Отголоски

«У Эймонда появился приятель», — Люк в ярости. «У Эймонда появился приятель», — такого не должно было произойти. «У Эймонда появился приятель», — Эймонд не мог обрести любовь в посмертии. Убийца не заслуживает дружбы и сострадания. Жгучая обида обращается в болезненную ревность. Люк ненавидит то, что Эймонд не страдает даже после смерти. — Я хочу, чтоб он мучился, — вместо приветствия кричит Эйгону Люк. Тот поднимает на него взгляд, оторвавшись от наблюдения за приливными волнами. Люк подсаживается рядом. — Эймонд должен страдать. — Его голос звучит непривычно зло и серьезно. Люк на мгновение страшится самого себя. Разве в нем может быть столько ненависти? Он переводит взгляд на Эйгона, невольно засматривается, словно в первый раз, на его красивое бледное лицо. Разглядывает ровную кожу, еще не изброзденную первыми глубокими морщинами. Проскальзывает мысль: «он же погиб, рухнув в воду с большой высоты». Повинуясь порыву, Люк ведёт ладонью по щеке Эйгона. — Хочешь увидеть мои раны? — предугадывая его просьбу, спрашивает тот. — Их было столь же много, что у тебя. — Все мои раны исчезли, — внезапно для себя осознает Люк. Эйгон улыбается ему. — Я не могу понять, почему это происходит? Я же помню свою смерть, я не застрял в счастливых воспоминаниях! Или было еще что-то? — Потому что суть в ином, ты и не должен бесконечно блуждать в мире живых, изводя себя. Мы неупокоенные души и должны получить здесь то, чего больше всего желали при жизни, чтоб уйти. — Я был уверен, что… — бормочет Люк. — Да, я помню, с каким серьёзным лицом ты рассказывал об этом. — Эйгон ухмыляется, передразнивая: — «Многие теряют себя после смерти, это плохо». Но задумайся, на самом деле, разве это то, что должно ждать нас в посмертии? Вечные скитания и жалость к себе? Мертвецы и должны уходить, солнце. «Тогда чего еще ждут неупокоенные души? Их держит какое-то незавершенное дело или те, без кого они не могут уйти? Бейлону нужна Алисса, Джейс ждёт справедливости для матери и поражения «зелёных», дедушка желает мира для своей семьи и счастье для Рейниры, Джейхейрис, наверное, скучает по детству, которого у него не было. Он так хотел столкнуться со своим братом, — Люк чувствует лёгкий укол вины. — А скрываю, что общаюсь с еще одним». — Думаешь, что кого держит здесь? — Да, наверное, — признается Люк. — Я слишком часто думаю о других. Это вообще нормально? Эйгон отвечает на его грустную ухмылку: «более чем». Люк вновь засматривается на него. «Раньше я боялся потерять себя, держался за каждое воспоминание. Но, если Эйгон прав, и все это не имеет смысла, то что мне делать? Что я должен сделать, чтоб обрести покой? И хочу ли я этого, если только после смерти начал чувствовать себя живым?» — Люк ужасается на миг своим мыслям. В посмертии не было страхов и ответственности, рядом не оказалось тех, кто мог бы навредить ему, пускай некоторые и пугали сильнее живых. Мертвецы ценили его, он не был для них недостаточно хорош. «Меня учил драться на мечах Весенний Принц! — внезапно осознает Люк, возгордившись. — За меня вступался Джейхейрис! Я даже смог осадить Мейгора… один раз». — Жизнь после смерти понравилась больше? — ухмыляется Эйгон. — Забудь ненадолго обо всех, кого здесь встретил, и вспомни, чего ты хотел больше всего сразу после смерти. Уж точно не залечивать чужие раны. — О чем это ты? — цепляется за последнюю фразу Люк. Рыться в собственных целях и переживаниях становится все страшнее и страшнее. Чего он больше хотел после смерти? Наверное, как и все, оказаться живым. — Жалкие мертвецы цепляются за тебя, надеясь, что ты сможешь залатать те дыры, которые они сами создали. — Эйгон кривится: — Кому-то просто не слишком повезло: старшие братья не брали никуда с собой, никаких совместных тренировок, разговоров о девчонках, никакого порицаемого веселья — слишком рано, слишком маленький. Но, ничего, несколько лет можно подождать. Несколько лет… — Эйгон неожиданно повышает голос, и Люк невольно вздрагивает. — В пекло! Их обоих убили! Незаживающая рана, пронесенная через всю жизнь. «Слишком рано! Но мне же тоже хотелось!» А потом появляешься ты. Как же удобно. «В пекло! — мысленно отмахивается Люк. — Я сам вцепился в Джейхейриса после того, как остался без защиты Джейса». Он на мгновение задумывается о реакции матери, когда та узнает, с кем в посмертии начал общаться ее сын. «Мама была права, во мне есть что-то, раз уж даже Джейхейрис выбрал меня, когда у него было множество мертвецов», — думает Люк. Но вслух произносит другое: — Но остальным я бы не смог помочь разобраться с открытыми ранами. Ладно, Бейлон. Может, он всегда хотел общаться с животными, которых скармливал Вхагар. Странная жалость, допустим. Тут появляюсь я, удобно, — он натянуто улыбается. — Но Мейгор! Что вообще нужно Мейгору, кроме Трона и казней? Эйгон одаривает его долгим тяжёлым взглядом, от которого Люк чувствует лёгкую дрожь в теле. Ему кажется, он что может предвидеть любое из желаний Мейгора, которые тот пытается реализовать в нем: гибель бастарда, казнь очередного ребенка, претендовавшего на престол, издевательства над кем-то слабым и недостойным. Но Эйгон озвучивает другое: — Ребёнок. Его собственный наследник. — И что же? — Люк растерянно трясёт головой, словно пытаясь отмахнуться от слов Эйгона. — Я так подхожу? — Еще бы, — Эйгон кривит губы в ухмылке. — Ты идеален для него. Маленький сынишка, о котором Мейгор мечтал всю жизнь. Ты, наверное, напоминаешь Визериса, тот тоже не желал сражаться за трон, не спешил брать ответственность. Он, как и ты, видел слишком много смертей, но так и не смог повзрослеть, до конца оставаясь тем восторженным мальчиком, которому его дед показывал карты своих владений. Мейгор, наверное, назвал его бы своим наследником, если бы не побег Джейхейриса. Люк уводит взгляд. Ему не нравится мысль, что Мейгор выбрал его. Ему, вообще, не нравится Мейгор. — Ты бредишь, — отмахивается он. Между ним и Визерисом ничего общего, кроме чудовищной смерти от руки своего же родственника. — Я уж точно не нравлюсь Мейгору. — Разве? — Эйгон ухмыляется вновь, и Люк чувствует лёгкую неловкость. — Я никогда прежде не видел, чтоб он отходил надолго от Железного Трона. Внезапно Эйгон отворачивается, оставляя Люка с невысканным недовольством, застывшем на губах. — Мы говорили об Эймонде, радость моя, — заговаривает Эйгон, становясь слишком серьёзным. Люк замечает, как в его взгляде лёгкая добрая насмешка превращается в ледяную ненависть. — И он пришел. Люк спешно оборачивается, нервно ища Эймонда — его долговязый силуэт мелькает в десятке метров от них. Сильный ветер, бушующий на побережье, не развивает его длинные волосы. «Мы мертвы», — с болью думает Люк. «Это его вина, его вина», — вторит сознание, отчего-то говоря голосом Эйгона. — Лорд Стронг, — первым нарушает молчание Эймонд, остановившись в нескольких шагах от Люка. — И? Очередной бастард Таргариенов? Эйгон проводит ладонью по лицу Люка, обводя кончиками длинных пальцев линию скулы. На его лице мелькает нежная улыбка. Люк засматривается невольно: «не удивительно, что девушки при дворе часто заглядывались на него». Он не замечает, как темнеет взгляд Эймонда. — Лорд Хайтауэр, — отзывается Эйгон, отрываясь от Люка. — Забавно, что ты пытаешься оскорбить Люцериса его происхождением, хотя драконьей крови в тебе столько же. Жалкое зрелище. Эйгон склоняется над Люком вновь, убирает за ухо вьющуюся прядку. Невесомо и едва заметно, но Эймонд ловит этот жест. — Хочешь я изобью его? — произносит Эйгон настолько тихо, что даже Люк с трудом понимает смысл сказанного. — Он учился у Коля, — предупреждает тут же. — У дорнийца, — Эйгон брезгливо морщится. — Таргариены не дружат с дорнийцами, а убивают их. Ты желал увидеть страдания Эймонда, и ничто не причинит ему большей боли, чем унизительное поражение. Он же всю жизнь пытался всем доказать, что достоин. Люк соглашается нехотя: «будь осторожнее, он хорош в обращении с оружием». «Но я лучше», — кивает Эйгон. Люк растерянно переводит взгляд на Эймонда, замечая на его лице странную смесь злости, давней ненависти и какой-то нездоровой ревности. «Лучше бы это было так. Эймонд не должен победить». — Эйгон Таргариен, — обращаясь уже к Эймонду, заговаривает Эйгон. Ртуть кружит за его спиной. Люк чувствует волны воздуха, разгоняемого ее крыльями. Мелькает мысль, что мертвецы способны ощущать прикосновения друг друга. «Но только когда желают этого», — вспоминая короткий поединок Деймона и Бейлона заключает он. Конечно, Эймонд понимает, что перед ним не Эйгон Завоеватель, завидев золотисто-белую чешую вместо черной, но сперва, только услышав имя, он на мгновение теряется — Люка забавляет это. — Некоронованный король? — Эймонд смотрит зло и надменно. Так же, как смотрел на Люка, произнося оскорбительные тост на последнем ужине Визериса. — Я читал про то унизительное поражение. — Полагаю, что унизительное поражение то, в котором проигрывают не дракону в два раза больше, а на драконе в два раза больше. Эймонда задели эти слова. Люк видел, как потяжелел его взгляд. Сколько раз Эймонд прокручивал в голове свой бой с Деймоном? Как часто проклянал себя за поражение? Люку стало отчего-то необычайно приятно. «Ты заслужил это», — произнес он мысленно. — И все же Деймон мертв, Рейнира лишилась своего лучшего воина. — Ты разменял Вхагар на Караксеса, это равносильно тому, чтоб лишиться Вермитора за Вермакса, — заговаривает Люк. В нем кипит обида за Рейниру и Деймона. Эймонд не в праве произносить их имена. — Решил подать голос, лорд Стронг? Я боялся, что ты постоянно будешь прятаться за сыновьями Эйниса. — Эймонд делает шаг навстречу, и Люк рефлекторно вскидывает подбородок, пытаясь не показывать страх. Меч заносит Эйгон, указывает острием в сторону Эймонда, глядя на него с неприязнью и злостью. — Ты не будешь говорить с ним, Убийца Родственников. Эймонд кладёт руку на рукоять своего меча, но не спешит доставать его из ножен. Его взгляд прикован к Люку, обжигающе-горячий от давней ненависти. — Ты не будешь указывать мне, — дублируя тон и слова Эйгона, произносит раздражённо Эймонд. — Лорд Стронг задолжал мне глаз. Эйгон игнорирует его слова. Не убирая меч, он обращается к Люку. Голос его остается холодным и злым. — Драконы вымирают. Когда-то Ртуть считалась слабой, а теперь Морской Дым, который мельче нее, кажется крупным драконом. Раньше всем внушал страх Мейгор, рассекавший небеса на Балерионе и способный одалеть в схватке нескольких противников за раз, а теперь мне пытается угрожать одноглазый мальчишка, неспособный даже подчинить свою драконицу. «Эймонд заслуживает», — думает Люк. «Это слишком грубо. Я бы не смог сказать такое», — проносится в голове следом. Люк невольно смотрит в сторону Эймонда, ловит быстро меняющиеся эмоции на его лице: гнев, обиду и какое-то странное… отчаяние? — Что ж если почти-король Эйгон заскучал по сражениям, то я окажу ему честь, — вынимая меч заговаривает Эймонд. Он глядит на Люка тем же злым и надменным взглядом, что смотрел во время последнего ужина Визериса. — Но, к сожалению, маленькие драконьчики имеют привычку по кускам падать в воду. Он говорит не об Эйгоне, — Люк понимает это сразу, — раненная Балерионом Ртуть рухнула в воду вместе с всадником, давая волнам Божьего Ока поглотить оба тела. Но плоть Арракса оросила кровью зубы Вхагар. Плоть Арракса…и Люцериса. Люк подаётся вперед, желая вцепиться руками, зубами в глотку Эймонда, разорвать кожу, заставить почувствовать хотя бы частичку той боли, что ему причинили. Но Эйгон хватает его за предплечье и смотрит зло, угрожающе. «Нет, солнце», — сквозь зубы шепчет он. И ласковое прозвище звучит как угроза. Люк остается на месте. — Даже самые огромные драконы могут оказаться на дне Божьего Ока, — с ухмылкой обращается к Эймонду Эйгон. — Но, уверяю, ни один, даже самый маленький дракон, не будет бояться высоких башен. Они скрещивают клинки. Движения Эймонда быстрые и отточенные, он не уводит от противника взгляд, ловя каждый жест. Он сосредоточен, не показывает эмоций, лишь в единственном глазу на мгновение мелькает злость, смешавшаяся со странным желанием что-то доказать. «Он всегда был таким, пытался показать всем, что лучше их», — подмечает Люк. «Но не лучше Эйгона», — отвечает внутренний голос. И Люк невольно соглашается с ним. Меж Эймондом и Эйгоном нет серьёзной разницы в возрасте, но их навыки фехтования отличаются. «Кристон Коль — один из лучших мечников, — думает Люк. — Но был бы он лучшим во времена Эйгона Завоевателя? Да и Эймонд еще не достиг уровня Коля. А у Эйгона было несколько десятков лет на то, чтоб стать лучше. Я сам научился хорошо держать меч лишь после смерти». Эйгон легко уворачивается от ударов, орудует клинком быстро и уверенно, его движения изящнее и резче, чем у Эймонда. Ему не требуется сильно замахиваться мечом, чтоб нанести удар. Лезвия со звоном бьются друг о друга. В взгляде Эйгона — ледная ненависть, болезненная жажда мести, обжигающая даже Люка. «Он столько лет ждал возможности отомстить, но Мейгору невозможно причинить боль ни мечом, ни драконьим огнем», — мелькает в голове. Эйгон движется с грацией ядовитой змеи, жаждущей вцепиться в глотку своей жертве, чтоб утолить, наконец, свой мучительный голод. Люк боится его. Он слышал, что в трупах много яда. А Эйгон мертв уже давно. «В пекло! Он мой друг!» — отмахивается Люк. Но липкий страх все равно сковывает тело. Люк вспоминает о Мейгоре. У того нет слабостей, на которые мог надавить бы Эйгон — остались лишь жажда утерянного трона и ненависть к Джейхейрису. «Но, если Эйгон прав, и я мог стать еще одной брешью в броне Мейгора, — задумывается Люк. — Я мог бы помочь Эйгону отомстить. А он поможет мне». Даже самые прекрасные вещи разрушает время, обращая их в нечто уродливое — Люк не вспоминает об этом, наслаждаясь унизительным поражением Эймонда.

***

Хью хватается за горло, безуспешно пытаясь остановить хлещущую из раны кровь. Он опускает взгляд, наблюдая за тем, как из дыры в животе выпадают внутренности. Боли нет, лишь липкий страх. В голове проносится «дракон спалит этого ублюдка», но Вермитор молчит, и столп золотого пламени не рассекает небо. Хью теряет сознание. Он приходит в себя спустя мгновение, лежа на земле. Пальцы продолжают сжимать горло, из которого теперь не сочится кровь. Хью осматривает себя в спешке, бьет ладонью по груди — нет ран. «Долбанное колдовство?» — злится он. Над головой раздаётся низкий угрожающих рев Вермитора. Подняв взгляд Хью может разобрать драконью пасть, распахнувшуюся над его фигурой. Острые клыки залиты чьей-то свежей кровью. — Вермитор! Сукин ты сын! — ухмыляется Хью. — Спас меня! — И не подумал, — отзывается кто-то. — Ему была безразлична твоя смерть. Сквозь белую пелену, застывшую перед глазами, едва различим его силуэт — некто стоит в нескольких метрах от Хью под огромный крылом Вермитора, отливающим медью в свете закатного солнца. Зрение возвращается быстро, позволяя лучше разглядеть очертания чужой фигуры: высокий юноша с длинными серебристым волосами. «Ублюдок Дейрон?» — на мгновение прикыдывает Хью. Но Вермитор расставляет свои передние лапы-крылья по обе стороны от юноши и склоняет голову ниже, словно прикрывая его собой. — Убирайся прочь, я не желаю видеть тебя в столице. — Голос спокойный, но громкий. От безразличия, сквозящего в нем, слова звучат лишь грубее. — И ты еще кто такой? — рычит Хью. — Очередной претендент на Железный Трон? Теперь каждая сучка хочет стать королём. Юноша поднимает руку, и Вермитор в такт опускает голову ниже, позволяя бледной ладони скользить по бронзовой чешуе. Слов на валирийском Хью разобрать не может, понимает лишь тон — ласковый и нежный. Когда юноша обращается уже к нему, то его голос меняется, становясь презрительным и злым. — Я не претендую, я король. Хью раскатисто смеётся. О, он часто слышал это заявление. В периоды смуты появляется слишком много королей. Но эти земли знают наверняка, чего жаждет Железный Трон — силу, жестокость и дракона побольше. А после смерти Вхагар самый большой из них — Вермитор. — Вермитор, — приказывает Хью. Юноша лишь, усмехаясь, заглядывается на дракона снизу вверх с нескрываемым обожанием. «Проклятье, — думает Хью. — У дракона не может быть одновременно несколько всадников». — Жалкое зрелище. — Завались, отброс. Откуда ты вообще выполз? — злится Хью. Он подходит ближе, смотрит сверху вниз. Вермитор скалится на него, грозясь спались в своем пламени. Но юноша останавливает его тихой командой на валирийском. — Использовать Вермитора для того, чтоб устраивать бесчинства и пытаться узурпировать власть мог только настолько ничтожный человек. Я желаю, чтоб ты убрался с этих земель и не раздражал меня своим видом. — Следи за словами, тва… — Хью не успевает договорить, чужой меч рассекает его горло, едва не сбивая голову с плеч. — Замолчи уже. Хью не ощущает боли, рана затягивается мгновенно. «Снова поганое колдовство?» — злится он. — Да кто ты нахер такой? — кричит, поднимаясь на ноги вновь. — Я брезгую называть свое имя такому ничтожеству. «Вермитор, крылатая ты шлюха, не успел я подохнуть, как ты себе другого нашел», — злится Хью, глядя на скалящегося дракона. — Да кем ты нахер себя возомнил, ублю… — слова вновь застывают в глотке. Золотистое пламя Вермитора поглощает Хью. Тот падает на землю, прикрываясь рефлекторно руками. Но, когда затухает огонь, на теле не удаётся найти ни единого ожога. — Королем. — Тварь, — рычит Хью. Юноша брезгливо морщится. В его взгляде мелькает презрение, смешавшееся с самолюбованием.