«И к свисту пули можно привыкнуть»
— Максим Максимыч «Герой нашего времени»
Мне казалось, что прямо сейчас всё вокруг меня — это смешанная каша из снега, лесов, пролетающих мимо домов. Давид в моих руках был тяжёлый и невероятно холодный. Мои пальцы сами собой переставали что-либо чувствовать, становились ледышками, дрожали почти так же, как и парень. Ткань его брюк липла к коже и моталась мокрыми тряпками, из-за чего нам обоим становилось ещё холодней. Мне казалось, что время течёт как-то слишком медленно, каждая секунда выливалась в минуту, я чувствовал, как время утекает через пальцы, пусть и понимал, что это вода, которую я случайно выжимал, когда стискивал руки в нежелании уронить Давида в снег. Мне казалось, что я вот-вот упаду. Мои ноги тоже дрожали, руки уже нещадно болели, норовясь отпустить то самое дражайшее, что было в моей жизни. Я просто был обязан помочь ему. Перед нами возвышался чей-то забор. Я понимал, что не смогу воспользоваться звонком, не поставив Давида на землю. После этого я вряд ли уже смогу его поднять, а он будет контактировать со снегом. Мне пришлось. — Давид… — позвал я его, пока медленными шажками подходил ближе к калитке. Он разлепил один глаз и неистово дрожащей рукой потянулся вверх, удерживая несколько секунд. Я видел нездоровые красные пятна на белой коже, появившиеся от холода, я видел, как рука рухнула вниз, почти безжизненно. Всё внутри меня так болезненно сжалось. Я бы хотел её поймать, но мои руки были заняты. А ведь я даже не сказал ему, что нужно делать. Ожидание хоть какого-то отклика длилось так долго, что я уже начал переступать с ноги на ногу. Нервы не вывозили такое количество времени и адреналина, сердце уже уставало и болезненно билось в груди, а я сам чувствовал приближающийся приступ кашля. Снег слишком медленно таял. Человек из дома до калитки шёл слишком медленно. Вода исчезала с поверхности одежды слишком медленно. Меня разрывало от того, что я не успеваю, пусть и тороплюсь, вкладываю силы в каждый шаг. Становилось трудно дышать от самой мысли, что у Давида могут потом появиться осложнения. Каждая секунда — навес золота. Тут калитка открылась, передо мной охнула бабушка в своей старческой манере. Её лицо в секунду сменилось с заинтересованного и настороженного на испуганное и предобморочное. — Вы поможете? — глупо спросил я. Бабушка подобрала полы своей шерстяной кофты на молнии, которую, наверное, накинула, чтобы просто добежать до ворот, и отступила на пару шагов, чтобы я с Давидом на руках смог пройти. Я ветром пронёсся мимо садика, полностью очищенного от снега, взбежал по маленьким каменным ступеням и каким-то образом сам открыл дверь. Домик встретил меня маленькой прихожей, коридором и кухней с достаточно большим столом. Я скинул ботинки и оставил их позади, стараясь унести Давида в ванную. Не знаю как, но бабушка за нами поспевала. Я завернул в конце коридора влево и оказался в маленькой ванной комнате. Теперь я уже мог поставить Давида на пол, но нехотя — пол представлял собой плитку. Холодную, хотя, наверное, он не заметит, а я это чувствую, потому что ноги невыносимо болели от быстрой ходьбы. Он сел на бортик ванной. — Раздевай его. Ты знаешь, что делать? — спросила она, а я кивнул, тут же нервно буркнув под нос: — Растирать. — не знаю, услышала ли она меня. Я потянул дрожащие пальцы к дрожащему парню. Он слабыми руками, уже совсем красными, еле смог расстегнуть молнию до половины. Слишком медленно. Я мягко взял его руки — они были такими холодными, что даже испугался — а потом и замочек от молнии, уже быстрее расстёгивая. Потом я взялся за воротник с капюшоном и, немного оттянув его от тела, потянул за спину. Парень пытался всячески вытянуть руки из рукавов, но и тут ему нужна была моя помощь. Мне было тошно. Нельзя было дать Давиду остыть. Он всегда должен быть тёплым. Так нельзя. Когда там, я стоял рядом с ним перед могилой Ханда, я чувствовал мёртвый холод вокруг нас и его тёплую руку. Она была живая. Он был живой. Я не позволю Давиду быть холодным. Мёртвым. Моё сердце всё ещё бесследно трепыхалось в груди, мне становилось всё сложнее дышать. Я старался унять дрожь в руках и вернуть пальцам послушание. Опустившись на мокрый пол перед Давидом на колени, я попытался поддеть край его футболки, не задевая кожи — мои пальцы всё ещё были очень холодными, пусть и его живот в этом месте — тоже. Но у меня всё равно не получалось, я видел, как он вздрагивал от моего прикосновения. Но нужно было стянуть с него футболку. Парень поднял руки, позволяя мне это сделать. Я не докинул этот кусок ткани до корзины с бельём, где была и куртка, из-за взгляда, павшего на открывшуюся кожу. Давид нервно дышал, из-за чего кости внутри немного дрожали, аккуратная ключица сжалась, спина ссутулилась. Я проморгался и увидел на щеках Давида заметное покраснение, вспомнил о его стеснительности. Тут позади послышались неаккуратные, семенящие шаги бабушки. Она кинула мне полотенце, которое я поймал, всё ещё не отводя взгляда от покраснений на животе Давида. — Как же тебя так угораздило-то… — приговаривала она. — Снимай штаны. — не знаю, кому она сказала, но ответить решил именно я. — Он стеснятся будет. — мой взгляд пал сначала на бабушку, потом на дверь и обратно. — Он же не без трусов будет. Не придумывай… — он уже подняла руки немного вверх, чтобы коснуться пояса его брюк, но я резким и громким движением положил руку на бортик ванны, рядом с его бедром. Бабушка тут же одёрнула руки, прижав их к себе. Только сейчас я поймал себя на том, что смотрю на неё таким злым взглядом, каким одаривал только Альберта. Пока я думал об этом, нас оставили одних. Я повернулся к Давиду, но не смотрел ему в глаза, чтобы нам обоим не тратить силы на то, чтобы понять этот взгляд. — Спасибо. — сказал он неприятно хриплым голосом. Даже здесь дрожь смогла что-то изменить. Во мне всё перевернулось, я даже на секунду застыл. Поджав губы, кивнул. Мои собственные спортивные штаны уже промокли из-за появившейся на полу луже, ткань одежды парня была брошена мокрыми тряпками. Мы оба понимали, что с пуговицей и ширинкой из нас двоих могу справиться только я. Ткань брюк скользнула по моей коже, вызывая мурашки и какое-то отвращение, пуговица ощущалась каменной льдиной, как и замочек ширинки. — Привстань. — скомандовал я и, аккуратно взявшись холодными пальцами за края брюк, чтобы всё ещё не касаться кожи, которой нужно было тепло, а не холод моих пальцев, начал стягивать их. Кожа на ногах была совсем плоха — так мне казалось. Она вся была покрыта красными пятнами. Брюки тоже не долетели до корзины для белья, а упали где-то рядом чёрной лужей. Я тут же взялся слегка потеплевшими руками за стопы, икры, колени, ляшки. Они были такими ледяными, что каждый раз, когда я их касался, по моим нервам бежали аленькие холодные разряды. Кажется, я обжигался его холодом. Быстрыми движениями я должен был его хоть немного согреть, чтобы потом опустить в тёплую воду, постепенно набирающую температуру. Но мне нужно ещё растереть бёдра. Я поднял взгляд, теперь это было необходимо, потому что вслух задать вопрос я почему-то не мог. Давид лишь мотнул головой, почти полностью ставшей красной, ну а настаивать я не смог. Встав с пола и включив еле тёплую воду, я сказал: — Залезай. — я и так видел, насколько неловко ему находиться передо мной в таком виде. Наверное, если бы я начал стягивать с него нижнее бельё, он бы уже сгорел со стыда. Я смотрел на то, как набирается вода. Залип на то, как по поверхности бежали мелкие пузырьки и лёгкая рябь. Под ней грелся Давид. Может я смотрел на него, а не на воду. Внутри у меня начало всё стихать. Я сел на бортик ванны с другой стороны от Давида. — Как ты себя чувствуешь? — я проследил за его взглядом, он смотрел на то, как струя из крана превращается в несколько брызг, встречаясь с вертикальной поверхностью воды. — Теплее, чем было. — на его щёки как-то налезла улыбка. Она была уставшая и вымученная, но искренняя. Я уже выучил эту улыбку наизусть, но каждый раз, когда он улыбался, внутри меня всё равно всё радовалось и разливалось огнём, как будто в первый раз её вижу. И я сам тоже улыбнулся. Мне было приятно наблюдать, как эмоции играют на его лице. Мне было приятно думать, что это счастливые эмоции. То есть тёплые. — Спасибо. — сказал он как-то трепетно и тихо. — Ты, наверное, спас мне жизнь. — он как-то странно на меня смотрел. И с благодарностью, и по-лисьи, и так чисто. — Да я… — «понятия не имею, что на это сказать» продолжил в голове, на автомате подняв руку к затылку. — Не преувеличивай. — Скорее всего, речка была не такая глубокая, чтобы Давид смог там утонуть. Он просто испугался. — Нет, ты… смог собраться… в такой ситуации, я бы так не смог. — перед глазами вспомнился момент в школе актёрского мастерства, как он оттащил меня от двери, услышав то, что не слышал я. Но я понимал, что сейчас спорить с ним бесполезно, поэтому просто сел на пол уже с его стороны. Нас разделял только бортик. Я положил на него пальцы, а он накрыл их своими.***
Вскоре одежда Давида уже сушилась на батарее, а он сам сидел под двумя одеялами и пил зелёный чай, который предоставила нам бабушка. Мне она скорее предложила его лишь из вежливости. Я сидел и думал, почти не слушал то, о чём они говорят. Лишь сделал заметку в голове, что это самая обычная светская беседа о погоде, о том, что уже скоро снег должен будет превратиться в воду. За окном солнце уже вовсе скрылось, превращая всё вокруг в лёгкий свет от уличных фонарей и тёмных деревьев. Наверное, сейчас на улице холоднее, чем было около часа назад. Я смотрел на Давида и мысленно радовался тому, что он сейчас такой тёплый, почти домашний. Он улыбался, я не мог не заметить, что он тёрся щеками о рукава моей толстовки, которую я ему одолжил (спасибо, что я ношу много одежды), а сам сижу в футболке. Приступа у меня так и не было, когда Давид сказал, что ему тепло, всё внутри меня тут же успокоилось. И сейчас я ласковым взглядом наблюдал за тем, с каким интересом он слушал рассказы бабушки о травах, которые она выращивает. Но тут я услышал… «мяу»… И это было такое до жути знакомое «мяу», что я замер, в ожидании глядя в коридор. Оттуда мелкими мягкими шажками лапок вышла Марта. У неё была аккуратная мордочка, она чуть-чуть дёргала усиками. Ну точно Марта. Я смотрел на неё, как на чудо света, которое мир ещё не видел. — Марта? — она обратила на меня внимание и в два прыжка оказалась возле моих ног. Я поднял её на руки. Внутри как будто всё перестало сжиматься, я полностью ощутил на себе выражение «камень упал с души», полностью исчерпывающее моё состояние сейчас. Кажется, я улыбался. — Это Марта? — вдруг спросил Давид. Я чуть приоткрыл глаза и гляну на него. — Офигеть. — ещё шире заулыбался, зарывшись в шерсть кошки с мыслью: «Давид всегда такой эмоциональный». Я пару раз чмокнул кошу в голову и принялся её нещадно гладить. Как я по ней соскучился. без неё и квартира переставала быть для меня «домом» и одиночество превращалось в пытку. В голове тут же вспомнилось, как Давид рассказывал о кошке, которую он встретил и принёс к соседке. Неужели Марта почувствовала Давида, потому что мы были знакомы? У кошек было потрясающее шестое чувство, и это была единственная магия для меня, которую я не хотел рушить логическими объяснениями. Мне было просто хорошо сейчас. — А вы выращиваете кошачью мяту? — спросил вдруг Давид и постучал рядом с собой ладонью. Ушки кошки тут же обратили внимание на звук, а она сама метнулась на диван. — Предательница, ты куда? — я пересел со стула на диван, держа кружку с зелёным чаем, и теперь уже мы оба гладили кошку. — Даже не верится. — сказал парень, на что бабушка тепло посмеялась, так по-старчески. — Нет, но и её тоже добавляют в чай. — Можно? — я указал рукой на домашнее печенье и варенье, стоящие на столе. — Конечно. — она пододвинула тарелку с выпечкой ближе ко мне. Вкус был приятный. Сухость печенья и горьковатость варенья дополнял вкус зелёного чая, который я пил не так часто, но с таким удовольствием потягивал сейчас. Я кинул короткий взгляд на Давида и Марту рядом. Он тоже прикоснулся губами к краешку кружки. Мы как будто синхронизировались в питье чая. — Вот ваш чай сделан из белладонны. — вдруг вкус с языка пропал, а в лёгких образовался вакуум. Я еле смог проглотить безвкусную кашу, а вот парень рядом закашлялся, из-за чего я неловко похлопал рукой по его спине. — Как? — переспросил Давид в надежде, что ослышался. — Это же яд. — твёрдо сказал я, от чего бабушка снова замялась. — Всё нормально. Я правильно делаю этот чай, растение безвредно. — я мерил бабушку взглядом, стараясь выискивать хоть какие-то признаки лжи. Я ещё раз кинул взгляд вправо. Давид сидел смотря куда-то перед собой. Тут мне вдруг врезалось в память то, о чём он мне говорил. Ханда отравили именно этим. Я мысленно чертыхнулся. Тут парень схватил меня за локоть тёплой ладонью и потащил в коридор. Другой он придерживал на плече одеяло. Я не без ухмылки вспомнил, что он всё ещё был без штанов. — Она не могла убить его. — он так решительно это сказал да с таким странным лицом, что мне стало страшно. — Почему ты так думаешь? — я сложил руки на груди. Интонация получилась больше вызывающей, чем заинтересованной. — Она хорошо ко мне относится, у неё просто нет причины. — и тут он был прав. Он продолжал о чём-то говорить, но я не слушал, задумавшись. Из мыслей я выбрался, когда он снова схватил меня за локоть и потащил обратно. — Понимаете… — начал было он, но я видел, как ему сложно подобрать слова, и продолжил: — Нам очень важно, чтобы вы нам кое-что рассказали. — на этот раз Марта улеглась мне на колени. Наверное, с серьёзным лицом и кошкой я выглядел комично. — Да. — как будто ответил на шутку в моей голове. — Вы когда-нибудь видели большого сенбернара? — он решил начать из далека. Я отметил в голове, что Давид сошёл бы за доброго полицейского. — Всего пару раз, когда вы гуляли. Это было очень давно. — я попытался прикинуть в голове время, когда Ханд умер. Это всё ещё странно чувствовалось как на языке, так и в мыслях. — Может, у вас украли немного этого растения около полугода назад? — я попытался успокоиться, но интуиция всё ещё как-то странно отзывалась внутри, когда я смотрел на бабушку. — Нет, не помню точно. — она положила обе руки на стол. — Но в конце лета у меня громко хлопнуло окно здесь, я проверила все деньги, ничего не было украдено. Может тогда… Настала тишина. Была очередь Давида придумывать какой-то вопрос. А я решил подумать. Мысли клубились в голове, я закрыл глаза, больше не видел ничего. Нужно сосредоточиться на том, что произошло. В конце лета у травницы громко хлопает окно в комнате, где она хранит растения, затем где-то в середине сентября Давиду сообщают, что его пса отравили одним из тех, что она выращивает, а потом ещё спустя некоторое время он знакомится со мной. — Может, вы знали каких-нибудь людей, которые не любили животных? — я услышал, как он поставил кружку на стол. — Нет. Уверена, что нет. — снова замолчала. Я продолжил думать. Что-то должно быть. Что-то, что связывает эти два случая. Или может, ещё и меня. Время поджимает, наседает на спину. — Послушайте… — начал я загадочно в своей любимой манере. — А вам говорит что-нибудь фамилия «Берг»?