***
Незаметно для себя я проспал ещё всё утро. Брат Лин уже ушёл, а она закрылась в комнате. Сегодня один из тех дней, когда нам всем лучше быть порознь, почему — никто не знал. Просто чувство того, что эта квартира считает меня лишним и выгоняет, очень странно давит мне на голову, которая совсем скоро будет бороться со страшной мигренью. Я вышел на улицу, затянутую смогом, дорожной пылью светлого цвета (скорее всего, это бетонный песок с бесконечной стройки) и многочисленными толпами, спешащими в разные стороны. Дома всё так же смотрели на меня свысока, да так презрительно, что я не удержался от того, чтобы поморщиться. Пусть они этого и не увидели бы — на мне привычная носу маска. Сейчас я уже поднял голову вверх и смотрел на скрывавшиеся крыши по-новому — что-то было не так, но противное чувство, так и говорило: оно у тебя перед носом. Что же было не так? За мной уже следили люди отца или он планировал что-то другое? Или, может… Я взял телефон. Включил. Одно непрочитанное сообщение от Давида. «Дэвид РомЕнский: Го встретимся?» Казалось бы, пара слов, а во мне уже пропала вся ненависть к домам, к квартире, в который я был лишним. «Конечно» «Когда и где» «Дэвид РомЕнский: У моего дома, если не сложно» «Уже бегу» И я действительно побежал. Моим ногам было приятно нестись по освобождённым от снега улицам, что, наверное, было не надолго. Я слышал новости из соседней квартиры (изоляция в доме Лин ни к чёрту), обещали мокрый снег сегодня ночью. Как приятно было чувствовать под ногами твёрдость, которая резко не исчезнет, сквозь которую не провалиться. Ветер встречал меня и бежал вместе со мной, легко подгоняя и уменьшая мой собственный вес, чтобы я бежал быстрее, быстрее, быстрее. Такое ощущение, что я был загнан в клетку и сейчас бежал, бежал, бежал, что было сил, чтобы успеть куда-то, не понятно куда. Но по пути будет Давид — это ли не вселенская радость? Но когда я уже добежал до последней дороги, которую нужно перейти, чтобы попасть в парк, моё дыхание сбилось настолько, что я сам не знал, дышу ли вообще или это воздух катается у меня внутри. Я приложился головой к столбу, обхватив его левой рукой, и попытался отдышаться. Выходило из рук вон плохо. Ветер утих, на коже появился жар и даже испарина. «Дэвид РомЕнский: Я вышел тебе на встречу, так что у последней остановки, сорян» Я убрал телефон в карман, и в ту же секунду загорелся зелёный свет для пешеходов. Без мыслей я сорвался с места. Такое ощущение, что кто-то вот-вот наступит на пятки, что холод, касающийся спины, исходит от какой-то огромной волны. Давид и последняя остановка стали для меня какой-то точкой сохранения в игре, пусть я и в курсе, что не вернусь к ней потом, если вдруг голову затмит «Game over». Когда я вышел на просёлочную дорогу с мелкими камушками в бетоне вместо городского асфальта, я почти падал в попытках всё ещё передвигаться рывками, вместо того, чтобы хорошенько отдышаться и пройтись остаток пути, полностью восстановив силы. Пара прыжков, и в ногу что-то попало, как будто стрела рассекла мягкие ткани полные нервов. Я опустился на колено, больше инстинктивно, чем осознанно, потянул руки к щиколотке. — Никита?! — больше вопросительное восклицание, радости и удивления нет, некоторая неуверенность. Я, тяжело дыша, выпрямился. В моей голове всё смешалось от резкой смены положения, картинка перед глазами смазалась, кажется, я пошатнулся, а светлое пятно из белой одежды Давида в два моих моргания оказалось рядом. Уверен, это он схватил меня за руку, такие тёплые руки во все времена только у него. Я попытался сосредоточить зрение на его лице, но глаза непривычно ничего не видели, только бежевый размытый овал лица и закорючки волос. Похоже сегодня наконец такая погода, когда его голову не покрывает шапка.***
Когда я, наконец, пришёл в норму, я понял, что мы сидим на той последней остановке. Казалось бы, я мог бы доехать сюда на автобусе или такси, прийти нормальным шагом. — Да всё нормально. — сказал я, когда Давид мне в очередной раз предложил выпить воды. Хоть в этом я и был признателен, хоть и видел, как моляще выглядят его глаза, я просто не мог ничего держать в руках — они невыносимо тряслись, даже когда я сцепил их в замок. Мои глаза наконец могли фокусироваться, и я воспользовался этим. Давид представлял из себя очень взволнованную картину, как будто перед ним умирал человек. Он в руках держал бутылку с водой и шапку, не понятно откуда взявшуюся. Поза была бесформенной. Почему именно такое прилагательное я подобрал — не знаю. Может, в глазах всё ещё что-то двоится. — Уверен? — я опустил взгляд на значительно подтаявший снег и кивнул. Не сказал, потому что в горле почувствовался ком, я бы сказал «да» с хрипотой, и это произвело бы совершенно другое впечатление. Небо успело немного потемнеть, мы потеряли много времени. Давид постоянно смотрел на часы, он мог куда-то спешить, либо же просто проверял, сколько я нахожусь в таком состоянии. — Что с тобой было? — я снова поднял на него взгляд. Глаза как и прежде немного наивные, внимательные, смотрят с надеждой. Я почему-то не сразу понял его вопрос, хотя слова в голове отзывались ясно и чисто. Отзывались его голосом. Я смотрел на брови, пухловатые щёки и понимал, что передо мной, наверное, самое красивое лицо. — Одышка. — честно сказал я. Очевидно, парень пытался меня понять, совершая некоторую ошибку, а я только усложнил его мыслительные процессы. — Одышка? Ты так выглядел, как будто умрешь прямо сейчас. — конечно, я так не выглядел. Наверняка Давид просто испугался за меня. Я чувствовал покалывание лёгкого мороза на ушах, чувствовал тепло, исходящее от шумного дыхания Давида, невольно подавался вперёд, чтобы мягкий пар коснулся моего лица. На улице всё ещё был минус (но маленький), пусть и зимняя атмосфера, но днём снег всё же таял от нагреваемого солнцем воздуха. Но в городе всегда было прохладно из-за смога. — У меня проблемы с лёгкими. — я заглянул ему в глаза ещё раз (никогда не устану это делать) и снова встретил непонимание, выраженное прищуром и слегка нахмуренными бровями. Я вспомнил, что сегодня пятница, наверняка в школе у него что-то было. — Астма. — Его брови расслабились, но взгляд лишь стал острее. — И ты с астмой бежал от города сюда? — он смотрел с удивлением, жалостью и даже упрёком. «Прости» инстинктивно подумал я, но в слух не сказал. Это могло вызвать какое-то недопонимание между нами, а такого быть просто не могло. Нельзя. Я лишь пожал плечами, хотелось отмолчаться, спрятать взгляд в цвете его глаз. Его лицо, наверное, было прообразом сленга «милота».***
— Так куда мы? — спросил я, когда мы стали подходить к его дому. Он не говорил, что зовёт в гости, встретил не-около-дома. — Я хочу тебе кое-что показать. Это важно. Для меня. — от чего-то моя спина напряглась. На кончиках пальцев прыгало покалывание, а интуиция на мои вопросы и мольбы о подсказке просто молчала. Я почему-то почувствовал себя рыбой, выброшенной на каменный берег. Давид открыл калитку, мы вошли на участок, но пошли не по красивой каменной дорожке, а рысцой стали красться по правую руку впритык к забору за деревьями, кустами и старой теплицей, как будто скрываясь от дома, что тёмной фигурой показывался иногда. Я вспомнил, как этот тупой снег уже сковывал мои движения там, за забором, и голова моя заполнилась всякими проклятиями в его сторону. Тут под ногу мне подвернулся какой-то хлам, из-за чего мокрая подошва соскользнула, и я бы точно нашумел, если бы Давид снова не подхватил меня, неистово сжав пальцами мои плечи. Я даже успел испугаться его испуганного взгляда. — Сорян. — сказал я, прикусив щёку изнутри. Парень передо мной лишь кивнул и продолжил пробираться. Когда кусты закончились, Давид попросил меня пригнуться, и мы стали проходить под окнами первого этажа. На этот раз каменная дорожка спасением ощущалась под ногами. Когда мы подошли к гаражу, я невольно обернулся назад, и там ничего не было. Почему я ожидал что-то или кого-то там увидеть? Когда дом «закончился», мы прошли пару шагов вглубь маленького заднего двора, на котором я уже был снежной ночью. Kyson — You — Там Ханд. — мы остановились перед забором, и он сказал это прежде, чем я смог сообразить, что из небольшого слоя снега буквально торчал самодельный крест из досок и табличка с надписью, которую я почему-то не могу разобрать. — Я не помню, когда это сделал. Вообще совершенно забыл об этом месте. Не приходил сюда с тех пор, как тебя встретил. — это звучит как благодарность, но я не могу повернуть ни слова на языке. Мы так и стояли несколько минут. Как два вкопанных дерева, которые сцепились ветками друг за друга. Я скорее почувствовал, чем увидел или подумал, что нужно взять Давида за руку. Она как всегда была тёплой. — Это хорошо? — я повернул голову. Казалось, что каждый шейный позвонок замёрз и намеревался громко хрустнуть при малейшем движении. Парень пожал плечами. Я чувствовал затхлость воздуха именно в этих нескольких квадратных метрах, и мы находились в самом центре. Не думал, что столкнусь с Хандом ближе, чем фотографии и рассказы. Там он был слишком живым и карикатурным, а здесь, под моими ногами, подумать только, лежит он настоящий. Я почувствовал, как дрогнула рука, держащая мою. Где-то внутри меня лопнула пара сосудов, иначе почему внутри стало так трепетно? Я повернул голову, и секунды хватило, чтобы зацепить взглядом наворачивающуюся пустоту и влагу. Я повернулся к нему лицом. Я протянул руки вперёд. Я его обнял. А он сжал меня руками, как будто скучал по этому всю жизнь.