the vixen & the fox

Давина подумала о том, чтобы прихватить шорты, но все попытки натянуть их на бедра оказались тщетными, и она задалась вопросом, когда же она успела набрать вес в области бедер. Смирившись с тем, что старые шорты ей не подойдут, она спустилась вниз в своей безразмерной футболке и направилась на кухню. Она стояла за стеной, когда услышала разговор своей бабушки и Кола. — Нет. Я ничего не объясняю, дорогая, я констатирую факт. Я люблю ее, Мэри. Я готов умереть за нее, я готов убить за нее, я готов сжечь весь мир дотла ради нее, и я живу ради нее. Тысячи лет существования, и я никогда не знал мира и любви, пока не появилась Давина, — голос Кола был спокойным и отрывистым, когда он говорил все это, отчего у Давины перехватило дыхание, а сердце заколотилось в груди, как кувалда. Давина смирилась с тем, что любит его, с тех пор как Кол признался, что они связаны, и это была, пожалуй, единственная причина, по которой она его простила. Но помимо их дружбы и влечения, она не задумывалась о том, что на самом деле значит для Кола. Они были близки, она бы сказала, что он ее самый верный и лучший друг, она рассказывала ему обо всем и полагалась на него. Он заставлял ее смеяться и улыбаться, он слушал ее, делился с ней идеями, бросал ей вызов и утешал ее, и ей хотелось думать, что все это она делает и для него. Они хорошо сочетались: драматизм и озорство Кола и ее ворчливость и спокойствие. Давина прикусила губу, прижав руку к животу, который теперь трепетал от калейдоскопа бабочек. Ей потребовалась большая концентрация, чтобы скрыть улыбку и не выдать подслушивание бабушке и Колу. Глубоко вздохнув, она тщательно выпрямилась и прошла на кухню, где они находились. — Привет, — улыбнулась она Колу, чувствуя, как ее лицо слегка разгорелось, когда его взгляд скользнул по ней. Ей было интересно, видит ли он в ней настоящую женщину или маленькую девочку, но что-то в том, как он смотрел на нее, заставляло ее думать, что он видит в ней женщину. — Я одобряю, — неохотно объявила ее бабушка. Давина взяла кружку и улыбнулась своей бабушке. — Правда? — С любопытством спросила она. Она тысячу раз слышала историю о том, как Кол Майклсон забрал сердце ее бабушки и разбил его на миллион маленьких кусочков. — Но если он причинит тебе боль, я… — начала Мэри, и тут по комнате пробежал холодок: тени, казалось, начали сочиться, и воздух был отравлен какой-то болезненной магией. Кол внезапно насторожился и потянулся к ней. — Ото эстанай вазат эсвет оназ эспалит. — Давина! — Он поймал ее в тот самый момент, когда тень потянулась к ней, и она, вздрогнув, уронила свою кружку, вцепившись в него. — Что это? — Задыхалась она, цепляясь за его промокшую рубашку. — Беги, — резко приказала бабушка, включив газовую плиту, и все огни вспыхнули жарким, обжигающим светом, который почти ослеплял, так как пламя было ярко-оранжевым. — Ото эстанай вазат эсвет оназ эспалит, — прозвучало в густом воздухе. Внезапно к ней потянулась чья-то рука, и Давина ответила, потянувшись ко всем огням. Кол схватил ее за талию, когда она отпустила свой страх, и дом задрожал и зазвенел, окна разбились, а она закричала, когда оранжевое пламя стало беловато-голубым от ее страха. Раздался крик, когда Кол вытащил их из дома. — Бабушка! — Закричала она. — Беги! — Кричала Мэри, пока огонь все разрастался и разрастался. Кол захлопнул за ними дверь, и буря вокруг них сотрясла землю, когда громко прогремел гром. Давина вскочила на колени и успела увидеть, как Мэри-Элис рухнула на землю, как ее настигли тени, а затем огонь исчез. — Бабушка! — Закричала она, поднимаясь на ноги, чтобы побежать к бабушке. Вдруг сквозь дым проступила фигура, и Кол поймал ее за запястье, потянув за собой. Фигура шла к ним из дыма от огня и магии ее бабушки. Магия Давины бушевала, когда в небе засверкали молнии, а магия Кола тянула воду в грозу, заставляя ее литься с силой. Мужчина был высок, одет во что-то вроде «Робин Гуда в трико», и первое, что она заметила в нем, — темные кудри и выдающийся нос. Не считая болезненной природы его магии, когда он вышел из дыма. Прежде чем она или Кол успели отреагировать, он исчез, стал невидимым. — Кол? — Прошептала она. Он отпустил ее, и они оба бросились к дымящимся руинам дома. Она протиснулась сквозь руины туда, где на земле безжизненно лежала ее бабушка. Мэри-Элис выглядела на сто лет старше, ее некогда белокурые локоны были белыми как снег, а короткую стрижку она сохранила до конца жизни. Ее круглое лицо было испещрено священными морщинами. Ее некогда крепкое, изящное тело стало костлявым и хрупким, неловко лежащим на полу. — Бабуля? — Прошептала она, склонившись над плечом бабушки. Когда она коснулась плеча бабушки, тело Мэри рассыпалось в прах, а последние остатки ее сил иссякли и угасли. — Нет, нет, Кол! — Закричала она, сидя рядом с пеплом. — Бабушка! Нет, нет! — Она отчаянно оглядывалась по сторонам в поисках какого-нибудь решения или подсказки к истинному местонахождению ее бабушки. — Нет, нет, нет! — Давина, — Кол легонько коснулся ее плеч. Нечеловеческий крик, вырвавшийся из нее, потряс дом, когда он прижал ее к своей груди. Она дико зарыдала, прижимаясь к нему, и оглядывалась в поисках бабушки. Давина не чувствовала, как пепел оседает у нее на ногах, когда она, всхлипывая, прижалась к Колу. — Я держу тебя, любимая, — прошептал он ей в волосы, когда она всхлипнула. — Только не это, — всхлипывала она.

***

Кол крепко прижал ее к себе, видя, как она всхлипывает, и чувствуя, как горит ее магия, когда молнии все чаще вспыхивали в небе, а гром сотрясал дом. Он прижал ее к себе и уставился в пустоту. Услышав сирены, он подхватил ее на руки и понес к машине. Уезжать было трудно, потому что он не хотел оставлять прах Мэри в одиночестве, но он знал, что они не могут оставаться здесь. Он доехал до Плантации, а Давина сидела в тишине, и слезы текли по ее лицу. Ее молчание очень беспокоило его, даже когда он подъехал к большому дому, вышел из машины и поднял ее на руки. — Ах, Кол, я думал… — Появился Элайджа. — Не сейчас, — тихо сказал он. — Что случилось? — Странники, — ответил он. Ему было стыдно признаться, что он так долго сосредоточивался на Пассажирах и мешал Странникам использовать их, что забыл, на что они способны, на что похожа их магия. Тысяча лет, в течение которых он никогда не чувствовал магию вокруг себя, а только ту, что оживляла его, заставили его забыть, что чувствуют Странники внутри своих тел и когда используют магию. Этот тошнотворный осадок магии, словно яд, просачивающийся из гниющего трупа. — Прости меня, — пробормотал он в волосы Давины. Когда он положил ее на кровать, она выглядела немного оцепеневшей, но цепко держалась за него. — Давина? — Начал он. — Я не хочу оставаться одна, — пробормотала она. Он кивнул, постояв так с минуту. — Мы оба промокли, переоденься, и я вернусь. — Обещаешь? — Прошептала она, ее голос звучал так хрупко и тонко. — Обещаю, — тихо заверил он ее, пока она медленно разжимала пальцы на его рубашке. Что-то внутри него оборвалось при виде того, как изменилось ее лицо: от пылкой, уверенной в себе женщины, которая пригласила его на свидание, она превратилась в потрясенную версию самой себя. Кол был в своей комнате, куда пришел Элайджа. — Что случилось? — Спросил Элайджа. — Странники напали, Мэри мертва, — ответил он, расхаживая по комнате и собирая сухую одежду, чтобы переодеться. Сняв мокрый костюм, он высушился и надел свою любимую пижаму. — Мэри…? Мэри-Элис? — Спросил Элайджа. — Да, — ответил Кол. — Я никогда… Я никогда не чувствовал магию Странников в действии, поэтому не узнал ее, — признался он, стыдясь. — Кол… — начал Элайджа. — Я должен был узнать ее, Элайджа, я видел, как они делают это раньше, я просто… Я никогда не чувствовал ничего такого болезненного, такого отвратительного, — он содрогнулся. — И когда оно потянулось к Давине, Мэри закричала, чтобы я бежал, я схватил ее и побежал. — Ты видел это однажды, сотни лет назад, будучи вампиром, а не колдуном, и не твоя вина, что ты не узнал это волшебство, — пробормотал Элайджа. — Мне следовало бы, — пробормотал Кол, вытирая волосы полотенцем. — Позвони Марселю, он наверняка нужен Давине. А я позвоню ребятам из Скаллка и Регенту, Маркос был воскрешен, — объяснил он. — Кто? — Маркос, — ответил Кол. — Я был ошеломлен, когда увидел, как он вышел из тени и задымился, поэтому не отреагировал, а он был там, выглядел точно так же, — усмехнулся он, бросая промокшую куртку в корзину для белья. — Ты не виноват, Кол, — начал Элайджа. — А мне так не кажется, — огрызнулся он. — Мэри была семьей Давины, а теперь ее нет, потому что я не распознал магию Странников. Давина лежит там, одна, потому что я не распознал какую-то магию, а Мэри мертва. Элайджа, может, это и не моя прямая вина, но мне кажется, что я упустил что-то важное. — Кол, — остановил его Элайджа, положив твердую руку ему на плечо. — Это не твоя вина. Кол стряхнул руку брата, проходя мимо него в комнату Давины. Она лежала на кровати, а Хейли была рядом, проводя пальцами по мокрым волосам Давины. Он посмотрел на волчицу, которая, кивнув, ответила ему грустным взглядом. Кол осторожно сел на кровать, и Давина повернулась, чтобы посмотреть на него красными, полными слез глазами. — Марсель придет, — тихо сказал он. — И я позову Скаллк, — пробормотал он. Она кивнула, и Хейли вздохнула. — Останься, — прошептала Давина. Кол кивнул, достал телефон и растянулся на кровати рядом с ней и Хейли, делая звонки. Давина перевернулась и растянулась у него на груди, он чувствовал ее горячие слезы на своей коже. Спустя некоторое время, когда уже стрекотали сверчки и он почувствовал, как ее магия улеглась, став менее тяжелой на фоне бури, Хейли крепко спала, а Марсель был в комнате с Джошем, Давина тихо произнесла. — Я сожгу их всех к чертовой матери, — прошептала она. — Давина? — Всех их, всех Странников, — прошептала она. — Я убью их всех. Они забрали мою бабушку, — тихо всхлипывала она, уткнувшись ему в грудь. Марсель встал и прижался к Колу с другой стороны, шепча Давине нежные слова и проводя пальцами по ее волосам. Пальцы Кола чертили защитные руны на спине Давины, молча соглашаясь с ее заявлением. Все путешественники должны сгореть. Он чувствовал, как сильно пульсирует связь между ним и Давиной, когда они принимали общее решение, и это заставило его посмотреть на нее сверху вниз, когда Лисичка запылала на их руках.

***

Клаус смотрел на Кэролайн, которая стояла и наблюдала за дождем с балкона Скотобойни. Музыка немного стихла, некоторые участники праздника укрылись, но в истинно Новоорлеанской моде вечеринка продолжалась. Свет фонарей мягко освещал стройную фигуру Кэролайн, ее светлые волосы окрасились в цвета города, и она смотрела на проплывающий мимо мир. Она приехала на выходные, так как ее колледж находился недалеко от города, и ему было приятно ее общество. На самом деле между ними ничего не было, она не позволяла ему определять их отношения, ей нужно было время, чтобы понять, чего она хочет в своей жизни. Он не был в восторге, потому что хотел ее, полностью, мучительно, одержима, но Кэролайн не сдавалась. Все дело было в ее привлекательности для него, женщины, которая не боялась его полностью или даже большую часть времени. Он знал, что некоторые черты его характера пугали Кэролайн, но он был терпелив. — Что заставило тебя встать с постели, милая? — Проворчал он, вставая и подходя к ней сзади. Кэролайн повернулась к нему лицом, вены на ее руках напряглись, как будто она погрузилась в раздумья, а он ее напугал. — Ничего, — приятно улыбнулась она, солгав ему. — Ничего, — заверила она. — Теперь ты лжешь, милая? — Усмехнулся он. — Нет! — Начала она. — Тогда в чем же дело? Возможно, я смогу решить эту проблему, — бесстрастно предложил он, наливая себе напиток и протягивая ей второй бокал. — Я просто… Я ничего не слышала от Стефана уже пару недель, — призналась она, принимая напиток и плотнее закутываясь в его рубашку. Его внутренний волк зарычал, услышав, что она думает о другом мужчине в момент их близости. Но с тех пор как Хенрик отругал его за властность, из-за которой все его отношения, будь то семейные, дружеские, союзнические или романтические, терпели крах, он изо всех сил старался не быть властным, хотя это и противоречило его природе. Клаус знал, что он не умеет… отпускать контроль. То немногое, что осталось у него после обращения, он хотел сохранить любой ценой. Элайджу и Ребекку он мог удерживать, они никогда не покинули бы его, но Кол оказался вечно хитрой, вечно упрямой аномалией в тщательно выстроенном Клаусом контроле над семьей, и это сводило его с ума. Невозможность активно удерживать людей в своей стае также приводило недавно освобожденного волка Клауса в бешенство. — Вот как? — Спросил он вкрадчиво. — Я не думаю бросать тебя ради него, — категорично заявила она. Это немного успокоило его волка, когда он посмотрел на нее. — Но я беспокоюсь. — Почему? Он, наверное, счастлив… делает то, что нравится исправившемуся Потрошителю, — неуверенно сказал Клаус. Лично он не считал, что Стефан может быть счастлив, этот человек казался мазохистом во всех смыслах этого слова. — Потому что это на него не похоже, — ответила Кэролайн. — Если тебе станет легче, я поищу его, — предложил он. — Правда? — Да, — осторожно ответил он. — Это было бы… спасибо, — лучезарно улыбнулась она. — Мне не нравится, что ты думаешь о другом мужчине, когда на тебе только моя рубашка, — сказал он. — Ты имеешь в виду эту рубашку? — Спросила она, осторожно снимая ее. Он уставился на ее обнаженную фигуру, а затем взглянул в ее голубые глаза, смотревшие на него в ответ. Все в нем запульсировало, и он набросился на нее, прижимая ее к стене, и стал целовать ее, тяжело дыша, а она стонала и отвечала ему такими же поцелуями.

***

Давина слегка вздрогнула, почувствовав, как магия Кола проникает сквозь их связь, нежная, терпеливая, она накатывала и отступала на ее собственную, как волны на берег. Это было успокаивающе и постоянно. Его сердце билось ровно, а дыхание было глубоким и ровным, ритмичным, когда она лежала, прижимаясь к его груди. Медленно оглядев комнату, она увидела Марселя и Джоша, которые сидели в своих любимых креслах. Хейли прислонилась к спине Давины, и она почувствовала рядом с собой магию трибридов. Она была более развитой, но все еще молодой, новой, цветущей, прорастающей, раскрывающейся. По коже Давины пробежала дрожь, когда она почувствовала, как пальцы Кола прочертили узор на ее плече, и она медленно подняла голову, чтобы посмотреть на него. Он все еще спал, был изможден и нуждался в бритье, но его пальцы не переставали двигаться. Глаза Кола внезапно открылись, и в утреннем свете они стали похожи на цвет бурбона или виски, когда он огляделся по сторонам, а затем опустился и уставился на нее. Давина молчала, глядя на него, и он тоже молчал, а его пальцы не переставали вычерчивать узор на ее плече. Она не знала, что ему ответить, а он, похоже, был в таком же замешательстве, как и она. Давина почувствовала тошнотворное, пустое оцепенение, которое она ощущала после смерти бабушки в Катрине, и это было больно. И эта боль сочеталась с необременительной радостью от осознания того, что Кол любит ее, а она любит его, и это во многом сбивало ее с толку, пока она смотрела на него. — Что такое, любимая? — Тихо, отчаянно спросил Кол. Какая-то часть ее души сломалась от боли и отчаяния, прозвучавших в его голосе. — Я не знаю, — прохрипела она. Он притянул ее к себе, обхватил руками, укладывая под подбородок. — Черт, — пробормотал он. Она ничего не ответила, а ее пальцы загибались на его обнаженной коже. Давина наблюдала за тем, как руны загораются на его коже, меняя цвет и форму, словно северное сияние, пока не коснулись кончиков ее пальцев. Магия и эмоции захлестнули ее, и она почувствовала, как руны побежали по ее коже, окутывая ее, словно одеяло. Всепоглощающая магия Кола окутывала ее, как нежный туман, обволакивая боль и горе, чего она никогда не чувствовала ни с кем, кроме Марселя. — Прости меня, — пробормотал он. — За что? — Я никогда раньше не чувствовал подобной магии, — пробормотал он. — Я думал, что знаю это, знал все признаки, которые нужно искать, чувствовать запахи, но почувствовать их магию… Я… Прости меня, Давина. — Я хочу, чтобы они умерли, — гневно прошептала она. Кол ничего не ответил, но она почувствовала, как его магия гудит в знак согласия, когда он прижался губами к ее макушке. Давина собиралась сжечь их игровой домик дотла за то, что они забрали ее бабушку.