Милая трагедия

- Господи, ну почему ты такой тупой! – взвыл Акутагава, откидываясь на спинку стула и закрывая лицо руками, проводя ими вниз, оттягивая нижние веки пальцами. Гоголь слабо улыбается, без ехидства, скорее жалобно, ложась на парту. - Прости, Рю, я просто правда ничего не понимаю. – со вздохом говорит Гоголь, катая карандаш пальцем по поверхности парты. Ему всегда было стыдно перед одноклассниками, перед репетиторами, которые его пытались подтянуть. Стыдно перед Рюноскэ, который уже которое занятие пытался вдолбить простые истины. У Коли в голове явно зияла черная дыра, засасывающая знания, но не выпускающая их наружу. - Ладно, давай еще раз. – вздыхает Акутагава, придвинувшись ближе к парте. Коля посмотрел на время. Скоро должен был кончится уже девятый урок, они занимались практически два часа, Рюноскэ становился все раздражительнее, устав от бесконечной глупости Гоголя. Коля это прекрасно понимал. - Так поздно… Тебе не нужно домой? – спрашивает Гоголь, чтобы хоть немного разрядить обстановку. - Если хочешь, иди домой. – Акутагава посмотрел на Колю, который замотал головой. - Мне можно гулять допоздна. – альфа поднялся и немного поерзал, чтобы удобнее сесть на стул. - Мне тоже не нужно домой. – твердо отвечает Акутагава. – Не хочу туда, если честно. Там… Скучно. Да, скучно. – намного подумав, дополнил Рюноскэ. - Я пару раз видел тебя на остановке. Было очень поздно. – Коля вспоминает о лапке на рюкзаке. Как раз шел от Феди. - Люблю гулять один. – спокойно отвечает Рюноскэ. – Особенно поздним вечером. - Коля решил смолчать о том, что Акутагава явно гулял с севшим телефоном. Воцарилось неловкое молчание. - Мы у Феди часто засиживаемся. – решил первым заговорить Гоголь. – Он один живет, читает книги. Тоже не особо любит компании. - - Но с вами таскается. – замечает Акутагава, и Гоголь расплывается в улыбке. - С нами весело. – Коля в очередной раз рекламирует их досуг. – Почему ты не хочешь сесть с нами? - - А почему ты проявляешь такой нездоровый интерес ко мне? – Акутагава смотрит пронзительно, холодно, безбровный взгляд пугал. Коля стушевался. - Просто… Ты такой нелюдимый. Для меня это непонятно. - Акутагава вздыхает, смотрит на школьную доску. - Задело твое самолюбие? - - Звучит грубо. – дуется Гоголь, наигранно, хоть и сердце кольнула обида. - Слушай. – Акутагава опирается локтями о парту. – Мне не нужны друзья. Мы с тобой общаемся только потому, что ты даешь мне еду. У нас отношения как в древности: ты мне поесть, я тебе помощь с математикой. Понимаешь? - Гоголь искренне грустно вздохнул. - Мне не нужно ничего от тебя. Тем более ты занимаешься гиблым делом. - - Я не хочу чувствовать себя обязанным. Уже говорил об этом. Я не знаю, почему ты мне помогаешь. Это… Не укладывается в мое мировоззрение. Как моя нелюдимость не укладывается в твое. - - Логично. – Коля в расстройстве закрывает глаза. Вновь молчит. - А что ты собираешься сдавать? – резко сменяет он тему. - Информатику с физикой, наверное. – Акутагава жмет плечами. – Пойду в технический вуз. Должны куда-то принять. - Дверь кабинета открывается. Историк с небольшой стопкой бумаг – за ней и отходил десятью минутами ранее – садится за стол, надевая очки, болтающиеся на цепочки на шее. Гоголь явно оживает. - Богдан Олегович, а я историю буду сдавать. - Учитель медленно поднимает взгляд. - Коля, не пугай меня. - - Да-да, буду сдавать! - - Коля, нет. – бумаги откладываются в сторону. – Пожалей меня, Коль, прошу тебя. - Гоголь ободряюще улыбается. - Я выучу все, правда! - - Почему не физика какая-нибудь? Химия с биологией? - - Я не хочу быть медиком. Тем более у меня нормальные оценки только у вашего предмета. - - Коля, тройки это не нормальные оценки. Как ты себе представляешь это, зачем это вообще тебе? Егэ по истории крайне сложное. - - Ну другие же сдают. – дуется Гоголь. - Да, но они учатся хорошо. Послушай меня, сдай географию с обществом или литературой, тебе в самый раз будет. - - С литературой у меня отношения еще хуже. – Гоголь подпирает щеку кулаком. – Я все-таки хочу попробовать. - Учитель вздыхает. - Учти, я за твой провал отвечать не буду. Сделаю что смогу, а там уже крутись сам. - Гоголь тихо смеется, а потом сталкивается взглядом с Акутагавой. Тот явно опешил не меньше учителя. - Ты сдурел? – шепотом возмущается он. – Ты не сдашь! - - Спасибо за поддержку. – язвит Гоголь. – И вообще, чего ты за меня печешься? – решил он передразнить Акутагаву, но тут же жалеет об этом. Тот сразу же стал отстраненным. - Да, это не мое дело. – соглашается Рюноскэ. – Если ты не хочешь дальше ебаться с математикой, то я, пожалуй, пойду. – Он хочет было уйти, однако Коля, не подумав хватает Акутагаву за запястье. - Стой. – Коля рвано выдыхает, когда Рюноскэ шипит и морщится. – Помоги мне с домашкой. - - Отпусти меня. – требует Акутагава и Коля тут же выпускает его руку из своей казалось бы легкой хватки. - Прости… - Гоголь виновато смотрит. Акутагава трет переносицу двумя пальцами. - Хорошо. Открой задание. - - Федя-Федя-Федя-Федя. – тыкает в спину друга Коля. - Чего тебе? – удивительно – на деле не удивительно, учитывая напиток в термосе, замаскированный под чай – спокойно спросил Достоевский. - Какое сегодня число? – спрашивает Гоголь. - Четырнадцатое октября. - Коля присвистнул. - Так скоро… - - А ты как хотел? Время течет ужасно быстро. – вздохнул рядом сидящий Пушкин. - И ничего не меняется, да, Саш? – ехидно спросил Гоголь, кивнув на спину Гончарова. - Ой, бля, взаимно. – кривится Пушкин, и Коля возмущается. - На что ты намекаешь?! - Пушкин посмотрел назад, где сидел Акутагава. Коля посмотрел следом. Но совершенно неожиданно такой маленький намек Пушкина заставил заметить нечто важное. Все было как обычно. Но и как-то не так. Он ломал пальцы, две верхние пуговицы были расстегнуты, и Гоголь мог поклясться, что тот тяжело дышал. Все-такие не так уж и далеко он сидел, чтобы не заметить, что ему плохо. Коля посмотрел на время. Всего три минуты до конца урока. Что с ним? Наверное, ничего страшного. А если нет? Коля ждал конца урока, наверное, сильнее, чем кто-либо в классе. Его настораживало все это. Две минуты. Акутагава лег на парту, обнял свои плечи, сжал ткань пальцами. Гоголь отворачивается. Смотрит на доску, где была показана какая-то схема не разбери чего. Коля бы пригляделся и даже бы может быть понял, но все мысли сконцентрировались в волнении. Было тяжело, время, которого осталось меньше минуты, длилось слишком долго. Но все же прозвонил звонок. Все спешно собираются, стараясь как можно скорее оказаться в столовой, большая перемена все-таки, но Гоголь поднялся позже всех. - Че ты копаешься? – произнес Пушкин. - Идите пока без меня, я догоню. – отмахивается Гоголь, и все понимают, почему. - Друзей на омег не меняют. – обиженно говорит Саша. - Ну милый. – тянет Гоголь, обнимая руку друга. – Ну не сердись, пупсик, я тебя ни на кого не променяю, честно-честно. - Саша едва отлепил от себя Гоголя. - Отстань блять! – скривился Пушкин, и Гоголь посмеялся. - Правда, идите, я догоню. - Достоевский ничего не ответил, Ваня лишь пожал плечами. Было видно, что ревностное отношение испытывал только Саша, да и то не особо большое, чтобы как-то возмущаться. Да и на деле отлично понимал Гоголя, сам бы пошел к Ване, если бы у того что-то случилось. И тоже бы забыл обо всех. Одноклассники выходят из кабинета, но не Рюноскэ. Он дрожит, пальцы мнут рубашку, дергает ногой, будто нервничая. - Выходите из класса, надо проветрить. – звучит от учителя отмазка, но Гоголь не спешит покидать класс. - Погодите, Рюноскэ плохо. – говорит он и садится рядом с омегой. – Эй, Рю… Посмотри на меня. - - Если плохо, то отведи в медпункт. - - Да-да, сейчас. Дайте нам минутку. - Учитель недовольно молчит, но выходит в коридор, оставляя двоих наедине. Рука Гоголя ложится на дрожащую спину Акутагавы, медленно поглаживает. Тот даже не возмущается, что настораживает еще больше. - Рю, что с тобой? – Гоголь мягко настаивает и замирает, когда омега поднимает лицо. Бледный. Не как обычно бледный, практически прозрачный, синие губы, мертвенный вид лица. И слезы, обильно текущие из глаз. Рюноскэ выглядел ужасно, это пугало, вызывало огромное волнение. Гоголь не отпрянул, как сделали бы большинство, не отошел, вызвав медбрата. Не здесь, не хотелось допускать лишней шумихи. - Рю… - Коля обхватывает его лицо ладонями, стирает большими пальцами слезы, и замирает, когда Акутагава резко поддается вперед, обнимая Гоголя. - Мне так плохо… Тошнит, живот крутит… - шепчет он, утыкаясь Коле в плечо, давясь от сдержанного плача. Гоголь мягко обнимает в ответ, прижавшись щекой к волосам омеги. - Идти сможешь? – тихо спрашивает Коля. Акутагава немного молчит. - Я… Я не знаю. – отвечает он, вновь всхлипнув, подавив в себе очередной позыв рвано выдохнуть. - Я отведу тебя в медпункт. Пойдем. - Рюноскэ кивнул. Кое-как собрав вещи, Коля взял омегу за руку, поспешив выйти из кабинета. - Если тебе совсем плохо, опрись о меня. – говорит Гоголь. Акутагава кивает, но ничего не говорит в ответ. Коридоры, полные учеников, обратили на пару внимание, но только для того, чтобы одни редкие компашки посмеялись, а другие редкие – пошептались аки крысы. Остальным было просто плевать. Гоголь не обращал ни на кого внимание, часто смотря на Рюноскэ, на его состояние, на то, может ли он идти. Он шатался, но старался держаться, чтобы не доставить ненужных «проблем». Гоголь был готов нести на руках, но возникал закономерный вопрос: а как долго он сможет его пронести. Как же хотелось облегчить участь омеги, позволить ему не идти, но Коля знал: сил не хватит. Это ужасно коробило. А Акутагава просто старался идти, невзирая на всех, вспомнив взгляды лишь дома, будучи наедине с самим собой. Но до этого было очень далеко… Лестница была самым тяжелым испытанием. Ноги подкашивались, отказывались идти, Коле пришлось закинуть одну руку омеги на шею, обнять его за талию, чтобы хоть как-то поддержать. - Голова кружится. – пожаловался Рюноскэ. - Потерпи немного, практически пришли. – Гоголь поддерживает как может, и выдыхает только тогда, когда открывает кабинет медбрата. Тот сразу суетится, помогая Рюноскэ опуститься на кушетку. - Коля, выйди. – просит он, но Акутагава еще сильнее впивается в одежду Гоголя. Он обнимает и не хочет отпускать, прижимается чуть ли не всем телом. Чувствуя поддержку, безопасность, он разревелся навзрыд. Уткнулся в свитер альфы лицом, дрожал в его руках, пока Гоголь гладил его по голове, не зная, как помочь. Он чувствовал свою беспомощность, но одновременно с этим он чувствовал, что омеге он сейчас очень нужен. Акутагаву била крупная дрожь. Слезы катились градом, впитываясь в ткань, дыхание вряд ли можно было сейчас назвать дыханием, так, хрипы. Гоголь всем нутром чувствовал, как омеге плохо. Он не знал, что это, но продолжал мягко гладить Рюноскэ. А потом обнял еще крепче, позволив ему цепляться за спину, прижаться всем лицом к одежде. Гоголь никогда раньше не сталкивался с такой истерикой от кого-то другого. Он был растерян. Но, кажется, Акутагаве не нужно было ничего, кроме крепких объятий… И Коля дарил их сполна. - Все хорошо. – шепчет он, правда, и сам в это не верит. – Все будет хорошо. – поправляется он. Акутагава даже физически не может ответить. Медбрат оставался спокойным, опустился на стул, наблюдая за парой. Гоголь подумал, что это верх цинизма. Но и не мог придумать способ, как утешить безутешного. Проплакав Коле весь воротник, Акутагава отстранился. Но только для того, чтобы тяжело и рвано всхлипывая, начать ломать пальцы. Наконец-то к нему подошел медбрат, подвинул стул, присел напротив, взяв руки Рюноскэ в свои. Проверив пульс, медбрат взял ладони Акутагавы в свои. - Выпрямись. – говорит он мягко. Акутагава подчиняется. – А теперь дыши. Я буду считать. На первые четыре раза вдыхаешь, на другие - выдыхаешь. Раз, два… - Рюноскэ было очень сложно. По лицу все еще текли слезы, после истеричное дыхание разрывалось, частые вдохи и выдохи с содроганием тела прерывали счет. - Я н-не могу… - говорит он, падая духом, но медбрат лишь сжимает хрупкие пальцы в своих ладонях. - Все хорошо, ты молодец. Давай еще раз. Один… - Дыхание кое-как выравнивается, больше судорожно не срывается, Акутагава вроде приходит в норму, если его вид можно назвать нормой. Никита отстраняется, чтобы взять в руки тонометр. Гоголь в непонимании и сильном волнении стоит позади, мнется с ноги на ногу, молясь всем силам, чтобы его не выгнали. Как только медбрат просит закатать рукав, Акутагава обнимает руку. - Можно через рубашку?.. – просит он, на что Никита не настаивает и кивает. - Хорошо. – медбрат не задает лишних вопросов. - Что с ним? – аккуратно спрашивает Гоголь, стараясь не мешать процессу. - Давление понижено, пульс учащен. – говорит медбрат, повернувшись к Рюноскэ. – Тебе бы к психиатру, парень. - Акутагава отводит глаза, а вот Гоголь пугается еще больше. - К психиатру? – переспрашивает он, надеясь, что Никита в чем-то ошибся. - Да. Типичная паническая атака. – говорит медбрат. - А… Чем вызвана? – продолжает спрашивать Гоголь, волнующе теребя край свитера. - Ничем. – отвечает медбрат. – Тут нужно искать причину. А повод всегда найдется. - Коля выдыхает, смотрит, как Акутагава смотрит на свои ботинки, обнимает себя руками и все еще вздрагивает при всхлипах. - Акутагава. – поворачивается вновь к омеге Никита. – Позвони родителям. Они должны тебя забрать, ты не сможешь продолжать учиться. - - Они на работе… - отмазывается Рюноскэ, но медбрат непоколебим. - Позвони. Если хочешь, могу поговорить я. – предлагает Никита, но омега мотает головой, молчит. Достав телефон из кармана, он дрожащими пальцами набирает номер, едва попадая по кнопкам. Звонит. - Привет. – тихо говорит он. – Можешь меня забрать? Мне плохо стало… - тон виноватый, будто произошло что-то ужасно плохое, будто в чем-то ужасно провинился. Он долго молчит, непонятно что выслушивая в трубке, потом сбрасывает звонок. - Папа придет. – тихо говорит Рюноскэ. - Отлично. – медбрат возвращается к своему столу. – Можешь здесь посидеть, пока тебя не заберут. - - Если он остается, то и я тоже! – встревает Гоголь. Никита глубоко вздыхает. - Хорошо, оставайся. - Обойдя Никиту, Коля сел на кушетку рядом с омегой. Паническая атака… Он никогда с этим не сталкивался, и она выглядит ужасно. Акутагава поникший, и чтобы его немного приободрить, Коля обнимает одной рукой. Ожидает, что его отпихнул, но обессиленный Аку лишь утыкается Гоголю в плечо, прикрывает глаза, на которые снова навернулись слезы. Коля обнимает и второй рукой, позволяя уткнуться в свою грудь, тяжело размеренно дышать, пока ладони ласково гладят спину. Акутагава и может сейчас только прижиматься да вздрагивать, уже не так сильно, как раньше. - У тебя было такое? – тихо спрашивает Гоголь, стараясь не тревожить занятого Никиту. - Было пару раз… - так же шепотом отвечает Акутагава. Коля вновь гладит его по голове, зарываясь в черную шевелюру, и пусть потом на пальцах останется жирное ощущение. Сейчас это было совсем неважно. В кабинете воцаряется спокойное молчание. Слышен лишь редкий шелест бумаг. Слабо пахнет лекарствами. Акутагава млеет, расслабляется, все еще обнимая альфу. Он бы и не подумал, что с ним будет так легче. Тепло, уютно. Они будто стали на каплю ближе друг с другом. Хотя он может и предать, рассказав друзьям, что на самом деле произошло. Не хотелось об этом думать. Не сейчас. Он еще успеет почувствовать себя плохо, поэтому сейчас можно было немного расслабиться. Звенит звонок на урок. Прошла перемена, слышен был бег какие-то учеников, наверняка пятый класс или седьмой… Почему-то на ум приходили только эти два варианта. - Коля, тебе нужно на урок. – говорит Никита, так и не отрываясь от работы. - К черту. – отвечает Гоголь. - Не выражайся. - - Извините. - Акутагава практически засыпает. Они ждут двадцать минут, на двадцать пятой звонит мобильник, и Рюноскэ нехотя берет трубку. - Пришел. – после короткого монолога со стороны родителя сказал Акутагава. - Я провожу тебя. – Гоголь поднимается, вручает Рюноскэ его рюкзак, выпускает первым из кабинета. - Коля, подожди. – говорит Никита, и Гоголь застывает на месте, оторвав взгляд от уходящего в раздевалку Акутагаву. - Приглядывай за ним. – просит медбрат. Коля улыбается. - Глаз не спущу! - Никита улыбнулся. В душе появилось некое воодушевление. Совсем легкое, практически незаметное через пелену волнения, но такое приятное… Он с удовольствием приглядит за Акутагавой. Коля ждет у выхода из раздевалки. Рюноскэ суетится, будто нужно быстро надеть на себя все вещи сразу. Он все делает ужасно спешно, одевается, пишет… Хотя в жизни кажется ужасно медлительным. Хотя правильнее было сказать незаинтересованным. Акутагава поправляет криво надетый шарф, проходит мимо Гоголя, задерживается на нем глазами полных боли и надежды. Будто не хочет уходить. Но потом спешит к высокому омеге с каштановыми волосами и в бежевым пальто. Омега улыбается охраннику, не обратив внимание на сына, выходит первым. Гоголь в стекло двери видит, как Акутагаве прилетает смачный подзатыльник.