Милая трагедия

Коля ковырял еду в тарелке, отстраненно угукая на рассказы папы или тупо кивая в ответ. Мысли были заняты совсем не тем. - Ты какой-то задумчивый. – произнес Марат, повернувшись от раковины к Коле. – Что-то случилось? - Коля молчит, не решаясь задать вопрос. А потом глубоко вдохнул. - Пап… Насколько страшна паническая атака? - Омега тут же изменился в лице, мгновенно став ошеломленно серьезным. - У тебя была паническая атака? – практически сурово спросил Марат. Коля помотал головой. - Нет, нет. Но все же? – Гоголь понимает, что вопрос очень настораживающий, наблюдает, когда немного успокоившийся омега отворачивается нарезать лук. - Я не знаю, Коль, я не врач. Я знаю только, что это тревога сильная, больше я ничего не знаю. Но с чего такие вопросы? - - Просто у нас в классе был один, кто словил ее. Было… Страшно. – Коля отпивает чай, прикрыв глаза. Вспомнив свой давний сон, впечатавшийся в голову словно самая эмоциональная вещь, он думает, что он практически стал вещим. По крайней мере плачущее лицо было точь-в-точь. - Я даже знаю кто. – хмыкает омега, высыпая лук в сковородку. – Мне не нравится твое общение с ним. - - Ему нужна помощь. Я чувствую это. – возражает Гоголь. - Если у него такое было, ему нужна помощь врача, а не твоя. Хватит строить из себя благодетеля, ты и так много для него сделал. А тут не дай бог втянет тебя во что-нибудь, и все, как будем выпутываться? - - Да во что он может меня втянуть? Скорее это я его завербую куда-нибудь. - - Не пугай, Коль. – вздыхает Марат. – Если тебе так хочется узнать что-то о том, что произошло, лучше обратись к интернету. - - Ага, и напишут, что это рак мозга. – Гоголь подпирает щеку кулаком, наконец-то принимаясь за еду. - Это да, это могут… - тихо ответил омега. Мягкое молчание было прервано сменой темы. - Твой отец приезжает через две недели. - - О, круто! – оживляется Гоголь, слабо улыбается. Приезд отца всегда был ознаменован легким запахом алкоголя, скандалом соскучившегося Марата, парами тысяч в обход омеги и долгой прогулкой, чтобы оставить родителей наедине. А еще Коля мог бесконечно говорить, что у него случилось за все время отсутствия отца, получая в ответ спокойную реакцию, ошибочно принимающуюся за неинтерес к Колиным успехам. Часто Марат заводил такую тему, но Коля знал, что отец поддержит все, что делает или будет делать Гоголь. Ему не все равно, как казалось папе. И каждый раз ему вторили в два голоса, что это не так. Марат успокаивался, но только до конца следующей командировки. Потом все начиналось заново. Доев свой ужин, Коля поплелся в комнату, тут же плюхаясь на кровать и тяжело выдыхая. Он посмотрел на свитер, лежащий рядом на стуле, потянулся к нему, чтобы взять и уткнуться в воротник, куда плакал омега, носом. Глубоко вдохнул. Ничего. Абсолютно ничего, никакой сырой древесины, запах которой так успокаивает Гоголя. Он любил этот запах. Расстроенно отложив вещь в сторону, он посмотрел на потолок. Сегодня приключилось столько всего, столько эмоций было забрано этим днем, что хотелось поскорее уснуть. Время говорило иначе: восемь часов, если ляжет сейчас рискует проснуться раньше положенного, а вдуплять в стену в пять утра не особо-то и хотелось. Поиграть? Нет. Посмотреть что-то? Может быть. Пересмотреть то, что он смотрел уже десятки раз, или наконец-то добраться до реакций тупых шоу, которые так яро рекламирует Пушкин? Поднявшись и сев за компьютер, он набрал в поисковике «Беременнен в 16». Довольно популярно, чтобы обходить сейчас стороной. Уже по названию было понятно, что время ловить испанский стыд и полное непонимание. Подумав, что в его классе кто-то может быть в положении, Гоголь ужаснулся. Не в его это понимании. Нажав на первое попавшееся видео, Коля приготовился впитывать нечто неподобающее в образованных кругах. - А я говорю, сны – это кратковременный переход в параллельную вселенную. Мы видим то, что происходит на самом деле в другом мире. Даже «наркоманские» сны, мы просто попадаем туда, где это норма. – увлеченно рассказывает Гоголь, активно жестикулируя руками. - Ну бред это, бред! – возражает Гончаров. – Это просто отражение наших переживаний в течение дня или длящиеся и волнующие длительное время! - - Я знаю теорию, что сон – это маленькая репетиция нашей смерти. – спокойно говорит Федя. Гончаров мнется. - Я и этому не верю! – Ваня поджимает губы. – Ну не может такого быть! - - Знаешь, ты же можешь иногда не соглашаться с Федей, а это куда более за гранью, чем параллельные вселенные! – Коля уже откровенно шутит, но Гончаров явно не понимает шутки и задыхается от возмущения. - Ты сейчас на что намекаешь, а? – негодует Ваня, и продолжал бы дальше, если бы не рука только что подошедшего Пушкина, мягко опустившая на плечо омеги. - Что за шум, а драки нет? – спрашивает он, занимая место рядом с Колей. - Выясняем, что такое сны. – отвечает Достоевский. - Ваня не согласился с Федей! – оживленно произносит Гоголь. - Уууу… - тянет Пушкин. – Сегодня, наверное, снег пойдет. - - Ой, да пошли вы! – Гончаров дуется и отворачивается от альф, делая вид, что сосредоточенно читает учебник. - Ну не расстраивайся, я же пошутил! – пытается реабилитироваться Пушкин, но его злостно игнорируют. – Это все ты, Коля! - - Да что я-то сразу? – Гоголь наигранно дуется. Настроение меняется тут же, когда в класс заходит Рюноскэ. Гоголь не сводит с него глаз, но тушуется, когда пересекается с ним взглядом. Акутагава подходит к своему месту, немного думает, и приходит к компании. - Можно… - тихо начинает он. – Я с вами сяду? - - Ебать еще и град будет. – говорит Пушкин. Гоголь улыбается, берет вещи Саши и перемещает их на парту за ними. - Эй! – возмущается альфа. - Пошел нахуй. – с улыбкой говорит Коля, так и не сводя глаз с Акутагавы. Тот мнется. - Я могу сзади сесть, или что-то вроде… - Гоголь не знал, почему так скромничает Акутагава, учитывая то, как грубо он мог общаться с Колей, и почему решил пересесть к ним. Пушкин был прав: это что-то из ряда вон выходящее. - Вот, пусть он тут садится! – поддерживает Акутагаву Пушкин. - Отъебись. – вежливым тоном просит Гоголь. - Я тебе это припомню, тварь. – Саша расставляет раскиданные по парте принадлежности. Акутагава остается стоять, непонимающе переводя взгляд с Коли на Сашу и обратно. - Садись. – улыбается Гоголь, похлопав по месту возле себя. Окончательно убедившись в том, что ребята наконец-то определились с местами, Рюноскэ сел и достал учебник с пеналом. Он молчит некоторое время, Гоголь лежит на парте, впереди Ваня с Федей о чем-то мирно беседуют, Пушкин все еще бурчит сзади. - Слушай… - Акутагава наклоняется к Гоголю вплотную, стараясь говорить как можно тише. – Насчет вчерашнего… Спасибо тебе. Правда, спасибо. - Гоголь неожиданно млеет, еще сильнее расплывается, грозя стечь под парту воодушевленной розовой лужицей. - Обращайся. – говорит он. - И еще одно… - Рюноскэ переводит взгляд на спины Гончарова с Достоевским, будто пытаясь убедится, что их никто не подслушивает. Гоголь его понимает без слов. - Я никому не говорил. И не скажу. - Акутагава, довольный ответом, кивает, но не успевает отстраниться, как между ними медленно появляется Пушкин. - О чем шепчетесь? – так же шепотом спрашивает Саша, отчего Акутагава испуганно вздрагивает. - О твоих похождениях в постель к буфетчику. – уже обычным тоном говорит Гоголь, давая фофан другу. - Да не трахаюсь я с ним! – Пушкин трет лоб. - А почему тебя тогда кормят как будто ты в начальных классах, а? - - Я виноват, что ко мне лояльны? – Пушкин дуется, уши от возмущения вспыхивают красным. – Я просто нравлюсь ему, вот и все! - Гоголь медленно натягивает ехидную ухмылку и играет бровями. - Да не в этом смысле, пидорас! – Пушкин окончательно краснеет от неправды, льющуюся в его сторону. – Это ты у нас тут по альфам. - Гоголь, сев вполоборота, проводит пальцем по руке Пушкина. - Не скрывай свою сущность, милый. - Сашу передергивает, он тут же трет место, по которому прошелся палец, будто пытаясь стереть касание. - Иди ты к черту! - - Поддайся зову природы. – Гоголь говорит томно, понизив голос, с ехидством смотрит, не замечая, как рядом сидящий омега отводит взгляд с этих двоих, опирается локтем об парту и закрывает рот, не знает, насколько внимательно сейчас впитывают его голос. - Отъебись от меня, гей не ебанный. – шипит Пушкин, и Коля смеется, отворачиваясь. - Ты… По альфам? – спрашивает Акутагава с некой грустью, скрытой за безразличием. - Они шутят. – поворачивается Гончаров, сам слушающий весь этот цирк. – По-дибильному, конечно. - - Ваняяя. – Пушкин делает жалобный вид. Когда его обдают холодным взглядом и фырканьем, Саша падает духом. - Кстати. – Гоголь вновь оборачивается к Пушкину. – Посмотрел я твое шоу… - Саша хватается за сердце. - Это уже метеорит ебнет! Ты серьезно посмотрел? – Саша наклоняется к Гоголю, который в ответ кивает. – Ну и как тебе? - Коля глубоко вдыхает. - Кринж ебаный! – отвечает он. – Мне жаль потраченного времени! Я не понимаю, как можно так яро это любить, хотя шутки в реакции были прикольные. - - А что за шоу? – мягко впутывается в разговор Рюноскэ. - Беременнен в 16. – отвечает Саша, вновь переводя взгляд на Колю. – Какую серию ты смотрел? - - Из… Севастополя, кажется. - Пушкин свистит. - Самое дно выбрал. Вот серия из Волгодонска, вот это да, это нечто! - - А мне больше из Иркутска нравится. – говорит Рюноскэ. - И ты туда же?! – взвыл Гоголь. - Это просто наш человек. – гордо произносит Саша. – Он в теме, а ты нет, кто ты вообще, я не знаю, пошел нахуй отсюда, пес некрещеный. - Никто не замечает, как от неожиданной похвалы – даже шуточной – на лице Акутагавы промелькнула улыбка. - Солидарен с… Рюноскэ, правильно? – Акутагава кивнул. – Иркутск пожестче будет. – продолжает Гончаров. - Вы сговорились все, что ли? – взвыл Гоголь. – Это же ужасно, как вы можете это смотреть? - - Это просто шоу, расслабься. – Саша ложится на парту. – Все это постанова, не более. - - Но рожают-то по-настоящему! – продолжает настаивать на своем Коля. - Ты просто перематывай это и все. – жмет плечами альфа. Коля уже хочет снова возразить, как звенит звонок. Приходится оторваться от всех своих занятных спорах и переключится на весьма скучный английский, становящийся невыносимым, когда по нему ничего не понимаешь. - Ты хоть что-то знаешь? – спрашивает шепотом Акутагава. - Ну, я знаю алфавит. Наполовину. – шутливо отвечает Гоголь, нагло обманывая Рюноскэ: даже половину алфавита он не знал. Акутагава упирается лбом в ладони. - Это будет весело… - произносит он, потом переводя взгляд на учителя. Начались долгие муторные плавания одноклассников в безграничном словарном запасе преподавателя и его неуместных в некоторых случаях замечаниях. Было видно: ждать мужчина не умел. - Коля, переведи первые два предложения. – говорит учитель. Молившийся о том, чтобы его не спросили, Гоголь расстроенно смотрит в учебник. - Не курите если… - начинает Коля, стопорившись уже на четвертом слове. - Вас об этом не попросят. – шепчет Акутагава. - Если вас об этом не попросят. – повторяет Гоголь, коротко поднимая взгляд на учителя, но тут же возвращаясь глазами в учебник. – и только если вы… - - Вам необходимо это сделать. – продолжает помогать Рюноскэ. - Если вам необходимо это сделать, и если интервьюер не курит. – заканчивает предложение Коля. Следующее предложение кажется более легким. - Никогда не курите, если нет… А что за последнее слово? – спрашивает Коля. Он мог снова попросить помощи у Акутагавы, но было бы странно, если бы Гоголь перевел все предложения без ошибок. - Пепельница. – отвечает мужчина, и снова утыкается в список. – Так, хорошо. Следующий… - Коля рвано выдыхает. Его руки немного подрагивали от волнения. - Спасибо. – шепчет он Рюноскэ. Тот лишь кивает. Интерес к уроку быстро пропадает. Угрозы того, что его спросят, уже не было, Рюноскэ ответил какой-то небольшой абзац. Точнее как, оттарабанил, будто английский его второй язык. За месяц учебы все уже поняли, что Акутагава идет на золотую медаль, и некоторые из класса видели реакцию на четверки. Не особо хорошую реакцию. Когда урок кончился, на парте лежало несколько лягушек из клетчатого листа. - Вот скажи. – подходит Пушкин к Акутагаве. – Ты сколько времени на уроки тратишь? - Рюноскэ задумался, нахмурившись. - Часа три на домашку. А что? - Саша присвистнул. - Ты либо гений, либо зубрила. - Рюноскэ кивает, хмыкнув. - Определенно второе. – говорит он и берет одну из лягушек, рассматривая ее. - Ладно. – хлопает Пушкин обоих по спине. – Я в столовую. Вы со мной? - Гоголь оживленно кивает. - Да, конечно. – он небрежно скидывает с парты свои вещи в рюкзак. - У меня нет денег. – произносит Акутагава. - Зато у меня есть. – Гоголь хлопает по карману. Акутагава хмурится. - Ты не должен. - - Зато хочу. Я настаиваю, чтобы ты съел хотя бы булку. - - Правильно-правильно! – поддерживает Гоголя Пушкин. – А то ходишь палкой, на твоем фоне Ваня борец сумо. - - Ох, ну спасибо! – обиженно говорит Гончаров, услышав разговор. Саша тут же переключается. - Ваня простии. – он убегает вслед за омегой, оставляя Гоголя с Акутагавой наедине. - Скажи, почему ты все же решил к нам сесть? – спрашивает Коля, закинув рюкзак на плечо. Они выходили из класса последними. - Ты много для меня сделал, я подумал, что простое репетиторство будет недостаточной благодарностью, поэтому решил помочь со всеми предметами. А то окончишь школу со справкой, не весело будет, да? – Рюноскэ спокойно идет рядом с Гоголем в сторону лестницы. - Ну, если тебе от этого станет легче, то пожалуйста. – Коля улыбнулся. От ненависти до любви, как говорится. – Пойдем, покормим тебя, правда. А то все раскупят. -