Милая трагедия

- Я уже не знаю, что делать! – взвыл Гоголь, утыкаясь лбом в парту. Пушкин успокаивающе погладил друга по голове. - Две недели выцепить его не могу, в школе он зажат, вне школы слишком быстро убегает домой, я даже проводить его не успеваю! – продолжает ныться Коля, опуская подбородок на ладони. – Может, я что-то не так делаю? - - А может ты все-таки оставишь попытки? – Саша ложится на парту рядом, качая пучок друга указательным пальцем. - Ну ты же не оставляешь попыток сблизится с Ваней. - - Это другоое. – тянет Пушкин. – Я люблю его, у меня есть шанс. У меня же есть шанс? – слова звучат с болезненной надеждой. - Конечно у тебя есть шанс. – вздыхает Коля. – А вот у меня… У меня ничего нет. - - Ты любишь его? – неожиданно спрашивает Пушкин, и Коля смотрит на него с недоумением. - Нет, конечно, что за вопросы. - - А нравится? - Коля задумывается. - Навряд ли. – ложь для себя звучит убедительно. - Тогда я не знаю, почему ты так за ним бегаешь. – Саша поднимается с парты. - Я и сам не знаю. Думаешь, оставить все как есть? И хрен с ним? – Коля поворачивает голову, прижимаясь щекой к ладоням. – Наверное, я выгляжу как дурак, да? - - Ммм, немного. Просто оставь его в покое, мальчик не хочет общаться ни с кем. - Гоголь оживился. - Кстати, я все забываю спросить, а он омега или альфа? - - Омега. – отвечает Пушкин. – С запахом сырой древесины. Специфично, но под стать его характеру. - - Мы даже характера не знаем, о чем ты. – Гоголь выдохнул. – Ладно, какой следующий урок? - - Физра. – Саша вложил в это слово столько ненависти, сколько у него было. - Круто. – улыбается Коля. – Хоть развеяться можно. - - Тебе-то да, а вот что мне делать? Он заставляет заниматься через силу, это нормально вообще? – Пушкин складывает руки на груди и фыркает. - Ну, он учитель, ему виднее. – распрямляется Гоголь, потягиваясь и слушая, как хрустит спина. - Хуитель. Ненавижу физру. - - Все потому, что ты толстый. – Коля тыкает в пузо друга и тихо смеется. - Да, толстый! Но это не причина надо мной – и не только надо мной, заметь – издеваться! – Пушкин всплеснул руками, фыркнув в негодовании. – Это тебе легко говорить, ты в форме! - - За формой стоят долгие и упорные тренировки, Саш. – Гоголь поднялся, сдвинув учебники в сторону и широко зевнул. - Но не с нашим физруком! - Спор прерывается расстроенным Гончаровым. Тот недовольно кидает свой учебник на парту, тут же за нее усаживаясь. - Что случилось? – взволнованно спросил Пушкин. - Федя не придет. Опять свалился. – произносит тот, поправляя волосы. Только Коля заметил легкий проблеск радости в глазах Пушкина. - Он продержался две недели, все по графику. – Гоголь вновь ложится на парту, наблюдая, как Пушкин перемещает свои вещи на парту вперед. - Вот так друзей на омег и меняют. – фальшиво грустно говорит Гоголь. – Когда-нибудь я тоже отсяду от тебя к омеге. - - Ага, к Акутагаве. – Саша поворачивается, чтобы положить учебник перед другом. Знает: у Гоголя его нет. Коля молча бьет Пушкина по голове тетрадью. - Его зовут Рюноскэ. – совсем тихо произносит Гоголь, когда Саша отворачивается. Тот все же услышал и громко рассмеялся. - Иди ты… - дополнил Коля, подтянув к себе учебник и расположив на нем голову. Прикрыл глаза. Совсем на чуть-чуть, просто подремать, пока урок не начался, до него еще пятнадцать минут. А потом слушать дикую физику, пока уши не завянут. Может будет еще контрольная. А пока можно немного подремать… Мягкая темнота поглощает полностью, тело немного подрагивает, но все так тепло и уютно… - Коль… - зовет его Пушкин. – Коля! Гоголь, блять! – слишком громко для урока. Гоголь поднимает голову, шипит. - Чего тебе? - - Урок кончился. Ты спал все это время? - Коля едва продрал глаза. Рука, на которой он лежал, ныла, покалывала, на щеке отпечатался ее след. Голова была в тумане. - Урок… Кончился? – не успев проснуться спрашивает Гоголь. Он садится, в спине отзывается резкая боль, и он хватается за поясницу, болезненно простонав. – Я только прилег. - - Только прилег? Мда, ты вообще спал ночью? И как тебя не спросили… Ладно, пошли, а то не успеем переодеться. - Гоголь поднимается, покачиваясь, отдает учебник и взваливает на себя рюкзак. Он все еще в полудреме, пучок совсем распушился. Кажется, ему что-то снилось. Что?.. Нужно было растормошиться. Физра была как никогда кстати. В раздевалке стало немного лучше. Было шумно, весело, кто-то отпускал похабные шуточки, правда, Гоголь в этом чуть ли не впервые не участвовал. Он наблюдал со стороны, смеялся вместе со всеми, но разговоры не поддерживал. До тех пор, пока его резинка не лопнула. - Чертовы пружинки. – ругается Гоголь, выходя в коридор, ведущий к спорт залу. К нему практически все приковали взгляды. Еще бы, Коля никогда не распускал волос – за исключением пару случаев -, а ту его густая шевелюра струилась по спине на зависть всем омегам. - Ребят, есть у кого запасная резинка? – достаточно громко спросил он. - Есть! – звучит неподалеку, и омега с каштановыми волосами протягивает пружинку Гоголю. - Спасибо, Олег, верну после уроков. – улыбается Коля, завязывая волосы в простой хвост: не хотелось, чтобы и эта резинка лопнула так же от пучка. Краем глаза он заметил Рюноскэ, который медленно опустил рюкзак на пол. К Гоголю в коридор вышел и Пушкин, уже сейчас недовольно пыхтящий. - Скорее бы все кончилось. – надуто говорит он, касаясь волос Гоголя. - Еще ничего не началось. – Хохотнул Коля. - Не боли на давное. – вздыхает Саша, взвыв, когда прозвенел звонок. И если Гоголь рвался скорее попасть в зал, то Пушкин зашел в него последним. Встретил класс нелицеприятного вида альфа, полный, как присуще многим ГБОУ СОШ в городе и всем школам в районе, где учился Гоголь, с пролысиной, причмокивающий, он вселял неприязнь в сердца каждого из школы. Гоголю было плевать на вид, он просто хотел услышать заветное «волейбол» ил «баскетбол», поиграть, взбодрится, в отличие от остального класса, больше половины из которого всем сердцем ненавидели физрука. - Перекличку проводить не будем. – немного свистяще произнес мужчина. – А то отмечаетесь и прогуливаете потом, под шумок выбежали из класса и все. В конце каждый ко мне подойдет, буду отмечать лично. - - А какая разница, когда отмечаться? Так же можно уйти и прийти под конец. – тихо спрашивает Ваня у Саши, стоя рядом с ним с краю строя. - Да хер его знает. Маразм. – отвечает Пушкин и немного крутит пальцем у виска. Гончаров тихо прыснул. - А ну тихо! – прикрикнул учитель. – Сначала пробежка, десять кругов! - Среди учеников прошла волна недовольных вздохов. Тут пять едва ли пробежишь, а десять… Удивился даже Гоголь. Когда шеренга расформировалась, чтобы начать бег, Коля поравнялся с друзьями. - Он сегодня загнул. - Гоголь неспешно бежал, практически прогуливался, чтобы они не догоняли его при разговоре. - Видимо, у него сегодня плохое настроение. – Ваня глубоко вздыхает. - Ага, муж не дал. – поддерживает Пушкин. - Лет тридцать уже. – явно взбодрившись отвечает Гончаров. - Не филонить! Бежать! - Гоголь закатил глаза и ускорился, чтобы пробежать заданное как можно быстрее. Шел уже пятый круг, когда голос физрука вновь включился. - Бежать! – раздраженно рявкает он. Коля обернулся, чтобы понять, кому это адресовано, и замедлился практически на шаг, увидев, что учитель наклонился к Акутагаве. - Я… не могу… Мне плохо. – различил Коля, практически сравнявшись с ними. Сердце волнительно екает. - Бежать!! Хватит ныть! - Гоголь сходит на шаг: если что, скажет, что уже пробежал, продолжая наблюдать. Ему не было дело до интереса или дальнейших сплетен по типу «ой, он такой слабый», скорее у него было плохое предчувствие. Оно не подвело, когда омега, едва дышавший, упал плашмя на пол. - Вставай! – орал разошедшийся физрук, явно срывая всю свою злость. А вот Коля сорвался на бег, прямиком к медпункту. Сердце бешено колотилось, он не знал, как себя повести, но точно знал, что нужен врач. - Никита Сергеич. – залетел Гоголь к медбрату, едва пытаясь отдышаться. – Там в спортзале Рюноскэ в обморок упал. – Молодой медбрат тут же засуетился, захватил нашатырь, марлю. - Пошли. - Они оба буквально бежали обратно. К обморочному боялись подходить, толпились где-то в стороне, наблюдая, сидел возле только учитель, явно ужасно растерянный, напуганный происходящим – по его вине пострадал ученик и свидетелей куча. Он пекся о своей шкуре больше, чем о бедном омеге. И тут же отошел, когда увидел медбрата. - Что случилось? – спрашивает бета, присаживаясь и намачивая марлю нашатырем. - Ну… Он просто бежал… А потом вот. – голос у альфы боязливо дрожал. - Да. – скептически произносит Гоголь, злобно метнув взгляд на физрука. – Просто. Бежал. - - Понятно. – Никита водит спиртом под носом омеги. Тут приходит в себя, корчится, кашляет, пытаясь уйти от неприятного запаха, хочет подняться, но его останавливают широкие ладони. - Не спеши. – произносит Никита. – Полежи пару минут. Потом пойдем в кабинет. - Акутагава растерянно смотрит, а потом закрывает глаза, шумно выдыхая. Гоголь садится на лавочку, наблюдая, как Никита проверяет пульс. Без того бледный Рюноске был сейчас практически прозрачным. Он смахивал на труп, даже губы были едва ли розовые. Будто тональником обмазали, как ванильки в не таком уж и далеком прошлом: Коля помнит, когда омеги занимались такой хуйней. Но если тогда это было забавно, то сейчас было пугающе. - Подняться сможешь? – вкрадчиво спрашивает Никита, и Акутагава кивает. Не без помощи медбрата он встает на ноги и с поддержкой исчезает за дверью зала. Гоголь сидит молча на лавочке, поджав губы. Неожиданно в нем вспыхнула ненависть к учителю, ненависть к этому долбанному уроку. Знал же, что учитель строг. А что он мог сделать? Почему-то в душе теплилось чувство вины, казалось, он должен был предотвратить это, но как? Где-то в разуме он понимал, что он ни при чем, но душа сильно болела. Злобно посмотрев на альфу, Коля поднялся. - Можете мне отметить прогул. – несмотря на возражения отрезал Гоголь и под могильную тишину, прерываемому только его шагами, вышел из спортзала. Даже не переоделся, просто схватил рюкзак и отправился к кабинету. Глубокое волнение, раздражение, злость. Беспомощность… Он бы волновался так за каждого, кто попал бы в такую ситуацию, правда, он бы помог чем угодно, всем, что от него требуется! Просто сейчас это ощущалось как-то… По-другому. Не будь до этого долгих недельных попыток привлечь внимание, все казалось бы куда проще. Хотя какая разница, что до этого предшествовало? Практически не выжидая времени, Гоголь заглянул в кабинет. На кушетке лежал Рюноскэ с испуганным взглядом, смотрящий прямо на Колю. На стуле возле сидел бета, мерил давление. Предплечье левой руки, где был закатан рукав, было прикрыто ладонью Акутагавы. - Коля, выйди. – мягко просит Никита. - А, извините. – Гоголь тут же закрыл дверь, плюхаясь на скамейку возле, прикрыв лицо ладонями. Оставаться в неведении было тяжело. Гоголь отнял руки от лица и протянул ладони вперед. Дрожат… Неудивительно, перед ним впервые падали в обморок. Страшно, очень страшно. А ведь он говорил, что ему плохо… Коля готов был взвыть, как наконец-то к нему вышел медбрат. - Я не должен тебе ничего рассказывать. – тихо говорит он, закрывая за собой дверь. - Как он? – все же спрашивает Гоголь, зная, что Никита все равно расскажет, Коле доверяли все. Медбрат в том числе. - Давление упало. Не ел с утра. Я дал ему сахара, сейчас отлеживается. Ему нужно время, чтобы прийти в себя. Скажи, что же все-таки произошло? - - Физрук орал. – честно отвечает Гоголь, не собираясь выгораживать учителя. – Заставлял бежать. - - Ему уже выйти на пенсию пора окончательно. Старый придурок. - вздохнув сказал медбрат. – Только кто бы его уволил.. - Гоголь, немного обдумав, достает из рюкзака термос и пару яблок. - У меня чай, конечно, не сладкий, но у вас же есть сахар. Пусть перекусит немного. Может, ему нужно было в скорую? Или домой? Я бы проводил. - - Он отказался от скорой. И от похода домой. Его папа и отец работают, не могут забрать, так что… В любом случае, тебе бы никто не доверил провожать его, нужны родители. - - Понятно. – грустно вздохнул Гоголь. – Если что-то нужно, сообщите, пожалуйста. - - Конечно. – улыбнулся Никита, вновь заходя в кабинет. Возвращаться на урок не было желания. Тем более он уже сказал про прогул. Но вернуться в раздевалку стоило. Гоголь поднялся со своего места, медленно направился в нужном направлении, засунув руки в карманы. Не ел утром… Коля тоже иногда не ест, но чтобы до такого… Гоголь вспоминает Аку на кушетке. Впрочем, неудивительно, что он упал. Его запястья ужасно тонкие, четко видны костяшки, просвечиваются вены. Как он вообще на ногах стоит? Оглядевшись по сторонам, Гоголь тихо зашел в раздевалку омег. Стыдно тут находится, ужасно стыдно, но нужно было забрать вещи Акутагавы. Рюкзак находится без труда – его обшарпанность и лапка ни с чем не спутаешь -, а вот самой одежды нигде не было. Поверхностно просмотрев все везде, он отошел вновь к рюкзаку и заглянул внутрь. Вещи лежали там, Гоголь даже хлопнул себя по лбу. Не посмотреть в таком очевидном месте… Гоголь закидывает рюкзак на плечо, возвращается к медпункту и ложится прямо на лавочку возле, решив дождаться. Включает музыку в наушниках, закрывает локтевой ямкой глаза, одной рукой обнимая рюкзак Рюноскэ. До конца урока минут двадцать, может, немного меньше, Аку должен прийти в себя хотя бы немножко. Тупая песня. Но нет сил переключить на другую. «Я не думаю о твоих глазах, твоих глазах, твоих глазах…» Черные глубокие глаза. Вот бы разглядеть их поближе. «Мне все равно как у тебя дела, как у тебя дела, как у тебя дела…» Как же глупо. Как же глупо думать о нем. Хотя это просто потому, что ему стало плохо. Он бы так волновался о каждом. Да, о каждом! Не важно, Рюноскэ это или нет. Гоголь вновь задремал. Снился школьный потолок под музыку из наушников, простой белый потолок, словно Коля сейчас смотрел на него, а не лежал с закрытыми глазами. Какие-то разговоры, тихие-тихие, прямо в нем. Голоса в голове. Что-то шепчут, когда тело резко дергается, заставляя проснуться. Как по таймеру дверь открывается и из нее выходит омега, благодаря врача за заботу. Гоголь отнимает руку от лица, садится на лавочке, ободряюще улыбнувшись Акутагаве. - Как ты? - - Нормально. – тихо отвечает он. – Уже… Лучше. Спасибо. – он протягивает термос, наполовину пустой. Значит, пригодился. - Обращайся. – Гоголь понимает кружку и отставляет ее в сторону, вновь смотря на Рюноскэ. Глаза, можно разглядеть глаза… Аку их опускает в пол. - Вернешь? – он показывает на рюкзак, который все еще обнимал Гоголь. - А, да. Прости. – Коля протягивает вещь, как-то нехотя с ней расставаясь. С ней было так удобно. - Какой урок… Ты не знаешь? – решает немного поддержать неловкую беседу Акутагава. Гоголь думает так долго, что Рюноскэ становится еще больше неловко, он трет пальцами лямки рюкзака, внимательно следя, чтобы рукава спортивной кофты не съехали вниз. - Я… - наконец-то начинает Гоголь. – Без понятия. - - Ты думал так долго, чтобы сказать «без понятия»? – Аку скептически сморит на Гоголя. - Да. – спокойно отвечает он. – Я листал мысленно все уроки, которые у нас есть, чтобы морально понять, подходит ли урок к следующему после физры или нет. Но так и не понял. - Акутагава немного думает. - А расписание посмотреть? - - Это слишком просто. – жмет плечами Гоголь. – Но я никогда не знаю, какой следующий урок. Я узнаю это от Саши или Вани. - - А кто из вас кто?.. – стыдливо спрашивает Аку: он мог бы уже и выучить имена за две недели. - Омега с длинными волосами Ваня. Полный альфа - Саша. Хочешь, садись к нам, у нас весело. – предлагает Гоголь как в первое их не особо удачное знакомство. - Я откажусь. - - Ну, как хочешь… - Коля жмет плечами, потом поднимается. – Ладно, пойдем посмотрим расписание. - Узнав, что следующим будет химия, они молча плелись по лестнице. Гоголь не спешил, понимая, что Аку еще не полностью пришел в себя. - Скажи… А все уроки физры у вас такие... Изматывающие? – Спросил Рюноскэ, смотря себе под ноги. - Нет, у него сегодня, видимо, что-то с утра не заладилось. Он очень серьезный. И немного агрессивный. - - Немного. – хмыкнул Акутагава. - Ну, не немного. – Гоголь жмет плечами. – В прошлом он военный, так что перегибает палку. - - Но при этом ты любишь физру. Я… Слышал ваш разговор с Сашей. - Гоголь улыбается, закидывает руки за голову. - Я все детство мотался по спортивным лагерям, так что я в какой-то степени привык. Конечно, я говорю про нагрузку, которую он дает, а не про его методы мотивации. Жаль, что он на тебя сегодня сорвался. - - Наверное, я больше не буду ходить на физру. Если только пару уроков в месяц, чтобы хоть какая-то статистика была. – обнимает себя Акутагава. - А проблем не будет? - - А какая разница? Мне все равно. – равнодушно произносит Рюноскэ. Гоголь молчит. Он не знает, что ответить. Действительно, какая разница. Это последний школьный год, нужно просто закрыть оценки, получить аттестат и все, можно спокойно выдохнуть. Физра ничего не испортит, если ты не идешь на золотую медаль, а поставить оценку учитель будет просто обязан. Не поставит – всплывет случай с обмороком. Рычаг давления был и весьма неплохой. Они добираются до нужного этажа, подходят к кабинету. - Ты точно не хочешь с нами сесть? – с легкой надеждой спрашивает Гоголь, но Акутагава мотает головой. - Нет, наверное нет… Нет. – он отводит взгляд, не собираясь смотреть на Гоголя. - Ладно, как надумаешь, место рядом со мной свободно! – Коля лучезарно улыбается, а потом спешит к друзьям.