«Важен тот человек, который приходит на помощь тогда, когда его даже не просят.»
— Клиника
Я потерялся в пространстве, но, кажется, падал на спину. Вот упал. Воздух выбился из лёгких, спина медленно заныла болью, а в нос ударило большое количество пыли. Я услышал два шага и тишину перед бурей. Щёку защемило, кожа сложилась между подошвой ботинка и костной частью скулы. Я почувствовал, как она трещит, будто грязь на ткани. Ряд зубов тут же обдало ожогом, мне казалось, что вот-вот пара зубов точно выпадут. Потом пульсация. Она была в дёснах, на некоторых участках щеки. Та сильно щипалась, я чувствовал, что если сейчас захочу издать хоть один звук и пошевелю этой частью лица, оттуда пойдёт кровь. Меня ударом немного повернуло, но я стал заваливаться обратно на спину. Всё плыло так медленно, я попытался открыть глаза, и картинка такой резкостью и яркостью ударила в глаза, что я не сразу понял: меня ударили ещё раз. Теперь я уже точно перевернулся на бок, ведь сила была больше. Было ощущение, что лицо онемело, я не чувствовал левую сторону, но правой — и твёрдость мелких камешков дороги, и мягкость пудровой пыли. Пульсация на секунду исчезла, а потом как вдарила мне нервам, что я не смог сдержаться и скорчил рожу боли. И тут же почувствовал влагу, накапливающуюся и во рту и на коже. А потом всё ускорилось. Я услышал семенящие быстрые шаги и сдавленный стон амбала. Потом ещё слова «За ноги хватай». Картинка перед глазами прыгала и дрожала. Или это были мои руки, на которых я пытался приподняться, чтобы хотя бы попытаться встать. Я чувствовал силу ветра, знал, что шатаюсь. В голове были тонны ваты, она жалом пчелы разлилась по левой стороне, одновременно лишая чувствительности и придавая остроты боли. Щипала наверняка царапина из-за грязи с подошвы. Пульсировала подступившая наружу кровь вместе с адреналином. Они вместе образовывали странное чувство, когда вся верхняя часть головы, начиная от висков, затылка и кончиков ушей, в одно мгновение нагрелась, поджаривая мозг. Перед глазами появились мелкие розово-белые пиксели, как помехи. Я как будто смотрел фильм ужасного качества, где пиксели распадались и оставались на месте, где было сложно разглядеть очертания предметов. Руки ослабли, рот сам собой открылся, хотелось дышать, локти начали складываться, голова постепенно опускаться на дорогу, пока лоб не погрузился на колючие камешки и мягкую пыль. Уши слышали кряхтение, быстрые шаги, какое-то ёрзание по дороге. Я попытался оставаться в сознании, потому что по-другому это состояние называть не получается. Предобморочное. От двух ударов по голове. Да я везунчик. Время странно ощущалось. Оно прыгало, как и картинка, то мой вдох длился несколько секунд, а выдох — целую вечность, время между ними вообще было? Я не помнил, соображалось плохо, пальцы никак не ощущались, двигаться не получалось. Да и не надо, главное — сэкономить энергию, чтобы не отключиться. А ещё главное — отсутствие моего любимого приступа. Тут на голову опустилась тишина. И некоторое осознание — почему меня никто больше не бил. Я вдохнул, чтобы выбрать силы для поднятия головы, но в горло втянулась пыль, и я закашлялся, задыхаясь. Нельзя. Я задерживаю дыхание в попытке подавить кашель и поворачиваю шею с головой назад. Всё три мужика валялись на дороге. Один был почти возле меня, другой чуть — дальше, а третий — возле обочины. Он странно перекатился на спину, и из-под него, качаясь из стороны в сторону, выбирается Давид. Кажется это был он. Или нет?.. Волосы у парня были невероятно сильно растрёпаны, одежда помята, даже порвана, кажется. Когда он вставал, я увидел в его руках что-то темноватое. Это был камень. Окровавленный камень. А из другой выпало зелёное стекло. Я понял это по разбившемуся звуку стекла. Всё потемнело, я вернулся обратно, когда тёплые руки взяли меня за руки, за одежду — как получится. Кто-то взвалил меня на плечо, и я до самого конца надеялся, что это не Давид. А потом конец наступил.***
Когда моя голова перезагрузилась, когда ко мне вернулась память яркими вспышками, когда я снова смог мыслить и осознавать себя, я почувствовал в своём рту и немного горле трубку. А ещё было чувство, будто я просыпаюсь с диким похмельем. Уши раздражало противное пикание, а нос — странный запах. Такой резкий, будто это тот самый дедов самогон. Я чувствовал на левой стороне что-то приклеенное, на пальце был как будто туго затянут пластырь. Но ещё рукой я чувствовал контрастное тепло. Чтобы разлепить глаза от блаженной дрёмы, мне потребовалось большое количество сил. Если вспомнить школу и единицы измерения в физике, то я приложил силу в миллион Ньютонов для этого. И то, я не смог открыть их полностью — половина лица обдало ожоговой болью. Зато я успел разглядеть какую-то капну волос, силуэт человека. «В больнице.» догадался я и не стал устраивать сцену из фильмов, от банальности которой уже до чёртиков тошнило. Потом я закрыл глаза, но снова попытался увидеть. На этот раз было легче, но почему-то правый глаз открылся больше, чем левый. Хотя, не трудно догадаться почему. В белом халате, опустив прилизанную мокрую голову, рядом со мной сидел Давид и держал меня за руку. За запястье. За руку не получилось бы, потому что на один из пальцев была надета какая-то штука. А на другой руке было несколько проводков. — Меня же… — я увидел, как парень застыл, — просто по голове па… пару раз ударили, — он вскинул голову, — и я умираю? — хриплый голос разнёсся по палате. Если это вообще была она. Трубка посреди моего горла сильно мешала мне говорить, я надеюсь, что он хоть что-нибудь сможет вычленить из этой каши. Глаза Давида. Этот взгляд я никогда не забуду. Уже точно никогда. Даже с призрачностью этого парня. В карих глазах скопилась влага, кожа под ними была красноватой, а из-за скопившихся слёз бликов было больше, чем обычно. В одной была радость, в другом — надежда, в третьем — боль. И тут он как заулыбается. Так чисто, радостно, его щёки расплылись и расслабились, как и всё лицо. Из груди донёсся типичный давидовский хрип-смех. Я старался не замечать кучу пластырей на его лице, другую одежду и бинт на одной из рук. Его потрепало, но он, мать его, смеётся. Я не знал никого, кто мог бы так смеяться. Я начал улыбаться сам превозмогая такую же, наверное, боль в лице, что и Давид. — Я так волновался. — сказал он, рухнув лбом мне на руку. Я знал, что должен был почувствовать больше. — И я так рад. А потом я услышал всхлип, и где-то в груди странно кольнуло во время вдоха. Кожа еле различала его дрожь и влагу слёз, случайно попавших на меня. — Я позову врача. — сказал он после резкого вдоха. Я видел на его глазах слёзы, но ещё увидел то, чем я восхищался всё наше знакомство: силу. Жизненную силу. Жизнелюбивую. Жизнерадостную. И весь Давид сейчас живой. И я — тоже.***
Мне сказали, что всё со мной прекрасно. Врачи даже пугали Давида тем, что я могу остаться в бессознательном состоянии, но мне просто сказали, чем мазать щёку, когда можно будет снять ватно-марлевый пластырь (я забыл, как они это назвали) с лица, как его менять и много чего ещё. Но я лишь думал о том, что было несколько часов назад. Сейчас уже глубокая ночь, Саша с Кристиной, наверное спят. А перед глазами был солнечно-пыльный день. Колюче-мягкая дорога. И какая-то мистика, происходящая за спиной. Когда мы шли, крепко держась за руки, я всё пытался понять, как так лучше спросить Давида, чтобы не сказануть лишнего. — Что было после того, как я сказал тебе никуда не уходить? — мой голос уже немного подправился и сейчас прозвучал мягко. — Я увидел, как ты показал ему коронный лбом. Ты мне о нём уже рассказывал. — он выдержал паузу. На самом деле, это очевидно, что Давиду сложно мыслить. Мне даже кажется, что его отделали сильнее меня. — Побежал к тебе, подхватил бутылку и кинул одному в голову. Того, которого ты ударил. Бутылка разбилась, две одновременно пошли на меня. Один схватил под руки, другой — за ноги. Я не удержался и сильнее сжал руку Давида. От чего тот зашипел, и я вспомнил, что именно эта рука вообще-то покрыта бинтом. — Прости. — лишь выдавил я. — Да ничего. — сказал он, восстанавливая дыхание. — Я ударил одного затылком, а второго пнул. Потом хватил камень, одного ударил по голове, а второго не успел. Он пошёл на меня, навалился и начал душить. — я покосился на него. Он как будто просто пересказывал мне фильм, в котором снимался, а не про реальную драку, в которой участвовал, рассказывал. В свете фонарей, вывесок и домашних ламп чужого района я попытался увидеть следы на его шее. И увидел, это были страшно противные покраснения. «Мой бедный Давид.» — Потом я нащупал что-то твёрдое обеими руками и хлопнул его по голове. — он замолчал, а я не знал, что ему сказать. Он, мать его, спас мне жизнь, когда это в моих планах было спасение его жизни. И тут он вдруг спросил: — Это были люди твоего отца? — и это почему-то выбило из моих лёгких весь воздух. Я забыл как делать вдох и выдох, как вообще менять положение своих глаз. Наверное, застыл. — Да. — я вернулся из сахарного счастья в реальность. И слово «реальность» держало в себе всё серое, печальное и тяжёлое. Давид на это лишь кивнул. И мы продолжили идти к остановке, крепко держась за руки. — Полиции я сказал, что они хотели нас ограбить. — вдруг проронил он тишину снова, а я даже поразился его сообразительности. Пусть это и могло нам помочь заложить отца, но он был в тот момент один, весь напуганный моим молчанием. — Ты молодец. Всё правильно сделал. — я не удержался от того, чтобы коснуться рукой его ещё влажных волос. Почему-то возникло громадное желание обняться этой ночью с Мартой. — Почему у тебя голова мокрая? — Мне разрешили принять там душ. — Серьёзно? — переспросил я, не веря ни ушам, ни глазам. — Да. Мне врач один разрешил. Он мне и раны обрабатывал. — он снова улыбнулся, а на душе стало так хорошо, что я забыл про отца, забыл про наши гематомы и царапины. Когда мы сели ждать автобус, то взял руку Давида двумя своими. Она была такой тёплой. Я даже нашёл пульс. И это было таким приятным доказательством того, что мой любимый в мире человек жив. Кто бы мог подумать, что этот невероятно добрый и неумело-смущённый в обществе человек, сможет устроить такое шоу, основанное на реальных событиях. Он никогда не перестанет меня удивлять. Начиная от выхода победителем из драки против трёх накаченных мужиков, заканчивая такой пленительной и привлекательной улыбкой. Я вдруг понял, что этот пересказ драки был весьма коротким. Сколько же сил он вложил и в бросок бутылки, что смог лишь этим вырубить крепкого мужика, и в пинок, даже не хочу задумываться, куда, и в удар камнем и бутылкой по голове. Сколько же силы в нём прячется. Хотя я точно могу вспомнить момент, когда Давид не мог открыть дверь, потому что она была тяжёлой. Но тогда он был спокоен. А несколько часов назад он, наверное, включил режим «Терминатора». Автобус остановился возле нас, чем и отвлёк от созерцания этого прекрасного лица. Мы сели на места. Я всё ещё держал его руку в своей. Мы ехали в тишине. И я только понял, что мы едим не в город, а из него. Мы едим к Давиду домой. Но как-то сопротивляться я не стал: отец после этого точно наведается ко мне домой. Я смотрел, как проносились за окном тёмные деревья, редкие красивые домики. А когда повернулся, увидел, как уже Давид наблюдал за моим лицом. Я не был против, уже привык к тому, что «моя фотогеничность может проявляться когда-угодно». Когда же на всю пустую массу воздуха внутри прозвучало «конечная» мы синхронно встали и направились на выход. Воздух на улице был тёмным, но лёгким и приятным. Свежим и ещё немного тёплым. Мы с Давидом шли и шли, так и держась за руки, пока мне не попался на глаза уже знакомый забор. Похоже, не будет больше времени, когда бы мы не попадали ни в какие передряги и не возвращались бы в ту уже хорошо знакомую и домашнюю комнату этого чудесного парня. Дом на участке спал, поэтому мы тихо прокрались туда «с главного входа». А когда оказались в темноте этого почему-то волшебного места, встретились взглядами… Я не смог не прижать к себе это чудо. Это самое дорогое, что у меня есть. Почти на ровне с Мартой. Его тело ощущалось в моих руках опьяняюще хорошо. Я, наверное, первый раз за вечность смог позволить себе выпустить слёзы. Вот так. Просто. Взять и заплакать в плечо кому-то. Кому-то невероятно… любимому.