***
Корпус архитектуры статно возвышался надо мной. Я с ноющей шеей смотрел вверх, на крышу здания и удивился тому, что наши учебные заведения никак друг на друга не похожи. Здесь, передо мной, было новшество, хай-тек, много белого и большие окна. Я медленно пошёл ко входу. Стеклянные двери, за ними виднелись металлические конструкции, множественные белые лавки, чистый пол. Дрожащим от холода пальцем я нажал на звонок, вскоре со мной заговорил охранник: — Зачем и кто? — кратко спросил он. Я немного замялся, мужчина был крайне прямолинеен, что меня всегда заводило в тупик. Слова еле вспомнились в моей голове, где я пытался не думать. — Я Давид Роменский. Я пришёл к… — как я мог забыть имя? Судорожно пытаюсь найти телефон, чтобы как можно меньше тратить время ожидающего. — Альберту Хартману. — чуть язык не сломал, пока выговаривал. Кажется, меня могут направить ещё и к логопеду. — Третий этаж. — сказал застенный голос, и откуда-то сверху донеслось пищание, говорящее, что дверь передо мной открыта. Я вошёл. Меня окутало внезапное тепло. Снаружи казалось, что внутри не согреться, а наоборот — только замёрзнуть. Но мне захотелось снять ветровку, и я не уверен, что это поможет мне избавиться от жаркого чувства под кожей. Передо мной предстал гардероб, уходящий в обе стороны: вправо и влево. С одной — были открыты двери, я не мог разглядеть, что именно там находилось, но видел просторное помещение. С другой — чёрная дверь, довольно высокая. Я не смог бы коснуться верхнего косяка, даже если вытяну руку и встану на носочки. Здание большое, поэтому я предположил, что лестница находится по обе руки от меня, как это было в корпусе фотографии. Пока я двигался по чистому полу, в котором буквально мог видеть своё отражение, я чувствовал холод исходящий от всего, что меня окружало, даже не смотря на теплоту. Одиночеством сквозил каждый предмет интерьера, казавшийся мне мелким в больших коридорах с высокими потолками. Ради интереса я шагнул на второй этаж. Казалось, коридор только ещё больше вытягивался, пока я пытался разглядеть его конец, отдалённые предметы. Окружающие стены будто сузились, нагоняя определённый страх. Тут всё было не по-доброму, всё чужое. Перед тем, как уйти, я снова поднял объектив и постарался выставить правильный размер диафрагмы, чтобы не испортить за сегодня хотя бы этот кадр. Каким он получился я так и не проверил, уже бежал по ступеням вверх, на третий этаж, где должен найти кабинет психолога. Здесь уже всё было немного другим. Стены не сужались, не давили. Так же я отметил наличие других предметов интерьера, они были… менее идеальными или вычурными. Нужного слова я так и не подобрал. Растения, например, тут были выше и зеленей, за ними ухаживали. Тут на другой стороне коридора показался мужчина. Он был маленького роста, с чёрными волосами и странными усами, как у типичных итальянцев в американских играх или фильмах. Он уверенной походкой шёл в мою сторону. Звуки его шагов мерно разносились по окружению, раздражая чеканностью и постоянством. Громко и тяжело шагал. Это вызвало у меня какое-то подозрение и даже страх. — Молодой человек, что вы здесь делаете так поздно? — его голос вызвал у меня волну дрожи от ног до рук, как будто земля под нами содрогнулась, потревоженная столь внезапным звуком. Мужчина говорил немного странно, с акцентом, чью природу я так и не смог распознать. Иностранец, но откуда? Язык будто сам в глотке застрял. В голове так и не застолбилась фамилия психолога, слишком сложная. — Я пришёл к Альберту… — резко замолчал я. Чтобы заполнить паузу, поспешил добавить: — психологу. Мужчина продолжил идти ко мне, и когда между нами было около двух метров, он сказал: — Я — Альберт Хартман. А вы, видимо, и есть несанкционированный клиент, о котором меня предупреждала мисс Орлова? — «мисс»? Да кто так в наше время говорит? Точно иностранец. В ответ я смог только кивнуть. Мужчина протянул мне руку, не оставив выбора. — Давид. Роменский. — только сейчас я понял, что стоило вытереть ладони о штаны, они были неприятно скользкими, будто я не смыл мыло перед тем, как сесть за стол. Но рука уже была сжата другой и довольно сильно. Мужчина был хорошо физически подготовлен, не смотря на свои размеры живота. — В таком случае, перейдём на «ты»? — я снова кивнул. — Не волнуйся, — он сделала паузу и со странной интонацией добавил, будто пробуя имя жертвы на вкус: — Давид. Я не такой страшный человек, как могу показаться. И я поверил.***
Во время сеанса Альберт в основном спрашивал меня про дом и живущую со мной семью. Я рассказывал, как дорожу Кристиной, как не часто вижу маму дома. Про Ханда я решил умолчать. Пусть передо мной и психолог, который может мне помочь, я всё ещё не мог пересилить себя. Пёс до недавнего времени был личным воспоминанием, не хотелось его оглашать, пусть даже специалисту. Чаще всего я слышал «почему». И этот вопрос приелся в моей голове. Под конец своего повествования я даже начал сам делать уточнения, чтобы не заставлять мужчину спрашивать очередной раз. Спрашивал про то, какие книги я читаю, какие фильмы мне нравятся. В основном я читал про приключение с опасностями, где конец неоднозначен, смотрел фильмы с крутыми кадрами и эпичными сценами побега. «Фентези, имеющее начало в реальности» резюмировал Альберт, и я согласился. — Ты занимаешься фотографией, да? — я кивнул. Мой язык развязан предыдущим рассказом, но я снова прикусил его, когда речь зашла о моём любимом занятии. — Как это началось? Я замялся. Приложил указательные пальцы друг к другу и надавил ногтём одного на подушечку другого, чтобы не забываться внутри, не проваливаться в мысли. Мысли судорожно кружились в моей голове, момент из жизни пропал, испарился, я как будто забыл. — Не помню. — честно сказал я. — Это как будто всегда было со мной. Язык снова вспомнил, как говорить. Я ощутимо расслабился, понимая, что Альберт покосился на часы не просто так. — На следующем сеансе я бы хотел поговорить с тобой о прошлом. На этой неделе я свободен только в пятницу, ты сможешь прийти? — он открыл какой-то блокнот и зажал между толстыми пальцами красивую ручку, с золотым кольцом по середине. В пятницу я хотел сходить в лес. Всё время я пропадал в попытках спасти тот или иной кадр, отчаянно пытался не получать хвостов по учёбе, просто не хватило времени, поэтому я откладывал до конца. Но в место этого я говорю: — Да, мне удобно. — я тут же жалею о сказанном, вдруг понимая, что в пятницу я так и не смогу побывать в лесу, потому что потрачу время на дорогу и сеанс. — Отлично. — сказал он. Я вышел из здания и встал посреди раскинувшейся под окнами площади. Ветер забрался мне под ветровку, заставляя дрожь побежать по рукам и рёбрам. Интуиция осела где-то в затылке, будто обессилила. Моё волнение сменилось лёгкостью, а сейчас всё превратилось… во что-то тёмное, тягучее. Интуиция начала оживать и сразу говорить, что что-то не так. Но что? Я застегнул ветровку, посмотрел на часы. Светящиеся стрелки говорили о том, что прошло не так много времени, как я думал. Видимо, провёл мало времени в компьютерном классе, или автобус спешил далеко впереди расписания, который я выучил ещё в прошлом году, когда ждал маму на остановке. Я двинулся вперёд. Город, налившись огнями и чувством предстоящего праздника, светился тёплым светом. Казалось, он наконец начал относиться ко мне менее холодно. Только я, как хмурая туча, шёл мимо всего и не обращал никакого внимания на то, что происходит. От скуки поднял взгляд вверх. Смог, подсвеченный тем тёплым светом, всё ещё висел над городом. В нём я нашёл причину того, что мне трудновато дышать. Либо я просто устал. Сев на холодную скамью на остановке, я расслабил спину, убрав руки в карманы. Что-то не так. Почему у меня нет никакого желания делать фотографии? Я же целенаправленно упускаю возможности. Я видел, как дорогу переходили бабушка и девушка (может, её внучка), держащая в руках целлофановые пакеты, через стенки которых были видны различные упаковки. Их силуэты с одной стороны были подсвечены фарами ожидающей машины, а с другой — многочисленными гирляндами, висящих на окнах. Я видел продавца, стоящего возле входа в магазин. Блеклая голубая вывеска игралась с его длинными кудрявыми волосами своим светом и превращала серый сигаретный дым в сладкую вату. И я упустил красивые кадры, опустив голову и проходя мимо. Руки никак не поднимались к выключенному фотоаппарату. Вдруг вспомнился смех девушек, встреченных сегодня в автобусе. По привычке я достал из рюкзака лист, карандаш. «Октябрь — понедельник — вечер — 20:09 Сегодня декан попросила меня посетить психолога из-за того, что я так и не оправился после смерти Ханда. По дороге к нему, в автобусе я решил сфотографировать девушку, и это заметили две другие. Они начали смеяться, я уверен, что надо мной. Об этом я не рассказал Альберту, хотя хотел. Просто, чтобы выдавить это из себя. Сам Альберт показался мне странным человеком. Он был одновременно и вычурным, как всё здание, так и дружелюбным. В пятницу так и не пойду в лес.» Я заметил подъезжающий транспорт и, быстро набросав последнее предложение, сложил всё в рюкзак. Думаю, раз автобусы сегодня спешат, я могу и не доезжать до нужной остановки, от которой до дома идти не больше двадцати минут. Можно остановиться возле парка и пройтись. Заодно оставить письмо. Когда же над моей головой наконец возвышались сосны, я вдохнул приятный запах иголок и сырости. Желтоватые фонари приятно освещали дорожки внутри парка, пока я шёл по ним и растворялся в привычном ощущении. Улыбнулся, включил фотоаппарат и запечатлел уходящие внутрь парка кирпичики, подсвеченные фонарями. Вокруг сгущались ветки ёлок и сосен, темнели стволы деревьев. Я посмотрел внутрь фотоаппарата, красивый кадр. Я прошёл дальше. И всё моё улучшающееся настроение смыла волна сначала ступора, после — нервозности. В дупле лежал аккуратный чистейший листок, как чужеродная часть чего-то родного.