«Не ждите чуда, чудите сами.»
— из игры «The Light»
Я как прилежный ученик, постарался проснуться к нужному времени, но будильник над подушкой был не слышен. Он лишь упал с полки мне прямо на лицо, от чего я был в шоке ещё минут пять и не мог встать с кровати. Моя одинокая квартира, наполненная папиными макетами прелестных домов, в которых не менее прелестный сын должен искать вдохновения, была бела как гипс. Я им не являлся и не был как гипс. Я не бел, не чист. Эти маленькие белые стены, лестницы, окна не наводили на меня мысли, голова была пуста, когда я глядел на них. В помещениях постоянно вис смог, прилетающий с улицы, или просыпался белый туман, спустившийся с полок с дряными макетами и папиной одержимостью наивной мысли «хороший сын идёт по стопам отца». Менять место обучения было уже поздно, как и будущую профессию. Я слишком поздно понял, что отец просто искал того, кому смог бы передать дело, а не хотел иметь под крылом сына, мальчика, которому нужно внимание, которого нужно воспитать, который имеет свои мысли. Теперь я — хороший сын. У меня чистая голова, и мной можно манипулировать. Может, я слишком яркие серые оттенки вношу в чёрно-белый мир, и отец вовсе не хотел сделать меня таким, но он сделал, а я не находил ему оправдания. Устало двигаясь, я вышел из дома, пошёл мимо белых стен, окружающих меня строений, чёрных машин, пятном пролетающих по дороге, и пытался о чём-то думать. Кругом лишь возвышались этажи и люди. Белые или чёрные — не важно, всё равно серый смог окутает мою голову, и я увижу только асфальт под своими ногами и очертания препятствий. Моя глухота не позволяла мне слышать оскорбления или нападки. Я шёл будто глухонемой по улице, равнодушно наблюдая за чертами, и через пару-тройку переходов уже наблюдал за возвышающимся зданием. Громадная площадь вокруг, уложенная брусчаткой, была окружена высокими домами, терявшиеся где-то в белизне над головой. Мои волосы трепал неугомонный ветер, никогда не забывавшийся здесь. Он не мог ко мне подобраться, я носил много мешковатой одежды и был защищён от холода. На первый предмет я всё же опоздал, экономика не обещала давать мне сдачи прямо сейчас. Она знала, что будут те, кто подойдёт ко второму, а то вообще не придут, поэтому просто закрыла глаза. Декан окликнула меня, когда все уже выходили из аудитории, а я фотографировал доску. Моё имя знали все, но я не был популярным. Я так думал. — Берг. — да, моя семья имела некоторые начала в Германии. Я иногда не желаю слышать ничего, кроме своего имени. Хоть оно не напоминает мне о том, что каждый ублюдок был архитектором. — Твой отец просил передать тебе, что ты обязан посещать Альберта Хартмана. — я кивнул, сдерживая злостный порыв швырнуть телефон. Альберт — старый мужичок, низковатый, с самыми чёрными волосами во вселенной. Он — наш старый знакомый. Ещё мой дедушка знал его и создавал в голове внука (меня) прочный образ друга-психолога, тоже некогда живущего Германии. Отец устроил того в эту приличную школу. Многие отзываются о нём хорошо, но я его узнал давно: его интересуют лишь деньги. И он пойдёт за ними даже на Северный полюс, не говоря уже о том, что нужно просто следить за состоянием головы какого-то паршивого мальчишки и докладывать «годен», «не годен» его отцу. «Никому нельзя верить » сказал я себе давно. Держусь за это до сих пор. Когда я вернулся домой, первым делом моя голова коснулась подушки, забирая меня в блаженное неведение, то есть сон. Никаких мыслей и картинок. Сны мне давно не снятся, разрешая голове оставаться постоянно чистой. Была бы моя воля, спал бы круглыми сутками и не о чём в своей жизни не волновался. Её бы не было. Сон — это как маленькая смерть. Ты ничего не осознаешь, выпадаешь разумом из реальности, но внешний мир может контактировать с твоим телом. Похоже, я спал всю жизнь.***
Голова была ватной, лицо онемевшим. Казалось, я только-только провалился в темноту окончательно, как вдруг под потолком раздалось назойливое стучание. Частое и сильное, гулким эхом проходящее от тёмной деревянной двери до моих ушей. — Пап! — крикнул я, не вынося шума. Рука дёрнулась вниз, коснувшись пола, из-за чего я свалился с кровати. Оказывается, лежал на самом краю. — Почему ты не пошёл сегодня к Альберту? — грозно спросил он, перестав мучить дверь. Я, ударившись затылком, перевернулся на бок, чувствовавший прохладу пола, и зашипел. Сквозь дверь я всё равно видел, как статная фигура возвышается, приподняв голову выше обычного. Чувствовал его образ. — Я очень сильно хотел спать. — съязвил я. Не было сил терпеть его хотелку, и так уже в кишке застрявшей ещё в детстве. Кое-как поднявшись и всё ещё потирая ноющее место, я подошёл к двери. — Я тебя понял. — сказал затворный голос, и раздались удаляющиеся шаги. Я остолбенел, так и не дотянувшись рукой до хладной металлической ручки двери. «И всё?» подумал я. «Никаких "Я лишу тебя денег, Никита!" не будет?» Я услышал громкий хлопок двери. Марта недалеко от меня подняла мордочку. Я посмотрел на неё. Она смотрела на меня. Красивая шерстка еле показывалась из темноты шкафа. Некоторое его содержимое валялось на полу. — Ну вот опять ты все раскидала. — я подошёл к шкафу и стал собирать всё с пола. Кошка никак не реагировала на мои движения, снова положив мордочку на пушистые лапки. Я проспал около трёх часов и чувствовал себя не очень. Лицо всё ещё казалось ватным, как и руки, пусть кровь по ним пробежалась, и не раз. Положив включённый телефон экраном вверх, я сел за стол в кабинете, достал из нижнего ящика ватман и пару карандашей. Нужен план одного строения, но в голову никак не лезли идеи. За окном постепенно темнело, свет фонарей красивым (наверное?) градиентом исчезал, превращаясь в тёмно-серый. Он так и говорил: внизу тебя встретит судьба. Мой нос разнёсся зудом по лицу. Хотелось спать. Нужно сделать задание. Марта запрыгнула на подоконник. Стена с окном была далеко. Через кабинет, открытую дверь, коридор и зал. Но он будто чётко видел каждую её ворсинку. Joji feat. Lil Yachty — Pretty Boy (feat. Lil Yachty) Раздался лёгкий стук в окно. Кошка подняла мордочку вверх. Ещё один. И ещё. Я вздохнул и откинулся на спинку кресла. На город обрушился обещанный дождь. «Что ж, судьба, видимо, не сегодня.»***
Я просидел с чертежом до самой ночи. Вокруг меня был лишь сероватый интерьер. Марта давно ушла куда-то вглубь квартиры. Её смурная атмосфера давила на плечи, заставляла сгибать спину над большим белым листом. Как я не хотел прозябать здесь! Я хотел сменить фамилию и умчать на край света, где мой допытливый отец и скупой Альберт не достанут, где я смогу жить спокойно вместе со своей любимой кошкой. Может, встречу кого-нибудь. Я провожу ручкой последнюю линию, чёрные чернила сливаются в единый план. На ум ничего оригинального так и не пришло, я совмещал множество вариантов из интернета и выродил это подобие на чертёж. Теперь можно выдыхать. Я убрал всё в нижний ящик, выключил настольную лампу, посмотрел на часы на стене. Почти полночь. Должен открыться клуб. И этой мысли я улыбнулся.***
Я шёл по городу, пока над ним висел тяжестью чернеющий смог. На меня падали лучи немногих прожекторов, я превращался в синее пятно между ними. Иногда моя куртка превращалась в фиолетовую, иногда — зелёную. Краски мелькали перед глазами. Куча поднятых рук встретили меня, когда я окунулся в музыку помещения. Много незнакомых лиц и фигур плавали перед глазами. Я вдвигался к бару. Мужичок протирал стакан, будто я — главный герой фильма. Что ещё могут делать бармены, когда к ним подходит главный герой? Конечно же, именно протирать стаканы. — Как обычно? — спросил он, только мельком косясь на меня. Мои волосы окрашивались под светом, идущих от ярких ламп, висевших под потолком возле DJ'я. Большая часть толпы была возле него, весло подпевая и подпрыгивая. Я ухмыльнулся одной девчонке, которая сидела возле парня за аппаратурой. Та махнула мне рукой. Я её не знал, но в голову будто уже ударил хмель. — Да. — киваю я, не знаю, мужчине за стойкой или девчонке. На столе оказывается наполненный стакан, поставленный со звенящим звуком, теряющимся на фоне громкой музыки. Я бросаю купюру и несколько монет на поверхность, в которой так же отражаются лучи прожекторов и силуэты позади меня. Боковым зрением я увидел, как ко мне приближается та девчонка. Я поднял стеклянную тару и опрокинул в себя половину. Жгучая противная волна прошлась от губ до моего горла и скрылась внутри, оставляя после себя будто ноющие ожоги. Я подавил желание попросить закуски. — Давно сюда ходишь? — спрашивает она, присаживаясь на соседний высокий стул, и делает какой-то жест рукой, после чего бармен возвращается к стене со множеством напитков. — Не так давно, если сравнивать с тобой. — я повернулся к ней и приветливо улыбнулся, слегка вскидывая бровь. У неё были острые черты лица и довольно длинные волосы, чей цвет было сложно разобрать. — Я тут практически живу. — говорит она, и на застеклённой поверхности барной стойки оказывается высокий бокал с тёмным содержимым. «Вино» догадываюсь я. — И как ты только уживаешься с этими громкими соседями? — я беру в руки стакан, который, как и минутой ранее, был наполовину пуст, и веду его немного вперёд, молча предлагая провести этот вечер вместе. — Не чокаюсь. — лишь говорит незнакомка. Я усмехаюсь, и мы опрокидываем в себя содержимое. Я следил за её выражением лица и весь последующий разговор не переставал удивляться тому, что она пила вино целыми бокалами, не кривя лицо. — Я ей твердила: «Ну Марья, зачем он тебе такой нужен?» — музыка нам уже была не слышна, я слышал только Лин (Она сама просила не склонять её имя и не называть её «Лина») и пьяный бред, несущийся по моей голове. — А она постоянно говорит, аля: «Ну люблю я его», да? — Лин щелкнула пальцами. — Я так и знал! Весь вечер я провёл в её компании, услышав множество историй о ней, ей подругах и их парнях. Прошло не так уж много времени, а мне казалось, что я знаю всё о её жизни. Лин была той самой девочкой из провинции, которая урвала лакомый кусочек в большом городе. Она перебралась в центр, закончила какой-то крутой колледж и устроилась на работу в отцовскую компанию, чему я немного удивился (не каждый день встречаешь его работников вот так просто). Но вскоре вылетев из отдела рекламы и не отчаявшись, она вместе со своим братом, который был тем самым барменом, решила открыть кафе. Оно превратилось в клуб и стало достаточно популярным. Всё было прекрасно, пока не появился конкурент через квартал. Никита даже пообещал сходить туда и всё испортить, от музыкальной и световой аппаратуры до бачков туалетов. На это Лин только посмеялась. Её смех долго отдавался эхом в плохо соображающем разуме, когда я шёл домой. На боль в ногах в мою голову вернулось воспоминание: — «Это моя любимая песня!» — она начала неумело двигать руками и подпевать. — «Ну так пошли танцевать!» — я, воодушевлённый, схватил её за руку и повёл ближе к вспышкам и музыке. Пьяный разум повёл меня по главному шоссе, вместо того, чтобы учтиво проводить до дома, и привёл к парку, поэтому, когда ноги снова отозвались болью, я сел на лавку. Вокруг меня возвышались деревья, серые строения и фонарные столбы. Я сидел, откинувшись на спину и расслабившись, наблюдал за окружением, как, наверное, никогда не стал бы. Внимательно описывая взглядом каждый контур и не думая ни о каком глубинном смысле. Вот одинокая велосипедная парковка. Она мокрыми каплями сверкала под тёплой яркой лампой фонаря, наблюдая у своего основания множественные следы тонких шин. В голову вернулось воспоминание, как он с мамой пытался оседлать железного осла (потому что для коня у него не было мотора, как у мотоцикла). Вот на той стороне реки можно было увидеть более тёмный и дикий лес. Может быть, он когда-нибудь сходит с Лин на пикник или прогулку по нему и выслушает ещё тысячу и одну историю. Вот влажный чёрный смог висит над моей головой, весь тяжёлый и уставший после дождя. Я достаю телефон и смотрю время. Почти пять. Тихий массив парка прорвал мой смешок, и я снова откинулся на спину, убрав вечно холодные пальцы в карманы. Я начал рассматривать верхушки деревьев. Надо мной была ель. Её тонкие иголочки я то разглядывал в резких перепадах зрения, то не мог разобрать ничего, включая и своё ощущение реальности. Я как будто засыпал здесь. Ещё надо мной, но уже ниже ели, был дуб (или какое-то другое дерево, я не разбирался). Его многочисленные листочки никак не собирались выглядеть отдельными пятнышками, собираясь в одну большую кучу на голове дерева, крону. Ствол был в тени из-за этого. Но к моему взгляду приковалось какое-то бело-серое пятнышко, выглядывающее из дупла. Я, превозмогая жестокий дискомфорт в ногах, поднялся и двинулся вперёд к этому дереву. Этим пятном оказалась бумага, скорее всего засунутая туда какими-то детьми. Иначе, кто так поступал с природой? Я не с первого раза взялся за промокший краешек, чуть ли не отрывая его от уцелевшей части бумаги. Из чистого интереса развернув листок, я начал читать размывшиеся чернила: «Сентябрь — четверг …»