Первая и последняя осень с тобой

Сигма стоял в полном шоке и испуге. Напротив него лежала голова хозяйки этого дома. Обычная бедная женщина, которой не посчастливилось встретиться с убийцей. Её широко раскрытые очи, в которых запечатлелся ужас и сострадание, заставляли Сигму снова почувствовать себя загнанным в угол, пойманным в клетку, без возможности выбраться. Паника опять брала свое: ноги двуколора подкосились, тело задрожало, а глаза с тревогой начали бегать из стороны в сторону, надеясь найти хоть что-то, найти то, куда можно спрятаться. И находясь в этом замешательстве, Сигма совершенно позабыл о самом страшном, ведь увидеть труп не так пугающе, как стоять спиной к причине появление этого трупа. Николай… Когда этот человек молчит, кажется, что намечается что-то плохое, что произойдет что-то роковое, и от этого факта кровь стыла в жилах. Гоголь стоял подозрительно молча, придерживая одной рукой плечо Сигмы. Его равномерное дыхание отчётливо слышал школьник, и хоть, спасибо за это, он не ощущал томные вздохи на своей шеи, казалось, что сумасшедший, как океан перед штормом, затих. Сигма опустил глаза вниз. Он не желает смотреть на остатки несчастной девушки. На секунду стало интересно: где остальные части тела? Но эта мысль быстро растворилась, заменяясь разрастающейся паникой. С ним будет тоже самое? Его тоже убьют? Что хочет от него Николай? Что происходит в голове этого сумасшедшего? — Сигмушка. — неожиданно раздалось прямо около уха школьника. Двухцветный от внезапности даже дёрнулся вперёд, замирая. — Ах, как ты думаешь, разве правильно испытывать чувства? Сигма несколько раз хлопнул глазами, пытаясь придти в себя, ведь лучше ответить на вопрос более менее адекватно, чем получить за грубость. — Правильно. — единственное, что смог вымолвить Сигма. — Какая жалость, а я так не считаю! — Николай резко прижимает к себе пленника, внезапно одарив того мимолётным поцелуем в щеку. По телу двуколора прошлась дрожь. Что это только что было? Страх заставил тело, как статую, застыть на месте. Говорят же, если увидел хищника, то не делай резких движений, и уж точно не беги сломя голову — всё равно поймают. Но Гоголь не хищник, он человек, человек, который ведёт себя как хищник, не понимающий, что он хочет. И вновь Сигма поднимает голову на остатки живого человека. Что испытывала эта женщина в свои последние секунды жизни? Она явно знала, что её убьют, её глаза ясно об этом говорили. А что испытывал Гоголь, когда убивал её? Сострадание? Сигма не верил в это. Но и в радость от убийства он тоже не верил. Это иные чувства. — И глянь как забавно, мой дорогой Сигма! — заговорил Николай, которому кажись это молчание не нравилось. — Ко мне до сих пор не кто не заявился! И не кто даже не спросил — а куда же пропала хозяйка этого дома? — Почему?... — и снова глаза на пол. — Такова жизнь одинокого человека! Раньше, лет пять так назад, тут жила большая семья, но в один день вся эта огромная семейка попала в серьезную аварию, и все умерли, ну-с, конечно кроме этой невинной бабушки. А женщина это мягко говоря была не очень, такая мерзкая, как о ней говорят, упс, говорили соседи! Так она и одна и осталась, да и сама общаться не с кем не хотела, сидела в этом доме, да и всё. Поэтому я посчитал, что это самая прекрасная жертва) — Ты ужасный человек… — Сигма злобно сжал кулаки. — И почему же? Она и так была одинокой! Каждый день был скучным и подавленным. Зачем так жить? — А может не тебе решать, как кому жить?! — Я облегчил её страдания! Пташка считает, что лучше медленно умирать от старости в одиночестве, чем наконец-то получить долгожданный покой и воссоединение с семьёй? — А откуда ты знаешь, что она хотела умирать именно так? Вдруг она хотела начать следующий день с чистого листа, попробовать сделать то, что может принести радость?! Гоголь тихо засмеялся. — Я всё-таки тщательно выбирал свое временное место жительства, и за хозяйкой этого дома я тоже внимательно следил! Ахах, Сигма, Сигма, ты такой наивный! — Николай лениво кладет голову на плечо двуколора. — Прошло уже полтора месяца, но что-то ко мне так никто и не пришел, и даже не поинтересовался, где же прошлая хозяйка пропадет. Видишь ли, бывают такие одинокие люди, на которых остальным глубоко всё равно! Сигма продолжал молчать. В перемешку со страхом начал появляться гнев. Сигма был зол на Николая. Он не мог поверить, что человек может быть настолько бесчувственным. В этот момент резко перехотелось даже узнавать мотивы и цели похитителя, ведь что-бы там не было, лишать жизни не к чему не причастных людей — низко. Что творится в голове этого сумасшедшего?! — Ты думаешь, если ты одинок, то имеешь право вмешиваться в судьбу таких же одиноких и забытых людей?.. — О чем ты говоришь, Сигма?) — Гоголь растянул улыбку до ушей, одновременно оскаливая зубы. Теперь он точно походил на маньяка. Двуколор почувствовал как ноги вновь затрясло, а в голове опять начал творится беспорядок. Он молчал, глядя на голову хозяйки этого дома, представляя, что чувствовала это женщина перед смертью. Это был страх. И Сигма сейчас его ощущает. Страх был холодный, холоднее январского ветра ночью. А вдруг его могут прямо сейчас убить?.. — А ты словно не понимаешь?! Ты такой же, как и эта старушка! Наверное ты чувствуешь себя инкогнито, такой же неизвестный и безликий. Но вместо того, чтобы что-то менять, ты просто пытаешься найти кого-то, кто в прошлом что-то тебе сделал, вместо того, чтобы продолжить жить дальше! Это и есть настоящая сущность слабака! Он не собирался говорить эти слова, не собирался настолько сильно цепляться за образ Гоголя, он просто хотел провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть Николая и останки старушки. Почему это происходит именно с ним? Но эти слова будто на миг вернули Николая в здравый смысл. Он замер на месте, а улыбка спала с лица. Сигма застыл в ужасе, уже боясь представить, что будет дальше. Неужто его слова ранили Гоголя? — Ты заставляешь чувствовать боль и обиду… — вдруг спокойно сказал Николай. — Ты заставляешь меня чувствовать боль! Ты заставляешь чувствовать обиду! Ты вызываешь эмоции! — последнее Гоголь прокричал настолько громко, что перед глазами школьника на секунду все поплыло, и он удержался лишь благодаря не прекращающему держать его за плечо Гоголю. Сигма посчитал, что хуже быть не может, что если сейчас этот парень не прекратит верещать и одаривать его уши «прекрасным» ядовитым смехом, то он от непрошеных головных болей потеряет сознание, но тут произошло то, чего больше всего не хотел двуколор. Прекратив как ненормальный дёргаться из стороны в сторону от нервного хохота, Гоголь неожиданно, развернув Сигму лицом к себе, обхватывает его плечи обоими руками, окидывая его лицо странным взглядом. — Давненько я не желал испытать это тепло… Эта фраза мгновенно повергла школьника в замешательство. Но не успев сказать шокированое «что?», он чувствует как к его губы резко соприкасаются с чужими влажными губами. Осознать произошедшие получилось не сразу. Сигма никогда раньше не целовался. К щекам ударил огонь, но в то же время стало настолько мерзко, что если бы были силы, двуколор был бы готов ударить визави. Сигма постарался отстраниться, попытался сделать шаг назад, но Николай поняв, что птичка хочет вылетить из клетки, обхватывает сзади голову школьника рукой, заставляя того ответить на поцелуй. Но двуколор не собрался опускаться до такого, его широко распахнутые глаза указывали на его испуг, его удивляло то, что Гоголь так спокойно смог закрыть глаза, словно это вообще нормально насильно заставлять делать это. Но тщетные попытки вырваться закончилось тем, что и так сильная хватка на голове стала ещё больнее, к глазам начали подкрадываться слезы. Сильно зажмурив очи, лишь бы не видеть лицо преступника, Сигма попытался принять попытку расслабиться. Но тело словно его не слушалось, он не мог унять эту дрожь, эти отвратительное мысли, лезшие в голову. А не он ли слабак? Кажись Николаю не понравился поцелуй без ответа, поэтому тот неожиданно отстраняется от Сигмы, оставляя того в неописуемом шоке и удивление, которые сопровождались нахлынувшей болью в области головы. Школьник, пошатываясь, сделал шаг назад. Без опоры в виде Гоголя, он ели как мог перебирать ногами. Одной рукой парень, с недовольным шипением, держался за голову, а второй, удивлённо прикасался к своим мокрым губам. — Это было нелепо-о! — с наигранной обидой промолвил Николай, усмехаясь. Двуколор поднял взгляд на Николая, потом на свои дрожащие пальцы, потом снова на Николая. Не описать эмоциями это смятение, которое он испытал. Стало злобно на самого себя. Поцеловаться с убийцей! Это что за кошмар?! — Давай повторим? Только в этот раз хочу твоего принятия! — Гоголь бесцеремонно начал приближаться к Сигме, ощущая его ужас и тревогу. Смешно наблюдать за людьми, пытающимися избежать неизбежного. Было ожидаемо увидеть как Сигма, на чьем лицо до сих пор не пропал румянец, начал с криком отстраняется назад, вытянув перед собой руки в ладонях. И снова он пытается уйти от похитителя, снова делает эти глупые и настолько детские шаги назад, наивно веря в то, что сможет убежать от опасности. А Гоголь наслаждался этим, вновь и вновь заставляя пленника ударится спиной о стенку и понять насколько он могуществен. Но было даже не смешно с того, что Сигма верил в спасение, а с того, что он с каждым шагом приближался всё ближе и ближе к остаткам трупа. В мыслях преступника так и держалась весело мысль «Уху, сейчас кое-что будет!». Школьник не хотел вновь повторить этот поцелуй, который просто напросто выворачивал его наизнанку, заставлял почувствовать себя на самом дне. Но осознание того, что бежать некуда, ещё сильнее заставляли биться сердце, каждый удар отчётливо ощущался в груди, вызывая очередную порцию боли. Так и хотелось прокричать «Не приближайся ко мне!». Но вдруг резко под ногами появилось что-то мягкое, коробки что-ли, которые в тот же миг прогнулись под ногами Сигмы. Равновесие тут же было потеряно и с громким грохотом парень оказывается на полу. Реакция прошла не сразу. Сначала Сигма удивился непонятно откуда взявшемуся запаху…мертвечины? Как только это словно появилось в мыслях двухцветного, он резко поворачивает голову в сторону и встречается с тем, что больше всего не желал увидеть. Он встречается взглядами с мертвой головой, чьи глаза, по самой счастливой случайности, смотрели чуть ли не на Сигму. Крик стоял неописуемый. Зато Гоголь, как самый настоящий садист, залился смехом, который был настолько сильным, что тот даже ухватился за живот. От шока Сигма просто оцепенел на месте. Человек мертв. Он умер. Его убили. Он был живым. За что всё это? И тут перед глазами появилась больная картина. Сигма попытался похлопать глазами, лишь бы не вспоминать этот день. Не сейчас, не в этом положении. Но мысли в наглую воссоздавали картину двухлетней давности. Его отец болел раком лёгких, как после оказалось. Сигма до сих пор помнит в подробностях этот злополучный день, словно всё произошло только вчера. В тот день отец чувствовал себя неладно, температура поднялась высокая, кашель с мокротой, и казалось, что это обычная простуда. Так как мама готовила обед, Сигма сам вызвался пойти за лекарствами в аптеку. Тогда стоял уютный весенний денёк. Птицы радостно щебетали на деревьях, а яркие лучи солнца приятного падали на его двухцветные волосы, из-за чего школьник чувствовал себя даже как-то жарковато. Купив нужные лекарства, уже тогда, двуколор почувствовал какую-то тревогу, которую тяжело было описать словами. Такая опаска и волнение, заставляющие тело судорожно потрясываться. Вернувшись домой, Сигма, тут же взял стакан воды и достав пару таблеток, двинулся в комнату отца, который кажись прилёг отдохнуть. Открыв дверь в помещении, атмосфера показалась давящей, настолько стало холодно, что сердце в груди сжалось. Папа тогда спал. Сын поставил лекарства и воду на тумбочку, предварительно решив проверить температуру отца прикосновением ладони ко лбу. И именно в тот момент, перед глазами словно рухнул весь мир. Лоб был холодный. Это ненароком перепугало школьника, поэтому тот поспешил проверить пульс, так, как учили их в школе. Пульса не было. Тогда, в тот роковой день, Сигма встретился с суровой реальностью. Такой темной, неживой и дождливой, что только одно упоминание о смерти близкого человека заставляло глаза покрываться влажностью. Этими мерзкими горючими слезами. Вновь вспомнив нечто больное, из траурного состояния вывел всё не как не прекращающийся смех Гоголя. Через всю боль по всему телу Сигма предпринимает удачную попытку встать на ноги. Трясясь, как листик на ветру, двуколор стал злобно прожигать Николая взглядом. Этот Гоголь точно не в себе. Хотя, что ещё ожидать от убийцы. Урод. Самый настоящий урод. Схватив какую-то часть от сломанной коробки, юноша, со всего размаха, кинул картонку почти в лицо сумасшедшего. Николай перестал смеяться, лишь в недоумении сначала опустил взгляд вниз, глядя на причину удара, а потом на Сигму, который хоть ели как и стоял на ногах, но его взгляд был таким пугающим, что вызвало удивление. Да, Нико́ля удивился. — Ай, ай, Сигма, Сигма, мне больно вообще-то! Чего ты тут раскидался? — Николай внимательно смотрел в эти глаза, полные злобы. Ух ты, а это забавно. — Ты совершенно не умеешь разделять границы между адекватностью и сумасшествием?! Да что тут говорить, ты можешь различать добро и зло?! — двуколор сделал уверенный шаг вперёд, надеясь вызвать этим вопросом хоть каплю реакции, хоть каплю чего-то здравого. И он это сделал. Если так поразмышлять, Сигма не думал о том, что может произойти дальше, точнее, он просто не подозревал. Николай, медленным движением руки, неожиданно снял свою карту с глаза. Теперь на школьника смотрел совершенно спокойный и смиренный Гоголь. Его черты лица вдруг стало такими нежными, такими ровными и приятными, что Сигма на миг засомневался, а Николай ли это. Даже улыбка стала такой мягкой, словно это действительно был другой человек. Другой Николай. — Ах, пташка. Я полностью в своем уме. Я полностью осознаю, что убийство — это зло и грех, и я испытываю вину за содеянное, так же, как и остальные люди. — этот умиротворённый взгляд пугал даже сильнее трупа за спиной. — Тогда почему ты… — Дорогой Сигма, ты любишь птиц? — Птиц? — Именно. Они свободны. Они могут летать где угодно, небо полностью в их власти. Небо, где светит яркое солнце, небо, где тебя не кто не удержит, не скажет, что ты бесполезен и глуп. Разве не в этом заключается счастье? Я жажду этой свободы, свободы полета, лишённой оков гравитации. — Гоголь на миг замолчал, глядя в глаза недоумевающего Сигмы. — Да… Тебе не понять. Ведь ты уже свободен. Ты уже птица, не знающая оков эмоций и чувств. Но меня понимает он, и мы найдем его, и избавимся от него. И тогда я обрету свободу! Сигма пытался понять, о ком же говорит Николай, кому же он посвещает эти речи, и кто же этот человек, сломавший его нутро. Вот каков настоящий Гоголь. — Тогда хватит притворяться этим чудаком и давай поговорим, как нормальные люди? Но Гоголь лишь помотал головой. И вновь на лице знакомая улыбка. Нет, нет, нет! Он же только что был как совершенно разумный человек, без этих резких движений и наигранности. — Что-то я слишком много тебе говорю! Ай-ай, неужто ты уже забыл, что проиграл мне? — Да послушай ты меня! Давай нормально… — Сигма не успел договорить. Николай, успевший за долю секунды оказаться около визави, оборвал его на полуслове, схватив рукой за подбородок и подняв голову школьника так, что-бы тот не мог опустить взгляд. — Ты всё ещё не хочешь повторить этот прекрасный поцелуй? Это был риторический вопрос? Или Сигму действительно в этот момент спросили его мнение? Понятное дело, двуколор отрицательно покачал головой. И это было сделано зря. Гоголь, успевший вновь надеть на глаз эту карту, сразу изменился в лице. Это было похоже на обиду, в перемешку со злостью. Сигма был готов получить удар куда-нибудь в лицо, или его насильно заставят поцеловаться, или ещё чего похуже, но на этот раз, Нико́ля лишь пожал плечами, отпуская лицо пленника. — Какая жалость! Я весь в обиде, Сигмушка! Не хочешь мне ничего сказать? — пепельноволосый начал хлопать рукой по голове школьника, будто ругая его. Сигма конечно был удивлен. Слишком непредсказуемо. Слишком опасно. — Давай поговорим?.. — Что-что? Ты извиняешься? Ну-с, я даже не знаю, что тебе сказать! Я чувствую себя так опустошено, ты каждый раз разбиваешь мне сердце! Я подумаю над твоими извинениями! И снова не успев как-то среагировать, Сигма оказывается на руках Николая. — Куда мы опять идём? — единственное, что смог выкрикнуть школьник, перед тем, как к его рту подставили указательный палец. — Тихо-тихо, я сейчас отведу тебя в комнату, где ты подумаешь о своем поведение! — пока похититель это говорил, они пересекли территорию чердака, оказываясь на лестнице. Сигма промолчал. Его всё равно сейчас не будут слушать. Сейчас это бесполезно. Зайдя в уже знакомую комнату, Гоголь, больше не сказав ни слова, усаживает Сигму на кровать, а сам же, опять, без каких либо комментариев, удаляется из помещения, оставляя двуколора наедине со своим удивлением и шоком. Обречено простонав, Сигма падает лицом на подушку. Столько всего произошло. И каждый раз он оказывается на этой кровати. Сколько бы не старайся, а всё равно он стоит на одном и том же месте, бегая туда-сюда с надеждой, что сможет всё понять. Даже появлялся вопрос: а сам Николай до конца всё понимает? Спустя минуту размышлений и осознания того, что кажись заснуть сейчас не получится, Сигма берет в руки уже знакомую книгу, которую дал ему Нико́ля. Юноша не помнил, на какой он остановился странице, поэтому просто открывает бумажник посередине и начинает читать, лишь бы отвлечься от всего происходящего и хотя бы немного расслабиться. Времени прошло много, но Сигма, если у него спросить, про что он прочитал за всё это время, не сможет дать полноценного ответа, ведь все его мысли были заняты совершенно другими людьми. Особенно ситуацию ухудшило осознание того факта, что прямо над ним лежит труп, точнее останки, человека. Но что ему можно было с этим сделать? Правильно — ничего. Одновременно с этими размышлениями, перед ним появлялся образ Николая. Его спокойный образ, без карты на глазу. Тогда Сигма не придал тому большое значение, но именно сейчас, когда можно без спешки оценить произошедшее, то двуколор обратил внимание, что Гоголь почему-то закрывает картой именно здоровый глаз, а не тот, на котором шрам. С какой это было сделано целью? Может целый глаз, для Николая, это олицетворение здравого смысла и рассудка? Или может закрывая тот глаз, он пытается скрыть себя настоящего, свои чувства и эмоции? Вполне походило на этого сумасшедшего, но делать выводы пока что рано. Поняв, что чтение книги не приносит не какого удовольствия, двуколор убирает вещь в сторону. Приняв позу эмбриона, Сигма прикрывает глаза, решив продолжить попытку уснуть. И снова перед глазами образ этого убийцы. Николай… Почему именно в этот момент твои глаза стали настолько знакомыми? Почему же память настолько подводить? Как можно было настолько сильно забыть человека? Усталость всё же взяла вверх, и уже совсем скоро, Сигма провалился в мир грез.