the vixen & the fox

Хейли проснулась рано утром, почувствовав неприятную потребность пописать. Снова. Поднявшись с кровати, она отправилась справлять свои нужды. На шестнадцатой неделе беременности она почувствовала облегчение от того, что утренняя тошнота наконец-то начала стихать и возникала только вечером, если вообще возникать. Она чувствовала себя огромной. Схватив леггинсы — эластичный пояс был ее лучшим другом на данный момент, — она натянула их и сменила рубашку и бюстгальтер, после чего почувствовала себя достаточно комфортно, чтобы спуститься вниз и позавтракать. Спуск не занял много времени, и она слегка моргнула, увидев Давину с кофе. Давина выглядела только что принявшей душ, ее волосы были убраны в хвост, а сама она выглядела изможденной. Но Хейли улыбнулась, снова увидев маленькую ведьму здесь. — Доброе утро, — улыбнулась Давина. — Привет, — поприветствовала она, начиная готовить чай, который Элайджа оставил для нее сегодня утром. Этот человек всегда был на шаг впереди нее, что одновременно и забавляло, и раздражало ее, пока она готовила чайник и чай. — Как дела? — Спросила Хейли, садясь за стол. — Я в порядке, — ответила она. — А ты как? — Уже лучше, — призналась Хейли. — Утренняя тошнота прошла, у них все хорошо, и я начала видеться со своей стаей. — Правда? — Давина оживилась. — Да, не в смысле, что я блуждаю по болотам, но я хожу на окраины участка, чтобы навестить их, там есть несколько волков, с которыми я могла бы поговорить, и да, узнать о своей семье. Очевидно, была большая вражда, и отец Джексона убил мою семью, а меня каким-то образом пощадили, а потом ведьмы Французского Квартала наложили проклятие на мою стаю… — она замялась. — Ты знала об этом. — Не знала, — заверила она. — Большая Я призналась, что не особо вникала в драму оборотней или твою драму, слишком злилась на весь мир. — А, это понятно. — А теперь ты мне как старшая сестра, так что я думаю, что должна быть более вовлеченной. — О, так и будет, ты с Колом не избежите обязанности подгузников, — предупредила Хейли. Давина невольно поморщилась, но потом рассмеялась. — Итак, я знаю, что разбудило меня, но что разбудило тебя? — Спросила Хейли. — Эм… я не знаю, — призналась Давина. — Не знаешь? — Я… как ты узнаешь, когда влюбляешься? — Спросила Давина. Хейли посмотрела на девочку и увидела серьезность ее вопроса. Тщательно обдумав ответ, Хейли встала, чтобы приготовить чай, а затем снова села за стол. — Думаю, у всех по-разному, — тихо призналась Хейли. — Но как ты это понимаешь, — заметила Давина. — О чем ты хочешь спросить, Давина? — Прямо спросила Хейли. — Я… Кол… кое-что случилось, и это навсегда, и я не… Я пыталась злиться на то, что он сделал, я очень старалась, но я не знаю, — вздохнула она. — Почему? — Потому что если бы это был единственный способ найти его, я бы, наверное, сделала то же самое, — кисло проворчала она. — Я просто… то, что он сделал, это навсегда, Хейли, и я… — Он сделал тебе больно? — Хейли резко оборвала ее. Давина энергично покачала головой. — Нет. Нет, не сделал… просто… это сложно, но теперь это навсегда, и я не знаю… Джош вроде как заставил меня думать, что я в него влюблена, и я не знаю. — Давина… Я не могу говорить ни за тебя, ни за Кола, — заверила Хейли. — Но твоя смерть, когда ты не вернулась, как он ожидал, это уничтожило его. Если ты хочешь знать, любит ли Кол тебя, то он любит, без тени сомнения. — Но люблю ли я его? — Спросила Давина. — А ты как думаешь? — Спросила Хейли. — Я доверяю ему, без сомнения, — призналась она. — Мне нравится быть рядом с ним, вообще-то все время, но мне не нужно, чтобы он постоянно был рядом. С ним я чувствую себя в безопасности, счастливой и услышанной, — пробормотала она. — Но это не значит… Я имею в виду, то что он делает, и мы друзья, — вздохнула она. Хейли мягко улыбнулась. — Разве любовь не должна быть трудной? — Прямо спросила Давина. — Тяжелой? — Препятствия, испытания и невзгоды, — начала перечислять Давина. — Нет, — оборвала ее Хейли. — Любовь — это испытания и трудности, но она не должна быть невозможной или трудной, — заверила ее Хейли. Это было нелегко, но это не должно было быть невозможным, как сказали бы большинство подростков, или большинство людей, вероятно, изобразили бы это так для Давины. — Любить кого-то легко, это так, но эта любовь не всегда будет легкой. Будут события, испытания и невзгоды, с которыми вам придется столкнуться, но любить этого человека иногда удивительно легко и просто. — Правда? — Правда. Ты боишься, что не любишь Кола? — Я не знаю, я… один мальчик, в которого я была влюблена, назвал меня ненормальной, — пробормотала Давина. — Мальчик, Давина, мальчик, в которого ты была влюблена, был мальчиком, а Кол не мальчик, Давина, и я не думаю, что он назвал бы тебя ненормальной. — У него предрассудки. — Все считают его психом, — заметила Хейли. — Это не так! — Давина, если бы Кол умер прямо сейчас, что бы ты почувствовала? — Спросила Хейли. Давину передернуло при мысли о том, что спросила Хейли. Хейли восприняла это как ответ. — Он не умрет! — Я знаю, — согласилась Хейли. — У тебя есть время, Давина, чтобы разобраться во всем, и что бы он ни сделал, он, вероятно, сделал это после того, как все обдумал. Каким бы импульсивным он ни был, он также расчетлив. Она солгала насчет последней части: ей казалось, что Кол не понимает, что такое импульсивность, кроме как сохранять то, что он хочет, но это не обязательно было плохо. Все Майклсоны были импульсивны в той или иной степени. У Ребекки и Кола контроль над импульсами был нулевой, но и они жили, не задумываясь о последствиях, принимая решения на лету, не задумываясь о последствиях. Последствия они принимали, ожидали и не слишком анализировали — и Кол, и Ребекка жили моментом. Никлаус лучше контролировал импульсы, но его более жестокие порывы, как правило, были тем, чему он следовал без раздумий и забот, но это было свойственно волку. Фрея, как и Элайджа, была наиболее расчетливой и контролируемой, но Хейли могла поспорить, что у девушки, скорее всего, скверный характер и она не прочь сделать все необходимое для достижения своих целей. Финн и Элайджа демонстрировали наибольший самоконтроль, насколько Хейли могла судить. Хотя у Элайджи это получалось лучше, чем у Финна, поскольку Элайджа, похоже, большую часть времени находился в режиме раздраженного родителя со всеми своими братьями и сестрами. — Не думаю, что он все обдумал, это же навсегда, — категорично заявила Давина. — Это плохо? — Спросила Хейли. — Я… не думаю? То есть, как бы меня это ни раздражало и ни злило, я думаю, это кажется нормальным? И это меня беспокоит, потому что так не должно быть. Это навсегда, то, что он сделал, это навсегда. Мне шестнадцать, Хейли, в таком возрасте я не принимаю решений, которые длятся вечно! Что, если я передумаю, или что, если я вырасту и стану ужасной через два года, или что, если он действительно встретит кого-то, кто ему понравится! — Давина поперхнулась. Хейли фыркнула. — Не думаю, что тебе стоит об этом беспокоиться, Давина. Вечность состоит из сейчас, а сейчас — это все, что у тебя есть, так что, что такое — вечность? — Когда я думаю об этом… не так страшно, — пробормотала Давина. — Что бы он ни сделал, что бы тебя ни расстроило, и раз это навсегда, скажи ему об этом, поговори с ним, а не будь занудой. Если ты хочешь вести себя как маленькая девочка, то с годами только создашь себе еще больше проблем. Драма не полезна для души, — спокойно заверила Хейли Давину. Давина осторожно кивнула. — А что насчет тебя и Элайджи? — Что? — Я видела, как вы двое вели себя друг с другом раньше… ну, ты понимаешь, — заметила Давина. — Эм… а что насчет этого? — Ты с ним…? — Начала Давина. — Нет… поскольку я идиотка, которая является мамой детей его брата, мы с Элайджей просто друзья. — Конечно, друзья, — сухо ответила Давина. — Не тебе об этом говорить! — Пробормотала Хейли. — Да, не мне, поэтому я и спросила, — заметила Давина. — Это сложно, — вздохнула Хейли. — Я не люблю сложностей. — А ты не думала о том, чтобы не усложнять? — Предложила Давина. — Как? Я беременна от его брата. — Его брат связан с той блондинкой-вампиршей, — категорично заявила Давина. Хейли поджала губы, не соглашаясь и не возражая. Клаус был связан с Кэролайн, и он ясно дал понять, что она не интересует его больше, чем дети, и что они никогда не станут больше, чем совместными родителями, что вполне устраивало Хейли. Однако присутствие Кэролайн в их отношениях почти гарантировало, что у детей будет мачеха. Хейли не была идиоткой, и ее мало волновало то, насколько Клаус был очарован блондиночкой, это было не ее проблемой, это касалось ее только потому, что она знала, что Кэролайн будет рядом. Кэролайн едва закончила школу, была вампиром всего несколько лет, и, вероятно, собиралась стать вечной матерью с Клаусом, и это не волновало Хейли, но заставляло ее беспокоиться о своих детях. Тот факт, что Клаус был отцом ее детей, тоже беспокоил ее, но не по тем причинам, которые можно было бы предположить. Клаусу была тысяча лет, он уже решил стать отцом Марселя, но это были его кровные дети, и она не сомневалась, что он будет хорошим отцом, если судить по Марселю. Но ее беспокоила его злобная натура и тот факт, что Хейли смертна, а ее дети могут стать вампирами, если решат умереть. И это пугало ее. Вечность — долгий срок, и Хейли знала, каким извращенным был Клаус сейчас, и мысль о том, что еще через сто лет он сможет заставить ее собственных детей ненавидеть ее за какую-то мнимую обиду, приводила ее в ужас. Из дневников Элайджи она узнала, что Клаус обладал крайне злобным характером и, боясь остаться в одиночестве, разрушил все счастье своей семьи. И Элайджа всегда жертвовал своим счастьем, чтобы Клаус был счастлив и доволен. Она боялась, что ее дети никогда не смогут вырасти и жить с такой испорченной динамикой, и что они навсегда будут прикованы к прихотям отца. Какими бы ни были личные чувства Хейли к Элайдже, она должна была ставить своих детей на первое место, даже сейчас, и она не думала, что отношения с ним помогут ее детям вырваться из хватки отца, когда придет время жить своей жизнью. Элайджа был слишком занят тем, чтобы Клаус был счастлив в своей жизни и семье, чтобы быть полноценным родителем или дядей для ее детей. А с появлением Фреи, которая, как поняла Хейли, была женской версией Клауса, она испугалась, что ее дети могут никогда не узнать мир. Это действительно пугало ее. Или что, когда им будет двадцать слишним, Клаус от страха впадет в ярость и убьет их, чтобы сделать бессмертными, несмотря на их желание. И Элайджа никогда не смог бы остановить своего брата. Поэтому, хотя Хейли с осторожностью относилась к совместному воспитанию детей с Клаусом, она не могла полностью избавиться от страха за будущее своих детей. Ей хотелось верить, что Элайджа поставит их на первое место, она верила, но чтение дневников свело это на нет. — Посмотрим, что нас ждет в будущем, — сказала Хейли Давине, которая кивнула. — Элайджа и Клаус должны многое уладить между собой, и теперь, когда Фрея и Финн здесь, я не хочу раскачивать лодку, меняя ситуацию больше, чем это делает Кол. — Правда? — Давина фыркнула от удовольствия. — Кол ввергает всех в хаос, все остальные в этой семье заботятся о других членах, а Кол просто ввергает их в хаос по своей прихоти. Как бы я ни восхищалась его преданностью этому делу, я бы никогда не хотела увидеть, что произойдет, если я устрою им хаос, — сказала Хейли. — Кроме того, они и сами по себе доставляют немало хлопот, я просто собираюсь пережить эту беременность и двигаться дальше.

***

Хенрик проснулся, когда свет начал проникать в его глаза. Он уже слышал, как оживает дом, что было странно, и заставило его медленно подняться с кровати. Хенрик не стал надевать рубашку: на улице и так было жарко и влажно, а внутри он чувствовал себя как в сауне, даже при работающем кондиционере. По пути на кухню он увидел незнакомого молодого человека с вьющимися каштановыми волосами и голубыми глазами, темнокожую девушку с карими глазами и еще трех девушек за столом для завтрака. Хенрик посмотрел на трех девушек, которые выглядели примерно его ровесницами, а потом заметил Кая. — Доброе утро, соня, — прощебетала Кай. — А где моя семья? — Устало спросил он, проводя рукой по лицу: ему нужно было побриться. — Элайджа и Фрея отвезли Хейли в город на прием, Клаус остался в Квартале, Финн и Сейдж занимаются своими делами, а Кол и Давина отправились выкапывать тело. Я не видела ни Ребекку, ни Марселя, — сообщила темнокожая девушка. — Кстати, я Бонни, а ты… Хенрик? — Доброе утро, Бонни, — кивнул он. — Я Хенрик. — Я Калеб, — сказал светловолосый парень. Он выглядел немного старше Хенрика и был примерно такого же роста, как Кол, что раздражало Хенрика. — У тебя смешные волосы, — сказала черноволосая девушка, сидящая за столом для завтрака. — Что? — Косы, это не… нормально. — Это самый распространенный стиль моего народа, в этом нет ничего плохого, — резко ответил Хенрик. — А эти татуировки… — спросила блондинка. — Мой брат Ник разработал их для меня, — ответил Хенрик, глядя на рукава с чернилами на своих руках. Он был так рад сделать их и получить дизайн от Ника, но делать их было чертовски больно. Хенрик был первым в семье, кто почувствовал необходимость сделать татуировку. Конечно, у его братьев и сестер по настоянию Кола была одна-две руны или небольшая личная, спрятанная на теле, но Хенрик, назло Эстер, сделал себе полные рукава, обведенные по плечам и груди, по шее и в волосах. Это очень раздражало его мать. — Прекрасно, — сухо произнесла стройная брюнетка, с гримасой потягивая свой напиток. — Так и есть, — мрачно ответил он. Он гордился ими. — Вот, здесь кофе, завтрак скоро будет готов, — сказал Калеб, протягивая Хенрику чашку. Это была горькая черная жидкость, которую всегда пила Давина. Поморщившись, он выпил крепкую горькую жидкость и отправился на веранду. — Эй, — позади него раздался голос, и он повернулся посмотрев на девушку. Она чем-то напомнила ему Текавиту, но ее длинные волосы были вьющимися, а лицо — таким же гордым и упрямым, как у Текавиты. Взгляд девушки скользнул по нему, и он слегка нахмурился, потягивая кофе. — Что? — Резко спросил он. — Я просто… Я Моник Деверо, — сказала она, подавшись вперед и протягивая руку. Он настороженно посмотрел на ее руку, прежде чем взять ее. — Хенрик, сын Майкла, — объяснил он ей. — Майклсон, — поправила она. — Да, Майклсон, — сухо согласился он. Ему была неприятна мысль о том, что он навсегда связан с Майклом фамилией Майклсон, но его братья и сестры приняли эту фамилию после чумы. — Послушай, я не… Я не хотела обидеть тебя своим замечанием, — начала она. — Я не обиделся, но мои волосы — мои, — мрачно сказал он. В его культуре внешний вид и гигиена были важны, и они любили держать свои волосы в порядке, а себя в чистоте. Он пристрастился к косичкам из-за Текавиты: ей нравилось делать ему прически, и они оставались чистыми, а это, по его мнению, всегда лучше, чем ничего. — Я буду носить их так, как мне нравится. — О… хорошо, значит… ты был с Давиной, когда она умерла, — начала Моник. — Да, она жена моего брата, я присматривала за ней на той стороне. — Давина не замужем. Он закатил глаза. — В общем, я просто хотела спросить, как она, — неуверенно сказала Моник. — Тебе следует спросить Давину, — ответил он. — Она меня избегает. — Я бы воспринял это как ответ. — Она моя лучшая подруга, — надулась Моник, скрестив руки и покачивая бедром. Эта манера была до жути похожа на манеру Текавиты, что заставило его насторожиться. Обычно Текавита, когда смотрела на него таким взглядом, кидала в него деревянной ложкой или чем-нибудь еще. — Она моя сестра, но это не значит, что я могу ответить на твой вопрос, — твердо сказал он. — Пожалуйста! — Моник замялась. — Я просто… Я хочу убедиться, что с ней все в порядке. — Насколько я знаю, с Давиной все в порядке. — Ты раздражаешь. — Ты сама не лучше, — возразил он. Моник издала звук, напомнивший ему дикую кошку, и уставилась на него. — Ты просто пытаешься быть как можно более бесчувственным и жестоким? — Спросила она. — Семейная черта, дорогая, — ответил он, чувствуя, как его губы кривятся в улыбке, которая могла бы принадлежать Колу или Нику. Моник издала еще один задыхающийся звук, и он поднял глаза увидев, как Кол и Давина возвращаются, между ними плывет гроб, они о чем-то спорят, оба покрыты потом и грязью. — Вам было весело? — Спросил он. — Отвали, Хенрик! — Рявкнул Кол. Давина смотрела на Хенрика, пока они шли к сараю, продолжая спорить. — Что. За. Черт, — медленно спросила Моник, и он посмотрел на нее: на ее лице отражалось полное неверие и замешательство. — Тысячелетие назад я понял, что лучше не задавать вопросов, на которые не хочешь получить ответ, — сказал Хенрик, возвращаясь в дом, чтобы посмотреть, не найдется ли там еды. Он оставил девушку, отправившись на поиски еды.