Милая трагедия

- Первая встреча Александра I и Наполеона? – не отвлекаясь от рисунка, спросил Акутагава. - А… - тянет Гоголь, искренне пытаясь что-то вспомнить. – Тысяча восьмисотый год?.. – неуверенно отвечает он, стуча пальцами по обложке учебника, лежащим на коленях страницами вниз. - Правильно, а где? – Рюноскэ коротко смотрит в монитор, где было открыто задание. Гоголь молчит. И долго молчит. - Не помню. – честно говорит Коля, тяжело вздохнув. - Река Неман. – говорит правильный ответ Рюноскэ. – Ты уверен, что хочешь сдавать историю? - - Почему ты вечно меня об этом спрашиваешь? – Гоголь сказал бы это раздраженно, если бы давно не привык к таким вопросам, не только от Акутагавы, еще и от многих из его окружения. Больше всего от самого историка. – Волнуешься за меня? – расплылся он в улыбке. - Переживаю за учителя, он хороший. – отвечает Рюноскэ, уткнувшись в скетчбук. - Ты меня поддерживать должен, вообще-то. Может, я настолько подготовлюсь, что сдам на сотку! – Гоголь воодушевленно машет руками в воздухе. - Ты сдашь. – неожиданно нежно произносит Рюноскэ. Коля воодушевляется еще больше. - Вот! – говорит он. - Не на проходной балл, но все же. – дополняет Акутагава, увлеченно раскрашивая что-то черным карандашом, который убавлялся стремительнее всех. - Эй! – обиженно воскликнул Коля, а потом наигранно надулся. – Вот так и мечтай в этом доме, никакой поддержки. - он откладывает учебник в сторону, за нежеланием продолжать уже двухчасовое штрудирование мозгов, а потом поднимается, подходит к Акутагаве, чтобы обнять его со спины. - Что рисуешь? - Рюноскэ подавляет желание закрыть все к чертовой матери, лишь бы не увидели - рефлекс от младшего брата, который иногда лез в его тетради ради интереса -, отодвигает в сторону скетчбук, чтобы Коля мог рассмотреть каждый рисунок. На развернутой странице был изображен, по видимому, сам Рюноскэ, из одежды которого вырастало существо, очень похожее на дракона. - Придумал, когда мне было восемь. – говорит Акутагава, предугадывая вопросы Коли. – Расемон. Когда я представлял, что он меня защищает, на душе становилось немного легче. А сейчас он так прижился, что стал частью меня. - Гоголь переворачивает страницы, где иной раз попадались даже небольшие комиксы. - Почему Расемон? Что это значит? – Гоголь ласково целует черную макушку. - Ворота такие в Японии. Не знаю, просто слово красивое. – пожимает плечами Рюноскэ. А потом среди черно-красных тонов появляются необычайно яркие фигуры с изощренными оружиями. - О, я их знаю! – тыкает в рисунок Гоголь. – Это из игры новой, кажется, да? - Акутагава кивает. - Да. Мне очень понравилась. Я смотрел прохождение. – Акутагава грустно выдохнул. – Хотелось бы найти единомышленников. - - А давай создадим тебе страницу! Найдешь сторонников. – предлагает Коля, загоревшись идеей. Рюноскэ смотрит скептически. - А смысл, если я не могу ее вести? - - Ну пока ты у меня, ты можешь. Почему нет, может, познакомишься с кем. – уговаривает Гоголь, и Рюноскэ ломается под напором его энтузиазма. - Хорошо, давай попробуем. – кивает он, поворачиваясь к компьютеру. Гоголь садится рядом, увлеченно заходя на страницу регистрации. - Мне кажется, ты радуешься больше моего. – хмыкает Акутагава, но Коля даже не тушуется. - Да! И я этого не скрываю. Я буду рад, если ты заведешь себе знакомства. - - Навряд ли. – уже более тихо говорит Акутагава. – Знаешь же, что я не социален. - - Именно поэтому ты кроме меня дружишь еще с троими. – улыбнулся Коля. – Не обманывай себя, у тебя появятся друзья по интересам. И, о, заведем тебе группу для рисунков! - - Это уже слишком. Никому не будет интересно. – произносит Акутагава, бросая короткий взгляд на свой арт по игре. - Ты глубоко заблуждаешься. Может небольшую, но аудиторию ты соберешь. Игра же новая, фэндом сейчас кипит и бурлит, нарисуешь пару артов и тебя облизывать будут. - - Какой кошмар. – Акутагава подтягивает к себе клавиатуру, чтобы заполнить данные. – Я же могу не использовать настоящие имя с фамилией? - - Как угодно. – Коля ложится на стол, смотря на лицо Рюноскэ, освещенное холодом от монитора. Его руки замерли над клавиатурой, нахмуренное лицо отражает мозговую деятельность. Пальцы дрожат, ресницы тоже, Акутагава кусает губы, коротко бросив взгляд на Гоголя. Потом, видимо, что-то пришло на ум. Он стал печатать. Коля, полежав пару минут на столе, поднялся, убирая прядь волос Рюноскэ в сторону, чтобы немного полюбоваться его профилем. Акутагава даже не дрогнул, внимательно заполняя обман в строки информации о себе. - Вроде все. – произносит Рюноскэ, сверля пустую страницу без групп, без фотографий, без друзей. - Какое сложное ты имя себе придумал. – смотрит в монитор Коля, по одной букве набирая в телефоне. - Название песни на финском. – жмет плечами омега, открывая уведомление о запросе в друзья. - Це я. – говорит Гоголь, хотя мог и не озвучивать: кто еще так быстро найдет сложную страницу? - Ну и тупая аватарка. – произносит Акутагава, ради интереса нажав на фотографию с пучеглазым котом. – Хочу такую же. - Гоголь, хотевший сначала ужасно возмутится, ибо как это, не любить котов в интернете, с такими людьми явно не все в порядке, а после расплывшись в улыбке и тут же вновь уткнувшись в телефон, поочередно показывает мемных котов, занимавших доброе место в галерее. - Вот этого хочу. – показал Акутагава на котенка с мордочкой, запачканной арбузом. – Забавный. - Гоголь и правда радовался как маленький, предвкушая, как Акутагава с головой погрузится пусть и в виртуальный, но социум. Может, это даже отвлечет его от своего плохого состояния. Пусть совсем ненамного. Пусть и на минутку. Оставив Рюноскэ наедине с прогулками по социальной сети, Гоголь ушел на кровать, взяв со стола варианты егэ. На самом деле мозги уже сильно кипели, но, понимая, что он разобрал только дай бог первые три задания, Гоголь решил трудится еще усерднее. Все же, нижний порог сам себя не пройдет. Внимание все равно расплывалось, влюбленностью смотрело на омегу, но потом Гоголь с усилием возвращается к учебе. Но как только что-то кое-как стало получаться, в поле зрения вновь попал Акутагава, который подошел к кровати. Коля поднял голову. - Я создал группу. Зачем-то. – говорит он, а потом бесцеремонно отодвигает бумаги, расчищая место рядом с Гоголем и тут же садясь на постель рядом. Коля тут же забывает про историю. Стоило только заглянуть в черные глаза, как сердце тут же расплывалось. Они просто рядом, просто соприкасаются плечами, просто ненадолго одни, просто немного уставшие от уроков и прочих занятий. Им просто нужен был маленький момент отдыха. Коля наклонился к омеге, немного замирая. Поцелуй несмелый, но глубокий, как глоток свежего воздуха, на пару секунд снимающий груз ответственность за свою жизнь, за будущее и за самокопание за прошлое. Просто момент, который хотелось запомнить, как и сотни остальных моментов нежности. Гоголь надавливает на грудь Рюноскэ, заставляя того лечь на постель, отстраняется, чтобы нависнуть и увидеть легкое восхищенное волнение в родных глазах, улыбнуться целомудренно поцеловать щеку и ниже, ниже, ниже, отпуская мысли, слова, заменяя их лишь томными выдохами. Шея, плечи, ключицы. Поддев кофту снизу, Коля поднимает ее вверх, не заставляя снять, чтобы обдать горячим дыханием грудь, расцеловать солнечное сплетение, а потом спустится губами к животу, останавливая порыв нежности завершающий поцелуем чуть ниже пупка. Акутагава тяжело дышит. Волнительно для них обоих, до легкого сжимания в душе. Говорят, что после первого секса теряется трепетность. Гоголь мог смело сказать: пиздят, пиздят и еще раз пиздят. Что до него, что после него, его сердце сжимается все так же сладко от любого касания. А может он просто натура такая, излишне нежная. Не исключено. Гоголь ложится на постель, обнимает талию Рюноскэ и прижимается ухом к животу, прикрывая глаза. - Бурчит. – с легкой улыбкой говорит он, не поднимая глаз и удовольственно тянется к пальцам, которые касаются его головы. - Знаешь… - тихо начинает Рюноскэ. – С тобой мне куда легче. Спасибо за все, что ты делаешь для меня. Это… Помогает, очень. - Гоголь даже удивленно поднимается. Душу переполняют эмоции. Значит, все не напрасно, значит, он может вытащить Акутагаву из болота сумбурного дегтя, пропитавшего его душу? - Врач сказал, что я сильный. Но мне кажется, что без тебя я бы не справился. – ранимо продолжает Рюноскэ, явно настроившись на лиричную ноту. Гоголь тут же поддается вперед, прильнув губами ко лбу омеги. - За твое спасибо я горы сверну. Обещаю, я создам для тебя уютную вселенную, я буду рядом, чтобы ни произошло. Мы справимся, слышишь? Мы еще пошлем твою семью нахуй. – Гоголь говорит с азартом, проникшись словами возлюбленного. – Я сделаю все, чтобы ты забыл этих уродов. - Акутагава искренне улыбается. Коля припадает к улыбке губами, сцеловывая ее, глубоко и нежно, впуская в ноздри дыхание друг друга. Хрупкость порыва заменяется сильными объятиями, будто Коля хочет всем телом поглотить омегу, оставить его там, где тепло и комфортно, где можно укрыться от неприятностей. Гоголь не знает, что его дом и стал таким местом. - Я люблю тебя. Люблю, люблю, очень люблю. – быстро, хаотично произносит Коля, когда отстраняется от поцелуя. Он дышит неровно, ему хочется заплакать от давящих чувств, которые так искренне рвутся наружу. Слова не могли передать то, что он чувствовал. И таких слов никогда не будет. Это что-то вне человеческого понимания. - Ты мне все ребра сломаешь. – кряхтит Рюноскэ, несильно шлепая Гоголя по плечам. - Прости. – произносит Коля, немного ослабив хватку. Рюноскэ прислоняется носом к плечу альфы, прикрывает глаза, слабой хваткой обняв его в ответ. - Я тебя тоже люблю, Коль. - произносит Рюноскэ тихо, будто хочет, чтобы его не услышали. Но его слышат. И сохраняют слова под сердцем. Все-таки, Акутагава не был из тех, кто вот так просто романтично признавался и искренне говорил что-то приятное. Как там было? «Подавляет эмоции». Ничего. Эмоций Гоголя хватит на них двоих. - А е, три! – с радостью смотрит результат контрольной Коля, и Акутагава рядом перекрещивается. - Ну слава великому мне, не зря тебя полгода за уши тащу по алгебре. – произносит Акутагава, принимая свою «пять» как должное, тут же складывая ее в произвольное оригами. - Такими темпами я и без двоек все закончу. – все еще радуется Гоголь. - Как мало человеку для счастья надо. – говорит повернувшийся к ним Гончаров и показывая «четыре». – Хотя я учил все на зубок! Не понимаю критериев оценивания, из тринадцати заданий не верен всего один! - - Я уже давно понял, что он доебывается слишком. А у тебя сколько неправильно? – спрашивает Рюноскэ Колю, и тот задумчиво считает задания. - Шесть. – озвучивает он с пустой гордостью. - Ну или не всегда доебывается. – качнул головой Акутагава. Гончаров задохнулся от возмущения. - Несправедливо! Пойду к нему после звонка. Почему одна ошибка это четыре, а шесть неправильных три? Это практически половина! - - Ты просто завидуешь. – подкалывает Гоголь. - Было бы чему завидовать. – произносит Ваня, отложив лист на парту. – Тебя просто считают самым тупым, поэтому и завышают оценки. - - Обидно. – выпячивает нижнюю губу Коля. - У тебя потенциал решать правильно куда выше, поэтому и занизили. «Ты можешь лучше» тебе скажут. – вклинивается в разговор Федя. - Да это вообще ненормально. – продолжает возмущаться Ваня. - Нормально. У меня за три ошибки три. – невозмутимо произносит Достоевский и на него пораженно смотрят все трое. - ТЫ получил три? – спрашивает Ваня, пока Акутагава с Гоголем и слова не могут выдавить. - А что? Я весь урок смотрел Каневского и заполнил контрольную за десять минут до сдачи. Наобум, естественно. - Все выдохнули. - Ну, гениальность Феди не была опровержена. – Коля убирает лист в тетрадь, смотря на часы. Еще пять минут… - Интересно, что у Саши. - - Наверняка тоже, что и у тебя. – фыркает Рюноскэ. – Вы друг у друга списываете. - - Справедливо. – кивает Гоголь. - Кстати я пойду к Саше после уроков, говорит заболел сильно, а дедушка уехал куда-то в пригород. У него даже лекарств нужных нет, а врача не хочет вызывать. – тон Гончарова стал волнительным. - Я пас, у меня дела. – отказывается Федя. - Можно, почему нет. – жмет плечами Акутагава, а вместе с ним и Гоголь. Звенит звонок. Последний урок выдался муторным, поэтому Гоголь облегченно вздохнул, избавившись от тяжкого нежелания учиться, заметно ободрившись. - Надо еще чего-то поесть купить, навряд ли у него что-то приготовлено. – рассуждает Ваня, когда все выходят на улицу. Гоголь кивает, одобряя идею, а вот Акутагава застыл на месте. - Я пас, ребят. – испуганно выдает он, смотря куда-то за решетку забора. - Почему? – спрашивает Гоголь и следит за взглядом Рюноскэ. И хмурится. - Я тоже пас. – говорит он, видя, как за ними наблюдает омега в бежевом пальто. - Тоже мне, друзья называется! – возмущается Гончаров, даже не представляя, что послужило причиной отказа. – Сам пойду. – он махнул волосами, горделиво, постукивая каблуками, направившись на выход. Акутагава медлил. Каждый шаг – испытание, особенно когда ноги ватные, а груз души, от которого так заботливо избавили родители Коли и сам Гоголь, вновь появляется, окутывая сердце стальной цепью. - Привет. – приторно спокойно произносит Дазай. - Привет. – бурчит Акутагва, рассматривая свои ноги, лишь бы не сталкиваться с карим взглядом. - Садись в машину. – произносит Осаму, даже открыв дверь на заднее сиденье. Гоголь смотрит хмуро, совсем без желания отпускать Рюноскэ, но что он может сделать, когда тот нехотя залезает на заднее кресло. - Ты тоже садись. – говорит Дазай, смотря на Колю. - Сам дойду. – несколько озлобленно отвечает Гоголь, чувствуя, как его тошнит от вида этого лицемера. - Это не приглашение подвезти. – тон меняется, в нем чувствуются холодные нотки. Коля даже ежится. Понимая, что его просто так не отпустят, он забирается на место рядом с Акутагавой. Он бросает взгляд на ладони Акутагавы, которые сильно дрожат. Дыхание сбито. В глазах слезы. Коля берет его руку в свою, сильно сжимает: он только так и может передать поддержку. Дазай садится на водительское кресло и пристегивается. - Как в школе дела? Как отдохнул? – приторно спрашивает он, что еще больше злит Гоголя. - Нормально. – тихо отвечает Акутагава, скребя пальцами свободной руки край пуховика. - Отлично. – произносит Осаму. – Где ты живешь? – спрашивает он уже Гоголя. Тот уже не знал куда себя деть от злости и возмущения. - Могу сказать только адрес психиатрической лечебницы. – сквозь зубы цедит тот, но останавливается в яростных порывах, когда Акутагава сжимает его руку и смотрит испуганным взглядом. - Коль, не надо. – тихо говорит он, и Гоголь тут же если не успокаивается, то уменьшает количество злобы в голосе. - Ленина, двадцать четыре. – хмуро произносит он. - Прекрасно. – говорит Дазай, трогаясь с места. Он будто не слышал едкой фразы Коли. Они едут молча. Гоголя бесило все. Тихое радио с известной песней, садистское спокойствие папы Акутагавы, да и вообще его присутствие. Атмосфера была нагнетающей. По сердцу било еще то, что Рюноскэ едва ли не плакал. Они оба не были готовы к тому, что их времяпрепровождение закончится вот так вот резко, без предупреждения. Акутагава же только начал жить… - Какой подъезд? – буквально через семь минут спрашивает Осаму, заехав во двор. - Третий. – все так же хмуро говорит Гоголь. Дазай останавливается. - Собери вещи и возвращайся. Даю тебе десять минут. – с нажимом говорит Осаму Акутагаве и тот тут же кивает, быстро выбираясь из машины. Гоголь пулей вылетает за ним, не заботясь о том, что излишне громко захлопнул дверь. Рюноскэ торопится, переминается с ноги на ногу перед дверью, слишком быстро раздевается, когда заходит в квартиру. - Рановато ли как-то, нет? – спрашивает Марат, вышедший из комнаты. - Мой папа подвез. – тяжело произносит Акутгава. – Забирает домой. - Марат поджимает губы, хмурится. - Он прямо из школы тебя забрал? – он следует в комнату Коли, наблюдая, как Рюноскэ, комкая, сбрасывает вещи в сумку. - Да. – только и может ответить Акутагава с комком в горле. Его всего трясет, он не может успокоиться, паника вываливается через край. Омега подходит к Рюноскэ, обнимает, прижимая к себе и поглаживая его по голове. - Ничего, все хорошо будет. Не переживай. – пытается он утешить Акутагаву, и тот вправду немного успокаивается. Иронично, что он получил от одного объятия больше папиной любви, чем от своего собственного папы. Марат отстраняется, взяв Рюноскэ за плечи. - Тебя будет здесь не хватать, я так привык к тебе. – говорит он. Акутагава поднимает взгляд, слабо улыбнувшись уголками губ. - Я тоже привык… - кивает Рюноскэ. – Простите, надо торопится, у меня ограничено время. - - Да, конечно. – кивает омега и пропускает Акутагаву в коридор, наблюдая, как тот спешно натягивает ботинки. - Я провожу. – произносит Марат, накинув на себя захудалое пальто: не замерзнет за пару минут возле подъезда. Дазай ждал возле машины, когда омега вышел с сумкой своих вещей. Увидев Марата, Осаму улыбнулся. - Как тесен мир. – сказал он. – Не думал, что мастер маникюра будет папой альфы моего сына. - - Я бы предпочел не видеть вас больше в списке своих клиентов. – немного надавив, сказал Марат. Осаму даже не дрогнул. - А жаль. – все так же неискренне говорит омега. – Работы у вас замечательные. - На странной ноте разговор закончился. Проводив уезжающую машину, Марат поежился, недовольно выдохнув. - Вот сука. – говорит сквозь зубы он, а потом ободряюще обнимает одной рукой Гоголя, потерев его плечо. – Ничего, все хорошо будет. Обязательно. – произносит он, но Коля верит лишь наполовину. Пока он в той семье, ничего хорошего не будет.