Милая трагедия

Коля проснулся от дикой боли во всем теле. Затекло все, что только можно, хотелось встать и как следует размяться - не без позы дохлого старика, но все же -, но лежащий на груди Акутагава рушил все планы. Коля посмотрел на время. Два часа дня. Ночная прогулка давала свои плоды. Сон вчера сморил их слишком быстро, даже не переодевшись в какую никакую пижаму – для Акутагавы можно было выделить какую-нибудь футболку – они, не раздумывая, легли вместе. Будь они с родителями, Марат бы настоял на том, чтобы они спали раздельно, а тут… Никаких ограничений. Только спокойный сон в объятиях друг друга. Коля прислушался к чужому дыханию. Спокойное, умиротворенное, Акутагава, наверное, так редко спал мирно и беззаботно. Никаких криков, никаких требований с утра, никакого холодного сквозняка в комнате. Здесь было даже немного душно, но открыть окно на ночь Коля не рискнул: а вдруг он замерзнет? Да, пусть и одеяло толстое, пусть и Гоголь рядом с ним, к которому можно пристроиться под бочок, но все равно могло быть холодно. Декабрь, все-таки. Коля сквозь колющее ощущение в руках подтянул одеяло ближе, укрывая плечи Рюноскэ, скрытые под свитером. Тот даже не шелохнулся, продолжая утыкаться носом в одежду Гоголя и сопеть. Коля прислушался к шорохам в коридоре, достаточно громкая входная дверь скрипом объявила, что родители вернулись с такой же ночной прогулки. Появилось небольшое волнение: если отец ничего не скажет на присутствие омеги в постели сына, то папа мог знатно поворчать, мол «совращаешь такого мальчика» и все в таком духе… Что-что, а за долгое время общения, Марат стал относится к Рюноскэ с теплом и заботой, особенно узнав, какие у того родители. Комплекс спасателя Коля явно перенял у папы. Разговоры на кухне, шаги в гостиной. Отец с недоумением открыл дверь, не привыкший, что Гоголь так долго спит, но, увидев Акутагаву, понимающе кивнул. Коля лишь помахал ему в приветствие. Так, безмолвно, они «поговорили», дверь закрылась, слышен был голос отца «он спит». Не стал рассказывать об омеге, почему-то. Коля возвратился мыслями к созерцанию возлюбленного. Казалось, что он так крепко спит, что проспит всю вечность, наверстывая упущенное за многие годы недосыпа и ужасных пробуждений если не от будильника в шесть – а не дай бог и в пять -, то от его папы. На него орали или сразу начинали избивать? Гоголь поежился, обнимая омегу покрепче. Ничего, здесь он получит любви сполна. Он постарается. Казалось, прошло века два, когда Акутагава наконец-то стал шебуршиться, сонно, едва разлепляя глаза смотря вокруг себя, приподнявшись. Поняв, что картинка сейчас все равно не станет четкой, он лег обратно на грудь Коли и прижался посильнее. Улыбнувшись, Гоголь зарыл пальцы в черные волосы. - Доброе утро. – сказал он, ожидая, что на него поднимут взгляд. - Который час? – сонно, едва ли понятно спросил Акутагава. - Практически три. - Этот факт заставил Рюноскэ тут же приподняться. - Как? – удивленно начал он. – Почему ты не разбудил? - - А стоило? – улыбнулся Коля, а потом притянул омегу к себе. – Никуда не надо, зачем суетится. Зато выспался, правда? – он убрал мешающуюся челку с глаз омеги. Правда, та все равно спала на лицо. Акутагава попытался сдуть ее. Ничего не вышло. - Да… - вздохнул Рюноскэ. – Я выспался, наверное. Впервые за всю жизнь. – Акутагава протер глаза. - Вот и замечательно. – Гоголь, немного подумав, тянется, чтобы робко прильнуть губами к губам Рюноскэ. Коротко, но ощутимо, чтобы потом осталось это сладкое покалывающее чувство. Акутагава в смущении рвано выдохнул. Идеальное утро для него? Точнее уже день. По крайней мере пробуждение было особенно приятным. Акутагава поднимается, садясь на постели, широко зевая. Потянулся. Коля с завистью смотрел на утреннюю гибкость, понимая, что ему такое в первые минут десять такое не светит. Ему бы разогнуться… Гоголь пытается также восстать с постели с кряхтением старца, держится за поясницу, разгибается, чувствуя, как резкая боль пронзает спину. Охает. - Затекло все. – говорит он на непонимающий взгляд Акутагавы. - Это из-за меня, да? – проницательно спрашивает Рюноскэ. Гоголь отмахивается. - Я ни о чем не жалею. – улыбается он, опустив ноги на пол. Встав с постели, он шатается, едва не теряя равновесие, разминается, чувствуя, как сильная боль потихоньку отступает. Акутагава встает следом, опирается на плечо Коли, и тот притягивает его к себе, ласково целуя в макушку. С кухни доносится какой-то излишне громкий диалог, разобрать который было невозможно, зато четко отслеживался голос Марата и едва ли слышно – Василия. Казалось, что омега говорил один. Акутагава отпрянул. - Твои родители здесь? – опешив, спросил Рюноскэ. – Ты же сказал их не будет. - - Я сказал, что их не будет ночью. – жмет плечами Гоголь. – Ну прекрати, мои родители хорошо к тебе относятся, чтобы ты волновался. - Акутагава, нахмурившись, потупился. - Да, я знаю, но… Не по себе. Почему-то. Мы же тут без предупреждения оказались. Еще и спали вместе, сочтут еще… - голос становился все тише. Вылезали наружу загоны, комплексы, ложные убеждения. Гоголь лишь тихо посмеялся. - О да, Рю, ты чертовски развратный, пошлый и грязный, как вообще можно быть таким? Явно влияешь на меня плохо. - - Не смешно. – буркнул Акутагава. Гоголь с улыбкой поднял его лицо двумя пальцами. - Эй. Мои родители только рады тебя видеть. Мой папа души в тебе не чает, и если кто-то станет пошляком, то это определенно буду я. Буду тем, кто вовлечет тебя в пучину разврата. Ну, по его мнению. - В глазах Рюноскэ плещется надежда, не заметить которую мог лишь слепой. Он немного успокаивается. - Ладно, я тебе верю. – вздыхает Акутагава и выпутывается из объятий. Они выходят на кухню вдвоем, Рюноскэ боязливо держится пальцем за мизинец Гоголя. Так немного спокойнее. - Здравствуйте. – тихо говорит он, стоя позади Коли. - О, здравствуй. – Марат тут же расплывается в улыбке. – Не знал, что ты здесь. Мне же об этом никто не сказал. – последнюю фразу он говорит более недовольно, повернувшись к Василию. Тот пожал плечами. - Ты не спрашивал. – говорит он, медленно и сурово поглощая котлету. Марат лишь вздохнул. Не дожидаясь приглашения, Акутагава, уже полностью успокоившись и облегченно выдохнув, садится за стол. Коля проходит к папе, помогая его с суетливой готовкой. Акутагава неловко молчит, пытается не смотреть на Василия, который буквально буравит его взгляд. - Куда бегали? – наконец спросил он. – В ванной вещи твои висят, где промок? - - Ну… эм… - мнется Акутагава, не зная, рассказывать ли про прогулку. Соврать? Или подставить Колю? - Мы в городе ездили. – отвечает за Рюноскэ Гоголь. – Погуляли там немного. - - Да, в город, да… Он завалил меня в сугроб, поэтому промок. - неловко дополняет Акутагава. - Дурак? – спрашивает альфа, кивнув на Колю. - Дурак. – с улыбкой отвечает Рюноскэ. Гоголь даже не обижается, прекрасно зная, что это правда. Налив чай и решив не путаться под ногами Марата, Коля сел за стол, пододвинув кружку Акутагаве. - Домой надо. – вздохнув, сказал Рюноскэ, посмотрев в окно, где уже темнело, покачиваясь в кресле в комнате Гоголя. – Не хочу… - - Я бы предложил тебе остаться, но твои вещи в школу надо взять. Отходить три дня и все, и каникулы. – Коля подтянул к себе одну ногу, опираясь на коленку подбородком. - Да… Каникулы… - расстроенно говорит Акутагава. – Зимние каникулы сложные, с Ацуши сходи туда, с Ацуши сходи сюда, да еще и делать нечего, знаешь. Прилетает просто так, ради профилактики, всем же заняться нехуй. - - Давай проведем их вместе. – предлагает Гоголь, взяв руки Рюноскэ в свои. - Мне не пустят. – вздыхает Акутагава. – Кто же будет со спиногрызом сидеть? - Гоголь целует синюшные костяшки. - Тогда, когда сможешь. Хочешь, я буду бесцеремонно врываться в твой дом? Возьму и украду, пошлю нахер твоего папу, будешь со мной жить. – Гоголь улыбается, а Рюноскэ грустно смеется в ответ. - Хорошо звучит. Жаль неправдоподобно. – отвечает он. Наклоняется к Коле, упираясь лбом о его лоб. - Проводишь меня? – тихо просит Рюноскэ, и Гоголь кивает. - Конечно. – так же тихо отвечает он. Сборы недолгие, прощание с родителями Гоголя, и уже на улице Акутагава тяжело вздыхает, выпуская в холодный воздух облачко пара. - Мне влетит. И очень сильно. – он говорит это практически спокойно. Гоголя ясно слышал эти горькие нотки в голосе. - Хочешь, возьми вещи и беги со мной. – уже в какой раз предлагает Коля, но снова получает отказ. - Не выйдет. Не беспокойся за меня, и не за такое получал. - он пытается улыбнуться. – Ночью обязательно тебе поноюсь, что со мной сделали. Если, конечно, телефон не отберут. - Они шли к остановке нарочито медленно, будто пытаясь отсрочить наказание. - Почему я? – неожиданно спрашивает Акутагава. – Почему среди стольких омег, более красивых, более… Умных? Почему ты выбрал задрипанного паренька с кучей ментальных проблем? - - Мне было тебя жалко. – говорит это вот уже в который раз за всю осень и часть зимы Гоголь. – Я думал, что я мог так помочь каждому, кто нуждался. Ты был не похож на других, я словно чувствовал, что с тобой что-то не так, поэтому пытался помочь. – Гоголь вздыхает. – Возвел себе непробиваемую стену... - - Жалко… - повторяет Рюноскэ, горько хмыкнув. – На одной жалости далеко не уедешь. - - Эй, эй… - Гоголь перебегает, чтобы встать лицом к Рюноскэ. – Не сомневайся во мне, Рю… Я питаю к тебе нежнейшие чувства. Да, может, я понял это слишком поздно, но это ничего не меняет. Я хочу сделать твою жизнь лучше. – он подтянул к себе Рюноскэ, обнимая. – За такое коротко время ты стал мне очень дорог… - - Я просто… Я не верю до конца этому. – шепчет Акутагава. – Меня долго преследовало чувство, что ты поспорил со своими друзьями, чтобы поглумится надо мной. - Коля смотрит на Акутагаву, нежно улыбнувшись. - А теперь? - - Я… Я не знаю. – честно говорит он. – Я не думал, что могу кому-то понравится. Особенно тебе. - - Ой да брось! Твои комплексы доведут тебя до могилы! – Коля наклоняется, чтобы оставить поцелуй на щеке омеги. – Теперь я всегда буду говорить. – еще поцелуй. – Что ты очарователен. – и еще один. – И что я люблю тебя, лягушонок. - Гоголь улыбается, пока смущенный Акутагава отводит взгляд. Рюноскэ легко улыбается в ответ. - Ну все, перестань… - А потом он немного думает. - Я тоже тебя люблю, Коль. - Школа-школа, глупая школа. Остатки дней пролетели со смехуечками с друзьями и наблюдением за Рюноскэ, который не хотел афишировать отношениями на людях, а после уроков сразу убегал, ссылаясь на то, что ему теперь вообще нельзя опаздывать домой. Что ему сделали, он так и не рассказал, но был смурной и совсем неприветливый. Точнее нет, не так. Еще более неприветливый, чем раньше. Казалось, весь класс держит его в напряжении, даже новогодняя атмосфера давит. Он был отстраненным как в первые свои дни, полностью закрылся и только рядом с Гоголем мог немного расслабиться. Хотелось бы прижать его к себе, скрыть от всех и узнать, что же наконец у него случилось. Но даже по дороге до остановки он молчал об этом. И не писал ночами. Три дня пролетели как миг. Очень грустный и настораживающий миг. «Можно я приеду?» неожиданно приходит сообщение практически под вечер тридцатого декабря. Гоголь, плюющий в потолок все это время, только воодушевился. «Конечно» Правда, секундную радость тут же придавливает волнение. Акутагава не мог просто взять и приехать, когда ему так хочется. Не та семья. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее. «Через сколько будешь?» Ответа нет «Мне тебя встретить?» «Рю?» Сообщения так и не получили ответа. Знай бы Коля хоть немного, пусть даже время прибытия, было бы легче. А так оставалось только пилить взглядом настенные часы, которые, казалось, слишком медленно тикают. В такие моменты начинаешь понимать, что секунда – это совсем не быстро. Гоголь рвано выдохнул. Как на зло никого не было дома, с кем можно было разделить волнение и скоротать время. Коля даже не может зависнуть в телефоне. Что у него случилось? Через мучительные двадцать минут, в дверь позвонили. Гоголь открывает ее так быстро, как только может. На пороге всхлипывающий омега, в капюшоне от толстовки, с небольшой дорожной сумкой. Гоголь пропустил Акутагаву внутрь. - Тебя снова выгнали из дома? – спрашивает Коля, пока Акутагава прижимается спиной к закрытой двери. - Да. – тихо говорит он. – Сейчас… Сейчас все расскажу. - По его лицу текут слезы, каждая слезинка – нож по сердцу для Гоголя. Он проводит Акутагаву в свою комнату. В ней Рюноскэ садится на постель, закрывает лицо ладонями. Его плечи легко трясутся, но плач беззвучный либо очень тихий. Он совсем скоро отнимает ладони от лица, махая ими в воздухе будто веером. - Они увидели фотографию, помнишь, ты отдал мне? – через всхлипы спрашивает Акутагава. – Они выгнали меня с вещами, мол «иди к этому альфе, ты здесь больше не нужен». И… вот… - он снял капюшон, обнажая короткие волосы, срезанные практически под корень. Досталось и челке: он нее остались только торчащие локоны. Единственное, что было не тронуто – это пряди с седыми концами. - «Такой урод даже ему станет не нужен». – цитирует Рюноскэ, кривится. – У меня даже слез не осталось, Коль. Я просто… Что я им сделал? За что со мной так? – он прерывисто выдохнул. – Я теперь еще более некрасив. - Гоголь с негодованием в сердце слушал слова Рюноскэ. Да, он не был такого достоин. - Моральные сволочи… Ты вовсе не некрасив, Рю. Если твой папа думал, что это оттолкнет меня, то он очень ошибался. - - Я… Не оправдывай, я просто… Посмотри на меня! – он стал дергать за остатки волос. – Что это?! Единственное, что он блять оставил, это седину, Коль! Это невыносимо! - - Это просто волосы, Рю, они острастут. – пытается утешить Гоголь, но Акутагава уже в бесслезной истерике. - Мне с этим ходить еще хер знает сколько, я и так был полным ничтожеством, теперь еще и это! – Акутагава смотрит на потолок. Коля поджал губы. Потом поднимается, уходит к столу, распускает волосы. - Ничего, Рю. – улыбнулся он. – Все это можно исправить. - Взяв ножницы, Гоголь прядь за прядью стал срезать свои волосы. Практически под корень, быстро, хаотично, так, как наверняка резал волосы Акутагаве его папа. Акутагава даже не сразу понял, что к чему, когда опустил глаза вниз. И тут же рванул к Коле. - Ты идиот?! Что ты делаешь!! - Гоголь лишь улыбался. Практически все волосы были срезаны, не считая прядей сзади, все еще свисающих вниз. - Ты блять что натворил?! – все еще пребывая в шоке орет Рюноскэ. Поднимает пряди с пола. – Это же… Это твоя гордость! Вот просто, блять, Коля, ты такой придурок!! - Коля тихо смеется, потом наклоняется, чтобы поцеловать омегу. - Это просто волосы. – успокаивает он. – Они отрастут. И если тебя так задел поступок твоего папы, значит будем отращивать прически вместе. - - Ты… Идиот. Из-за меня ты сделал это, как мне теперь относится к этому! - - Я сделал это находясь в здравом уме и трезвом рассудке! – Коля поднимает ладони вверх. - Ты скорее явно под чем-то! – вопреки всем словам Акутагава практически успокоился, переключившись со своих проблем. И на какую-то долю стало действительно легче. - Дебил. – говорит Акутагава, отходя к кровати. – Поздравляю, мы теперь выглядим, как неудавшиеся неформалы, решившие поэкспериментировать дома! - Гоголь смеется. - Все не так уж и плохо. - Акутагава тяжело вздохнул. Потом закрыл глаза. - Я могу у тебя пожить какое-то время? – переключившись спрашивает Рюноскэ. Не видит, как Гоголь кивает. - Да, можешь. Никто не будет против. Наверное. - - Наверное… - грустно хмыкает Акутагава. – Надо спрашивать у взрослых. Твои где?... - - В магазин ушли, еды к празднику купить. - Рюноскэ вновь вздыхает. - Тебе пиздец, знаешь это? - - Я не жалею. - Гоголь отложил ножницы и подошел к Рюноскэ, сев на постели рядом с ним. Немного молчит. - Скажи… Что тогда тебе сделали? Ты весь смурной ходил все время. - Рюноскэ хмыкает. - Молчали. Со мной никто не говорил. Это самое страшное, Коль, правда. Мне не говорят, что делать, или не говорят, за что наказывают. Я просто должен был понимать их молчание и, если у меня не получилось, меня били. – Акутагава закатал рукава, показывая большие синяки на руках. – И такие по всему телу. Это было худшее наказание… - Коля даже побоялся притронуться к темной коже. Казалось одно нажатие, и вся кровь польется наружу. - Как так можно… - шепчет Гоголь. – Твои родители заслуживают всех мучений, что только есть в аду. - - Я был бы не прочь облить их пару раз кипятком. – хмыкнул Акутагава. - Я бы сказал, не зная ситуации, что это ужасно, но я скажу, что они заслуживают худшего. - - Смерти? - - Слишком просто. Медленных и мучительных истязаний. Нам даже не придется придумывать ничего, обратимся к инквизиции! - Акутагава, явно приободрившийся, тихо посмеялся. А потом прижался плечу Гоголя своим. - Спасибо тебе. – выдыхает он. – Я не знаю, чтобы я без тебя делал. - Гоголь улыбается, целуя черную макушку. - Все у нас будет хорошо. – шепчет он, прижимая омегу поближе к себе. Акутагава верит. Волнение вновь вспыхнуло, когда открылась входная дверь. Кара настигала медленно и неумолимо. Решив не медлить, Коля взял Рюноскэ за руку и буквально вытащил в коридор. Как только Марат увидел сию красоту, он схватился за сердце. - Ой долбоебы! – обычно не ругающийся Марат сейчас не смог сдержать своих эмоций. – Вы что натворили?! - Акутагава стал чувствовать себя виноватым, а Гоголь принимал крики в свою сторону со всем достоинством. Заслужил все это. - Меня папа обкорнал… - пытается оправдаться Рюноскэ, сильнее сжимая ладонь Гоголя. - Ну ладно он, Коля, а ты что сделал?! – не успокаивался Марат. Василий пожал плечами. - По мне благородно. - - Благородно?!! Он практически лысый! - - Я бы тоже ради тебя волосы состриг. - - Ой иди ты!! – Марат все еще негодовал. Он ушел на кухню, чтобы отнести пакеты. - Все не так уж и плохо. – ободряюще улыбнулся он омеге. Акутагава лишь отвел взгляд. - Я чувствую, как будто подвел его… - тихо говори Рюноскэ. - Ничем ты его не подвел. Все в порядке. – Коля слегка улыбнулся. Конечно, он понимал истерику своего папы, но все равно с каждой секундой укреплялся во мнении, что Акутагаве это было нужно. Выйдя с кухни, Марат смотрел с искренним ужасом. - Ну вы и… Идиоты. Как так можно, скажите?! – его первоначальный пыл слегка спал. – Коля, у тебя же были такие волосы, зачем, просто… Я даже слов подобрать не могу!! - - Я тоже сказал, что он придурок… - тихо вставил Акутагава. - Правильно сказал! – поддержал Марат. Потом притащил стул, поставив его в центре гостиной. – Будем исправлять ситуацию, а то непогода два урода прости, Господи. – он ушел в ванную за принадлежностями, пока Коля усадил Рюноскэ. - Даже он говорит, что я урод… - произносит Акутагава, а Гоголь закатывает глаза. - Это просто выражение. Расслабься. - Марат вернулся, глубоко вздохнув, уже не такой шокированный, как раньше. Он стал перебирать резанные локоны Рюноскэ, думая, что с этим можно сотворить. - Что хоть случилось, расскажи. – омега все никак не решался что-то сделать с волосами. Но, помедлив, стал резать, пытаясь привести волосы в божеский вид. - Папа опять из дома выгнал. С вещами. Увидел фото меня с Колей с прогулки, обкорнал, чтобы я больше не был привлекательным для альфы, сказал «ты и так урод, а так на тебя теперь вообще никто не посмотрит» и тупо выкинул на лестничную клетку. – Акутагава обнял себя руками. - Изверги у тебя, а не родители. Ну как можно, как можно!! – как всегда сетует в таких случаях Марат. - Можно я ненадолго у вас поживу?.. – робко просит Рюноскэ. Марат немного думает, мешкается. - Ты несовершеннолетний, тебе тут находится такое длинное время опасно, а вдруг вызовут полицию? - - Им это не выгодно, я просто покажу побои и нашей семьей заинтересуются. Отнимут брата. – Акутагава вздохнул. – Но хорошо. Я найду, где провести время, пока папа не остынет… - - Пусть остается. – твердо говорит зашедший в комнату отец. – Ты сам ушел ко мне в семнадцать лет в общежитие. - - Да, но у меня были нормальные родители, а не такой неадекват! Кто знает, что им в голову взбредет… - Марат вздыхает. Думает. – Хорошо, можешь остаться. – отвечает он. Решающим оказалось мнение Василия. Тот посмотрел на Акутагаву, подмигнул. Рюноскэ слабо улыбнулся в ответ. - Спасибо. Спасибо вам большое. - - Не за что еще благодарить. – говорит Марат. – Я никогда не думал, что скажу подобное, но надеюсь, что твои родители не поинтересуются, где ты. - - Тут можно быть спокойным. Даже если будут названивать, они все равно не знают, где я нахожусь. Так что… Меня не будут искать. - Марат кивнул. - Хорошо. - После он стриг молча, постоянно оценивая свою работу, вставая перед лицом омеги. Как очередь дошла до прядей с седыми концами, Рюноскэ остановил руку Марата. - А можно оставить? – спросил он. Марат думает. - Да, хорошо. – немного помедлив отвечает тот. – Тогда все. Коля, иди сюда. - Как только альфа сел на стул, ему прилетел подзатыльник. - Убить тебя мало, такие волосы угробил! - Гоголь только улыбается на это. - Смешно тебе, да?! Кретин. – Марат начал стричь и его. Задние пряди были проигнорированы – как напоминание, чего лишился Коля -, а в остальном приводить его в порядок было на порядок легче. По крайней мере, обрубки у него были длиннее. И в конечном виде, Гоголь обзавелся небольшой челкой. - Ну-ка. – Марат поставил их в рядок перед собой, рассматривая свою работу, поджав губы. –Не так уж и плохо… - говорит он, а потом машет рукой. – Так непривычно на вас смотреть, ужас. Ну вас, к черту. - Он уходит на кухню. Раздосадованный Акутагава вжимается в Гоголя. - Видишь, он разочарован. – произносит он, едва ли не всхлипывая. - Это нормально. Ему просто нужно привыкнуть. Мы же оба с новыми необычными прическами, это неизбежно влечет такую реакцию. – обнимает его Гоголь. Акутагава кивает.