Милая трагедия

Только когда дверь комнаты закрылась, Акутагава смог спокойно выдохнуть, сесть на кровать и закрыть лицо руками, опираясь локтями на ноги. - Стыдно перед твоим отцом. – говорит он. - Ты просто красочно описал то, что мы бы хотели вместе с родителями сказать твоему названному папе. – произносит Коля и садится напротив, откидываясь на спинку кресла. – Не волнуйся. Если бы ты не вспылил, то это сказал бы я. Не такими выражениями, конечно, но похожими. - - Вот именно, что не такими… - Акутагава растирает лицо и с волнением смотрит на Гоголя. - Я к тому, что ты подобрал чертовски точные слова. Брось, разве он не заслужил такого? – успокаивает Гоголь, и Рюноскэ коротко кивает. - Заслужил, конечно. И я рад, что сказал это ему. - - Ну вот и не переживай. – улыбнулся Коля. – Горжусь тобой. - Акутагава слабо улыбается в ответ. - У тебя найдется местечко для моих тряпок? – Рюноскэ поднимается, чтобы отойти к чемодану. - Всегда есть. – Коля открывает шкаф, весьма быстро освобождая полку от своих вещей: в сложенном состоянии они бы заняли куда меньше места, уместившись на остальных. Тем более, Гоголь помнил, какой у Акутагавы скудный выбор одежды. - Не верится, что я здесь не на ночевку… - Рюноскэ коротко осматривает каждую вещь, которую кладет на полку. – Это же все наяву, да? – в голосе сквозит надежда. И немного – волнение. - Да. – отвечает Гоголь. – И это не шутка. Тебя никто не прогонит. Теперь ты часть нашей семьи. - - Не слишком поспешное решение? Мы встречаемся только три месяца, твои родители знают обо мне еще меньше твоего… Может, я плохой человек? – снова начинает загоняться Акутагава, Коля же совсем не сомневается в их с родителями решении. - А ты можешь быть плохим человеком? – Гоголь подпирает щеку ладонью, разместив локоть на столе. - Я… - задумывается Рюноскэ. – Я не знаю, какой я. Мне не так часто давали проявить себя. - - Вот именно. – Коля наблюдает, как пуховик отправляется висеть в шкаф рядом с любимым Колей белым пальто. - А если мы расстанемся? – поворачивается Акутагава и смотрит с такой грустью, что Гоголю становится не по себе. – Не сегодня, так завтра… И что тогда? - - Рю. – его так и хочется прижать к себе, разместить голову на своей груди, чтобы Рюноскэ обязательно услышал трепет сердца. – Я не разлюблю тебя ни сегодня. Ни завтра. Даже не послезавтра. И не в ближайшем будущем. О тебе все волнуются, и я, очень сильно. Ты бы счах там, окончательно, а здесь сможешь наконец-то нормально жить. Трех месяцев оказалось достаточно для того, чтобы влюбиться в тебя по уши и очаровать тобой моих родителей. Так что прекращай заранее настраиваться на плохой исход. - Акутагава отворачивается, чтобы попытаться скрыть трогательные слезки. - Просто загоны. – пытается оправдаться он, складывая последние вещи. – Надеюсь, что все так дальше и будет. - - Конечно. Расслабься. Может, я и придурок, но не полная скотина. – Коля слышит, как Акутагава тихо посмеялся. - Да, это так. – соглашается Рюноскэ и, закрыв шкаф, вновь поворачивается к альфе. По всем законам, кроме подлости – который помог выстроить стену между тактильностью Гоголя и Акутагавой – Гоголь должен был усадить омегу к себе на колени и успокоить, касаниями, запахом, чтобы хотя бы ненадолго унять его волнение. Но все, что у них осталось, это лишь взгляды, которые, впрочем, иногда казались более красноречивыми, чем некоторые прикосновения. Молчание у них недолгое, ровно до того момента, когда Коля хлопает себя по лбу. - Точно, о наших баранах. – говорит он и лезет в ящик стола, доставая оттуда увесистую, но не такую уж и большую коробку. – Это тебе. Хотел отдать в день рождения, но… В общем, вот. - - Что это? – робко принимает подарок Рюноскэ, тут же любопытно изучая крышку. – Это же… - - Графический планшет. – гордо заявляет Коля. – Он, конечно, небольшой, без экрана, но по отзывам неплохой. Надеюсь, подойдет. - Коля видит, как Акутагава счастлив. Этого не скрыть: будто у него улетучились все плохие мысли, пытается отклеить скотч, поскорее открыть коробку, а потом прикоснуться к черной глади. - Правда мне? – поднимает он восхищенный взгляд. - Нет, сейчас отберу. – закатывает глаза Гоголь. – Конечно тебе. Будешь познавать мир цифрового рисунка. - Спасибо! – радостно улыбается Акутагава. Но потом немного поникает. – Я так хочу тебя обнять, но… Не могу пересилить. Прости меня. - - Все в порядке. – Гоголь совсем не обижается. Когда-нибудь стена треснет и Гоголь точно в жизни не выпустит Рюноскэ из объятий. И неважно, сколько ждать до этого момента. - Я могу воспользоваться твоим компьютером? – с едва прикрытым воодушевлением спрашивает Рюноскэ, походящий сейчас на ребенка, который клянчит конфетку: ну можно? Можно? Ну пожалуйста, можно? Ну правда, можно? - Можешь не спрашивать. Мой компьютер, это и твой компьютер. Только папку с порнухой не трогай. – шутя смеется Коля, наблюдая, как Акутагава расторопно занимает уступленное место. - Жаль. Я бы посмотрел, на что ты дрочишь. – поддержка шутки заставляет Гоголя шире улыбнуться. Это окрыляет. Ненадолго забыться в смехе, пусть и внутреннем, который уберет все загоны на пару мгновений… - Там порно. Жесткое порно. Даже с собаками. – продолжает Гоголь, видя, как Рюноскэ тихо смеется. - Какой ужас. - В комнату с коротким стуком заглядывает Марат. - Обживаетесь? О, уже за компьютером! – безукоризненно говорит он и подходит за спину Рюноскэ, наблюдая, как тот устанавливает драйвера. – Хороший? – спрашивает он, кивнув на планшет. - Да. Спасибо! – Акутагава вновь улыбается. - Ну прекрасно. – папа треплет его по голове. – Как закончите, идите поешьте. Я к себе ухожу, еще почитать хочу перед сном. Вы тоже не засиживайтесь. – он выходит из комнаты, оставляя Акутагаву наедине с Гоголем. Коля откидывается на кровать, смотрит в потолок, ощущая особенное спокойствие в душе. - Надо постель перестелить. – задумчиво говорит он, закинув руки за голову. - Я буду спать здесь? – тихо спрашивает Рюноскэ. - А как же? В окружении игрушек. – отвечает Гоголь и берет одну, рассматривая, вытянув перед собой руки. - А ты?.. – робко спрашивает Акутагава, отвлекшись от компьютера. Гоголь поднимается, смотря в ответ. - А я в гостиной, на диване. – отвечает он. – Не позволю тебе там спать, не надейся. – пресекает на корню возражения со стороны Рюноскэ. А потом окончательно поднимается, чтобы найти чистое постельное белье. - Спасибо. – Акутагава подтягивает к себе одну ногу, прижимаясь щекой к коленке. Ему так хочется попросить не перестилать белье, ведь оно наверняка пропахло инжиром, и если он не может уткнуться в любимого альфу, просто так почувствовать его запах, представить что он рядом, просто рядом… Но понимание того, что Коле потом влетит от папы, пересилило хотелку. - Тебе помочь? – спрашивает омега, наблюдая, как Гоголь мучается с пододеяльником. - Да нет, чем ты поможешь? – пыхтя отвечает Коля. Акутагава хотел бы сказать, что он может все сделать сам, но от этого быстро откажутся. - Кстати. – нерешительно отвечает он. – Я бы хотел сходить к тому врачу, Валерию Александровичу. У меня стойкое ощущение, что мне подобрали не те лекарства. - - Ты их не взял с собой? – Гоголь расправляет измученное одеяло. - Конечно нет. Я не буду пить эту дрянь. – кривится Акутагава. – Только название не запомнил… - - Попроси в следующий раз, когда к ним поедешь, чтобы они на бумажке все выписали. Потом покажешь. - - Завтра возьму. – кивает Рюноскэ, а потом поворачивается к компьютеру, где все было уже установлено. Воодушевленно провел стилусом, наблюдая, как по экрану монитора передвигается курсор. – Залипательно… - - Тогда запишись к нему. – Гоголь садится на край постели, и на него смотрят с грустной надеждой. - Может… Ты? – произносит Акутагава. – Я не уютно себя чувствую, когда общаюсь с другими. Начинаю сильно волноваться. Заплетаюсь, потом еще голос дрожит, я просто не знаю, что с этим делать. - - Ну когда-то же надо начинать с людьми контактировать. – мягко говорит Коля, Рюноскэ тупит взгляд. - Ну пожалуйста. – просит он так жалобно, что Гоголь не может отказать. - Хорошо, запишу. Только потом не говори, что время неудобное. И потом сам звонить будешь! Я могу посидеть рядом, чтобы не волновался. - - Хорошо. – смиренно обещает Рюноскэ. – Только после двенадцати… - - Если будет место. – Коля поднимается с места и потягивается. - Ладно. Пойдешь есть? – спрашивает он, но Рюноскэ мотает головой. - Нет. Не хочу. – отвечает он, увлеченно ища на просторах интернета программу для рисования. - Хорошо. Я тогда спать пошел, а то буду утром как не свой. – Коля уже делает шаг, чтобы поцеловать черную макушку, но тут же разочарованно себя одергивает. - Мне тоже нужно ложится? – спрашивает Акутагава с некой грустью: ему в любом случае придется подстраиваться под ритм жизни новой семьи, наверняка мало отличающийся от уклада папы, но, может, здесь будут ограничения на время «отбоя», мол «ложится только в десять и не шагом позже». - Сиди сколько влезет. – улыбается Гоголь. – Только музыку громко не включай. - - Я что, на идиота похож? – скептически смотрит он на Колю, и тот улыбается. - Ладно, спокойной ночи. – он закрывает за собой дверь. - Спокойной. – тихо вслед отвечает Рюноскэ. Сонливо вдупляя в окно, Гоголь рассматривал светлые от солнца стены домов, ожидая, видимо, когда остынет и без того разбавленный чай. - Невкусный будет. – подмечает Марат. – Не выспался? - - Есть такое. – бурчит Коля, отлипая от созерцания улицы и обхватив руками кружку. Состояние ужасно тяжелое, будто он работал трое суток подряд без хотя бы какого-нибудь перерыва. Глаза слипаются. Счет времени был давно потерян. - Во сколько легли? – продолжает расспрашивать омега, когда на него переводят мутный взгляд. - Я сразу после тебя. Рю… Не знаю. Когда я уходил, он еще не спал. - - Наверняка всю ночь сидел… Ты не заходил к нему? – Марат опирается на край стола. - Нет. Не хочу сейчас, разбужу еще. – мотает головой Гоголь и отпивает чай. - Так уже без десяти восемь. Тебе собраться еще надо. – произносит омега, и Коля смотрит на него опешивши. - Как без десяти? – искренне удивляется он. – Что я тут сижу, я опоздаю! – он подрывается с места, оставив чай на столе. - Так ты мылся минут двадцать, и встал во сколько! – говорит вслед Марат, после недовольно поджав губы. Несмотря на спешку, Гоголь открывает дверь в комнату осторожно, стараясь не потревожить все еще спящего омегу. Надевает джинсы, осматривается в поисках толстовки - он точно оставлял ее на стуле, совсем точно -, только потом смотрит на Акутагаву, сжимающего в руках его вещь. Сердце в трепете сжимается. Он такое умиротворенный и спокойный, избавившийся от всех препятствий к тихой неге, пригретый уютной комнатой, затемненной шторой, чтобы утреннее солнце не резало глаза, заставляя скрыться с головой под одеяло и дышать спертым воздухом, никак не поступающем в кокон. Снились ли ему кошмары или здесь сны отступили в глубокую темноту, позволяющую восстановить силы после трудных будней ослабшего организма? Отросшая челка полностью закрывает лоб, но Коля не пытается ее убрать. Пусть Акутагава и спит, спит крепко, но… А может он не заметит? Чтобы не разгуливать с голым торсом, Коля отвлекается от созерцания нечто ужасно прекрасного, надевает первую попавшуюся рубашку, разглаживая ее по телу. Спешно складывает учебники в рюкзак – почему он не сделал это накануне? -, долго ищет по столу тетрадь по химии с заданным на дом конспектом, теряет время, а потом снова подходит к омеге. Эгоистичное желание прикоснуться шепчет демон, сидящий на плече. И Коля едва не поддается искушению. Неожиданно звонит будильник. Омега недовольно хмурится, на ощупь ищет телефон и наугад тыкает по экрану, заставляя мелодию замолкнуть. Гоголь отходит на шаг назад, чтобы не смущать проснувшегося Рюноскэ своим близким нахождением рядом: практически вплотную. Уже восемь. Рюноскэ разлепляет глаза. Хмурясь смотрит на альфу, даже приподнявшись в кровати. - Я слишком долго проспал, да? – первое, что спрашивает он. - Нет. Все в порядке. Это мне уже надо убегать. – с улыбкой говорит Гоголь. - Мне нужно было встать раньше? Помочь твоему папе и... Я хотел встать в шесть, но так увлекся вчера… - - Не загоняйся с самого утра. Все хорошо. – снова произносит Коля. Акутагава садится на постели, вытаскивая из-под себя чужую толстовку. Потом неожиданно для себя краснеет. - Я… Я взял ее со стула. Не мог заснуть, а твой запах меня успокоил, я совсем не подумал, она нужна тебе? – хаотично выпаливает он, стараясь как-то оправдаться. - В следующий раз можешь надеть ее. Будет имитировать объятия. – тихо смеется Коля. – Помогла? - - Да. – уже более спокойно трет глаза Акутагава. – Был какой-то бред, но он не был похож на кошмары. - - Хорошо. Все, я ушел. – Гоголь надевает рюкзак и в самом проеме останавливается. – Тебе сегодня в больницу? - Рюноскэ кивает. - Как и завтра. - - Ладно. Просыпайся. – ласково произносит Гоголь и выходит из комнаты, быстро выходя в коридор. - А чай? – спрашивает Марат. Чтобы унять недовольство папы, Коля опустошает кружку за пару глотков, после пытаясь как можно быстрее надеть кроссовки. - Все, пока! – он машет рукой папе. - Я закрою. – произносит омега. Гоголь выбегает на улицу. - Отвратительно написали контрольную! – неприятным голосом вещает учитель обществознания. – Азаматов, два! Тупиков, два, оправдывает фамилию! Гоголь, два! – продолжает придирчиво перечислять омега, с особо сильными хлопками отправляя работы на стол. - Ничего нового. – шепчет Гоголь, опираясь лобешником в парту. - Гончаров, два! – как только звучит эта фраза, Ваня поднимает голову кверху. - Я этого не вынесу! – хнычет он. – Ну что не так-то опять! - - Да брось, он просто уебан. – произносит Коля, а потом достает из кармана электронную сигарету, стараясь скрытно закурить. Дым незамеченным отправляется под ноги. - С каких пор ты паришь? – спрашивает Саша, искренне удивившись. - С тех, как меня с сигаретами спалили. – отвечает Коля, снова затянувшись. - Как умудрился? Тебя год не ловили за этим. - - Неосторожно закурил на балконе. – произносит Коля, повернув голову к другу. - Долбоеб. – Саша бросает взгляд на вещающего очередные двойки омегу. - Я тоже хочу. – шепчет он, и Гоголь передает электронку другу. Тот так же сгибается, выдыхая под парту. - Вы что, курите? – возмущенно спрашивает повернувшийся к ним Гончаров. Потом коротко смотрит на отвлекшегося на доску учителя. – И мне дай. - - Ты же не куришь. – с ехидством протягивает Пушкин одноразку Ване. - Все бывает в первый раз. – говорит Ваня и так же стараясь незаметно закурить. Но только делает вдох – слишком глубокий -, тут же начинает задыхаться в кашле. Гоголь с Пушкиным только тихо смеются. - Иди кашляй в коридор! – невыносимо раздраженным тоном говорит учитель, повернувшись к классу. – И вообще, тебе бы не отвлекаться, а то с твоим уровнем знаний только на трассу и идти! - Гончаров замирает. Только рядом сидящий – ну, и несколько близ сидящих учеников, повернувшихся к Ване – Достоевский видел, как на глаза чувствительного омеги навернулись слезы. - Ну все, он уже грань перешел. – злобно шипит Пушкин, уже готовый рвать и метать. Гоголь хмурится. Распрямляется. - Дай-ка. – просит он Гончарова, и тот, мимолетным движением смахнув слезы, передает электронку Гоголю. Тот, весьма «по-царски» расположившись на стуле, смачно затягивается и выпускает дым вперед себя. - Ты какого хуя творишь? – оторопело спрашивает Пушкин. Коля, усмехнувшись, вновь повторяет манипуляцию. Вторая затяжка была весьма быстро замечена. - Ты куришь на уроке?! – уже орет преподаватель. – Причем так нагло! Ты знаешь, что это неуважение к учителю?! - Он сказал даже не «к классу». - Да. – произносит спокойно Коля. – Вы же позволяете себе неуважение, почему я должен уважать вас? - Весь класс смотрит на Гоголя. К то-то с видом «ну дает», кто-то «як красавец», кто-то с видом «заткнись, придурок». Но равнодушным это никого не оставило. И большая часть учеников мысленно высказала изумленное признание альфе. - Ты сейчас к директору пойдешь!! – яростно продолжает учитель, опершись ладонями в свой стол. Гоголь ехидно улыбается, вновь делая затяжку, пуская в пространство класса колечки. - Нет, а действительно, какого черта вы себе вообще позволяете?! – громко поддерживает друга Пушкин. – Вас жизнь обидела, я не пойму? - - Вон из класса! Живо!! – брызжа слюной орет преподаватель. - Да пожалуйста! – уже злее произносит Саша, и оба друга, не собираясь долго сидеть на месте, скинули учебники и пошли к двери. В самом проеме Пушкин остановился, тыкнув в сторону учителя под глаза удивленного класса. – Мы нажалуемся на вас. И надеюсь вас уволят с такой характеристикой, что вас даже мыть полы в общепит не возьмут! И сами будете стоять на трассе, влеча за собой никчемное существование! Хотя, с вашим лицом даже так вам будет трудно заработать. – злость Пушкина разгоралась все сильнее с каждой секундой. – Или вас недотрах замучил? Что, муж не дает? – взрывается Саша так, что даже Гоголь ошарашенно смотрит, что уж говорить об одноклассниках, душевно заведенных пламенной речью: каждый бы из них сказал то же самое. Просто у Пушкина хватило духу. А точнее мотивации, ведь он не позволит обидеть омегу, в которого он давно влюблен. - Ах ты… - начинает злостно свою тираду преподаватель, но его резко обрывают. - Все, до-сви-да-ни-я. – по слогам, с улыбкой произносит Гоголь, утягивая друга в коридор и прикрывая за собой дверь. - Подождите, я с вами! – воодушевленный защитой говорит Гончаров и, отправив принадлежности в сумку, вылетает из класса, грациозно цокая каблуками. - Ну ты даешь. – хохочет Гоголь, хлопнув Пушкина по плечу, когда тот согнулся в три погибели, чтобы от волнения отдышаться. - Сам в ахуе. – отвечает он. А потом распрямляется, посмотрев на Ваню. Тот искренне светло улыбнулся. - Спасибо. – произносит он, не думая, что сейчас выглядит для Пушкина как ангел, спустившийся с небес. - Да, пожалуйста… - смущенно чешет он затылок. Все трое поворачиваются к вновь открывшейся двери, которая пропустила в коридор крик на класс учителя, а потом тихо закрывшейся. Достоевский невозмутимо направился к ним. - Он начал оскорблять всех, кто там сидит. Что мы убогие, что мы извращенцы и прочее. – вещает он, поправив сумку. – Я не собираюсь это выслушивать. - - И правильно. – кивает Гоголь. – Нечего тратить нервы на такого, как он. - - И… Что теперь будет? – взволнованно спрашивает Гончаров, и Коля жмет плечами. - Не знаю. Не сейчас об этом думать, а то еще накрутишь себя. – произносит он, а потом улыбается. – Эй, у нас в Малиновке КФС открыли. Пойдемте кофе попьем, раз уж такая заваруха? - - Пойдем. – кивает Ваня. Саша с Федей так же кивнули.