Милая трагедия

Моментов, которых можно было крутить на репите в голове становилось все больше. Гоголь витает в облаках еще дольше, становится удивительно тихим на уроках, но более невнимательным. Иногда из транса его не мог вывести даже Пушкин, который вечно дулся. Иногда к нему обращались и Достоевский с Гончаровым. Коля, конечно, мог повеселится для приличия, но потом вновь уходил мыслями в просящий голос Акутагавы. Три дня без него казались вечностью. Он даже ничего не писал, а самому его тревожить не хотелось: он так неожиданно прервал связь, будто случилось что-то нечто плохое. Коля вздохнул. Он шел окрыленный, думая, что в этот день Акутагава придет в школу. Он был в этом уверен. И встал в ступор, когда его не оказалось. Его будто разочаровал весь мир, но он все-так же пытался шутить с друзьями, все так же проваливаясь в свои мысли. Выходные наступили неожиданно быстро. Только вот делать было совершенно нечего. - Чего грустишь? – спросил Марат. – Ты вообще в последние дни сам не свой ходишь. - - От Рю ни слуху, ни духу. – ответил Гоголь, задумчиво смотря в чай. - Ааа, понятно. – с улыбкой тянет мужчина. – Волнуешься? - Коля, даже не заметив настроения папы, машинально кивнул. - Да. – сказал он, не подозревая, что только что подал папе тему для разговора со своим супругом. - К вечеру отец приедет. – произносит Марат, надеясь, что Коля отреагирует на это. Тот лишь поднял взгляд и натянуто улыбнулся. - Круто. – только и ответил он, возвращаясь к созерцанию чая. Папа глубоко вздохнул. - Прогулялся бы хоть. - - Погода плохая. – говорит Коля, отпивая уже остывший напиток и морщась от неприятного вкуса. - Раньше тебя это не останавливало. – произносит Марат. – Что, совсем ничего не хочешь? - Коля помотал головой. - Может, приготовить тебе чего-нибудь? Пирог? – предлагает омега, чтобы хоть как-то поддержать сына. - Не хочу. – отвечает тот и плетется к себе в комнату, забрав чай. Настроения и правда никакого не было. Он чувствовал что-то неладное, даже предпосылки были: Рюноскэ явно остался без телефона. Так бы хоть что-то написал, наверное. А что если он не захочет видится разговаривать после последнего вечера? Что если они пересекли грань, которую не должны были пересекать? Волнение всколыхнуло душу. Наверняка он не захочет больше разговаривать. Коля лег на кровать, подцепив одну из игрушек. Было больно. И тоскливо. Коля прикрыл глаза, провалившись в дрему: он не спал практически всю ночь, надеясь на хоть какое-то сообщение. Но его не оказалось. Уснул лишь в пять, поэтому проснулся Коля полностью разбитым, решив прилечь еще и в обед. Весь день пролетел как одна минута. Кто знал, что сон окажется таким глубоким? Правда, он бы продолжался, если бы его не разбудил телефонный звонок. - Алло? – сонно говорит он. На том конце слышатся рыдания. - К-коль. – произносит Рюноскэ, запинаясь на каждом слове. – М-можно я к тебе п-приеду? - Гоголь моментально сел на постели. - Что случилось? – спрашивает он. Акутагава пытается объяснить, но сквозь всхлипы совсем ничего не понятно. – Подъезжай на остановку, я тебя встречу. - Гоголь сбрасывает трубку и одевается как можно скорее. Точнее, как, только штаны. Кофту он решает не надевать: идти-то пять минут, можно и в футболке сходить. Главное, чтобы папа это не увидел. Спешно надев пуховик, Коля выскочил в коридор, лишь помахав отцу в качестве приветствия. - Эй, куда ты? – удивленно спрашивает Марат. – Тут отец твой приехал. - - Да знаю я, знаю. Там у Рюноскэ что-то случилось. – говорит он, спешно вылетает из квартиры. Немного просчитавшись со временем, на морозе Гоголь простоял пятнадцать минут. Переминаясь с ноги на ногу, он ждал нужный автобус, сгорая от волнения. Хотя были в этом свои плюсы – Акутагава не обиделся. Как только транспорт подошел, Коля стал смотреть в каждое окно, а как только Акутагава сошел на землю, Гоголь сразу подлетел к нему, обхватывая лицо ладонями. - Что случилось, Рю? – он стирает слезки омеги. Но тот все равно не может успокоиться. И ревет всю дорогу до дома. В коридоре их выходит встречать Марат, но и у того сердце сжимается, когда он видит истерику омеги. - Привет. – говорит он тихо, и Рюноске кивает головой в ответ. - Прими душ, легче станет. – говорит Гоголь, указывая на нужную дверь. – Сейчас я принесу что-то из своей одежды. - Т-только с рукавами, м-можно? – просит Рюноскэ и гоголь кивает. - Конечно! Сейчас. - Он быстро обшаривает свой гардероб, вытаскивает пижаму и после вручает Акутагаве. - Вот шампунь, гель, бальзам… - указывает Коля. – Фен, если нужно, полотенце. В общем, все. - - Спасибо… - тихо благодарит Акутагава и, все еще заходясь в дыхании закрывает дверь. Гоголь, вздохнув, идет на кухню. - Значит, это твой омега. – говорит Василий, медленно поглощая суп и смотря из-под лобья. - Не мой он… - смущенно произносит Коля, садясь перед отцом. - Почему? – спрашивает альфа, чем ставит Колю в полный ступор. - Я… - начинает Гоголь, но осекается, понимая, что аргументов у него совершенно нет. Немного подумав, он начинает гнуть свою линию. - Мне просто жалко и все. – Марат на этих словах всплескивает руками, тихо под нос прошепча «ой дурак, прости Господи». Отец никак не реагируют. - А чего жалеть? – снова спрашивает он. – Таких как он полно, что, каждому помогать? - - Ты будто его знаешь! – у Гоголя снова не нашлось подходящих слов, чтобы ответить отцу. - Мне твой папа все рассказал. Говорит, носишься с ним как курица с яйцом. - - А что плохого в том, что я хочу ему помочь? Я хочу, чтобы его жизнь стала немного лучше! – возмущается Коля, с энтузиазмом жестикулируя. - Ууу… - тянет Василий. – Это любовь.- Коля краснеет до кончиков ушей. - Не любовь… - нерешительно говорит он. Отец пожал плечами. - Как знаешь. – коротко говорит он. Мнение Василия и Марата в корне не совпадало с позицией Гоголя. - А как в школе дела? – переключается на другую тему Василий. - Да… Все нормально? – нерешительно говорит Коля. - Папа говорит тройки носишь. - - Да, есть такое. – вздохнув, отвечает Коля. Василий понятливо кивает. - Ну, главное, чтобы из школы не исключили. - Марат задыхается от возмущения, бьет мужа полотенцем. - Не исключили!! Твой сын учится плохо, а тебе хоть бы хны!! - Коля улыбается на перепалку, но ему тоже прилетает. - Тебе улыбаться еще! Стыдно должно быть, стыдно! – Отец молчит, неприятно поскребывая ложкой о дно тарелки, Коля молчит в ответ. Вскоре дверь ванной открывается. Акутагава, с мокрой головой выходит поздороваться на кухню, а то получалось как-то неприлично. - Здравствуйте… - нерешительно сказал омега, топчась в дверном проеме. - Проходи, не бойся. – говорит Василий, указывая на стул. Акутагава нерешительно садится за стол. Он чувствовал себя так же, как когда в первый раз пришел к Гоголю в квартиру. Отец показался ему человеком суровым. - Ну, рассказывай. – говорит альфа. – Чем занимаешься? Кто вообще по жизни? - - Ну… Я… - робко пытается подобрать слова Акутагава. Марат перед ним ставит чай, о который Рюноскэ тут же стал греть руки. – Ничего особенного. Большее время уделяю урокам, остальное трачу на семью… - Рюноскэ не договаривает правду, решая, что некоторые вещи родители узнать не захотят. А то скажут еще уходить, потому что не из благополучия он выполз… - А почему сюда пришел зареванный? – немного бестактно и прямолинейно спрашивает Василий. Акутагава опускает глаза, на которые снова навернулись слезы, вниз, теребя край кофты. Молчит. - Не бойся, мы люди понятливые. – отец коротко смотрит на Акутагаву. Марат за его спиной кивнул. - Из дома выгнали… - тихо произносит Рюноскэ, стирая слезы со щек. И без того опухший… - Почему? – спрашивает альфа. Коля сидит рядом, тянется, чтобы взять руку Рюноскэ в свою. С маленьким жестом поддержки Рюноскэ стало куда легче. - Завтра праздник у моих родителей, годовщина свадьбы, хотят устроить торжество… Меня выгнали, чтобы «не мешался», или «лишний рот», или «как ты надоел, чтобы духу твоего тут больше не было». – Рюноскэ всхлипывает. – Не хотят меня завтра видеть, вот и все. - Марат, очень чувствительный ко всему, кладет руку на грудь. - Ну разве так можно?! Ну что за изверги! Родная кровь же! - - Моему папе плевать. – Акутагава решил немного высказаться, как когда сделал это Коле. – Он никогда меня не любил. Наверное, из-за отца, который нас бросил. - Василий кивает. - А у тебя больше совсем никого нет? – спрашивает Марат. - Есть. – коротко отвечает Акутагава. Потом немного думает. – Знакомый семьи, Чуя, друг моего отца, он остался в России, и младший брат Гин, сын отца от второго брака. Но он в Японии. - - А ты сам японец, да? – Василий отодвигает от себя пустую тарелку. Омега суетится, чтобы скорее ее помыть. - Серединка на половинку. – говорит Рюноскэ. Коля отпускает руку Акутагавы. - Значит, ты с нами на ночь? – спрашивает Коля. - А можно? – жалобно спрашивает Акутагава. - Конечно! – говорят в унисон Марат и Коля. Последний встает из-за стола и уходит к себе, чтобы постелить белье. Когда Гоголь уходит, Василий заговорщически наклоняется к Рюноскэ. - Ну, давай. Нравится Коля? – задает он смущающий вопрос. Акутагава мешкается от пристального взгляда и от дыхания с легкой ноткой алкоголя, но потом робко кивает. Альфа распрямляется. - Молодец. Честно. Не то, что мой оболтус. - Акутагава слабо улыбнулся. - Ну ладно, иди к нему. – кивает в сторону коридора Василий. Рюноскэ кивает, забрав чай. - Спасибо вам большое. – с искренностью говорит он. - Иди, иди. – кивает альфа и Акутагава спешит скрыться от их глаз. Коля мучается с пододеяльником, пока Рюноскэ сидит в кресле, попивая чай. - Помочь чем? – спрашивает он, но Гоголь мотает головой. - Нечем помогать. – кое-как застелив постель, Коля отошел и улыбнулся. - Могу я взять расческу? – спрашивает Рюноскэ, указав на нужный предмет. Коля молчаливо кивает, а потом садится возле, чтобы немного посмотреть на омегу. Он выглядел себя так по-домашнему. Это была их первая ночевка вместе, от такого даже сердце трепетало. Если бы не родители, он бы поспал рядом с ним, обязательно, но вместо себя он мог предложить только мягкие игрушки. Расческа в волосах постоянно застревала, Акутагава вымученно пытался не насиловать волосы, но с каждой секундой раздражался все больше. Гоголь, ощутив настроение, забрал расческу из его рук. - Давай помогу. - говорит он. Акутагава поворачивается к нему. Гоголь пытается расчесать, но тут же застревает. - У тебя колтуны… - говорит он и пальцами начинает рассоединять волосы. – Почему ты не моешься? Не следишь за собой? - - Сил нет. – признается Акутагава. – Ни на что сил нет. И желания. - Гоголь вздыхает, аккуратно расчесывая каждую прядь по отдельности. - Можешь включить что-то, если хочешь. - Подумав, Акутагава тянется к клавиатуре, набирая ненавистное для Гоголя шоу. - О нет. – говорит он. - О да. – с ехидством отвечает Рюноскэ. – Как раз новый сезон. - Гоголь мысленно помолился всем богам какие есть, и каких нет. Но это его не спасло от лицезрения малолетних дебилов и мест их обитания. На все небольшое каре ушло более сорока минут. У Гоголя затекла рука, но результат стоит того. Он провел по расчесанным волосам ладонью, зарываясь в них. - Мягкие… - шепчет он, утыкаясь носом. – Шампунькой пахнут. – Коля улыбнулся. - Спасибо. – говорит Акутагава. – Нет, правда, спасибо. – он тянется рукой, чтобы прикоснуться к Коле, не продумав то, что рукав сползет и откроет тщательно скрываемые ранее порезы, глубокие, едва заживающие, местами накладывающиеся на все еще чувствительные шрамы. Гоголь рвано выдохнул, пересел напротив Рюноскэ, который тут же отдернул руку, пытаясь скрыть ее за спиной. - Покажи, Рю. – мягко и ненастойчиво просит Гоголь. – Ты доверяешь мне? - Акутагава думает, но потом сам оголяет следы своей боли и показывает Коле. - Так легче. – говорит он, предполагая вопрос Гоголя. – И нет, других способов я не вижу. Этот… Самый эффективный. - Коля рвано выдыхает. Поднимает руку и прижимается к порезам щекой. - Я не понимаю таких действий, но верю тебе. Это можно потом скрыть татуировкой! - - Навряд ли она скроет шрамы… - грустно хмыкнул Рюноскэ. – Но идея неплохая. - Гоголь улыбается. У него тяжесть в сердце, боль, но не сравнимая с болью Акутагавы. Коля знает, что ему очень плохо, но может лишь немного скрасить будни. Акутагава трет болеющие от слез глаза, зевает, ощущая, что телу после истерики нужен покой. - Спать хочешь? – с улыбкой спрашивает Гоголь, а Акутагава в ответ кивает. - Утомился, наверное… - говорит тот. - Будешь спать на моей кровати. – говорит Гоголь. - Я на диване посплю в гостиной. - - Мне неловко… - было начинает Рюноскэ, но Коля машет рукой. - Все в порядке. – он выключает свет. – Ложись. - Акутагава забирается на кровать и тут же проваливается, удивленно похлопав глазами. - Такая мягкая… - Гоголь улыбнулся. - Ладно, спи. – он хочет уйти, но голос Акутагавы заставляет остановится. - Может… Полежишь со мной? Совсем недолго. - Гоголь замирает. Его сердце начинает биться быстрее, он осторожно подходит к постели и ложится возле. Смотря на лицо омеги, он слабо улыбается, тянется, чтобы убрать все еще влажные волосы. Сердце заходится, грозя сломать напрочь грудную клетку. Их лица так близко, что они слышат дыхание друг друга. Акутагава закрывает глаза, устало склоняет голову, а Коля дрожащими руками обнимает его, притягивая чуть ближе, чтобы тот смог уткнуться в грудь. Коля старается сейчас передать то волнение, которое испытывает прямо сейчас. Наверное, Акутагава слышит, как часто бьется сердце Гоголя, чувствует осторожность в крепких объятиях, догадывается о мыслях, в которых Коля клянется всегда стараться ради Рюноскэ, лишь бы увидеть его чудную улыбку, лишь понять, что ему комфортно, пусть и на время. Ему же так это нужно, он был достоин всей любви, которую испытывал к нему Коля. Любовь?.. Гоголь сидел на постели, опершись о стену. Акутагава, сидя, прижимался к его груди спиной, увлеченно играя в карты на телефоне Гоголя. Где-то за дверью работал Марат с очередным клиентом и что Акутагава, что Гоголь поклялись, что не будут мешать. Включить что-то – рискованно, поэтому они лишь тихо сидели, занимаясь своими делами. Гоголь слушал музыку, иногда советуя Акутагаве какую карту когда сбросить. Его советы игнорировали. Гоголь со временем глубоко вздохнул. - Скукотааа. – говорит он, легко стукнувшись затылком о стену. Он бы умер совсем от духоты ситуации, если бы не омега, так удобно расположившийся на Гоголе. Он слабо улыбнулся, а потом стал увлеченно плести мелкие косички. - Опять спутаются. – возражает Акутагава. Но Гоголь машет рукой. - Снова расчешу, не переживай. - За дверью послышалась какая-то излишне громкая возня. Коля от нечего делать прислушался. - Здравствуйте. – говорит не тихий голос. Акутагава сразу напрягся. – Я к вам на три часа. - Ответа Марата слышно не было. - Это мой папа… - шепчет Акутагава. На него удивленно смотрит Гоголь. - Ты уверен? – так же шепотом спросил Коля. Акутагава кивает. - Да. Это определенно он. - Пришедший омега был… Странным. Негромким, но слышимым. Он разговаривал размеренно, спокойно, но неприятно, как показалось Коле. Ну или его голос заведомо портили его поступки, совершаемые по отношению к Акутагаве. Этот мужчина был априори неприятен. - У вас есть сыновья? – неожиданно слышится вопрос. – У меня двое. Младший ангел просто, такое чудо растет, а в воспитании старшего я где-то допустил ошибку. Наверное, был слишком лоялен к нему. Знаете, таких трудных подростков еще поискать надо, хотя какой подросток в семнадцать лет, взрослый уже... Я не понимаю, что у него в голове, правда, смотрит волком, огрызается, приходит черти знает во сколько, если приходит, младшего обижает. Выглядит не как омега, не следит за собой, и при всем этом удивительно, что он успел подцепить альфу. Наверное, он слеп и глух, что обратил внимание на такого, как он. Честно, уже сил моих нет, я не выдерживаю его присутствие, один его недовольный вид приводит меня в состояние кататонического возбуждения. - Гоголь нахмурился. Посмотрел на Акутагаву, который сразу поник и весь сжался, подтянул его к себе, обнимая крепче. Надел на него наушники, поставив музыку погромче, а сам продолжил слушать весь тот понос, что лился изо рта этого обмудка. Когда тот ушел, Коля с Рюноскэ выглянули в гостиную. Марат стирал пот со лба. - Кошмар, какой доставучий. Не люблю разговорчивых, отвлекают сильно. Надеюсь он никогда больше не придет, да еще и сына своего оскорблял на чем свет стоит. Ну трудный подросток, ну так помягче с ним, даже в семнадцать и в восемнадцать каша в голове. Конечно у кого как, но все же… - возмущается Марат. - Это… Это мой папа был. – робко говорит Акутагава. - Твой?? – переспрашивает омега. – И это он тебя так? Лицемерная мразь... – сквозь зубы шипит Марат, а потом замирает. – И это он моего сына назвал слепым и глухим?! Вот же… Сука. - Гоголь лишь обнял Акутагаву со спины, наблюдая, как Марат в злости раскладывает принадлежности.