Милая трагедия

Усталость Коли едва позволила ему дойти до своей квартиры. И хотя, казалось бы, ушли раньше с уроков, успели перекусить, да и время не для сна, но сейчас и зевки чаще, и голова тяжелее. Поздний подъем оказался куда тяжелее, чем ранний в шесть утра. Как только дверь за ним закрылась, Коля прижался к ней спиной, и будь его воля, осел бы, посидев на полу хоть немного, хоть чуть-чуть, чтобы тяжелая голова немного отдохнула. Выглянувшие в коридор две личности заставили его немного забыться от ощущений, ну, или сделать вид этого. - Привет. – практически одновременно сказали Марат с Акутагавой. Улыбнулись друг другу. И Коля улыбается в ответ. - Вымотался, почему-то. – выдыхает он вместо приветствия, и, сняв обувь, проходит в дом. Он мешкается на перепутье: то ли уйти в комнату и сменить свою одежду на домашнюю, то ли забить и свернуть в сторону, туда, откуда доносится такой восхитительный запах булочек. Причмокнув, Гоголь все-таки выбирает первое: не захотелось по неосторожности ляпнуть на рубашку. От проходит мимо папы и Рюноскэ, вновь устало зевает и достает из шкафа домашнюю одежку. Любопытный Акутагава заглядывает в комнату, но быстро ретируется, увидев альфу, раздетого до пояса. Коля тихо смеется. - Как дела в школе? – спрашивает Марат, когда сын приходит на кухню. - Саша вспылил на учителя обществознания, поэтому мы ушли с середины урока. – пожимает плечами Коля. Брови Марата удивленно поднялись наверх. - Ты это так спокойно говоришь, будто это в норме вещей. – укоризненно говорит папа. – И где ты все это время шлялся? - - Гулял. – все так же невозмутимо произносит Коля, стягивая со стола булку. – С вишней… - - Зла на тебя не хватает. Наорали на учителя, сбежали с уроков, а мне потом ходить отдуваться к директору? - - Ой, пап, не в седьмом классе. Ну сделают мне выговор, и что? Никто тебя не позовет, успокойся. Поговорю с классным, все уляжется. – отмахивается Коля. – Тем более, что преподаватель отвратительный. - - Вроде, по обществознанию у нас нормальный был… - хмурится Акутагава. - То замена, пока настоящий препод был в декрете. Совсем недавно вышел. Мерзотный, ммм, сказка. – произносит Гоголь - И что он такого сделал, чтобы Пушкин… - Акутагава делает акцент на фамилии. – И вспылил? – смотря на увлечение Коли булочкой, Акутагава стаскивает сладость и себе. - Назвал Ваню проститутом и послал его работать на трассу. – Марат всплеснул руками. - Это вообще в компетентности учителя, такие слова говорить? – ярко говорит он. - А я тебе говорил, что он урод. – укоризненно говорит Гоголь, маша указательным пальцем в воздухе. – Все его ненавидят, но у Пушкина появилась личная неприязнь. Вот и не сдержался. - - Эх, жалко меня не было. – вздыхает Акутагава. – Хотел бы я посмотреть на весь этот цирк. - - Ага, а потом получил бы нагоняй от него за просто так. Мы вчетвером ушли, Федя самый последний вышел, сказал, что препод рвет и мечет, срывая злость на остальных. – со скептицизмом смотрит на омегу Гоголь. - Я бы с вами ушел. – продолжает стоять на своем Акутагава. - Нам прилетит по полной, будь уверен. Я рад, что ты не ввязался в проблемы. - Наблюдающий за всем Марат, поставил руки в боки. - Я понимаю, что учитель отвратительный, но вы могли бы сдержать эмоции? Абстрагировались бы, оскорбления все равно останутся в стенах класса. - - Ага, да. А теперь давай представим, что тебя назвали, прости меня, шлюхой, чтобы сделал отец? - Марат виснет, поджимает губы, понимая, что он проиграл спор. - Убил бы. – отвечает он. - Вот! Вот именно! И Саша заступился за омегу. Знаешь, я бы на его месте так его покрыл, уши завянут. - Акутагава кивает в поддержку. На своем примере знает, как же тяжело держаться в такой ситуации. - Ладно. Только потом не жалуйся, что тебе выговор влепили! – скрещивает руки на груди Марат. - Ладно, ничего не скажу. – провокационно отвечает Гоголь. - Нет, ты рассказывать-то рассказывай… - тушуется папа. – Но без нытья! - Коля тихо смеется. - Хорошо. - Уют дома убаюкивает уставшее тело, и если раньше хотелось просто спать, то сейчас невыносимо клонило в сон. Гоголь пытается делать вид бодрый, но глаза слипаются так сильно, что это не остается незамеченным. - Ты поспал бы. – произносит папа. - Не буду. – отвечает Коля. – Ночью я что делать буду? - - Согласен. - Желая смыться от дальнейших разговоров, Коля переводит тему. - Можно я булки к себе возьму? - - Бери, конечно. Только потом тарелку принеси! – кивает Марат. Наложив добрую порцию вкусности, он следует к себе, зная, что за ним следом семенит Рюноскэ. - А у тебя как дела? – Гоголь ставит тарелку на стол, вновь уступая кресло Акутагаве. - Да так, по мелочи. – отнекивается он, а после пристального взгляда описывает досуг уже более раскрыто. – Ночью пытался с кистями разобраться в проге. Ничего не вышло, не понимаю в этом нихрена, пока что. Посмотрел гайды, что-то понатыкал, рисовал тупые скетчи, которые я не сохранил. Утром ездил в больницу, мне обещали барокамеры, говорят недостаток кислорода в организме. Днем помогал твоему папе готовить. Так что в целом неплохо. Быстро привыкаю к новой жизни. Когда слышишь похвалу, так тепло на душе становится… - - Это прекрасно. – радостно говорит Коля. – Но одновременно и грустно звучит, когда знаешь, что тебя в жизни хвалят дай бог пару раз. - - Ну, возможно. – соглашается Акутагава. – В любом случае, здесь я чувствую себя спокойно. Как-то не нужно ждать тумаков и прочего. Если, конечно, резких движений делать не будут, а то я испугаюсь. – честно признается омега. - Тут никто тебя не ударит. – мягко говорит Гоголь. - Я знаю, знаю… Просто рефлекс. – отвечает Рюноскэ. Потом мнется, явно чего-то желая. - Ну говори. – с улыбкой произносит Гоголь. - Позвонишь сейчас? – спрашивает омега, в нетерпении как можно быстрее записаться ко врачу. - Позвоню. – вздыхает Коля и ищет номер регистратуры. Акутагава садится ближе к Гоголю, практически вплотную. Он внимательно слушает, как звучат гудки, как на том конце мягкий голос озвучивает больницу. - Здравствуйте. Мне бы на прием записаться к… - он смотрит на Акутагаву, мысленно спрашивая имя и отчество. - Валерий Александрович. – тихо подсказывает Рюноскэ. - К Валерию Александровичу. Послезавтра в два? – Коля вновь смотрит на омегу. Тот согласно кивает. – Да, хорошо. Акутагава Рюноскэ. А-ку-та-га-ва. Рюноскэ. Э на конце. Паспорт, полис, понял. Спасибо. – когда он кладет трубку, он переводит взгляд на Акутагаву, который буквально смотрел ему в рот, пока шел короткий диалог. – Записал я, записал. - - Спасибо. – выдыхает Акутагава, избавившись от тревожащей его вещи. – Я думал, у него прием будет куда позже. - Нам же лучше. - - Да, ты прав. – Рюноскэ отдаляется от Коли, поворачиваясь к компьютеру, вновь взяв в руки стилус. – Сыграешь мне что-нибудь? - Гоголь тут же воодушевляется, практически забыв усталость. Сыграть он всегда готов, была бы публика, а Акутагава был весьма внимательным слушателем, в отличие даже от тех же друзей, которые были не особо заинтересованы в долгом хвастовстве Коли: так только, если на пару песен их хватало, а потом вся музыка умолкала в горечи выпивки. Коля снимает гитару со стены, трогает струны, настраивая их с помощью небольшого тюнера. - Что? – спрашивает он. - Не знаю даже… - жмет плечами Рюноскэ. – Хотя нет, знаю. Подбери мне «Самые страшные тени». Она одна такая в своем роде, забей в вк. - - Сейчааас. – тянет Гоголь, втыкая наушники в уши. Знакомая группа, единственная в поиске песня. Бодрый мотив, такие приятные голоса, пение омеги звучало так открыто, что хотелось погрузиться в него полностью, прикрыв глаза. Текст, конечно, настораживал. Хотя он подходил стати Рюноскэ – такая же мрачная. - Это о влюбленной паре, которая вырыла себе могилу и умерла под землей? – скептически спрашивает Гоголь. - Ага. – кивает Рюноскэ, не отвлекаясь от монитора. – Это если буквально воспринимать. - - Позитивненько… И какой же у нее непостижимо глубокий смысл? - - Не знаю. – Акутагава жмет плечами. – Я всегда воспринимаю ее буквально. - Коля тихо посмеялся. - Ладно, сейчас что-то придумаю. – Гоголь скачивает песню, чтобы после ее замедлить донельзя. А потом начинается нудная, долгая, надоедливая для окружающих, но медитативная работа. Гоголь привычно склонил не заткнутое ухо к гитаре, трогая струны аккуратно и тихо, стараясь не особо докучать Акутагаве бесконечными повторами совсем простой мелодии. Дело шло куда быстрее, чем предполагал Коля. Струны, будто подчинившись магии вселенной, готовой дать Коле немного удачи на этот день, чуть ли не с первого зажима звучали как надо. Было ли это случайностью или просто Коля хорошо знал инструмент – непонятно. Хотелось верить во второе. - Вот скажи, как ты с таким слухом так отвратно поешь? – спрашивает Акутагава, выдергивая Колю в реальность из транса. - Ну, сравнил. – отвечает Гоголь, поставив песню на паузу. – То в унисон с мелодией ноты подбираешь и то по воле случая правильные попадаются, а то сразу в ноты голосом попадать. Я же себя не слышу, мне всегда кажется, что я не так и плохо пою, пока ты уши не закроешь. Да и другие тоже… Вот если бы я, например, с тобой пел, может, я где-нибудь не сфальшивил. - - Это ты так петь вместе намекаешь? – увлеченно рисует Рюноскэ. - Ни в коем разе! Если только я играть, а ты петь. Неплохо бы получилось, а? – предлагает Гоголь, уже воодушевившись идеей. – Так, для домашнего пользования? - - Да, было бы… Классно. – соглашается Акутагава. Гоголь тепло улыбается мыслям. Перспектива маленького дуэта, только для них, чтобы коротать вечера, может быть под свет одного лишь ночника, это же было волшебно, не так ли? Или под гирляндой, да, под нее было бы лучше, ведь разноцветные блики так красиво тонут в черных волосах, оставляя после себя только яркие пятна. Их химия, только красивое пение Рюноскэ, в которое только и оставалось, что вслушиваться и улыбаться в поддержку, нежно-нежно, чтобы хотя бы так Акутагава забыл обо всем плохом, окунувшись в момент, и только мелодии из-под длинных пальцев. Молчание между ними сейчас прерывалось магией тихой-тихой мелодией, к которой медленно добавлялись все новые нотки. - Вроде все. – спустя время говорит Коля, а потом наигрывает подобранное. – Похоже? - - Мне кажется, идентично. – Рюноскэ даже отвлекается от увлекательного процесса на компьютере, заинтересованно смотря на Гоголя. – Как ты только это делаешь. - - Это не трудно. – жмет плечами Коля, но потом расплывается в улыбке. – Да, я у тебя молодец. - - Сам не похвалишь, никто не похвалит. – хмыкает Рюноскэ. – Ну сыграй мне. – мягко просит он, и Коля не смеет отказать, быстро перебирая пальцами по ладам. Акутагава прикрывает глаза, начиная тихо петь. - Самые страшные тени Остались за мной. Землей зарыта любовь Землей забыта любовь… - Гоголь торопился к назначенному месту. Он понимал, что опаздывает к обговоренному с Акутагавой времени, заставляет его ждать на улице перед больницей, и корил себя. Он искренне хотел сбежать с внепланового классного часа, не слушать все разбирательство с классом, затянувшихся на долгие полчаса: а что обсуждать? Все пустое, все пустое. Ну, как казалось. Гоголь бежал еще быстрее, когда издали увидел Акутагаву. А поравнявшись с ним, все никак не мог отдышаться. - Ты мог не торопится. – практически безучастно говорит Рюноскэ. – До приема полчаса. - - А если раньше примет? – предполагает Коля, опираясь руками в ляжки и тихо сматерившись внутри. «Мог не спешить»… А раньше сказать? - Может быть… - кивает омега. – Пошли тогда. - - Сейчас, пару сек. – Гоголь дышит коротко, прерывисто, а потом старается дышать глубже и глубже, скоро распрямляясь и выдыхая куда-то вверх . – Все, пошли. – оклемавшись, Коля роется в рюкзаке, чтобы достать паспорт. Как и тогда пропуска, умиротворенность регистратуры, бахилы, подъездная лестница… Легкое молчание. - Почему опаздывал? Вроде, утром говорил, что убежишь с физры. – запоздало спрашивает Акутагава, думая, что этот вопрос сейчас уже не к месту. - Был внеплановый классный час. На нас орали, потому что по обществу накатал жалобу, ведь оказывается потом весь класс коллективно свалил с его предмета, и под самый конец года, к экзаменам, отказался от нас. Весело, правда? – отвечает Коля, прижимаясь спиной к стене. - Какой неженка, поглядите на него. – хмыкает Акутагава, рассматривая дверь перед собой. – Как вас, так можно покрывать чуть ли не благим матом, а как его послали, сразу в истерику. - - Это к лучшему, не терпеть его выходок. Тем более все мы знаем, что нихрена он нам не рассказывал, все из инета брали, чтобы домашку сделать. – Гоголь втягивает вперед ноги. Акутагава заинтересованно начинает рассматривать его ботинки. - Твой папа будет явно недоволен этим. - - Да, будет. – вздыхает Гоголь. - Ну а что поделать. Такова плата за прекрасный исход нашего маленького бунта. - В коридор с улицы заходит врач, отправив на вешалку совсем легкую куртешку. Акутагава с Гоголем внимательно всматривались в его лицо, пытаясь вспомнить, он или не он. - Ну что, пойдемте? – развеивает он сомнения, открывая дверь. Акутагава послушно встал, проходя первым. - Я тебя тут подожду. – опережает Гоголь высказывание врача, и тот, хмыкнув, скрывается в кабинете. Гоголь не считал времени, что проводил на стуле. Заглушая мысли любимой группой Акутагавы, он закрыл глаза, погружаясь в приятную дремоту. Волнения стало куда меньше, когда Рюноскэ к нему переехал. Он был всегда с ним, на виду, и даже когда Гоголь находился в школе он был под присмотром папы, и ничего плохого не могло случится. Коля знал: Рюноскэ сейчас дышит. Просто дышит, наслаждаясь, что грудь наконец-то избавилась от сдавливающих пут. Депрессивность песен была под стать состоянию Акутагавы, и Коля внутри себя задавал вопрос: а усугублялись ли от них и без того мрачные мысли Рюноскэ, как например заставляют еще больше грустить меланхоличные песни в период раздрая? Или они просто помогали, будто исполнитель прекрасно знает, что чувствует омега? Некоторые песни стояли на репите. Коля поклялся, что он обязательно подберет еще несколько, точнее, все, которые захочет Акутагава. Видеть его детский восторг от простой игры на гитаре было лучше всякой дежурной похвалы: даже для папы Гоголь играл крайне редко, предпочитая обходить разных бардов. Коля посмотрел на время лишь тогда, когда Акутагава из открывшегося кабинета поманил его рукой. Два с половиной часа… Понятно, почему он чуть не уснул. Гоголь проходит внутрь, располагаясь возле омеги и испытывающе смотря на врача. - Мы обсудили некоторые моменты из последнего случившегося. – начинает Валерий. – Что могу сказать, ситуация тяжелая, очень, но не патовая. Хочу похвалить, что оперативно избавились от его семьи, это огромный шаг к выздоровлению. Будем проводить долгую кропотливую работу. Надеюсь, вы сумеете выкроить пару дней в неделю, чтобы я следил за вашим состоянием. - - Получится… - тихо говорит Рюноскэ. – Я просто буду раньше приезжать в стационар и все. - - Прекрасно. – отвечает врач. – Теперь разберемся с медикаментами. Вы помните, что вам назначали? - - У меня записано. – Рюноскэ шарит по карманам, а потом протягивает бумажку Валерию. - Итак… - читая записку, Валерий медленно поднял брови. – Вы сейчас серьезно? - - Д-да. – испуганно произносит Рюноскэ. – Что-то не так? - - Вам прописали лекарство при биполярном расстройстве, которое действует в маниакальную фазу. В маниакальную! Бог с ним с биполярным, но при депрессии выписывать такое… Там раки сидят или кто? Риторический вопрос. – высказав возмущение, Валерий отправляет скомканную бумажку в урну. – Чтобы было понятно. В период мании человек из-за крайнего возбуждения или, как говорится, аффекта поступает крайне импульсивно, в большинстве своем нанося вред своей жизни. И прописали вам препарат, который снижают такую активность, еще более усугубляя вашу депрессию. – вещает врач. - Поступим так. Я назначу вам другие таблетки. Два антидепрессанта, один основной, другой поддерживающий. Об этой дряни забудьте, выкиньте, чтобы не соблазняла. - - Уже избавился. – хмыкает Рюноскэ. – У меня после него ноги отнялись… - - И в какой дозировке вы его пили? – спрашивает врач, заинтересованно сплетая пальцы между собой. - По десять капель на ночь… - нерешительно ответил Рюноскэ, проецируя реакцию врача не на некомпетентность докторов в стационаре, а на себя, ведь он сказал что-то не то, так ведь? Нужно было смолчать? Валерий закрывает глаза, морщится и шумно выдыхает, будто пытаясь успокоится. - Вообще прекрасно. – произносит он, сменив выражение лица на «нормальное». – Так, что могу сказать. Давайте обманывать, вы говорите в стационаре, что все хорошо, все помогает, а пить будете мою терапию. У меня много опыта работы с депрессией, так что, думаю, справимся. Договорились? - Коля и Акутагава кивнули в унисон. - Дальше. С медикаментами, допустим, определились. Вам просто необходимо регулярно приходить сюда, и мы медленно, постепенно будем проходиться с вами по всем возникшим проблемам. И я не только о побочных действиях. Все ваши травмы, весь ваш образ жизни, все, чтобы вернуться в нормальную жизнь мы будем здесь обсуждать. Не относитесь к этому поверхностно. И каждый день мне отписывайтесь, повторю, каждый. Это очень важно, мне нужно следить за вами, раз нельзя видеться каждый день. Даже если ничего не произошло, пишите «ничего не произошло». Понятно? – врач говорит без нажима, вкрадчиво и медленно, чтобы Акутагава уловил суть мысли. На глаза омеги навернулись слезы, он опустил голову и закивал. - Да, я понял. – говорит он, а потом промакивает глаза данной салфеткой. - Замечательно. – вздыхает Валерий, а потом берет две небольшие бумажки, заполняя их быстро, но аккуратно. Ставит печати. - Вот рецепты. Пока только на месяц. Будем действовать постепенно. – он подманивает Колю к себе. – Посмотрите. И запомните. – открывает вкладку в браузере, забивая на сайт аптек нужные лекарства. – Эти сделаны в России. Они дешевые. Есть из Словении, они дороже, но шанс получить тяжелое побочное ниже. Конечно, все субъективно и все зависит от организма, но я просто говорю по личному опыту. Дальше, второй препарат… Французский вариант самый оптимальный. Первый принимать ночь, второй утром. Дозировки я расписал. - Гоголь запоминает все лучше, чем историю, все повторяя названия препаратов, чтобы не забыть. - Я напишу на бумажке как какой препарат называется. – уловив тяжелую мозговую деятельность у Коли говорит Валерий. - Спасибо. – улыбнулся Гоголь. – А то я люблю потупить. - - Все мы любим потупить, просто кто-то не признает этого. – врач осуществляет обещанное и протягивает Гоголю названия. Тот убирает их подальше в карман. - А сколько должна длиться терапия? – спрашивает Рюноскэ. - В вашем случае года три. Не меньше. – отвечает врач. И закатил глаза, когда Коля присвистнул. – Ну а что вы хотели? Думали месяца три? Полгода? Это медленный процесс. – Валерий трет переносицу. - Так, хорошо, со всем разобрались. Печати в регистратуре поставите, запишитесь ко мне на прием. - - Тоже через регистратуру? – жалобно спрашивает Акутагава. Валерий думает. - Нет, можно и так. Пишите мне, я назначаю встречу, вы приходите. Только все равно загляните, чтобы медбратья записали, что вы приходили. У меня сейчас много времени, занимаюсь бумажной волокитой и, честно, отдыхаю в работе с пациентами. – Валерий хлопает пальцами по столу. – Все понятно? - - Да. – тихо говорит Рюноскэ, подняв взгляд. - Отлично. Тогда расходимся. И повторяю, пишите, очень прошу вас. С завтрашнего дня сразу пишите. Заодно расскажите, какой цирк происходит в стационаре. - Рюноскэ слабо улыбнулся. - Спасибо. – говорит он, получив кивок в ответ. - Всегда пожалуйста. – выпроводив обоих из кабинета, он запирает дверь на ключ. – До свидания. – он быстро ушел, оставив пару наедине. Акутагава шмыгнул носом. - Так и знал, что эту хуйню пить нельзя… - говорит он, потянувшись за своей курткой. - Ну, мы теперь хотя бы знаем всю ситуацию. – Гоголь убрал руки в карманы. – Думаешь, поможет? - - Хотелось бы в это верить. – Рюноскэ смотрит в окно. – Пойдем домой. -