«А твоего солнца хватит на десять Африк. А твоего холода — на несколько Антарктид…»
— Роберт Рождественский
Апрель.
Когда мы на следующий день встретились с Никитой, я не смог сдержать улыбки. Он выглядел намного лучше, чем вчера: мешки из-под глаз почти пропали, волосы стали лучше лежать на голове, а плечи расправились при походке. Да и взгляд светился ярче, чем свет солнца, отражённого от последнего снега. Погоду обещают аномально тёплую, весь снег должен исчезнуть к концу недели. Не сказать, что мы встретились по этому поводу, но я очень хотел именно сегодня с ним погулять. Интуиция что-то нашептывала, но в последнее время я перестал её слушать. — Куда идём? — спросил он у меня. Я уже не носил шапку, на ногах были широкие брюки, что приятной тканью таскались по коже при хождении. — В лес? — сказал я первое, что пришло в голову. — Мы там с Хандом летом гуляли. — лицо Никиты как-то изменилось, но я не успел заметить, что именно, даже с точки зрение фотографа. Я видел лишь, как тот щурится. — Давид, зачем ты меня в лес ведёшь? — тон в его голосе подозрительный. Парень сделал полушаг назад и наклонил голову в мою сторону, ожидая ответа. Было весьма смущающе. Надо поддержать шутку, но слова как испарились. — Точно не чтобы убить. — я попытался улыбнуться и помотал головой, пусть потом и решил посмотреть в глаза с хитрым взглядом. Мы прошли мимо моего дома, мимо каких-то заброшенных построек непонятного назначения прямиком по дороге. Можно было и от моего дома пойти, перелезши через забор, но я хотел сделать круг и туда вернуться, чтобы посидеть под вечер на чердаке гаража. Время пролетело быстро, мы снова говорили всё, что в голову взбредёт, и смеялись над этим, невольно беспокоя стоящую вокруг нас тишину и ещё зимний сон деревьев. — И знаешь, мне иногда кажется, что если бы она не положила бы мне голову на руку, это было бы не смешно. — Никита остановился и нахмурился, хотя я ожидал, что он усмехнётся. — Положил голову на руку? — переспросил он, от чего-то по-странному улыбаясь. — Ой, я так сказал? — невольно я поджал плечи, немного приподняв их, и от развившихся внутри чувств беспокойства и нервозности начал мять кожу пальцев ногтями. Тут Никита начал издавать такой смех… От него уши как будто начинали лучше слышать, мозг сам собой сосредоточивался на этом добром, хихикающем и гортанном звуке. От него что-то у меня внутри порвалось, пуская электричество по телу, я, кажется, начал перегреваться, и у меня на щеках точно выступил румянец, а руки и так начали потеть. — Ты такой странный, Давид. — он сказал это, расслабленно улыбаясь, точно имел ввиду что-то доброе, может, «ты странный, и мне это нравится». И глаза его были будто умиляющиеся и смотрели прямо на меня, от чего я смутился ещё больше и отвёл взгляд на корни рядом стоящих деревьев. Странно то, что я не хотел провалиться под землю от стыда, а хотел остаться здесь и говорить столько бессмыслицы, чтобы вечно слушать этот смех, чтобы вечно наблюдать этот умилённый взгляд на себе. В голове фоном пронеслась мысль: «На Ханда я смотрел так же.» Мы прошли ещё где-то сто метров, после чего я прикинул, что мост должен быть неподалёку, а сама река должна попасться на глаза. Так и случилось, мы подошли прямо к ней. Никита прошёл чуть вперёд и решил запустить руку в бегущую воду. — Не боишься, что холодная? — я совершенно не хотел, чтобы у Никиты был какой-то дискомфорт. К тому же мало ли что с его рукой может приключиться потом. — Хочу проверить насколько. — парень уверенно ткнул кончики пальцев в воду. И я в этот момент поймал вдохновение. Фотоаппарат привычно висел на плече, его присутствие так вошло в привычку, что я про него забывал. Хорошо, что включил до встречи, сейчас можно было почти моментально сделать снимок. На звук щелчка Никита обернулся, а я сам вздрогнул, как будто не ожидал, что этот звук будет оглушительным в лесу, где нет ни машин, ни разговаривающих людей. Я опустил фотоаппарат и посмотрел на парня как ни в чём не бывало. Тот улыбнулся мне, и я улыбнулся ему, опуская плечи и расслабляя руки. Наверное, он уже привык к тому, что я обожаю его фотографировать. — Опять скажешь, что я невероятно фотогеничный? — я не заметил, как он встал и подошёл ко мне. На его слова я улыбнулся лишь шире. — Ты и так это знаешь. — я пожал плечами. — Ты ему нравишься. — я поднял фотоаппарат перед его лицом, он даже отшатнулся. Я сделал ещё фотографию. На ней Никита успел глянуть прямо в объектив, румянец от миловидной улыбки не спел сойти. — Ты опять пялишься на неё. — сказал мне парень прямо на ухо. Он стоял рядом со мной и тоже смотрел на фотографию. Я довольно часто засматривался на фотографии Никиты, просто от них сквозило каким-то волшебством и мистичностью, а ещё какой-то совершенно не человеческой красотой, хотелось смотреть вечно. Даже воздух в лёгких быстро заканчивался. И как у него ещё никого нет? Нужно было что-то сказать, но слов я так и не находил. Тут он взял фотоаппарат из моих рук и заявил: — Сегодня я фотографирую. — я глупо улыбался, не сразу поняв, о чём он говорит, и не заметил, как сам был сфотографирован. — Да в смысле ты. — я боялся, что он начнёт листать. Конечно, очевидно, что он умел управляться с фотоаппаратом, раз шпионил за мной по всей школе фотографии. Просто внутри цифровой памяти этой коробки находится так много его фотографий, что я боялся вопросов. Но Никита лишь поднял руку вверх, в надежде, что я не дотянусь, но ирония в том, что я был на пару сантиметров выше него — пусть мне это и не помогло, он всё равно был слишком резким и изворотливым, у него невозможно было ничего отобрать, и я в который раз в этом убедился. Мне оставалось только смириться с тем, что эту прогулку я буду вспоминать глазами Никиты, а не своими. Видеть себя. Подумать только, мне совершенно не была противна мысль, что я буду где-то на фотографии в цифровой памяти. Да и когда я смотрелся сегодня в зеркало утром, я не нашёл никаких проблем. И почти перестал стесняться людей, впустив несколько в свою жизнь. Точнее, пока ярче всех в ней был Никита. И я им неимоверно дорожил. Мы шли вдоль речки, я с нетерпением ждал, когда же будет мостик. Он предлагал мне перейти по бедному дереву, упавшему на другую сторону, но я отказался, сказав, что хочу показать на другую сторону, а именно мостик. Он был красив. Рядом с ним мы однажды с Кристиной поставили палатку и привязали Ханда к перилам, провели ночь, рассказывая истории. На утро Ханд оказался в палатке, спящим между нами. Я не мог без него, мне казалось, что там, на улице, его мог кто-то сгрызть. Это я впустил его. И вот, когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы пробиваться сквозь ветви, на которых всё ещё оставался снег, Никита указал мне куда-то за деревья, и я, щурясь в попытках разглядеть, увидел тёмно-коричневое пятно, что представляло из себя ожидавший нас мостик, про который я уже все уши другу прожужжал. — Дай мне чехол. — сказал он, я не понял, зачем он ему, но отдал без вопросов. Если бы захотел поумничать (как всегда), сказал бы. Он надел его, положил в него фотоаппарат. — У меня руки замёрзли уже его держать. Я почему-то улыбнулся, его лицо выглядело совершенно умиротворённым, и я тоже расслабился. Мы встали на этом мостике, он скулёжно под нами заскрипел. Вокруг нас была тишина, кое-где скрипел ветер, кое-где — деревья, солнце нежно растапливало снег, а я смотрел вокруг. Будто поймав такую же волну вдохновения Никита сделал ещё фотографию. Меня. Я стоял на этом мосту посреди весны и восхищался ею с совершенно восторженным детским лицом. — У нас всё ещё осталась палатка, можем устроить тут пикник, если ты летом никуда не денешься. — я улыбнулся, не желая разговаривать о себе запечалённом. Повернувшись, я встретил его взгляд. Он всё это время на меня смотрел? — Не денусь, конечно. Это было бы здорово. — он опёрся локтями о перила, я последовал ему, сделав то же самое. Мы просто смотрели вокруг, наслаждались тем, что касались плечами, что были рядом, что оказались на свежем воздухе вместе. Тут ветер бьёт нас по затылку в спину, и из моего кармана что-то выпадает, стукнувшись о лёд. — У тебя всё это время с собой был чек? — спросил меня Никита. Если это была какая-то бумажка, то лучше подобрать её, вдруг её подхватит ветер, будет держать, пока не настанет жара, а там и лес может загореться. — В смысле «всё это время»? — я спустился на землю, стал подходить ко льду. Моя подошва медленно опустилась на скользящую поверхность. — Я видел тебя, ты купил что-то и съел. — Никита смотрел на меня внимательно, следил как стервятник. — Нифига ты. Я тебя не заметил. — я сделал ещё короткий шаг. Две мои ноги оказались на льду, я осторожно начал двигать ими, расставив руки в стороны. — Я прятался. — он поднял взгляд вверх. — Шпион. — усмехнулся я, уже дотягиваясь до бумажки. Тут лёд подо мной трескается, моя нога провалилась в холодную воду. Мелкие разряды от ледяной воды пошли по моим нервам, я вздрогнул всем телом. Брюки казались легче, но сама вода кусалась за кожу, ползла вверх и залезала в ботинок. Когда тот коснулся чего-то мягкого, я почувствовал, как волосы на руках и затылке встали дыбом. Я попытался оттолкнуться второй ногой ото льда, но он снова сломался, опуская в воду и вторую ногу, которая держала меня надо льдом. Холод окутал меня уже по пояс, в горле будто что-то застряло, я опускался на дно. Речка была на удивление глубокой. Как позвать на помощь, когда твоё тело содрогается от холода, медленно и противно окружающего тебя? Тут моих лопаток коснулось что-то невероятно тёплое, подхватило под руки и стало поднимать. Это был Никита, его руки дрожали, но держали меня крепко. Он был тёплый, такой тёплый. Я потянул к нему холодные руки, повис на шее, резко развернувшись, как только мои ноги коснулись весьма твёрдого снега. — Стой. — я схватился за ворот его куртки, сердце моё трепыхалось похлеще моих коленей, которые дрожали от всё ещё кусающего холода, который теперь начал неистово жарить нервы и кожу. Тут земля перевернулась, я не понял, как дерево слева оказалось справа. — Х-холодно… — прошептал я, всё ещё держась за куртку Никиты. Его лицо я разглядел не сразу, но оно выражало такую панику, какую я не то, чтобы на нём, ни на ком не видел. Кажется, он держал меня на руках и стал идти вместе со мной куда-то в сторону отдалённых заборов и столбов дыма из старых печей, которые наверняка сейчас была тёплыми… — Скоро будет тепло, Давид. Ща будет тепло… — я почувствовал, как его пальцы сжались у меня под коленями и на спине. Я понимал, мои руки холодные, одежда промокшая, да и вес не самый маленький, но ничего сделать не мог, содрогался от каждого дуновения ветра, хватался за ворот, боясь коснуться кожы на шее. Она была манящей, такой тёплой, но Никите будет до дрожи так же холодно. Мне оставалось только позволить ему нести меня к домам, чтобы попросить помощи, цепляться за него как за спасательный круг, коим он и являлся прямо сейчас. Через одежду тепло не передавалось, но я всё равно инстинктивно прижимался к нему всё сильнее и сильнее — от страха. Я боялся, что мог бы полностью оказаться под водой. Под холодной толщей грязноты. Без воздуха. Другим плечом я почувствовал вдруг, как бьётся сердце. Это было сердце Берга. Никиты Берга. Человека, неоднократно спасавшего его. Человека, чьё благородство не потерялось с взрослением. Человека, которому он доверял, которого хотел защищать, которым… бессвязно дорожил. — Спасиб-бо… — мой подбородок дрожал, слова вылетали с искажением и дрожью, медленно мысли текли по нейронным связям в голове, но чувство непреодолимой благодарности так и не заканчивалось на том, что я сказал. Не знаю, что мне нужно сделать, чтобы отблагодарить этого человека. — Всё будет хорошо. — сказал он мне. Я почувствовал, как его горяченная щека коснулась моего лба. Всё во мне содрогнулось. — Тебя домой? — внутри что-то разлилось и болезненно обожгло меня. Я рвано замотал головой, не в силах что-либо сказать. — Нельз-з домо-ой. — я попытался разглядеть его лицо, но глаза слипались, как будто я вот-вот засну. Пусть в воде и оказалась только моя половина, такое ощущение, что холодом пронзало даже мозг. — Хорошо-хорошо. — быстро буркнул он и снова коснулся щекой моего лба, ненавязчиво обжигая. Не знаю, куда мы пошли, но я ему безгранично верил. Так безгранично, что я не думал о том, куда мы идём. Я просто закрыл глаза и старался поймать тепло его тела, чтобы хоть немного согреться. Я старался уловить биение его сердца, что меня просто убаюкивало. — Не спать, Давид. Пожалуйста, не засыпай. — я постарался открыть глаза. Светлое небо заставляло их болеть, я зажмурился и отвернулся к куртке, чтобы скрыть глаза хоть в какой-то темноте. Я старался открыть глаза, чтобы он увидел — я всегда могу выполнить то, что он просит. Его дыхание сбивается, когда земля под ногами пошатнулась, это ощутил даже я. Скорее всего, он споткнулся, я попытался ещё раз открыть глаза. Мы шли по дороге, приближались к нашему дому, но я верил, что мы идём не туда. Мне туда нельзя. Там Кристина и Саша, мама, они будут суетиться, нельзя. — Н… Никит… — выдавил я из себя. Но что хотел сказать, уже не вспомнил.