Милая трагедия

Синяки на прозрачной коже, кровоподтеки, свежие раны. Гоголь протягивает руку, касается темных пятен, под пальцами тут же начинает течь кровь, темная, по запястью вниз, к стертым до кости фалангам. Коле страшно. Его ладони дрожат, обхватывают чужие кисти, которые даже при самом слабом нажатии крошатся в труху, спадая на пол. Едва ли слышный до этого плач перерастает в протяжный крик. Он идет откуда-то изнутри, просачивается прямо в мозг, сдавливает мысли, смешивается в душе с неизмеримой паникой. Коля разжимает пальцы, под которыми проплавленная кожа. Почерневшие края пропитываются кровью, по лицу Гоголя текут слезы, он зажмуривается, чтобы не видеть кровавого месива вместо рук. Он боится смотреть вверх. Он знает, что он там увидит. «Проснуться, надо проснуться» усиленно думает он, когда крик уже невыносим. А потом все резко прекращается. Слышны лишь тихие-тихие всхлипы. Коля открывает глаза, чтобы встретиться с испуганным взглядом. Омега во сне плачет, смотрит с болью, и Гоголь не может пошевелиться. - Мне жаль… - шепчет Коля, после чего лицо Рюноскэ искажается ужасной болью. - Прекрати!! – резко кричит он, и альфа просыпается в холодном поту. В ушах звенит, сон до сих пор сдавливает голову, грозя в любой момент затянуть вновь в леденящий душу кошмар, Гоголь усиленно пытается не закрывать глаза. Дыхание сбитое, на руках все еще было ощущение липкой крови. Коля, превознемогая сонливость, садится на постели. Электронные часы на полке напротив показывали три ночи. Глубоко вздохнув, он потер ладони друг о друга, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения липкости. И когда оно не проходит, Гоголь начинает еще сильнее тереть их, пока не возникает тепло. От сна не скрыться, не избавится от «последствий», только ждать, когда они сами медленно отступят. Коля вновь откидывается на подушки. И не осознанно прокручивает в голове этот пронзительный крик, остаток после кошмара. Почему ему это снится? Наконец-то паника отступает, сердце больше не стучится так сильно, восстанавливается дыхание. Гоголь обнимает одеяло, смотрит в стену, зевает. Сильно хочется спать, но Коля понимает, что если уснуть сейчас равно увидеть опять заплаканное лицо. Сердце болезненно сжалось. Он не хотел видеть его в слезах. Но будем честны – он не хотел бы видеть слезы вообще никого. Чувствовать себя беспомощным так тяжело… Перевернувшись на другой бок, Гоголь все-таки закрыл глаза, надеясь, что сейчас кошмар отступит, отпуская и без того помотанный разум. Немного подумав, Коля тянется к телефону. Жмурится, когда в глаза резко бьет холодный свет, делает яркость на минимум, только тогда смотря в экран сонными глазами. Подключает наушники. С музыкой засыпать легче, она успокаивает и настраивает на нужный лад. Кошмары должны отступить. Окончательно устроившись поудобнее на постели, Коля засыпает. Гоголь ушел из дома слишком рано, отмазавшись тем, что он снова хочет встретится с Пушкиным. Ему кое-как поверили. На самом деле просто хотелось проветриться. Холодная вода взбодрила ненадолго, за столом он откровенно клевал носом, едва реагируя на вопросы папы. Энергетик из ближайшего магазина должен помочь. Точнее как, скорее посадит сердце, а остальное зависит как плацебо: пока веришь, он помогает. Или дело в том, сколько пьешь? Пару банок все прекрасно, а потом бежишь уже за сотой, печально подмечая, что тебя срубает даже сильнее, чем без энергетика. В любом случае, на него сейчас была вся надежда. Две банки, на всякий случай. Иронично, что на банках пишут «рекомендуемое суточное употребление не более одной потребительской упаковки объемом…» и тут уже зависело от банки. У маленькой банки свой объем, у большой свой. Как будто так и не решили, сколько же в сутки можно пить. Правда на деле это был простой маркетинговый ход. Наверное. Коля доплелся до школы – даже не было восьми - и мысленно взвыл. Ему ждать теперь хрен пойми сколько, и дай бог Ваня придет пораньше – обычно омега приходил раньше всех -, дай бог не будет Достоевского, который будет перетягивать все внимание на себя, и дай бог у Пушкина сложатся звезды, марс в козероге, что угодно, чтобы он пришел хотя бы на десять минут раньше. А пока осталось только поплестись на нужный этаж, скинуть рюкзак и сесть на него же, точнее сползти по стене. Отпивает из давно уже открытой банки. Коридоры скучные, пустые, бродят только такие же сонные ранние тени, да и учителя, обязательно делающие замечание «не сиди на полу». Коля встает только ради приличия, чтобы потом вновь опуститься на рюкзак. - Что-то ты рано сегодня. – произносит преклонного возраста математик, отпирая дверь кабинета. Гоголь поднимает на него осунувшийся взгляд и поднимается, закидывая рюкзак на плечо. - Плохо спал. – Коля пытается натянуть улыбку, но учитель больше не смотрит на парня. - Ну поспи еще немного, до урока еще сорок пять минут. - - Спасибо. – Коля мысленно благодарит вселенную. Обычно в кабинеты не впускали раньше начала уроков, а тут ему даже разрешили оккупировать свое место и немного полежать, а не недовольно пыхтели «класс должен проветриваться». Из открытого окна дул прохладный ветерок, было тихо, спокойно. Гоголь, поставив банку рядом, согнул руку и лег щекой на локоть, посмотрев на улицу. Листья еще висели, даже зеленые. Ненадолго. Коля прикрыл глаза, облегченно вздохнул. Сейчас идеальное время поспать, поэтому мысли тяжелеют и яркими вспышками исчезают в глубинах сознания. В редкие моменты, когда вздрогнувшее засыпающее тело возвращало в реальность, мысли снова кучковались, чтобы узнать время и унять страх, что он что-то проспит. Оказывалось, что он «спит» пять минут. Ну или семь, когда как. В класс уже подтягивались остальные ученики, через полчаса «сна» пришел и Ваня, Постучал по парте, как которой лежал Гоголь, отчего тут сразу дернулся, понимаясь. - Доброе утро. – произносит омега. Коля протер глаза, зевнул, взял банку. - Доброе, да… - Гончаров достал учебники. - Плохо выглядишь. Растрепался весь… - Ваня выудил из своей сумки расческу и протянул ее альфе. - Прям совсем плохо, да? – Гоголь распустил волосы и постарался более аккуратно собрать пучок. - Прямо совсем. У тебя глаза не открываются. Я удивлен, что ты не проспал. - Гоголь жалобно смотрит. - Океей. – тянет Гончаров. – Сделаем вопрос проще, ты спал? - Коля вздыхает, отдавая расческу владельцу. - Практически нет. Кошмары всю ночь снились. В пятом часу организм вообще отказался спать. - - Ты прямо как Федя. – закономерно сравнил Гончаров, Гоголь лишь хмыкнул. - Осталось достать только гениальный ум и бутылку сидра. - - Скорее какой-нибудь ягодной настойки по рецепту деда. – тихо смеется Ваня. – Со вторым проблем практически не возникнет, а вот с первым у тебя явные проблемы. - - Ну спасибо. – наигранно дуется Гоголь. - Говорю как есть, Коля, не обижайся. - Гоголь отмахнулся. Будь он обидчивым, давно бы разочаровался в этом мире. - Зайдем сегодня опять к Феде? Ему же так тяжело одному. - - У него есть компания в виде кучи книг и бутылки. Тем более меня сильно отчитали вчера. – Гончаров садится за парту в полуоборот к Коле. - Ты ушел всего в восьмом часу. - - У меня консервативные родители, ты же знаешь. Чтобы в шесть дома был, ни шагу дальше, расстрел… - тяжело вздыхает Ваня. – Тем более я выпил. - - Всего глотнул пиво. Один раз. – напоминает Гоголь. - Да, но запах-то остался! В общем несладко мне вчера было. - - С тобой обходятся слишком жестоко. – Коля берет локон волос Гончарова и трет его между пальцев. - Так что если хотите с Пушкиным – идите. Сегодня без меня. – Ваня явно расстраивается с данной ситуации. Гоголь знает, что такое решение Гончарову дается очень тяжело, но трепка родителей явно перевешивает больную безответную влюбленность. - Ладно, не расстраивайся, он не болеет долго. – пытается приободрить Гоголь. - Но зато часто! – Ваня смотрит на Гоголя, который пожимает плечами. - По графику, неделя через две. Сам знаешь, здоровье у него не ахти. - - Еще и пьет. – слова звучат горько. – Волнительно за него. - - Не пропадет. – Гоголь улыбнулся. – По крайней мере не в школе. Мы же есть. Поделим его алкоголь пополам, выпьем все, чтобы ему было нечего пить. - - Ты хоть знаешь, сколько у него запасов? – Гончаров в эмоциях потряс ладонями в воздухе, будто не поняв шутки. – А я видел! Его дед явно был пьяницей, столько оставить! - - Что, опьянеем через час? – в шутку спрашивает Коля. - Через глоток, знаешь. - Ваня отвернулся от Гоголя, когда рядом замаячил Пушкин. Последний буквально расцвел, когда в приветствие получил аккуратное объятие. - У, как ты херово выглядишь. – тянет Саша, пожав руку другу. - Ты мне льстишь. – отмахнулся с улыбкой Гоголь. - Не, прямо… Очень херово. - Пушкин даже морщится. - Он не спал. – отвечает за друга Гончаров, и Саша кивает. - Это все твои документалки! – на приколе машет пальцем в воздухе Саша. - У меня были кошмары! - - Говорю же, это все документалки! Смотришь херню всякую. - - Сам ты херня! - - Мальчики, не ссоримся! – Гончаров даже стукнул кулаком по парте, но тоже с явной насмешкой. Гоголь так привык к тому, что долго нет звонка, что он даже удивился, когда тот прозвонил. Все спешно заняли свои места. - Доброе утро. – спокойно произносит учитель, разбирая бумаги на своем столе. Причмокивая, он выждал многозначительную паузу, которым он отводил особое внимание на уроках, потом достал листки. – Сегодня проведем контрольную по – он не успел договорить, как дверь распахнулась. - Извините за опоздание. – запыхавшись произносит Акутагава. Учитель снисходительно кивает. - Садись. Контрольную по логарифмам… - продолжает математик, не замечая, как Рюноскэ останавливается на полпути к своей парте. Он проходит дальше, к парте Гоголя. - Подвинься. – говорит он шепотом Коле, который уже пел похоронный марш своей успеваемости. Он удивленно поднял голову, а потом спешно отодвинулся в сторону, позволяя омеге сесть рядом. В душе появилось воодушевление, какое-то тихое, робкое, трепет, что наконец они могут нормально пообщаться. - А ты… - Гоголь пытается подобрать более подходящие слова, чтобы узнать, чего хочет Акутагава. Но этого не требуется. - Ты же не хочешь завалить контрольную, правильно? – безэмоционально говорит он, доставая пенал. – Я помогу тебе. - - Поможешь? – с надеждой переспрашивает Гоголь. На него поднимают холодный взгляд. - Да, ты не ослышался. - Гоголь хочет еще что-то спросить, еще много о чем спросить, но уже раздаются листки с вариантами. Четыре варианта, чтобы у соседних парт ничего не повторялось. Потом воцарилась тишина, прерываемая только шелестом бумаги. Что-то сказать в ней, даже максимально тихо, означало выдать себя с потрохами, поэтому Коля сидел спокойно, грыз ручку, пытаясь хоть что-то решить сам. Цифры плыли, мысли уходили куда-то в сторону, туда, где сидел странный омега. Он сам вызвался помочь, но наверняка не просто так. Не в таких они отношениях. Они вообще ни в каких отношениях. Гоголь посмотрел на часы. Время идет на удивление скоро, Акутагава пишет быстро. Не проходит и двадцати минут, как он отодвигает лист в сторону. На нем решеные примеры из варианта Коли с припиской «на три хватит». Гоголь сияет, аккуратно переписывает то, что ему решили, а в душе чувствует абсолютную благодарность. Он обязательно выскажет ее после урока. Появилась новая проблема. Оставалось еще много времени до конца урока. От нечего делать он в черновике стал пытаться решить более сложные примеры. Взгляд все равно скосился в сторону, где Акутагава увлеченно строчил свое решение. Быстро, очень быстро, неудивительно, что у него такой врачебный почерк. Решая не отвлекать омегу своим никому ненужным вниманием, Коля уткнулся в свой листок. Что-то даже получилось под конец, он переписал еще один «свой» пример в чистовик, потягиваясь. - Сдаем. – звучит голос и кто-то спешно пытается дописать ответы. Акутагава старается писать еще быстрее, волнуется, но потом и он сдает листок, облегченно выдохнув. - Спасибо. – решается произнести Гоголь. – Нет, правда, спасибо. Ты очень помог мне. – Акутагава смотрит на Колю, пожимает плечами. - Я все равно у тебя в долгу. - Как только звенит звонок, Рюноскэ тянется и достает пустой контейнер, протягивая его Коле. - Я забыл вернуть вчера. – Акутагава знатно тушуется, смотрит в пол, чувствует себя неуверенно, теряя маску холодности. – Ты… Помог очень. - - Тогда… Квиты? – спрашивает Гоголь, на что Акутагава жмет плечами. Молчит. Коля начинает чувствовать себя неуютно. - Слушай, насчет вчерашнего – начинает Коля, но его грубо прерывают. - Сегодня не получится остаться после уроков. Мне нужно быть дома. - Гоголь рвано кивает. - Да, без проблем. Как-нибудь в другой раз, да? - - Да, наверное. – Акутагава мнется, потом собирает вещи. Их диалог получается крайне неловким, Гоголю так хочется предложить остаться с ними, но он знает ответ заранее. Поэтому Рюноскэ так легко уходит. - Чего он? – спрашивает Пушкин, опираясь о парту. - Помог с контрольной. - говорит Гоголь и встает с места. – Так бы вообще ничего не написал. - - Тогда чего ты? – наклоняется Саша и заговорщически шепча. - Что?.. – в непонимании смотрит Коля. - Ну че ты стоишь как дурак? Беги к нему, зови на свидание. – Пушкин говорит это максимально твердо и серьезно, отчего сам Гоголь верит ему и чуть ли не срывается с места и не бежит. Но не ступает и пары шагов, понимая, как тупо повелся на уловку друга. Ваня и Саша громко смеются. - Придурок. – Бурчит Гоголь со вспыхнувшими ушами.