the vixen & the fox

Давина проснулась вместе с Марселем и Джошем в своей комнате, оба спали, но не в странном медитативном состоянии, как у вампиров, а на самом деле, поэтому она двигалась осторожно и бесшумно. — Лил Ди…? — Простонал Марсель, слегка пошевелившись. — Спи, я сейчас вернусь, — сказала она, выходя на цыпочках из комнаты. Она дошла до ванной и осторожно закрыла дверь. Остановившись, чтобы привыкнуть к свету, она щелкнула выключателем и слегка поморщилась, когда раздался легкий стук в дверь. — Я в порядке, — сказала она, глядя на свое перевязанное плечо. Бретелька кофточки свободно свисала с ее руки. Дверь открылась, и она повернулась, чтобы посмотреть на нарушителя, но увидела только Кола. — Я же сказала, что со мной все в порядке. — Я знаю, но перевязываться в одиночку будет неприятно, — спокойно сказал он. Она вздохнула, когда он вошел и осторожно закрыл дверь. Давина наблюдала, как он закрыл крышку унитаза, а затем заставил ее сесть. — Ты не обязан, — тихо сказала она. — Я хочу. — Это некрасиво, — пробормотала она, когда он начал медленно снимать грязные бинты. — Это всего лишь отметина, любимая, — ответил он. — Ты не должен быть милым, — прошипела она. — А я и не мил, — возразил он. — Я не милый, Давина. — Ты милый. — Нет, любимая, я правда не милый, — заверил он ее. Она зашипела, когда с ее нежной кожи содрали последний бинт. Затем он начал снимать повязку с ее спины. Он закончил снимать повязки, и она вздохнула, увидев свое отражение. Ее плечо было отвратительного оттенка — черное, фиолетовое и красное от отека. Кол осмотрел ее швы, пока осматривал рану, чтобы обработать ее. — Выглядит нормально, — решил он. — Это отвратительно, — кисло пробормотала она. — Да, рана отвратительная, но инфекции нет, цвет здоровый, рана не пахнет, — сказал он, доставая набор. — Ты не должен этого делать, — вздохнула она, откидывая голову назад. Давина знала, что он сделает это, потому что это Кол, но она хотела, чтобы он знал, что это не обязательно. Ей было интересно, не вызывает ли у него отвращения тот шрам, который останется. Это не было похоже на укус Сайласа, когда на ее запястье остался лишь небольшой ряд неровных линий. Это была зияющая дыра в ее плече, и она не думала, что это может вызвать у кого-то отвращение, даже если это делает ее немного странной. — Конечно, нет, — согласился Кол. Все оставшееся время он был напряжен и не реагировал, пока она не наклонилась вперед, и он не наложил повязку на заднюю часть ее плеча. Давина наблюдала за отражением его лица в зеркале, когда почувствовала, как его пальцы скользнули по ее руке и исчезли. Она не могла определить выражение его лица, оно было настороженным, но в том, как его глаза смотрели на ее плечо, было что-то такое, чего она не могла определить. Его глаза встретились с ее глазами в зеркале, и он широко улыбнулся. — Что? — С любопытством спросила она. — Ничего, любимая. — Ты лжешь, — резко возразила она. — Ну, похоже, — беззлобно усмехнулся он. — Иди и отдохни, Давина, — тихо сказал он. — Я не ребенок, Кол, в чем дело? — Спросила она, глядя прямо на него через зеркало. Он посмотрел на ее плечо, и она слегка нахмурилась. — Это некрасиво? — Прошептала она. — Что? — Моник сказала, что мальчикам не нравятся недостатки… и я знаю, что этот шрам не будет красивым или крутым… — начала она. — Нет, нет, — прервал он ее, заставив быстро моргнуть, когда его руки поймали ее подбородок и заставили посмотреть на него. — Нет. Ты получила эту метку, защищая свою сестру, это отметина, и она не уродлива, Давина, — пообещал он. — Тогда в чем дело? — Настаивала она. Кол вздохнул, прислонившись лбом к ее лбу. Она ждала, ощущая его дыхание на своем, и чувствовала запах мятной зубной пасты, которую он предпочитал, а также его одеколона и лосьона после бритья. Кроме того, от него исходил неповторимый аромат Кола, не совсем электрический, но все равно волнующий. Он излучал тепло, и, несмотря на кондиционер, превративший маленькую ванную в ледяной ящик, ей было тепло. — Что? — Спросила она. — Это было чертовски близко, — вздохнул он, наконец открыв глаза. Она была ошеломлена тем, как они выглядели, пока сидела на месте. — Я здесь, — заметила она. — Я знаю, — заверил он. — Знаю, — он прижался губами к ее лбу. Она чувствовала, как от него исходит напряжение, когда он крепко обнимал ее. Это было нежно, она не могла определить, какие чувства это вызывает, но ей хотелось быть ближе к Колу. — Что такое? — Спросила она, протягивая руку и прикасаясь к нему. Ее удивило, насколько он был напряжен стоя на коленях. — Ничего, — ответил он. — Ты можешь рассказать мне, — прошептала она. — Я никому не скажу, — тихо пообещала она. — Я чуть не потерял тебя снова, — пробормотал он. — Я здесь, — снова напомнила она ему. — Давина, любимая, мне кажется, ты не понимаешь, — сказал он с грустной усмешкой. — Я не… Прежде чем она успела договорить, Кол наклонился и легонько поцеловал ее, заставив быстро моргнуть, когда он уставился на нее. Она моргнула еще несколько раз, а затем его губы снова прижались к ее губам, когда он запустил руку в ее спутанные волосы. Он отстранился и прижался лбом к ее лбу. — Кол? — Я не могу сделать это снова, я не должен был этого делать, — пробормотал он. — Кол, — она слегка потянула его за рубашку, заставив его снова обратить на нее внимание. Она наклонилась вперед и легонько поцеловала его. Его рука крепче сжала ее кудри, когда он ответил. Он пошевелил губами, и она не знала, как реагировать, когда он провел по ее губам, она медленно проследила за его движением и ахнула, когда он уловил ее ответ и стал отвечать более агрессивно. Давину никогда раньше не целовали, но что-то в этом было знакомым, правильным, и это возбуждало, когда он углубил поцелуй. Она отвечала робко, немного неловко и неуверенно по сравнению с Колом, но ей хотелось, чтобы он почувствовал, что заставляет ее чувствовать. Он внезапно отстранился, прижался лбом к ее лбу и провел большим пальцем по щеке. — Это было слишком близко, — пробормотал он. — Я здесь, — прошептала она, и он натянуто улыбнулся. — Давина… Я не могу, не могу потерять тебя, — прошептал он. — Я не могу, любимая.

***

Кол не знал, как сказать ей о своих чувствах, и знал, что не должен был целовать ее, но, черт возьми, она должна была понять. Проклятье, она была всем, он уже несколько месяцев знал, что любит ее, что бесповоротно влюблен в нее, даже если не был склонен действовать в соответствии со своими чувствами. Он признался в этом себе, Элайдже и очень дорогой бутылке бурбона. Он любил Давину Клэр. Теперь это стало непреложным фактом его существования, и он смирился с этим. У него было время, он смирился с тем, что у него есть время, чтобы завоевать ее, покорить ее сердце, привести ее к себе по ее собственной воле, ему не нужно было обманывать ее или соблазнять. Он мог вести себя как джентльмен, вести долгую игру и завоевать ее, не прибегая к обычному способу обольщения. Но тут в нее выстрелили, она истекала кровью, была слаба, могла умереть, и внезапно все время в мире исчезло, у него не осталось времени. Он задыхался при мысли о том, что может потерять ее окончательно. Жатва стала неизбежной точкой, когда все, что он чувствовал к ней, вышло на поверхность, он не мог избежать Жатвы так же, как и она. Но после того как он вернул ее, у них было время, у него было время, она могла вырасти и стать Давиной Клэр, и в конце концов он смог бы завоевать ее, не было никакого неминуемого смертного приговора или чего-то, что он чувствовал к ней. Потом в нее выстрелили. Кол не мог осознать ничего, кроме того факта, что он чуть не потерял ее, навсегда и снова. Он не знал, как это переварить, не мог понять. Он держался от нее подальше, чтобы попытаться осмыслить это, понять, но в его сердце зияла рана, когда он вспоминал ее кровь и бледное тело, чувствовал ее боль и страх, а также ее абсолютную ярость, пробивавшуюся сквозь созданную им связь. И вдруг времени больше не осталось. Она могла умереть! Она могла просто… как будто ее никогда не было! Давина Клэр стала бы для него лишь воспоминанием, и эта мысль разрывала его на части, парализовывала, и он не мог с ней справиться. Ему нужно было, чтобы она поняла, ему нужно было, чтобы она знала, даже если она не знала, что чувствует к нему, ему нужно было, чтобы она знала, что он любит ее, что она для него — это все. Но момент настал, а он не мог подобрать слова, поэтому поцеловал ее, боги, ему нужно было, чтобы она поняла. От нее пахло мятной зубной пастой и ополаскивателем для рта, пахло больницей и еще каким-то неясным медово-ванильным ароматом, который, казалось, прилипал к ней. Еще от нее пахло специями, потому что от нее всегда пахло чертовой кухней, а готовила она острую пищу. Ее кудри были всклокочены, спутаны и растрепаны, под глазами синяки и мелкие порезы от осколков и битого стекла. Но глаза ее были широко раскрыты и горели огнем, как звезды, и она была здесь, живая, и он хотел ее, и ему нужно было, чтобы она поняла. Ее реакция на него была робкой, новой, неуверенной, но, черт побери, она воспламеняла его. Он хотел гораздо больше, чем просто целовать ее до потери сознания, он хотел гораздо больше, чем просто целовать ее. Именно поэтому он отстранился, а не продолжил бездумно целовать ее в ванной комнате. Что, черт возьми, с ним было не так? — Я здесь, — пообещала она. — Я настоящая, я здесь, я никуда не уйду, — прошептала она. — Ты нужна мне, — прошептал он. — Мне никто не нужен, любимая, я добился всего сам, став смертным, и провел последнюю тысячу лет в одиночестве, но, черт возьми, ты мне нужна, — пробормотал он, целуя ее в лоб и нежно притягивая к себе. — Почему я? — Будь я проклят, если знаю, — пробормотал он. — О, — в ее голосе прозвучало разочарование, и он фыркнул, проведя пальцами по ее позвоночнику. Он чувствовал маленькие ямочки на ее спине через кофточку, которая на ней была, и наслаждался ощущением того, что она живая и находится рядом с ним. Она излучала тепло, но ему нравилось чувствовать ее дыхание и слышать ее тихие звуки. — Ты нужна мне, любимая, — пробормотал он. — Я не могу объяснить, почему именно ты, а не другие люди из моего прошлого, просто это так, — мягко сказал он. — Я просто… Я — это я, — сказала она так, словно это было самым большим потрясением в ее жизни, которое заставило его поцеловать ее в лоб. — Я открою тебе маленький секрет, Давина Клэр, — прошептал он ей на ухо. — Ты полюбишь меня, — прошептал он. — Я позволю тебе некоторое время притворяться, что ты еще меня не любишь, — искренне сообщил он ей. Она издала нечто среднее между всхлипом и смехом, что заставило его улыбнуться. — Похоже, ты в этом уверен. — А до тех пор я буду целовать тебя до потери сознания, — пообещал он, целуя ее висок. — До потери сознания? — задумчиво спросила она. — До потери сознания, но ты будешь любить меня, — поклялся он. — И я использую все имеющиеся в моем арсенале средства, чтобы заставить тебя влюбиться в меня. — Какие? — Невинно спросила она, и он улыбнулся. Он не мог соблазнить ее здесь. — Мы начнем с малого, — пообещал он. — Но я буду добиваться тебя, Давина Клэр. — Несмотря на этот уродливый шрам? — Спросила она. — Любимая, мне нет никакого дела до шрама, — мягко сказал он, прижимая ее к себе. — Правда? — Прошептала она в недоумении. — Правда. — Это не считается моим первым поцелуем, — категорично заявила Давина. — Я никогда не скажу, что впервые поцеловалась в ванной, сидя на унитазе, — предупредила она. Он фыркнул. — Я поцелую тебя как следует позже, — пообещал он. — Тебе было хорошо? — Робко спросила она. Он кивнул, поцеловал ее в лоб и закрыл глаза. Он никак не мог выразить словами, насколько хорош был для него этот поцелуй, поэтому просто кивнул, прижимая ее к себе и наслаждаясь ее близостью. Она зевнула, и он поднял ее на ноги, позволив ей вернуться в свою комнату, чтобы убрать окровавленные бинты.

***

Надя подняла голову, когда Слоан подъехал к фургону, и вздохнула. Остальные скоро будут здесь, и она облокотилась на стойку. — Мы выследили здесь двойников, — объяснила Слоан, усаживаясь за небольшой обеденный стол в фургоне. — Двойников? — Усмехнулась она. Ее мать была последним известным двойником, и она не знала о других. — Да, они здесь, — пояснил Слоан. — Они больше не важны, — отмахнулась Надя. — Но они важны, — пробормотала Слоан. — Нас привели сюда, в Новый Орлеан, где обитают самые могущественные ведьмы, и при правильном выборе времени и правильной жертве мы сможем вернуть себе славу и завершить то, что поклялись сделать две тысячи лет назад. — Это… — начала Надя. — Ты думаешь, мы сможем воскресить Маркоса? — спросил Грегор, и Надя заколебалась. Все Странники знали Маркоса, ведь он был их лидером с тех пор, как Сайлас покинул их. — Да, при правильной жертве — да, — сказал Слоан. — И кто же будет этой жертвой? — Спросила Надя. — Выбирай, в этом городе живут самые могущественные природные ведьмы в мире, даже без Пассажиров мы могли бы здесь процветать. Здесь, в Новом Орлеане, так много магии, что никакое проклятие не смогло бы разлучить наших людей, — объяснил Слоан. — А убийцы моей матери? — Когда город станет нашим, ты найдешь убийц своей матери, — пообещал Слоан. — А Майклсоны? — Маркос достаточно силен, чтобы убить их всех, я не вижу в них проблем, — признал Слоан. Надя кивнула. Она будет ждать своей мести до тех пор, пока сможет ее получить, а это было многообещающе. Смерть ее матери и ее жизнь должны быть отомщены, и Майклсоны заплатят за это в свое время. Прежде всего ей нужна была голова убийцы ее матери на блюдечке, и если это сделает Маркос, то так тому и быть. Она подождет. — Что нам делать с Сайласом? — Спросил Грегор. — Его больше нет, в этом мире от него не осталось и следа, — пояснила Слоан, усаживаясь поудобнее. Надя тщательно обдумала этот вопрос, ведь Сайлас вызывал у Странников беспокойство. Как бы они ни поклонялись колдуну, именно он был причиной того, что они стали проклятым народом.

***

Давина осторожно провела пальцами по губам, вернувшись в комнату, и подошла к кровати. Марсель все еще спал, как и Джош, и Давина почувствовала, как ее губы скривились в улыбке, а лицо словно охватило огромное пламя, и она стояла перед дверью, не зная, что делать. Ее сердце билось быстрее, чем следовало, а в животе трепетала молния. Из всех случаев, когда она представляла себе свой первый поцелуй, Кол Майклсон не был тем, кого она представляла себе первым. Он был Колом, она его не интересовала, она была его партнером, а не возлюбленной, но все в этот момент заставляло ее трепетать. Она поцеловала Кола Майклсона! Улыбка не сходила с ее губ. О Боже… Она поцеловала Кола. Майклсона. Она тупо смотрела в темноту, постукивая пальцами по губам, и оглянулась через плечо на дверь, которая закрылась за ней. Что, черт возьми, ей теперь делать? Как она встретится с ним утром? О Боже… Она ужасно целовалась! О чем она только думала? Она собиралась свернуться калачиком под одеялом и умереть. Сейчас было самое подходящее время для смерти. Она поцеловала Кола. МАЙКЛСОНА! Пусть мир проглотит ее целиком, лишь бы ей не пришлось встречать завтрашний день. Она не знала, как встретить его снова. Он был ее самым верным другом! Как люди смотрят в глаза тем, кого они поцеловали на следующий день? Сможет ли она поцеловать его снова? Или этот поцелуй был настолько ужасен, что она никогда больше не получит от него ни одного? Давина не знала, что и думать, и не могла перестать улыбаться, проводя пальцами по губам. Она была обречена. О.Б.Р.Е.Ч.Е.Н.А. О Боже… Она выскользнула из комнаты, чтобы посоветоваться с Хейли, но подпрыгнула, увидев Кола в коридоре. — Ты что-то забыла, любимая? — Устало спросил Кол. Она яростно замотала головой. Теперь он приподнял бровь, и в мягком свете ночи она увидела движение, заставившее ее прикусить губу. — В чем дело? — Эм… я не… что ты… мы… делаем сейчас? — Нервно спросила она. — Мы ляжем спать, а завтра будем об этом думать, — твердо сказал он. — Не указывай мне, что делать, — проворчала она. — И не мечтай, любимая, — ответил он. — Кол? — Да, Давина? — Мы все еще… друзья, да? — Нервно спросила она. Он подошел к ней, и она подняла на него глаза. Она не знала, что творится у него в голове, но она видела блеск в его глазах и чувствовала что-то через их связь. Он наклонился к ней и снова коснулся ее губ, заставив ее слегка взвизгнуть от неожиданности. — Ложись в постель, любимая, — приказал он низким, хриплым голосом, от которого по ее позвоночнику пробежали мурашки. Она кивнула, проходя в свою комнату и укладываясь в кровать. Ей потребовалось время, чтобы устроиться поудобнее, прежде чем она легла на бок и посмотрела в окно. Марсель и Джош все еще находились в глубокой дремоте, и это успокаивало ее, когда она закрыла глаза. Она сжала бедра, еще плотнее свернувшись калачиком на кровати.