен быть где-то здесь», — крутятся в голове навязчивые мысли. Эймонд жаждет увидеть его, заглянуть в глаза, заметить самодовольную ухмылку, и воскресить в себе ту первородную ненависть, что после Штормового Предела обратилась в больную страсть. Сколько раз звал Люцериса во сне, вновь и вновь видя один и тот же кошмар — маленький дракон, исчезающий в пасти Вхагар? Эймонд рассматривает мельтешащие фигуры: слуги, стража, придворные — все смешались в единый клубок разных, но вместе с тем настолько одинаковых тел. Лишь в тёмном безлюдном тупике Эймонд замечает силуэт, принадлежащий богатому юноше. Едва ли можно сказать больше, не приблизившись — десятки глубоких рваных ран бороздят тело, кровь стекает по светлой коже, окрашивая ее в алый. Одежды, пошитые по фигуре, изрезаны или разорваны. Вьющиеся волосы влажные от крови — в тени коридора тяжело разобрать их оттенок. Сознание рисует знакомое лицо, и Эймонд шепчет невольно: «Люцерис?» Пальцы дрожат, и он сжимает руки в кулаки. Незнакомец оборачивается — кто-то другой. Его волосы оказываются по-таргариенски серебристыми, но их цвет едва ли можно разобрать из-за крови, окасившей их красным. Он выше Люцериса, шире в плечах — Эймонд замечает это, поровнявшись с ним. Его рука тянется к лицу Эймонда, тот не отходит, позволяя провести по скуле, дотронуться до губ. Мертвецы не чувствуют вкусы, но ему кажется, что во рту застывает солоноватый привкус чужой крови. — Эймонд, Эймонд, Эймонд, — тянет юноша. В его взгляде плещется безумие, рожденное из боли и отчаяния. — Что же ты наделал? «Не знаю, кто это», — думает Эймонд. На мгновение в его голове мелькает мысль о том, что Люцерис после ужаса, пережитого им в момент смерти, тоже мог лишиться рассудка. Эймонд отмахивается от нее — они будут оба в сознании, когда столкнуться вновь. Иначе это все не имело бы смысла. — Столько крови на твоих руках… — юноша хмурится. — Я бы пролил еще больше ради Железного Трона, — безразлично отвечает Эймонд. — Неееет, совсем нет. Когда я увидел тебя тогда, с улыбкой рассказывающего Эйгону о том, как погиб Люцерис, ты был Мейгором. Но наедине с собой ты жалел о произошедшем. — Юноша обхватывает руками лицо Эймонда, и тот невольно тянется к мечу. — А, когда ты, напившись, просил прощения, я представлял, что эти слова говорят мне. Тааак приятно, знаешь ли. Передо мной, например, никто не извинился. — Не помню такого, — лжёт Эймонд, кладя руку на чужое запястье, чтоб высвободиться. Но юноша лишь хватает его сильнее. Их лица оказываются близко, и Эймонду кажется, что он чувствует металлический запах крови. — Отвести тебя к Люцерису, чтоб ты попросил прощения?