Письмо в почтовом ящике

      Выход на сцену. Самобытное, всегда пронизывающее с уверенной целью до костей, со своим бесконечным разнообразием и волнением перед крайне незнакомыми мне людьми, чувство, и этот немыслимо заводящий, неожиданно вспыхивающий адреналин в поджидающей собственной участи крови — любим мной больше всего.       Одержимость неистовой игрой и голосом дивной песни... без чего верно не смогу ни дня в человеческом несущем присутствии в абсолютном одиночестве. Кожаный ремень красной, лакированной когда-то электрогитары-моей спасительницы на открытом плече; провожу по красотке медленно, с настроением возбудить мистическую искру влажными пальцами по натянутой струне... Мужское звучание какой молниеносно отражается во всех затёмненных закутках запутанного разума, заставляя внутренне стонать от собственных представлений в голове, внутренне дёргаться от дребежжания бас гитары по беззащитным нервам, справа от затуманенного сознания... Блюз прибрежной чистоты карминовой гитары слева, барабан-обряд за спиной и отдача лишь только музыке и сей случаю, стоит вовсе не упоминать о том, что здесь есть иные люди.       Пришедшие проявили невиданную активность и впервые за долгое время нашу песню исполняло в унисон всё поле, наполненное самым необычным разнообразием возрастов и народностей... Давно нас не было здесь, давно нас не было в принципе на сцене где либо ещё с тем же особенным впечатлением, но то внезапное удаление времени, вследствие чего пострадала крупная доля прослушиваний и знание группы в мире в целом, во всяком случае, повлияли на нашу нынешнюю известность. Несмотря на ситуацию, я бескрайне рада, рада отдавать и принимать в двойном размере вновь, ведь всё это несравнимо ни с чем иным на Земле более.       Живое воспроизведение 20-ти песен и каждый трек-ангелок Виктории Сикрет врезается в мозг по-своему: отрывисто, дерзко, вызывающе, словно разрешает себе в кои-то веки расслабиться и показать всю истинную сущность блондинки при скандале из-за пустяка...       Что может быть лучше, чем исполнение безумного риффа на любимом, скользком в прикосновении инструменте? Двигаясь телом интуитивно-хаотично, но и в то же время поглощаясь волной неподдельного удовольствия целиком и полностью, ведь как же жалок тот последующий этап разлуки... О, ещё как же уникальна та внезапная секунда моментального озарения, когда застываешь на месте и время будто останавливается в собственной матрице, останавливается весь грохот от колонок по обе стороны от вполне привыкших органов чувств... Я не моргаю, всё равно, что в бескрайнем космическом пространстве, где однако появился еле ощутимый восточный ветерок, какой нежно проводит своей невозмутимой женской ладонью по моей взмокшей щеке, ведь та исчезнет за спиной и растворится тут же в дымке чьих-то сигарет, потому что невозможно предугадать, когда она вернётся ко мне в личном новом образе.       Последняя барабанная дробь, что свойственно Николасу в разгаре мышц терпения, единоличный удар в итоге — наше незаконченное шоу. Тур, ведь не закончен тот, кто проявит барабанную дробь и три решающих судьбу удара.

***

      Стук каблуков чёрных исписанных сапожником узоров казаков и гриф массивного в весе инструмента в руке, в голове же нет ничего, что могло бы напомнить о чем нибудь ещё. Еле заметный звон металлических браслетов на правой руке, на левой же резинка для взлохмаченных волос, солнцезащитные очки на любимо-тощей переносите, но необходимо напомнить, что светило всё же недавно утекло за горизонт или это моё неосознанное проявление отдачи дани всех типичных рокеров?       Я иду другим путем, группа моментом удалилась в бар в 25 метрах от сцены, но моя же дорога представлена посреди железных балок и всяческой черноты, закрывающие и страшный остов тканями, проводами, разноцветными пластмассовыми кнопками; моя голова немного наклонена вниз; я ускоренно направляюсь навстречу к нашему автобусу.       Следует сделать передышку, посидеть пару минут в утопающем кожаном кресле и сделать несколько глотков прохладной воды, расслабиться, снять тянущее напряжение в руках и ногах, подумать о чём нибудь развратном, далёком... а дальше... «Отдохнуть как следует.» —Как скажет с улыбкой Миллиса, на вечеринке в честь первого дня фестиваля в ныне упавшей в нежнейшие цветы Франции.       Глазам открывается осязаемый свет от уходящего в другой конец планеты солнца. Взгляд поднят на привычную высоту, требуется уже снять очки — ничего толком не видно.       Умиротворенный на вид водитель не за рулём, сидит в салоне, облакотившись о мягкую спинку знакомого мне прежде дивана; можно уточнить, что тот старается уснуть в чудном завехрении, до боли необходимой любой человеческой натуре, тишины. Без слов прохожу мимо него, невольно дотрагиваясь лишь шаловливым краем чёрных брюк прямых клёш в тонкую белую полоску, уважая спокойствие его, я спрятала возлюбленную в укромном месте, а ведь могла оставить ещё на сцене и в лишний раз не заморачиваться...       Бутылка жизненно важной жидкости в руке, будто бы бокал красного; накинутая на голые плечи майки — темно-синяя ветровка; мой неосведомленный шаг с порога на асфальт. —Я знал, что найду тебя здесь, —прозвучал до невозможности знакомый голос за спиной, —Элизабет. —Алекс?—моё ошарашенное вздрагивание от неожиданности и невольно прекращенное, желанное времяпровождение с собой, наверное, это и выявило на его лице ту самую ухмылку. —Как твои дела? —Стоит облакотившись боком о корпус ранее упомянутого автобуса, скрестив руки на груди.       Одет в чёрные джинсы, что-то тоже приближенное к ленивому клеш, те сидят утонченно выделяя, не показушно, но всю стройность удачливо выполненных мужских ног. Да, опять же, никогда не перестану придавать особое внимание искусству шутницы-генетики формы этих, подобно гениальному шедевру — ног, но взгляд всё же упал на футболку с потёртой надписью The Rolling Stones и другую кожаную куртку в напряжённой руке с выступающими под кожей венами...       Всегда задумывалась, каков предел влияния на мои чувства и сей мысли имеет этот, казалось бы, совершенно обыкновенный человек? Человек поразительный своим существованием, своей мыслью, делом и своим появлением в моей жизни однажды, Алекс не знает и вероятно никогда в этой людской вечности не познает, какое он имеет значение для меня. —Эм-м, нормально, а твои? —Мои странный прищур и медленное коровье приближение к мужчине; чувствую, как нутро с той же скоростью сжимается с каждым коротким шагом всё сильнее и сильнее, поглащая порыв, утешая его. —Хорошо, мы с ребятами выступим уже завтра, —его мимика и тон английского голоса, отличается от самых первых слов.       Чудится, словно не мы встретились спустя год «без права» на возможность, вот только ныне. —Круто, что сказать ещё...—Моё сухое «отвали», какое читается в данной тональности привычного до тошноты разговора, ведь я хочу поговорить вовсе о другом.. —Я видел ваше выступление и это... —Ох, то самое — тёрнеровское искреннее восхищение и эти щенячие глаза... что мгновенно возрождает желание быть именно здесь и сейчас, желание обнять и не отпускать, желание... но чёртова сложность... —Это.. это было превосходно! Я будто вновь почувствовал себя во время диких гастролей по Америке и этот накопившийся гнев и раздражение, которые выплескиваются в здоровом бешенстве на сцене!.. —Добавляет соответствующие жесты своей правой рукой. —Спасибо, —За покровом кожи, смутилась я.       Какое точное попадание: гнев и раздражение.. но только есть и кое-что ещё одно... —Вы надолго здесь? —Вновь приобретенная серьёзность лица и я не могу ему поверить.       Я боюсь. —Да нет, следующей ночью уже вылетаем, —ответила я невозмутимо.       Наш рост одинаков. Я вдруг неосознанно замечаю, что увязаю вроде бы как в болоте, но и в абсолютно чистой бездне самых приятных для меня — карих глаз напротив.. В ином вакууме и это дурацкое самообладание, которое подводит как никогда раньше... —Жаль, —тот замер на секунду. —Тогда может не будем терять время понапрасну? —Оторвал свое плечо от железной пластинки каркаса автобуса. —Прогуляемся? —Было бы неплохо, знаешь, —но и я не могу ему поверить...