«Быть может, когда нас называют собакой, это не такое уж большое оскорбление.»
— Д. Стивенс
Январь.
Øneheart — this feeling Новый год я встретил с семьёй. Почти полной, но хоть какой-то недостаток восполнил пришедший в половине первого Саша, под видом самого замечательного Деда Мороза в шортах и футболке, но с бородой и новогодней шапкой. — «Чего не сделаешь ради эффектности.» — с улыбкой говорил он, когда Кристина поставила на стол ещё тарелку с приборами, а я только принёс его рюкзак из машины (всё же она у него была). Мама, не знавшая, что у её дочери появился такой близкий друг, была приятно удивлена явлению чуда в наш дом. Я тоже. Благодаря ему, я хоть смог забыть, что то, что происходит сейчас, происходит без Ханда. Впервые. Первый новый год. Без. Ханда. Только сейчас, спустя день я вспомнил, что вообще-то у меня умер — при этом слове у меня всё внутри переворачивалось — пёс. Самое дорогое существо на свете. Я не представляю себе никаких китайских кувшинов, никаких бутылок из стекла, никаких окон в фильмах, которые могли бы идти в сравнение с моей разбитостью. Я был… хуже груды стекла на помойке, где упал пьяный бомж, мне было паршиво. Так, что я снова листал, листал, листал фотографии, сидя на чердаке, над гаражом. Здесь меня вряд-ли кто найдёт: Саша будет с Кристиной, мама, скорее всего, займётся чем-то вроде просмотра телевизора или разговоров по телефону, чтобы обсудить её вездесущую работу. Я предоставлен любимому чувству, в котором я уже несколько месяцев кувыркаюсь, в попытках научиться плавать. И я как будто тону двести лет. Просто раньше Ханд помогал мне глотать воздух, удерживая меня над гладью вакуума и давления. Просто раньше Кристина была под боком, как спасательный круг, страховка. Просто раньше… просто так сложилось. Если бы я действительно хотел что-то изменить, я бы это сделал. Интуиция мне наврала: с новым учебным годом ничего не изменилось. Я в самом начале был невзрачным и никакоешным, так таким и остался. Я прикрыл крышку ноутбука, поставил его на стол, одна ножка которого представляла собой две коробки, и безжизненно упал на диван, пыльный, от которого хотелось закашлять или чихнуть. Но я задержал дыхание, чтобы подождать, пока пыль осядет где-нибудь. Может, и на мне, без разницы. Когда я делал последнюю фотографию? Когда я сдам чёртову осеннюю серию? Когда всё наладится? Мой ноутбук отозвался звуком уведомления из мессенджера. Мне никто не писал, кроме Кристины и Саши. Если бы те захотели меня найти, с легкостью нашли бы. Я нехотя потянул к нему руку и как-то задел клавиши на клавиатуре, из-за чего несколько фотографий разом промелькали на экране, и моему взору предстал парень с разбитой губой. Совсем не хотелось думать про эту загадку. Он был интересным, факт. Но он казался слишком другим, неизвестным, не хотелось впускать его в то, что я хотел вернуть. Я хотел застрять в прошлом, там было лучше. Сев и сгорбив спину, я перешёл во вкладку браузера. «Никита Берг» Какой кошмар.***
Дрожащими пальцами я сжимал лямку из чёрной ткани. Торопливыми короткими шагами я старался поспевать за мерным и спокойным шагом Саши. Вокруг нас были многочисленные сугробы и огни. На этот праздник парень подарил мне возможность наконец закрыть долг по серии фотографий. По этому поводу он проведёт меня на сцену, где уже подготовили какие-то декорации для импровизированной осени посреди зимы. Я попросил позвать нескольких разных на вид людей, чтобы уловить идею, которая, я надеюсь, придёт ко мне спонтанно прямо на месте, и заняться кадрами, ракурсами, диафрагмой. Сразу после того, как двери позади меня закрылись, я ещё не согревшимися пальцами включил фотоаппарат, достав его из чехла, предвкушая красоту места, очень похожего на театр. — Итак, у нас есть два часа прежде, чем в свободный зал придёт какая-нибудь группа на репетицию или типа того. Понял? — я кивнул, косясь на наручные часы, прикидывая, как будут располагаться стрелки через два часа. — То есть, мы должны убраться за несколько минут до, да? — я сел на скамейку, чтобы сменить обувь. Не хорошо, если нас заметят раньше по моим следам из растаявшего снега. — Да, ты задаёшь правильные вопросы! — когда я поднял голову, то Саша уже закинул куртку и неизменный мешок на плечо. Я удивился ловкости и скорости и поспешил избавиться от того, что могло создать улики. — А охранница что? — я вспомнил голубое пятно за стеклом, когда проносился, стараясь не отставать от Саши, занимаясь включением фотоаппарата. Пока ничего сто́ящего мне на глаза не попалось. Но здание было красивым: здесь были высокие потолки, деревянные стены чуть светлее мебели, лампы бережно освещали всё тёплым светом, под ногами стелился белый кафель. Наверное, эхо от шагов ног, на которые надета обувь с каблуком, будет слышаться и со второго этажа. — Хорошо, что мы можем позволить себе её любимый чай. — с улыбкой произнёс он. — Серьёзно? — я поднялся, наконец завязав шнурки на потрёпанных жизнью кедах. — И номер телефона нового учителя. Красивый мужчина её лет. — О-о… — я запихнул уличные ботинки в мешок и, подхватив куртку, поспешил за Сашей, у которого были ну очень широкие шаги. Мы не стали подниматься по лестнице, смазанный силуэт парня скользнул куда-то под неё, где открыл большую деревянную дверь, за которой я увидел узенький коридорчик. Я поймал момент, остановил парня, положив руку ему на плечо, и сфотографировал удаляющееся вперёд от нас пространство. Череда ламп над потолком всё тепло светили, а некоторые столики с искусственными цветами в ловили это тепло и отражали его в глаза полированной поверхностью, на которой тонкой паутиной лежали какие-то кружева. Парень на это никак не отреагировал, только выжидающе смотрел. Мои щёки вобрали в себя много тепла и покраснели, я двумя мелкими шажками отошёл к стенке, чтобы он прошёл впереди меня. Далее по коридорчику было несколько дверей, но мы прошли до последней. Я понимал, что там, скорее всего, будет сцена и множество сидений на несколько сотен человек. Красивые руки легли на ручку, и я успел заметить, как его глаза мелькнули в мою сторону, прежде, чем погрузился в то помещение, куда мы попали. Потолка здесь не было видно вовсе, его скрыла грозная тень, не боявшаяся появившегося света из коридора. Несколько рядов красных обивок красиво располагались передо мной, почти чёрные линии очертаний вокруг вились какими-то архитектурными приёмами, которых мне не понять. Саша усмехнулся, и я оторвался от картинки, осознав, что невольно приоткрыл челюсть. Неловко как-то. Мы вошли в огромное помещение (наверное, в настоящем театре мест всё же больше) и стали подходить к сцене, на которой уже была выставлена скамейка и, не побоюсь об этом подумать, дерево. Отсюда, из темноты прохода между сиденьями и стеной, оно выглядело совсем, как настоящее, оно будто росло прямо из тёмных досок! На краю сцены сидели две девчонки, я их не знал, но уверен, что их знал Саша — я попросил позвать его нескольких людей, которые не отказались бы побыть моделью в таких «нелегальных» условиях да и без зарплаты. Трое парней играли в карты, это я смог понять по их позам и фразе одного из них «бито». Но я просил шесть человек, а сам Саша отказался принимать участие, говоря о том, что у него слишком прекрасная внешность и ему нужен как минимум журнал «плейбой» для хранения фотографий. Мы поднялись на сцену, и на нас обратили внимание, повернув головы почти синхронно. Толпа. Мне стало не по себе. — Итак, ребят, это Давид, он будет вас снимать, я говорил. — Саша поочерёдно назвал имя каждого, показывая рукой, но я не запомнил. Меня отвлёк звук, шедший со стороны сидений, первый ряд. Там поднялся парень и… Клянусь Богом, это был Никита, парень из школы, парень с разбитой губой и красивыми глазами… Он знаком с Сашей? Он не фотограф, как я думал, а актёр? Как он вообще так часто появляется в моей жизни? — Привет! — девчонка подскочила ко мне, я не сразу заметил её приближение, зависнув на движениях того парня, чьё лицо я безнадёжно не смог рассмотреть. Стоит задуматься уже об очках. — Привет. — рефлекторно отчеканил я, натянув вежливую улыбку. Рука сама по себе потянулась для ответа на рукопожатие. Мысленно я одёрнул себя из-за потных ладоней, но сейчас уже было поздно, я чувствовал прикосновение кожи в креме для рук. Взгляд хотел вернуться к темени среди красных обивок, но на периферии я заметил, как темноватый силуэт взошёл на сцену. Это совсем выбило у меня мысли из головы. Если уже какая-то ненавязчивая идея у меня зарождалась, когда я шёл сюда, то теперь ничего не работало, ничего, кажется, кроме сердца, что начало как-то бешено биться. «Кто он такой?» спросил я себя, определённо узнав в этом парне Никиту, парня из школы, парня с разбитой губой. Парня, который каким-то образом был везде. — Простите, можете начать с девчонок, мы партию хотим доиграть? — я метнулся взглядом за спину девушки, которая так и не перестала держать мою руку. Интересно, она чувствует пальцами мой учащённый пульс? — Конечно. — я попытался мило улыбнуться и осмотреться, чтобы вернуть поток мыслей к идее, но ничего не появлялось, совершенно. Единственным живым потом мыслей было желание вернуться взглядом к вездесущему Никите. Мне на секунду показалось, что он завис, совсем не моргал, кажется, у него дрогнули пальцы, телефон чуть не выпал из рук. Он подошёл к нам и взял меня за рукав (той руки, которую до сих пор держала девчонка), проходя прямо передо мной. — Пойдём, поговорим как фотограф с фотографом. — сказал он, и я поддался тому, как он тянул меня к дереву. — Позади есть лестница, чтобы забираться на ветки дерева. Оно прочное и устойчивое, если крепко держаться, никто не упадёт. На другой стороне дерева, как и сказал Никита, была тонкая лестница, державшаяся какими-то выступами. Кажется, её можно было переместить. — Ещё я захватил для тебя штатив. — он подошёл к волшебной конструкции, которая выглядела невероятно реалистично, и поднял чёрную палку, которую я не сразу заметил. Это действительно был штатив. Единственное, что меня смутило, это то, что штативы бывают для фотоаппаратов разных размеров. Он угадал или у него был такой же? — Ты просто спас меня. — когда мои пальцы ощутили холодную чёрную конструкцию, улыбка сама по себе налезла на щеки, заставляя давление подняться, чтобы кровь подскочила к самой коже. Я поднял сверкающие глаза на парня с ярко читаемой благодарностью. До меня дошёл голос Саши, обращаемый не к нам. Он что-то шептал девчонке, которая яростно сжимала мою руку. — Я серьёзно не знал этого. Ты уверена в том, что говоришь? — я повернул голову медленно, чтобы как можно меньше внимания к себе привлечь, чтобы видеть их движения размытыми пятнами на периферии зрения. Девчонка подняла телефон и начала что-то искать. Я вспомнил, что вообще-то вёл подобие диалога с тайной, которая казалась правильной, в отличие от другого Никиты, который был Бергом. Мне снова стало жарко, и когда я увидел прохладный блаженный взгляд, мой пульс как-то сам собой пришёл в норму, а в голову ударила идея.***
Я глянул на часы, оставалось пол часа. Не знаю, на меня накатывала неуверенность, кажется, руки начинали трястись, задевая фотоаппарат. Снимки получались смазанными, я смущённо просил своих «моделей» вернуться обратно. И снимать Никиту было один удовольствием. Он был… фотогеничен. Это если обобщить. Если не обобщать, то я был в особом, фотографском восхищении этим человеком. Он был, как будто во всём правильный. Не слишком тусклые, не слишком выделяющиеся голубые глаза, тонкие линии лица, совсем немного угловатые, светловатые волосы мерно косились влево, красивые тонкие руки, как будто он вылез из фильма про аристократов, умение держать голову ровно, как будто правильно. У него будто был особый контроль над телом, его язык был сложен, я ничего не понимал. Никогда не видел, чтобы он нервничал. Хотя я и видел его несколько раз. Он то вальяжно восседал на скамейке, протянуто смотря в камеру, то задумчиво смотрел вдаль, выглядывая из-за листвы дерева. Его холодность непривычно смотрелась в тёплых тонах. А остальные… А об остальных нечего было и говорить. Всё равно декану не будет заметен мой не-интерес основной частью серии. Но на первый взгляд, обязан сказать, получилось неплохо. Шаги. Каблуки по белому кафелю. Эхо до другого этажа. — Шухер. — успел сказать я и подхватить фотоаппарат прежде, чем все ребята засуетились. Инстинктивно я схватил кого-то за рукав, до руки просто не успел бы добраться, и рванул за красное полотно. Я обернулся на звук открывающийся большой двери, шли не там, где я и Саша. Он, кстати, со многими был на другой стороне сцены. Я смотрел на него, он смотрел на меня, и мы ничего не понимали. Если все там, кого я схватил? Видимо, по счастливым обстоятельствам, Никита был ближе всего, а инстинкт иметь кого-то рядом с собой работал на нём безотказно. Я смущённо одёрнул руку. Саша махнул рукой, что-то показал, но я не разглядел, а когда попытался понять или предположить, он сам уже скрылся за какой-то дверью, а меня тащили назад. Там тоже была дверь. Судя по эху, шаги доносились уже почти возле ступеней, ведущих на сцену. Никита закрыл за мной дверь, быстро и тихо, а я чуть не упал от резкого разворота. Почувствовав удушье на шее от того, что его рука, кожа которой коснулась моей кожи на шее, из-за чего давление на лице снова поднялось, наверное, жар тому виной, который появился из-за прикосновения, тянула меня за воротник, я буквально чувствовал себя каким-то провинившимся заключённым. Вокруг нас были костюмы, я бы догадался тогда, где мы, если бы мы не неслись в отдалённый угол, пытаясь как можно быстрее спрятаться от появившихся здесь незваных гостей. Никита затащил меня куда-то в шкаф, чью дверь закрыл, как только я оказался среди тканей и колючих вставок. Очевидно, его давно не открывали. Если нет, тогда почему мне тяжело дышать? Я чувствовал его плечо своим подбородком, старался не давить на него своим весом из-за одежды, которой не нравилось такое внезапное появление. — Не ёрзай. — сказал он, и мне пришлось замереть. Я жадно вслушивался в тишину. Мы немного выждали. Находиться здесь было не возможно: теснота была смущающей, воздух — затхлым, а окружение — шумным. Уведомление. — Твою мать. — резко и быстро выругался Никита и аккуратно поднял руку, в которой светился экран. «Александр: придётся ждать…» говорило уведомление.