the vixen & the fox

Элайджа спал в своей комнате, отложив книгу и устроившись поудобнее; он встрепенулся, потому что внезапно раздался скрип за дверью, заставивший его подскочить, готового к нападению. — Господи! — Хейли вскрикнула, когда он прижал ее к стене. — Хейли? — пробормотал он, отпуская ее. — Прости! Но они хотят шоколадное мороженое с арахисовым маслом. Точнее, стаканчик с арахисовым маслом от Бен & Джерри, — прошептала она, глядя на свой живот, который яростно урчал, а потом на него. — Здесь его нет, — заметил он, отпуская ее. — Я знаю, но я не могу найти ключи от машины, чтобы съездить за ним, — прошептала она. — Я принесу обувь и ключи, — усмехнулся он. — Спасибо! — Она исчезла из его комнаты так быстро, что он захихикал и покачал головой, хватая что-нибудь из одежды, чтобы не разгуливать в пижаме. Одевшись, он вошел в фойе и и увидел нетерпеливо ожидающую Хейли, удивляясь тому, что она украла его куртку, чтобы надеть ее, что заставило его поднять бровь. — Она приятно пахнет! — Она прижала ее к себе. — Я не получу ее обратно, да? — Он вздохнул с сожалением. — Нет, — широко улыбнулась она, когда он открыл перед ней дверь и повел ее к своему Порше. Хейли легко скользнула внутрь. — Брат, — он услышал голос, который изменил выражение лица Хейли, превратив его из счастливого в оборонительное. Элайджа запер ее в машине, но держал ключи в кармане, наблюдая за тем, как Никлаус идет сквозь расцветающую ночь. Он слышал беспокойство Хейли и почти чувствовал на себе ее взгляд, когда сделал несколько шагов по направлению к Никлаусу. Его младший брат помотрел на машину с очень настороженным выражением лица, а затем снова посмотрел на Элайджу. Он почти чувствовал беспокойство Никлауса, но Элайджа помнил, что дал слово Колу и будет твердо стоять на стороне Хейли, что вполне могло быть против Никлауса. Однако он не позволит брату сделать то, о чем тот будет жалеть потом всю свою долгую жизнь, и Элайджа был уверен, что Клаус не сможет жить с самим собой, если сделает что-то против матери его детей или его детей. — Это неожиданный сюрприз, Никлаус, — широко улыбнулся он, слегка наклонив голову, пытаясь получше разглядеть младшего брата. — Я думал вернуться домой, — объяснил он, глядя на Порше. — Конечно, тебе всегда рады, Никлаус, твоя комната уже готова. Я хотел съездить с Хейли по делам, но когда я вернусь, мы еще поговорим, — пообещал он. — Куда вы собрались? — Резко спросил он. — Это мы обсудим позже, — объяснил Элайджа. Он не хотел вставать между братом и Хейли, какой бы семьей они ни были, но волчица ему нравилась, и он не собирался подчиняться ультиматумам Никлауса. Нет, Элайджа чувствовал, что настало время попробовать что-то новое в отношениях с Никлаусом. Со смертностью Кола, новой сестрой и скорым возвращением Ребекки, Элайджа почувствовал, что настало время перестать угождать каждой прихоти Никлауса. — Она носит моих детей! — Ник начал оскаливать клыки. — Да, я знаю, и я знаю, что сейчас она не принимает тебя, и что у вас обоих есть проблемы, которые нужно уладить и организовать ради детей, но я поклялся защищать ее, и я поклялся нашему брату, что она будет в приоритете. Если она, как независимая часть этой семьи, захочет сообщить тебе о своем местонахождении, это будет на ее условиях. Когда я вернусь, мы поговорим подробнее, — твердо сказал Элайджа. — Ты не можешь просто так сбежать с моими детьми! — Когда мы вернемся, мы поговорим, — подчеркнул Элайджа сквозь стиснутые зубы. — Сейчас я не буду вести этот разговор. — Ты решил пойти против меня? — Никлаус выглядел пораженным. — Нет. Я не против тебя, брат. Но я глава этой семьи, и я пренебрегал своими обязанностями, чтобы удовлетворить твои прихоти. Сейчас я не могу этого сделать, я скоро вернусь, и тогда мы поговорим. По одному члену семьи за раз. С этими словами Элайджа подошел к машине, завел двигатель и уехал с Хейли. Она слегка дрожала, обнимая своих детей. — Я не хочу разрушать вашу семью, — пробормотала она. — Ты этого и не делаешь, — Элайджа тихо ответил, улыбнувшись ей. — У нас… сложные отношения, чего и следовало ожидать после тысячи лет жизни. Никлаус — мой младший брат, мы всегда были близки, редко расходились во мнениях. И сейчас я не против него, но кто-то должен иметь приоритет над прихотями Никлауса, и я… заново учусь… отдавать предпочтение семье, — неуверенно произнес он. — Пожалуйста, будь терпелива ко мне, мне не приходилось менять себя уже тысячу лет. — Серьезно? — Даже когда мы взяли в семью Марселуса, мне не пришлось заново учиться быть главой семьи, — ответил он. — Марселус был восхитителен, но сын Никлауса и большая любовь Ребекки. — Что изменилось на этот раз? — Все, — ответил он. — Кол смертен, у нас с ним будет всего несколько десятилетий, если, конечно, он не захочет умереть раньше времени. Он всегда был безрассуден и заигрывал со смертью, когда мы были смертными. Давина важна для Кола, который никогда ни о ком не заботился. Она дочь для Марселуса и твоя сестра, а значит, семья, даже если они с Колом никогда не оформят свои отношения. Ты — мать детей моего брата, независимо от твоих отношений с ним, и это делает тебя семьей, независимо от того, что ждет тебя в будущем, ты связана с нами, а мы — с тобой, — заверил он, видя, что она собирается протестовать. — И Кол собирает Ковен, хотя, как мне кажется, он еще не понял этого. Но этот Ковен, когда он наконец заметит, тоже станет семьей, так что их следует терпеть и защищать. Было время, когда я был особенно хорош в роли… брата и главы своей семьи… Я слишком долго пытался спасти одного брата и загладить перед ним свою вину, чтобы даже не заметить, что другие мои братья и сестра тонут и тоже нуждаются во мне. Я намерен все исправить. — А как же моя стая? — Спросила она. — Они тоже станут семьей, хотя я не думаю, что это пройдет гладко: вампиры и оборотни обычно не ладят друг с другом, хотя бывали и заметные исключения, — размышлял он. — Хейли, что касается детей, ты бы… согласилась… чтобы Никлаус стал отцом, если бы он пришел к этому? — Я… я никогда не знала свою семью, я… Я бы не отказал им в отце… Но я убью его, если он попытается отнять их у меня, — резко предупредила она. — Я обязательно сообщу ему об этом, если он захочет это обсудить. Хейли кивнула, положив руку на бьющиеся внутри нее сердца. Элайджа признался, что немного завидовал подарку, который получил его брат, и был в ярости от того, что Никлаус не хотел его принимать, после всего, что Майкл и Эстер сделали с ними. Элайджа всегда мечтал о собственной семье, как человек, это была одна из тех маленьких, личных целей, которые он прятал в своем сердце. Он хотел детей и жену, хотел иметь свой дом и наполнить его смехом. Он бы любил своих детей, без исключений и ожиданий, он бы защищал их и успокаивал, он никогда бы не причинил им вреда и не заставил их дрожать от страха при виде его. Элайджа всегда клялся стать лучше своего отца. Однако, будучи смертным, он всегда был слишком занят, чтобы задумываться об ухаживании или поиске жены. Татия была ближе всех к нему, и он, вероятно, сделал бы ей предложение. Элайдже нравились и она, и ее сын, и он видел, что это будет благоприятная пара, тем более что он знал ее почти всю жизнь. Она была свободной женщиной, и он был рад сохранить ее свободу. Элайджа задавался вопросом, осознает ли Никлаус, какой великолепный подарок преподносит ему Хейли, дети, шанс стать лучше, чем их отец, лучше, чем их мать. Любить без страха и боли, это была надежда, надежда на новое начало после тысячелетия боли. Наконец они подъехали к продуктовому магазину. Элайджа открыл дверь, и они отправились за мороженым для Хейли. Он купил все заранее и вышел из магазина с четырьмя пакетами, в то время как Хейли уже начала есть свою порцию. Он удивился, увидев ложку у нее во рту. — Что? Мне нравится быть готовой, — защищалась она, заставляя его покачать головой, когда он сажал ее обратно в машину. Элайджа был раздосадован, когда, вернувшись, обнаружил, что Никлаус исчез и нигде не появлялся.

***

Винсент, Люк и Кол бродили по территории Плантации в поисках лучшего места для размещения душ Странников, причем достаточно далеко, чтобы никто из смертных не наткнулся на них. — Насколько велико это поместье? — спросил Винсент, когда солнце поднялось невероятно высоко. — Когда мы купили Магнолию Мист, она была больше, чем Белл-Гроув и Ноттовей. Когда-то это была самая большая Плантация на территории Луизианы. Когда Ник купил ее, там было более пятисот рабов, включая Марселя, он освободил их и начал платить зарплату. Со временем, полагаю, мои братья и сестра продали часть Плантации или разделили имущество между нами, но она остается такой же большой, как и тогда, когда мы ее купили. — Те рабы, которых освободил Никлаус? — Начал Винсент. — Да, соседям это не понравилось, — фыркнул Кол. — Впрочем, об этом тебе придется спросить у Бекс или Элайджи. Я был в гробу и меня выпустили только в 1820-х, а Ник к тому времени уже закончил проектирование и строительство своего комплекса в Квартале. — Скотобойня, — объявил Ник, заставив Кола прищуриться от солнца, когда появился его брат. — Ник… Не ешь моих товарищей, я буду на тебя сердиться, — устало предупредил он. — Я здесь не для того, чтобы кого-то есть, — фыркнул он с отвращением. — Вот и хорошо, — вздохнул Кол, складывая карту поместья. — Что привело тебя сюда, Ник? — Мне нужно с тобой поговорить, — объяснил Ник. — О чем? — Хмыкнул он. — Сейчас, — ледяным тоном возразил Ник. — Продолжайте искать хорошее место, я вас найду позже, — пообещал он, передавая карту Винсенту, а припасы — Люку, после чего последовал за Ником. Плантация представляла собой обширное поместье, которое, как удивился Кол, все еще существовало, и здесь, вероятно, было захоронено больше тел, чем можно было ожидать. — Что такое? — Проворчал он, когда они нашли укрытие в более лесистой части поместья. Это не остановило рой комаров, пытавшихся украсть его кровь, но именно поэтому он позволил своей магии зарядить его кожу. От одного только пота ему хотелось сорвать с себя рубашку, но он не хотел терять защиту материала. — Почему ты настраиваешь Элайджу против меня? — Спросил Ник. — Что? — С Хейли и ребенком, чтобы ты мог притвориться, что играешь в семью! — Усмехнулся Клаус. — Ник, заткнись! — Огрызнулся Кол, прежде чем его брат успел зарыться в еще большую яму. Кол провел рукой по лицу и взял платок, чтобы вытереть прилипший к нему пот. — Помнишь, когда мы были людьми? Ник пристально посмотрел на него. — Ты сказал, что если когда-нибудь станешь отцом, то никогда не будешь таким, как наш отец, — заметил Кол, вытирая руки и глядя на лес вокруг. — Точно так же я сказал, что никогда не стану колдуном, какой была наша мать, а Бекка поклялась, что никогда не будет такой матерью, как Эстер. У каждого из нас есть вещи, которые мы хотели получить, когда были людьми. — Элайджа… — Я попросила его встать на сторону Хейли. Я просил его сделать это, чтобы спасти тебя, спасти Хейли и тех детей. — Я… — Ты совершишь какой-нибудь безумный поступок, который может навредить Хейли и детям, а после того, как твой маниакальный план осуществится, когда пыль осядет и ущерб станет необратимым, и ты увидишь кровавую бойню и цену, я не знаю, сможешь ли ты жить с собой, Ник, — оборвал он его. — Хейли не виновата в том, что ты так злишься, и эти дети тоже, и я не знаю, понимаешь ли ты это, — он почесал лоб и поморщился от этой мысли. — До Проклятия Охотника, я знаю, ты бы воспринял это как благословение и дар, но после… прошло девятьсот лет, брат, а ты такой же параноик и злой, как и раньше. — Как будто ты сам не был таким, — фыркнул Ник. — Разница в том, что я знал о своем проклятии, брат, и я принял его, — хмуро сказал он, вспоминая, каким кошмаром он был. Кол наслаждался тем, что был кошмаром, монстром, способным убить, бугименом, чье имя произносили тайком, из-за страха перед его непредсказуемостью и адской сущностью. — Черт, я принял его, вот почему я худший из худших. Я понял, в чем заключается мое проклятие, в тот момент, когда отец пронзил меня своим мечом, я почувствовал это. Как будто часть меня была отключена, отторгнута, отрезана, как те фантомные конечности, о которых говорят люди с ампутированными конечностями. Или… это было как зеркало, я видел монстра, которым был, и видел свою магию, себя за пределами монстра, и я никогда не мог вернуть того, кем я был, поэтому я принял монстра, Ник, потому что это было все, с чем я мог соединиться. Я понимаю, почему ты тоже принял своего монстра. Мать и отец не должны были позволять Элайдже быть против тебя, с Проклятием Охотника следовало поступить иначе, и мы, как семья, должны были снять твое проклятие много веков назад. Я не буду с этим спорить. — Я попросил Элайджу встать на сторону Хейли, чтобы защитить тебя, — вздохнул Кол. — Ты этого не видишь, пока, и, возможно, никогда не увидишь, но эти дети, этот шанс на отцовство — это шанс для тебя вернуть себя, обрести то, что обрел я, когда исцелился. — Человечность? — Усмехнулся Ник. — Нет, к черту это, к черту человечность, — фыркнул Кол. — Это шанс вернуть себя, Ник. Не думаю, что Проклятие Охотника когда-нибудь оставит тебя, оно оставило шрамы, оно оставило свой след, оно сделало свое дело, оно свело тебя с ума. Но это не значит, что ты должен оставаться безумным, брат. — И что ты можешь знать об этом? — Прорычал Клаус. — Я безумен как шляпник, брат, но я не… Я не застрял, — наконец сказал он. — Быть вампиром — значит быть самым лучшим из всех, кем ты можешь быть, это усиливает все, и для волка это, вероятно, слишком, но это также означает, что ты мертв, Ник. Будучи вампиром, ты не стареешь, не покрываешься шрамами, не болеешь и не умираешь, не… не живешь, ты словно сохраняешься навечно, идеальная версия себя, самая лучшая, какой ты можешь быть, сохраняется, ты не растешь и не меняешься, но мир вокруг тебя меняется, он растет, расцветает, умирает, поднимается и падает, а ты просто… существуешь, чтобы наблюдать за этим. Для волка я не могу представить, каково это — потерять себя, но если это как быть колдуном, то мне ужасно жаль, что тебе потребовалось так много времени, чтобы восстановить связь с тем аспектом себя, который поддерживает твою связь. Я бы нашел способ снять проклятие дражайшей матери гораздо раньше, чем в этом году, если бы знал, какую боль оно тебе причиняет. Ник, я не думаю, что ты найдешь свою человечность, трудно восстановить то, что было хрупким и разрушенным, но я думаю, что ты сможешь восстановить себя, если захочешь. — Ты действительно думаешь, что Проклятие Охотника сделало меня таким, какой я есть сейчас? — Не совсем, но я думаю, что оно сыграло свою роль в разрушении твоего разума и души. Вот что делают подобные проклятия. Со временем они исчезают, но когда они окончательно исчезают, ущерб уже нанесен. Паранойя, гнев, непрекращающаяся ярость, страх, жертва внутри — все это есть, вот что они делают. Но Ник, ты выжил. Ты пережил тысячу лет, ты снял проклятие, запечатавшее твоего волка, ты сделал ребенка, ты нашел девушку, которая тебе нравится. Вообще-то, девушку, которая не боится тебя настолько, что убегает при виде твоей уродливой морды, это шанс вернуть себе себя, и Элайджа это знает. — Эти дети ничего не значат! — Прорычал Ник. — Думаю, Природа с этим не согласится, ведь она позаботилась об их зачатии. И в конце концов, эти дети — Майклсоны, брат, и что бы ни случилось, это значит для тебя все, — спокойно возразил он. — Они твоя кровь. Они моя кровь, кровь Элайджи, Бекки, Финна, Хенрика. Они — шанс для нас, Ник, добиться большего, чем то, что мы сделали с собой, и Элайджа это видит. Ему не потребовалось много усилий, чтобы увидеть это. — Ты знал о них. — Да, — кивнул Кол. — Это еще одна из твоих маленьких игр, — начал Клаус. — К сожалению, нет, если бы я только мог получить удовольствие от того, что мучаю тебя так же, как ты мучаешь меня. Это дело рук Природы, и Природная лазейка, мои планы провалились. Это не игра, Никлаус, — вздохнул он. — Ты… просто доверься мне, Ник. — Почему я должен? — Прорычал Ник. — У меня был план, как это обеспечить, но я его не выполнил! И я говорю тебе это только потому, что знаю твой нрав и опасность, которую представляет это признание для моего здоровья из-за твоего нрава, потому что ты должны знать, что я не имею никакого отношения к их зачатию, несмотря на мои планы! Природа хочет этих детей. Я прошу тебя довериться мне, потому что это так! Я твой младший брат! Если ты доверишься мне, хотя бы на этот раз, я буду на твоей стороне, Ник, никаких уловок, никаких игр, никаких ухищрений, — пообещал он. — Но ты должен доверять мне, и я буду рядом с тобой, с Элайджей и Бекс, и мы станем семьей! Ник выглядел растерянным от предложения Кола который ждал, что решит его брат. Но Клаус просто ушел, заставив его вздохнуть и вытереть платком пот со лба. Клаус всегда и во все времена был самой большой занозой в его заднице, и его так часто игнорировали. Он не понимал, почему Ник сбежал от своей собственной чертовой клятвы.