***
Я открыл глаза. Над моей головой было небо. Гуща из земной атмосферы и космоса медленно перекрашивалась с одного края на другой, прыгая из тёмно-синего в кровавый. По боками виднелись странные скульптуры-деревья из серого камня. Их ветки слились в одну смазанную массу. Я выпрямился и увидел Давида. Он стоял рядом со мной и, схватив за руку, сказал: — Кровавый закат, Никита! — он потянул меня ближе к пригорку, который оказался высокими и очень крутым берегом, где трава резко переходила в глину. Давид остановился, а я поскользнулся и рухнул в бушующую реку, так и не намокнув. Когда моих ушей коснулся всплеск, перед глазами возникла картинка: человеческая нога в кедах, как у Давида, шагает в лужу одновременно с собачьей лапой. Но я продолжил падать и, кажется, уже коснулся спиной чего-то твёрдого, только весь содрогнулся, чем напугал Марту, и стал озираться по стенам своей квартиры.***
Суп в моей тарелке остыл и с максимальным успехом мог бы превратиться в новый рецепт холодца. Я смотрел на него, не двигаясь, и замечал, как ничего не двигается вокруг меня. Я вновь стал тем куском глины, который ждёт, что из него что-то сделает отец. А потом на меня накатили воспоминания. Вот его размытая фигура вычурно сидит в конце длинного стола конференц зала. Он медленно поднимается с кресла, когда за мной закрывается дверь. Я отвечаю ему спокойным и непринуждённым. — Ты знал, что я был в больнице? — спросил я, облокотившись бедром о стол и положив руку на его поверхность. — Да. — учтиво. — Как и несколько моих охранников. Они, кстати, ещё там. — Давид намного сильнее, чем кажется. Я пообещал себе подумать об этом потом. — Они должны были привести тебя сюда. — Ты мог позвонить. — пожал плечами я, смотря на него как можно скептичнее. — Ты меня заблокировал. — У тебя есть ещё с тысяча номеров. — и это правда. У меня два номера, и то пользуюсь только одним. А у этого человека они «рассортированы». Неужели нет номера специально для меня. Мы ещё пару секунд смотрели друг на друга, ничего не говорили. Это означало, что пока первый бой в мою пользу. Если я выйду победителем, то, может, смогу отвоевать себе место вне власти отца. — Альберт мне всё рассказал. — он отзеркалил мой жест, только ещё убрал руки в карманы брюк. Вызывающая поза, так и тянет нападать, но я не спешу. — У тебя появился друг? Давид. Это полностью очистило мою голову. — Как его зовут? — он потянулся за папкой на столе. До боли знакомой папкой, я сам её уже держал в руках. Досье психолога. — Давид Роменский. Учащийся n-ого курса. — он начал посмеиваться. — Будущий фотограф. Он смеётся над тем, кем хочет стать Давид? Мне нельзя было нападать, но отец подкидывал искушение за искушением в каждых словах, действиях. Их смысл был так низок и отвратителен, примитивен, что злость парализовала моё тело. — Не думаешь, что это человек второго сорта? — его голос резко стал твёрдым, а я от чего-то почувствовал себя, как будто ребёнок попался со сломанной вазой. Отец пытается меня унизить, ссылаясь на некоторые выработанные привычке из детства. — Нет, я думаю, что из вас двоих, второсортный ты. — А себя ты, конечно, не считаешь. — Ты меня сам этому учил. — Да. — сказал он с какой-то гордостью. Меня даже затошнило. Я отодвинул тарелку, положил локти на стол и стал протирать лицо ладонями. Какой это был кошмар. Когда наш словесный бой длился уже пол часа, я решил написать Давиду, с надеждой на то, что не спалил его где-то посередине процесса. — Да ты и шагу ступить без меня не можешь! Я постоянно тебя прикрываю! Только ради чего, если ты приходишь сюда и обвиняешь меня во всех твоих бедах! — он уже выходил из себя, и это было бы замечательно, если бы мне не приходилось инстинктивно защищать Давида. — Я могу! Только ты этого не видишь, потому что привык к контролю надо мной! — мы стояли друг напротив друга, положив руки на стол и наклонившись вперёд. — Да ты бы в тюрьме уже сидел за преследование! — Чего?.. — мои плечи чуть опустились, а голос немного успокоился. — Шантаж твоего психолога, слежка за человеком в свободное время, взлом закрытых сайтов в интернете. Кажется, это всё наказуемо. Ты притворился доставщиком пиццы, чтобы узнать, как выглядят родители какого-то парня из кафе. Это всё ради одного человека? Не думаешь, что это уже слишком? — Он сложил руки в замок перед собой, выпрямив спину. Ну конечно. Надо было быть готовым, он же ведь буквально мог следить сам за мной… — Ну а на тебе висит убийство, такое же преследование за взрослым сыном и тысяча незаконных сделок. Кажется, это тоже наказуемо? Я твёрдо смотрел ему в глаза. Сейчас они болели, я их закрыл и опустил голову на холодный стол. Марта сейчас лежит рядом со мной, соскучившись за всё время. Моя квартира была подарком отца, маленькая свобода. Да и архитектура мне нравилась ради мечты о собственном доме. Он был бы из приятного глазу дерева, с просторным первым этажом. Там была бы круговая лестница, винный погреб. Там было бы уютно. Там мог быть и Давид. Давид. Какой это замечательный человек. Доброта и честность буквально текут внутри него и распространяются на всех вокруг. Я не помню, как не помогал, как не говорил правду так чисто и сердечно. Давид определённо сделал меня лучше. А ещё привязал меня к себе. Так сильно, что я даже дышать спокойно не мог в его присутствии, чувствуя, как лёгкие стягивают тоненькие верёвки, которые можно было разрушить, сильно захотев. Но эти верёвки привязывали и меня к Давиду. И я не хотел их рвать. Мне нужен Давид как друг, как человек. — Ты всегда был неправильным ребёнком! — кричал отец в голове до сих пор. Я старательно пытался подавить в голове его противный и болезненный тон, и интуиция мне помогала, говоря, как обходить воспоминания. Но выходило из ряда вон плохо. — Мать говорила, что это тебе никак не помешает в ведении компании, но я всё равно был против! Ты не достиг ничего, понимаешь?! Из-за того, что ты такой! — Марта как будто бы проснулась от его вскриков в моей голове. У меня было ощущение, что я хожу по канату и вот-вот упаду в темноту. Что меня там встретит? Точно не нечто хорошее. Я потянул свою костлявую руку к пушистой головке кошки, а та послушно поддалась на ласку, потянув мордочку выше, открывая шею. Но мне нужен был Давид. Я опять упал среди звёзд, засмотревшись и застыв. В этот раз мысли текли почти незаметно, но их движение вызывало не комфортную головную боль. Я думал и думал, но слова в голове путались, я больше не мог выстраивать в голове цыпочки и предположения, но всё ощущалось теперь на уровне интуиции. И некоторое осознание прокралось робко и забито под пальцами. Марта была воплощением свободы, которую я так и не получу. Но о каком роде свободы я постоянно мечтал? Свободы от отца, но… Мысль, та самая, единственная выбившаяся из вечного потока, сформировалась пока цельным равномерным комом, застряв где-то в горле. Столько лет я хотел свободы, но какой? И я даже сейчас, настолько забитый жизнью и возможностями, с трудом могу сформировать слово, которое так и вертится на языке, подкидывая совершенно не те значения и звучания. Поиск подходящего слова превратился в погоню, я будто играл с чем-то, может, с самим собой, может, с интуицией, но ощущение нашептывало, что вот, вот уже почти я догнал смысл мысли. Тем временем моё лицо стало каменно серьёзным: брови сильно нахмурились, губы скривились, играя со складками на щеках, будто я морщился от боли. Было беспокойно, но мысль всё формировала слова, но они были не главными, главное прятало свой смысл, который уже почти соскочил с языка. Свобода, вечность… Свобода это то, чего я пытался добиться вечность… Свобода в… Свобода, вечность… Я убрал всё из головы. Боль в висках опустилась на плечи и растворилась где-то вокруг меня, всё ещё оставаясь неподалёку. И этого стало достаточно, чтобы ком вырвался из меня: — Давид. — и я понял свою мысль. Свобода, вечность, любовь.