***
Процесс пробуждения сопровождался очень даже спокойно, без лишнего шума и резких вскачек с кровати. Школьник просто вяло открыл глаза, не желая выбираться из теплого плена, который так приятно окутывал твое тело. Но из-за осознания того факта, что рядом где-то может находиться Николай, заставило двуколора тут же принять сидячее положение. Оглядев комнату и не увидев здесь посторонних глаз, парень прискорбно выдохнул. Вновь упав на кровать, Сигма приложил к своей груди руку, ощущая, мимолётно, как бьётся его сердце. Он сразу вспомнил Гоголя, и нет, не того глуповатого шута, а именно Николая, Николая, который испытывал эти ненавистные им же эмоции. Вообще, Сигма никогда не увлекался психологией преступников, но всегда знал, что без причины люди убивать не станут, только если в детстве они не получали внимания и поддержки — Николай был тому примером. Но чем можно было ему помочь? Его любовь не нормальна и может сделать только хуже своему же партнёру. Но в полной ли мере осознает это преступник? Поняв, что сидеть без дела он не может, Сигма встаёт с кровати, с опаской поглядывая на дверь. Обычно, каждое утро Гоголь всегда с радостным криком залетает в помещение и тащит Сигму есть приготовленный им же завтрак. На миг парень задумался. А как Николай умудряется приходить в нужное время? Резко стало не по себе. Тишина по ту сторону двери заставляла сильно напрячься, уже заставляла начинать думать о чем-то плохом. Школьник двинулся вперёд. Молча подойдя к двери и ещё раз внимательно прислушавшись к всем возможным звукам этого дома, двуколор опускает ручку вниз. Дверца открылась. Парень сначала в непонятке похлопал глазами, даже не веря в то, что похититель так спокойно оставил открытую дверь, но всё же парень решается покинуть комнату, стараясь быть готовым к любым вещам, которые ему ещё предстоит увидеть. Сразу выйдя из комнатушки, двуколор сразу почувствовал то, что в доме было значительно прохладно. Николай открыл окна на проветривание? Скорее всего. Но было настолько холодно, что Сигма лишь удивился тому, что Гоголь всё ещё держит окна открытыми, и не первый час, а на улице, к напоминанию, середина осени. Оказавшись в коридоре, парень вновь прислушался. И снова тишина. Гоголя нет дома? Напряжение начало возрастать. Сигма не видел этого парня ещё с ночи, поэтому стало страшно от того, что двуколор даже не может предложить, где сейчас находится похититель. Но тут же, как только в мыслях школьника зародилась идея попробовать пройти оценить обстановку всего дома, входная дверь неожиданно открывается. Вначале Сигма застыл на месте, как вкопанный, а потом, какое-то сильное чувство, которое было то ли страхом, то ли боязнью за то, что он вышел из помещения без разрешения, заставило со всей дури побежать обратно в комнату, лишь бы не видеть не прошенной злой эмоции на лице преступника. Забежав в помещение, парень просто напросто накидывает на голову одеяло и начинает пытаться всем своим видом воссоздать образ только что проснувшегося человека. Но повернув голову на дверь, Сигма замечает, что из-за невнимательности, забыл до конца её закрыть, из-за чего та была чуть ли открыта не нараспашку. Пулей соскочив с кровати, парень предпринимает попытку хотя бы прикрыть дверь, но как только рука оказывается на ручке его взгляды неожиданно встречаются со стоявшим, явно собирающимся зайти в комнату, Николаем. — День добрый, птенчик! — увидав запыхавшегося Сигму, Гоголь тут же расплылся в довольной ухмылке. — Доброе… — убрав руку, ответил двуколор, неловко почесав затылок и делая шаг назад. Николай проходит в комнату. Его глаза как обычно сияли от непонятно откуда бравшихся эмоций радости и веселья. — На этот раз ты даже меня опередил, я ещё не успел приготовить нам поесть! — вытянув руку для того, что-бы похлопать визави по голове, Гоголь замечает как-то нервно ещё раз делает шаг назад. Такая реакция заметно так обижала, как будто Сигма был как запуганная собачка… — Тогда может ты пойдешь её готовить? — двуколор сам не до конца понимал своей реакции, он не понимал того, почему он со скоростью света побежал обратно в комнату, когда пришел Николай, почему он настолько сильно шугается чужой громадной руки. Хотя до этого он и не желал, что-бы преступник гладил его волосы, но именно в этот раз, тут присутствовала другая эмоция, сильнее чем страх. — Обязательно-о! — усмехнувшись, ответил Николай, прижимая к себе руку. — Но для начала, тебе стоит сделать одно очень важное дельце! — заметив на себе всю внимательность и настороженность Сигмы, даже льстиво стало. Гоголь, своей типичной походкой вприпрыжку, оказывается около своего шкафа. Школьник обратил внимание, что Николай начал возиться в вещах на нижних полках, хотя обычно, все свои вещи, и по совместительству вещи с Сигмы, он достаёт с верхних полках. Тогда, что этот парень искал в шкафу? Ответ пришел крайне быстро, когда похититель развернулся лицом к «своему птенчику», держа в руках… полотенце? — Думаю, пора тебе уже самостоятельно принять ванну! Сначала стоя в лёгком недоумении, двуколор с недоверием глядел на Николая, но потом он зацепился за кое какие слова: — Что значит «пора уже самостоятельно»? — предполагать уже не хотелось, Сигма и так по уши во всех этих теориях, поэтому, если он не получит ответ, он бы не желал дальше рассуждать о этом. — Это значит — пора идти мыться! — издав нечто похожее на смешок, Гоголь протягивает визави базовое белое полотенце. Конечно же, к походу в ванну Сигма относился с опаской. Точно ли это будет одинокое посещение ванной комнаты? С каждым днём Николай внушал всё меньше и меньше доверия. — Ты точно будешь занят готовкой еды? — Эй, что за вопросики такие? — а Гоголь всё также продолжал играть в клоуна. Сигма опустил голову вниз, чувствуя, как от недовольства дрожать его руки. Так и хочется сказать в лицо этому Николаю «Да может потому что я боюсь тебя, чертового домогателя?!», но с этим непредсказуемым типом надо уметь правильно подбирать слова, чтобы не попасть в самую неприятную ситуацию. — Я могу идти? — Ууу, вопрос на вопрос — как не честно! — по-актерски разведя руками, ответил Николай, а потом он всё же принял ровную стойку, прижигая взглядом Сигму. — Конечно, можешь идти сию же минуту! — щёлкнув пальцами, Гоголь начал направляться к выходу. К нестабильности поведения Гоголя уже пора привыкнуть, но принять эту резкость Сигма совершенно не мог. Глядя в след Николаю, двуколор внезапно для самого же себя замечает, что нижняя часть штанов похитителя была заметно так грязная, даже можно сказать мокрая с оттенком грязи. Где же так надо по улице ходить, чтобы так измазаться? — Николай! — всё-таки решив окликнуть Гоголя, промолвил двуколор. Тот, в свою очередь, остановился и устремил взгляд на Сигму. — А… Где ты был? — Решил немного проветриться. — хитро улыбнувшись, Николай выходит из комнаты.***
Горячая вода поистине заставляла расслабиться, особенно учитывая, в каком ты положение. Оказавшись в воде, Сигма не нашел ничего лучше, кроме как просто улечься в достаточно большой ванне, закрывая глаза. Волосы были уже наполовину мокрые, поэтому парень чуть ли не по нос залезает в воду, продолжая наслаждаться этим божественным теплом. Но даже это тепло не смогло заставить сердце Сигмы полностью согреться. Тревожность не покидала парня с самого его прихода в ванную комнату. Было как-то не по себе. Но двуколор всеми силами пытался оттолкнуть эти мысли. Когда он так в последний раз лежал в горячей водичке и не думал о всех проблемах? Дом… Хотелось вернутся домой, где тебя просто крепко обнимут и, нежно поглаживая по голове, скажут «Я рада тебя видеть…». Сигма очень устал, но не собирался этого признавать, ещё рано сдаваться. Перед глазами снова пробежался в ярких красках тот самый сон. Тот человек… И человек, о котором говорил Николай… Они могут быть чем-то связанны? Двуколор нахмурился. Что-то в его голове совершенно не укладывалось, как будто была потеряна какая-то важная деталь. Стоит ли попробовать восстановить её с помощью Николая? Внезапно, всё тело обдало холодом. Противные мурашки пробежались по телу Сигмы, из-за чего парень от неожиданности обхватил свои плечи двумя руками. Что это?.. Такое отвратительное ощущение, как будто на тебя кто-то смотрит. Школьник замер на месте, осторожно поворачивая свою голову из стороны в сторону. Да нет же тут никого! Что за бред?! Постепенно дрожь перешла в панику. Сигма наивно пытался себя успокоить, начиная быстро наносить на волосы и тело очищающие средства. Боковое зрение начало знатно так подводить хозяина, а мозг, за компанию с боковым зрением, неосознанно начал вырисовывать какие-то мрачные высокие силуэты, отдаленно напоминая своего похитителя. Но каждый раз кидая взгляд на место нахождения неизвестного человека, двуколор лишь встречался с белой стеной ванной комнаты. Тревожность прошла лишь только тогда, когда Сигма уже практически оделся, но из-за нахлынувшего адреналина в крови, парень продолжал ощущать на себе чей-то взгляд. С чем это могло быть связано? Из-за вчерашней ситуации? Да пошел к черту этот Николай, со всей глупой игрой слов, загадками и домогательствами! Откровенно вылетев из комнаты, Сигма неожиданно врезается в Николая. Гоголь с явным интересом смотрел на упавшего на пол пленника, который с недовольной миной убирал с лица мешающие влажные волосы, от которых даже с такого расстояния приятно пахло клубничным шампунем. Нико́ля, скрестив руки на груди, тихонько усмехнулся. Предприняв попытку подать руку помощи и получив достаточно грубый отказ озлобленным взглядом, Николаю лишь оставалось наблюдать за встающем и идущем в сторону кухни Сигмой. Странно однако. Неужто он чем-то начал догадываться?***
Трапеза прошла с типичным молчанием со стороны Сигмы, в то время как Николай, с активной жестикуляцией и полным ртом еды, продолжил рассказывать вчерашнюю историю с какого-то общежития, начало которого школьник благополучно прослушал и плохо понимал о каких людях идёт речь, но на кое-что парень всё же обратил внимание: Николай не первый раз упоминал какого-то друга. Кажись именно того друга, которого он убил. Но почему? Каковы были причины лишать жизни этого человека? — Николай… — наконец-то перестав смотреть в свою тарелку как истукан, двуколор поднимает серьезный взгляд на Гоголя. — Что за человек, о котором ты говоришь? — Ах, Сигма, Сигма, их тут трое к твоему сведению. — а тот лишь улыбался, хоть и осознавал, к чему ведут вопросы визави. — Тот парень, которого ты так беззаботно называешь другом. — двуколор пристально начал смотреть на Николая, пытаясь уловить моменты, когда тот начнет вести себя куда искреннее. Гоголь замолчал. Он заметно нахмурился, и теперь его улыбка больше походила на недоверчивую ухмылку, нежели на улыбку актера из театра. Николай даже спину выпрямил, то ли чтобы казаться куда более угрожающим, то ли чтобы навести ужас на Сигму, что кстати у того здорово получилось, но парень старался держаться максимально уверенным, что начало забавить похитителя. — Начну с поправки: я называл его другом. — Нико́ля слегка наклоняет голову, сразу же подперая её рукой. — Теперь я понимаю, что моим единственным другом всегда был и будет являться он. Именно он меня никогда не предаст, не скажет лишних слов, и всегда меня поймет, какая бы не была ситуация. — Но ты считал того человека своим другом… — Верно. — взгляд Николая стал поистине кошачий, такой хитрый и довольный, словно от этого диалога получал пользу не Сигма, а он. — Мы учились вместе на одном курсе, жили в одной комнате общежития. Он любил классическую музыку и превосходно готовил чай. Я любил заплетать ему косичку, она получалась такой упругой и толстой, не то что с моими волосами. Мы вместе сбежали с того дряного места, вместе начали расследовать дело пропажи моего единственного друга. Тогда я не понимал, с какой целью он мне помогает, я думал, потому что именно он был моим другом. Тогда я впервые ощутил это горящее чувство в груди, мне стало так хорошо, и я думал, что это правильно. А нет, это и сделало меня уязвимым. Он был заодно с ним. Он пытался отговорить меня, сделать всё возможное, чтобы я не нашел его. И именно в тот момент я и понял, насколько всё было тщетно. — Николай замолчал, глядя на то, как смешно поднимаются брови Сигмы. Двуколор с свою очередь молчал. Он не мог найти подходящих слов для того, что-бы описать нахлынувшие эмоции. Николай впервые за долгое время привязывался к другому человеку, который лишь обманывал его и кинул, как использованную игрушку. Были ли все чувства того парня наигранными? Было ли что-то действительно сделанное от сердца? — Ванька. Да… Я всегда его так звал. Хах. А звали его Иван Гончаров. Слыхал о таком в новостях? — внезапно, Гоголь встаёт со своего места, закрывая глаза ладонью. — Какая трагическая новость! Студента нашли с выпоротым брюхом в реке К***, около одиннадцати часов вечера! — тут же, Николай делает маленький шаг в сторону, убирая с глаз руку и ей же начиная поправлять имитированные очки на носу. — Кто же мог совершить такое коварное преступление? — и снова шаг в сторону, на прежнее место. Голос стал куда выше. — У нас пока что есть один подозреваемый. Это его одногруппник Николай Гоголь, с которым Иван Гончаров месяц назад сбежали из общежития номер ***. — Нико́ля слабо прикрыл глаза, тут же начиная резво смеяться. Его моноспектакль уж точно не оценил Сигма. А жалость то какая. Двуколор же, сидел в откровенном шоке. Его глаза были широко распахнуты, а еда, которая была съедена до начавшегося диалога, резко захотела выйти наружу. Так жёсткого поступить с тем парнем… Долго ли мучал его Николай? Почему же ему так с этого смешно? — Видишь? Я давненько в розыске нахожусь. А ищут то не там. — закрыв рот рукой, тот снова рассмеялся, будто находится в розыске это что-то поистине прекрасное. — Зачем ты так, Николай?! — теперь Сигма встал со стола, да так громко одновременно ударив кулаками по деревянному основанию, что Гоголь на мгновение перестал смеяться. — Как «так», птенчик? — честно говоря, Николай даже сам не понял особо, что до него пытается донести Сигма. — Почему ты закрыл глаза на свое состояние? Почему, когда была возможность, ты не пошел к врачу, к психологу, к психиатру? Зачем довел себя до такого состояния?! Ах, в глазах Николая Сигма выглядел сейчас поистине мило. Глупый, глупый Сигма. — Уже тогда, всё было поздно. — Нет! Тогда ты ещё не был в розыске, ты был обычным парнем, который учился на врача, ты мог ещё что-то изменить. — Нет-нет. Он всё видит. Он всё знает. Я обречён находится в этом дне моей жизни, в поисках свободы, в поисках нечто большего, чем обычное одиночество. Сигма просто поражено раскрыл рот, глядя на Николая. Он сейчас серьезно?! Что за человек этот приемный отец, что заставляет чувствовать Гоголя запертым в рамках собственных чувств. Он бог что-ли, черт возьми, что может контролировать всё на свете?! Пока в голове двуколора мысли собиралась в цельное и разумное предложение, Гоголь не терял лишние минуты. Прежде чем школьник успевает дать наводящий вопрос на утверждение Николая, тот совершенно неожиданно и грубо хватает Сигму за запястье, вызывая у двуколора удивленный стон. — Помнишь, что надо делать за полученные ответы? — и снова этот самодовольный взгляд, заставляющий двуколор замереть в страхе. — Интересный и познавательный факт, мой милый Сигма: коты часто любят играться со своими жертвами, заставляя тех ослабить свою бдительность, а потом… — Николай силой подносит чужую руку к своим губам. — он их съедает. — Сигма вновь вскрикивает от неожиданности, когда ощущает как чужой влажный язык прошёлся снизу-вверх по его пальцу. — Что ты творишь?! — И снова ты забыл про нашу игру, птенчик. — воспользовавшись смятением и ослаблением хватки двуколора, Гоголь, навалившись всем телом вперёд, заставляет школьника упасть спиной на стол, с болезненным шипением выгибая спину. — А ведь в прошлый раз я не закончил начатое дело… Ну ничего страшного! Можно же продолжить! — Продолжить?! — свободная рука сразу же быстро ликвидируеться, оказавшись прижатой к столу. Сигма вновь скалит зубы, не желая продолжать тот ночной концерт. Как в этот раз вразумить Николаю, что его поведение не принесёт не каких результатов? — Конечно! Знаешь, я уже долгое время наблюдал за тобой, но так редко видел твое тело во всей красе, что просто хочется исполнить свое желание. Стало поистине страшно тогда, когда Сигма почувствовал как Гоголь резко коснулся резинки его штанов, с быстрой скоростью стягивая их вниз. И снова Сигма на грани потери достоинства, и снова ничего не может сделать, он так слаб, так беспомощен. Но почему этот Николай не понимает того, что другим тоже может быть плохо? Он понимает, что другие испытывают эмоции и чувства? — Да прекрати ты уже этот цирк, Николай! — пытаясь вырвать руку из крепкой хватки, закричал что есть мочи Сигма. Но его опять не слушали. Сумасшедший настолько сильно увлекся раздеванием визави, что даже взглянув в чужие глаза была видно это зверское желание, которое так разъездало Николая, как кислота, оставляя дыры в теле. Сигма ощущает как его штаны мягко падают на пол, оставляя двуколора с голыми ногами, чьи стопы спасали лишь черные носки. Это отвратительное чувство разглядывания заставило парня от обречённости на миг закрыть глаза, лишь бы не видеть напротив себя совершенно озверевшего человека, который подавался этому мерзкому греху похоти. Ощутив как по его ноге прошлась холодная рука, двуколор вновь распахнул глаза, замечая, что Николай подвинулся вперёд. — Прекрати. Слышишь? Хватит… — не прекращая попытки сопротивления, парень почувствовал как по лбу скатилась капля пота, но глаза были направлены лишь в одну точку, которая из секунды в секунду перемещалась из стороны в сторону, вызывая лишь негатив и неприятное покалывание в груди. Сколько раз ему ещё предстоит пережить этот ужас? Сколько ещё раз придётся ощущить влагу на своих глазах? Ударить Николая ногами — равнялось ухудшить себе ситуацию. Но что можно сделать, когда твои ноги трогает чья-то грязная рука? Разве это правильно? Правильно бездействовать? Но придел перешёл именно тот момент, когда похититель, нежно, по его мнению, одаривает чужую кожу лёгким поцелуем. Сигма пуще прежнего раскрыл и без того напуганные глаза, и взглянув на парня со стороны, могло показаться, что его глазные яблоки вот-вот выпадят из глазницы. Школьник ели как удерживает свой крик, когда Николай вновь повторяет поцелуй, который таковым поцелуем и не назовешь, ведь похититель в этот раз крепко вцепился зубами в мягкое основание ноги двуколора, заставляя того с силой прикусить губу. Гоголь был словно в тумане, словно им овладел другой Николай, который уже полностью закрыл глаза на всё эмоциональное состояние Сигмы. И теперь уж то, глядя на этого Николая, его без проблем можно было назвать убийцей. Таким отвратительным, таким мерзким, что в дрожь ещё сильнее пробирало, а в начале то казалось, что хуже быть не может. — Да хватит уже! — совершенно неосознанно, парень со всего размаху ударяет Гоголя коленом. Это произошло очень внезапно, Сигма не контролировал этот удар, ему просто хотелось покончить во всем этим кошмаром, да хоть под землю провалиться, лишь бы не быть рядом с Николаем, не видеть его лица, улыбки, не чувствовать его прикосновения и дыхание, да одним воздухом с ним дышать не хотелось! Куда именно пришёлся этот удар — Сигма не знал. Приблизительно, он должен был попасть куда-то в нос. Хватка сразу же ослабла, по крайней мере похититель с приглушённым стоном отстранился назад, что дало возможность двуколору сделать шаг вперёд, но сидячий впереди Николай просто напросто закрывал весь путь. Но как только Сигма решается предпринять попытку бежать, его опять со всей резкости хватают за руку. Гоголь слишком быстро оказывается на ногах, вновь заставляя двуколора улечься на столе. Колено предательски начало болеть. Ноги вдобавок настолько сильно подкосились, что просто хотелось обессиленно упасть на пол. — Это было достаточно больно! — всё-таки удар пришелся по носу, ведь именно он уже покрылся краснотой, в то время как Гоголь продолжал улыбаться — Тебе так принципиально сделать что-то со мной на этом столе?! — А? Хочешь пойдем ко мне в комнату? — Николай странно хихикнул. — Да причем тут это?! Вроде Гоголь ничего не начинал делать, но Сигма ощутил себя настолько угнетающе, что повторить удар коленом он бы не отказался, но к сожалению теперь он был лишён этой возможности, из-за нависшего сверху над ним Николаем. — И сколько ещё времени ты будешь продолжать сопротивляться? — Да хоть до смерти! Но я не позволю тебе хоть и пальцем сделать что-то со мной! — Самоуверенно, птенчик. И снова Сигма показал зубки, что вызвало у Николая самое нескрываемое желание поиздеваться над визави: — А кто это у нас тут злится? А чье это недовольное лицо? — заметив, как его слова заставили двуколора ещё сильнее нахмурится, Гоголь не смог удержаться от смеха. — И тебе это нравится?! — Что? — Вести себя как клоун, не показывая своей настоящей личности, создавая о себе мнение дикого человека? — Хм… — Сигма не понял, задумался ли Гоголь на самом деле над его словами, но тот факт, что удар в нос смог вернуть того в здравый смысл, не могло не радовать. — Вполне возможно. Этот ответ заставил повиснуть молчание, которое сопровождалось лёгкими прикосновениями похитителя к щеке Сигмы. — Мне не приятно, ты понимаешь это? — Конечно. — Тогда почему продолжаешь это делать? — Ууу… — Нико́ля задумчиво поднял голову вверх. — Мне это нравится. Сигма замолчал, хотя явно собирался сказать что-то. Его мышцы на лице явно указывали на его напряжение и волнение, как будто прямо сейчас его должны были убить. — Тогда, ты не сможешь достигнуть своей свободы… Улыбка тут же спала с лица Николая, словно ей там и не было никогда места. — Тогда эта пустая болтавня про свободу бессмысленна! Если ты чувствуешь привязанность к человеку, то это… — Сигма не успел договорить, ведь по его щеке резко прошлась холодная ладонь, которая до этого мило поглаживала его щечку. Школьник шокировано повернул голову в сторону, ощущая, как загорелась алым огнем его щека. Это было что-то на подобии смятения от неожиданности, и даже страх и ужас отошли куда-то на второй план, сплетаясь невидимой нитью с болью в щеке, которая в быстром темпе стала разрастаться по всей области лица. Парень без слов смотрел куда-то в сторону, хотя казалось, что его взгляд направлен полностью на Николая, который тоже притих. Когда Николай перестает издавать голос, то это может означать только одно: он зол. — Ты глуп, Сигма. — эта фраза прозвучала с такой издёвкой, что парень даже вновь повернул голову на Гоголя. — А ты дурак! Невозможно быть свободным от того, от чего убегаешь! Но в ответ послышался тихий смешок, который показался настолько болезненным, что Сигма вновь постарался заглядеть в эти глаза, наполненные отчаянием. Но взамен, парень лишь видел холодный зелёный глаз. Неискренний и будто неживой. — Ну что-же, — рука Николая коснулась своими ледяными подушечками пальцев подбородка Сигмы, заставляя их взгляды снова встретиться. И каждый раз глядя на друг друга, парни видели свои противоположности, свои совершенно не похожие взгляды и принципы. — позволь, я вновь напомню тебе, кто я такой. Не успев сказать пораженное «Что?», Сигма внезапно ощущает на своем горле сдавливающую тяжесть. — Что ты… — парень совершенно не успев среагировать, чувствует как его горло начали злобно сжимать чужие руки. Кислород сразу же перестал поступать в головной мозг, вызывая сильное головокружение, которое сопровождалось размытием картинки перед глазами. Неужто Николай действительно хочет покончить со всем так?.. — Мы, люди — самые глупые и неразумные существа в этой мире. Мы все разные, настолько непохожие, что просто не верится в то, что мы добровольно решаемся отдавать себя в рабство. И все настолько чреваты, настолько лицемерны, и каждый пытается понять исключительно себя, думая, что они тренируют свои крылья для полета. А когда наступает этот момент полета, они просто летят вниз во тьму, ведь насколько не были бы сильны крылья, если в их голове сплошная пустота, то им суждено оказаться в сплошном небытье. Да! И ты, и я, все мы не кто иные, как люди пытающиеся достичь свободы! — Гоголь перешёл на крик, заставляя Сигму вновь затрястись. — Но я сделал то, что не делали эти слабаки — я избавился от этих крыльев, ведь свобода, это не просто слово!.. — Это безумие! — не выдержав закричал школьник. — Да! Именно оно… Не оно ли заставляет сердце биться куда чаще, не заставляет его чуть ли не выпригивать из груди, будоража кровь в жилах? — и снова Николай как будто получал наслаждение от содеянного. Сигма прикрыл глаза, стараясь держаться из последних сил. Он ели как вдыхал эти маленькие пары воздуха, а грудь его, томна подымалась и опускалась вверх-вниз, попытаясь помочь своему хозяину. Двуколор был уверен: ещё чуть-чуть, и Гоголь настолько сильно сожмет его сонные артерии, что он без всяких колебаний потеряет сознание. Но одновременно с этим в голове крутились мысли: безумие для Николая, некоторым ужасным образом, — наивысшая свобода, доступная человеку, вне ограничений рамок общества. Николай совсем не понимает окружающих людей, погрязая с каждым днём в свою выстроенную идеологию о «свободе». С каждой секундой Сигма ощущал себя хуже и хуже. Он уже отчётливо не видел чужого силуэта на против, но старался держаться из последних сил. Руки дрожали, были обмяшкие, совершенно не слушая своего хозяина, но через всю усталость и слабость, парень кладет их на продолжающие сжимать его горло руки Николая. — Разве убив меня, ты не сможешь найти своего приемного отца? Эта фраза словно сработала как кнопка экстренного выключения. Улыбка, хоть и не пропала с лица Николая, но она стала чуть более человечнее, спокойнее. Хватка на горле сразу же пропала, из-за чего Сигма сразу же чуть ли не вскакивает со своего места, и, если бы не стоящий напротив него Гоголь, он бы сейчас просто полетел вперёд на пол, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха. Это было крайне опасно… — Ах, Сигма думал, что его любимый Нико́ля посмеет прямо сейчас его убить? Какая боль! Ты видишь меня в такой свете? — теперь это выглядело так, будто Гоголь пытался уйти от темы, сделать вид, что то, что только что сейчас произошло это была простая шутка. И это разозлило Сигму. Всё-таки, в какой-то степени, расположение Николая настолько близко давало небольшие преимущества, по крайней мере, то, что собирался сделать школьник, было просто как некуда кстати. Немного приподняв туловище вверх, Сигма вытягивает руки вперёд, хватая обоими руками Николая за воротник, притягивая максимально близко к себе. Чуть ли не сталкиваясь носами с друг с другом, двуколор, с сильными запинками из-за отдышки, начал нести какую-то странную лекцию Николаю, хотя больше всех своих слов он говорил на эмоциях, нежели действительно размышлял, как правильно изъяснять этому сумасшедшему свои мысли: — Даже если ты избавишься и от того человека, и от меня — ты не достигнешь свободы! Рано или поздно ты вновь обретёшь привязанность, ведь, ты же сам сказал, мы люди! Чувства и эмоции всё равно будут приследовать тебя, ведь от них не избавиться. Даже если ты решишь закрыться от всего мира и жить в полном одиночестве, разве ты сам не загонишь себе в какие-то рамки, тем самым опять лишая себя свободы? Где бы ты не был, с кем бы ты не был, всё равно ты будешь испытывать хоть какие-то эмоции, хоть какие-то чувства, хоть что-то, но ты будешь испытывать. И тогда получается, что единственным выходом для тебя будет… — Сигма замолчал, словно не хотел говорить этих слов, словно они его пугали. — Смерть? — с иронией ответил за него Николай, вглядываясь в эти сладкие глаза. Зрачки Сигмы настолько сильно увеличились, что Гоголь без проблем видел в темном отражение свои глаза, что очень нравилось похитителю. — Смерть не выход! — но тут же к его рту прикладывают палец, открыто говоря: молчи. И школьник замолчал. Но не продолжал отпускать Николая. — О, Сигма, Сигма, ты знаешь, если бы не сказали описать тебя запахом, то я бы назвал тебя… — Ты перевел тему. — Клубничкой! Иногда твои щеки покрываются таким румяном,… — Ты перевел тему! — уже перейдя на более грубый тон, сказал Сигма. — …да и сами твои губы походят на клубнику, которую так хочется съесть. Издав недовольный вздох, двуколор, уже из последних сил, отталкивает Николая назад, лишь бы не слышать этот противный голос настолько близко. Понять то, что Гоголю всё равно на чужое мнение, и то, что он совершенно не собирается идти против своих принципов уже не составляло труда. Но почему ни кто не хочет давать ему ответы на вопросы, зачем издеваться над человеком? Даже тот человек из сна, который говорил что-то о известном портовом городе Йокогаме, тоже говорил сплошными загадками. Но почему? Хоть на этот ответ, Сигма смог сам найти ответ. — Я всё понял. — сказал тихо Сигма, сразу вызвая заинтересованый взгляд у Николая. — Я не достоин того, чтобы мне говорили правду, не так ли? Неужто хоть какие-то слова ещё могут удивить этого Гоголя? Тот лишь с некой озадаченность начал хлопать глазами, то ли думая что ответить, то ли не думая. — Ха-ха, нет, нет! — рука Николая потянулась к щёчке Сигмы, которую он кстати пару минут назад одарил «прекрасным» ударом ладони. — Эх, как жаль, из тебя бы вышел непутёвый Шерлок Холмс. — Да ладно?! А знаешь почему так? — Почему? — видеть злого Сигму было так забавно. — Да потому что я обычный школьник! Я даже школу не закончил. Ты хочешь чтобы я с ещё не окрепшими мыслями и характером расследовал дело своего похищения, которое каким-то образом переплетается с моим прошлым, или искал ответы на вопросы, которые вызвал у меня какой-то странный мужчина на похоронах отца, пославший меня в какую-то Йокогаму?! Этого ты хо…? — лицо Гоголя резко стало мрачным. Сигма даже вскрикнул, увидев как зрачки Николая, под какой-то неизвестной скрываемой эмоцией, сузились, заставляя школьника ощутить то, как его сердце под этим давлением чуть ли не замерло. Но за этим пугающим лицом, как обычно, последовала ожидаемая, кажись, защитная реакция: смех. Но, хвала небесам, Николай решает наконец-токи отстраниться от Сигмы, оставляя того лежащего на столе. В то время как Гоголь, развернувшись к парню спиной, начал что-то неразборчиво говорить себе под нос, что ещё сильнее напугало двуколора, ведь со стороны казалось, что сумасшедший уже кого-то призывал, ведь ещё спустя пару секунд, бормотание переросло в какие-то отчётливо понятные слова, но из понятного, было откровенно ничего. Ситуацию стало ухудшать то, когда Сигма увидел, как Николай с какой-то нервностью вцепился руками в свои волосы, как будто собираясь их вырвать. Школьник понимал, что если он издаст хоть какой-то звук, то ему влетит по полной, хотя, куда хуже. Спина сильно затекла и отдавалась болью по всему телу. Ноги обдало холодом, ведь они всё ещё полностью открыты. Сигма с максимальной осторожность опускается на пол, продолжая ощущать сильный дискомфорт от нахождения в не лучшей позе. Штаны свои парень нашел тут же, они валялись где-то в стороне от стола. Перед тем, как взять свою вещь, Сигма ещё раз посмотрел на Гоголя. Тот продолжал стоять к нему спиной, в добавок, теперь опираясь руками о кухонный стол. Что это с ним? Из-за чего он так? Размышлять долго не пришлось. Передёрнувшись, Сигма вспоминает о своих догадках о взаимосвязи того человека и Николая. Но не могут же они быть… Как только двуколор поворачивает голову, чтобы наконец-то взять штаны, то тут же чувствует резкий пинок в спину. Упав лицом вперёд, школьник видит перед собой опять этого озверевшего Гоголя. Только если в тот раз в его взгляде читалась пошлость, то теперь, в нем читалась странная злость. Он был явно на кого-то обозлен и это явно не был Сигма, но именно ему и прилетело за эту злость. Ледяная плитка уже не так сильно ощущалась под руками, ведь сами руки настолько сильно стали мокрыми от нахлынувшего пота, что Сигма уже начал чувствовать себя полностью проигравшим, и ему настолько сильно хотелось сказать — «делай со мной, всё, что хочешь», как вдруг, он замечает как напротив него прилетела фотография. Та самая фотография… Да что она тут делает?! Что вообще происходит?! Спустя долгое время (для Сигмы), он смог увидеть это фото опять так близко. И снова глядя в глаза этих наивных детей, парень просто не мог поверить, во что они превратились. Но всё те же слова вызывали у двуколора удивление: почему он не помнит не Николая, не время, когда была сделана эта фотография? Но лукавый голосок Гоголя, вновь заставил вернуться к страшную реальность. — Знаешь, а я ведь не думал, что это фотография на что-то будет влиять! Но ты, мой любопытный Сигма, сделал нашу игру только интереснее и поэтому… Сигма больше не может этого выдерживать. Пока Николай опять начал нести какую-то чепуху, он просто напросто хватает эту фотографию, и из последних сил вставая, начинает бежать вперёд. Именно в такие моменты, школьник был готов поверить во всех богов этого мира, прочесть любимые молитвы, лишь бы сейчас оказаться в безопасности, лишь уже покончить во всем этим запутанным детективом, лишь бы оказаться дома…***
Бежать было некуда, поэтому Сигма решает вернуться в свою временную комнату проживания. Открыв эти пустые шкафы, парень одновременно был удивлен и несказанно рад тому, что нижние полки были вынуты, что позволяло со спокойной душой влезть в шкаф, что даже оставалось немного места. Сигма не знал, сколько времени он так просидел, но больше получаса явно прошло. Он не разу не высунулся из шкафа, лишь сильнее сжимал свои колени, прижатые к лицу. Штаны он так и не успел собой захватить, но в этом почти замкнутом пространстве и так было достаточно душно, поэтому вроде было и так хорошо. Небольшой свет из щели между дверцами шкафа давал возможность хорошо видеть всё, что происходило в комнате, а также, видеть фотографию, которую парень сжимал с такой силой, словно у нее её были готовы отнять. Но зачем Гоголь вернул это фото? Оно больше ему не нужно? Сигма не желал в этом разбираться, да он вообще не хотел во всем этом уже разбираться. Он так устал. Устал понимать ровным счётом ничего, устал ощущать чужие насильные прикосновения, устал слышать этот смех, который откровенно резал уши. Всё как будто было против него. А масло в огонь подливало то, что Сигма страдал какими-то психологическими расстройствами, ведь объяснить то, почему он не помнит ничего связанного с этой фотографией, он не мог. Сидеть и плакать в коленки как маленький ребенок уже надоело, но страх того, что если он сейчас выйдет из своего маленького укрытия, а снаружи окажется Николай, заставлял Сигму вновь и вновь утыкаться лицом в колени. Лучше видеть перед глазами темноту, чем видеть эти глаза, подобные хищному зверю. Сигма совершенно не понимал Николая, он не мог понять, в чем заключается смысл быть свободным. Разве убегая от привязанности, можно обрести свободу? Разве свободен тот, кто постоянно убегает от чего-то? Ведь насколько далеко ты не убежишь, рано или поздно оно тебя найдет. А зачем приглушать свой характер? Свои чувства и эмоции? Зачем приглушать настоящего себя? Разве для обретения свободы, не главное быть самим собой? Николай сам выстраивает для себя рамки. А из-за чего это всё? Скорее всего, у него проблемы с доверием. И всё это из-за того человека? Что вообще представляет из себя этот «приёмный отец»? А кто был тот человек на похоронах отца? Погрузившись в размышления и совершенно не обращая внимания на все посторонние звуки, Сигма даже не обращает внимание на то, как неожиданно над его головой пропала целая полка и в его укрытие тут же попал непрошеный свет. Среагировал парень лишь тогда, когда почувствовал как сверху на него упало что-то мягкое и плотное. Не успев поднять головы, школьник слышит как дверцы его шкафа со скрипом открываются и сразу же чьи-то громадные руки силой вытягивают его из шкафчика. Как только Сигма убрал с лица одеяло (Сигма понял, что это одеяло, когда его уже вынули наружу), то он осознал, что его держит на руках Николай. Глаза сразу округлись, а тело уже кажись автоматически начало трястись, словно его собирались сейчас в окно выбросить. Но заметив спокойное выражение лица, которое только может делать Гоголь, паника слегка ослабла, но не исчезла, ведь достали его не просто так. — Ууу, птечник, весьма опасное местечко ты для пряток выбрал. Этот шкаф на божьем слове держится, видишь, даже полочки без колебаний достаются, удивительно, что тебя выдержали. — а Гоголь всё также весел. У него замечательно получается делать вид, что ничего между ними и не произошло на кухне. Зато Сигма, сразу же начал брыкаться в чужих руках, крепко сжимая фотографию. Это кажись ещё больше развеселило Николая, ведь тот даже начал выполнять какие-то движения по кругу, резво смеясь. Двуколор боялся сказать и слова, страх того, что дело начатое на кухне будет продолжено, заставляло парня лишь кидать взгляд куда-то в сторону, лишь бы не на Гоголя. И вот он остановился. Усадил Сигму на его кровать и встав напротив того, начал рассматривать черты лица визави, хотя он и видел их много раз, удовольствие всё равно было неописуемым. Молчание, которые повисло между ними было крайне неловким, и хоть приятный теплый плед немного расслаблял, создавая якобы ощущение комфортности, Сигма ощущал как атмосфера между ними становилась всё хуже и хуже. — Сигма, Сигма, хочешь я продолжу удивлять тебя? — Николай сказал это настолько непринужденно, что вызвало небольшой интерес у двуколора. Школьник положительно кивает, а Гоголь до подозрительно странно хихикает, складывая руки за спиной. — Что ты скажешь на то, что именно твои родители виноваты в том, что ты сейчас находишься у меня в доме, совершенно ничего не понимая? Сигма с непониманием изогнул бровь. И на кой черт Николай приписывает сюда его семью? — Я скажу — это абсурд. Ещё скажи, что мои родители знакомы с твоей ненормальной семейкой. А это ещё больше развеселило Николая. Тот приложил ко рту руку, удерживая смех. А этот жест ещё больше напрягал Сигму. — А если я скажу да? В каком смысле «да»?! — Это как понимать?! Всё-таки удержав смех, Николай разрастается в ухмылке, показывая свои острые зубы. Сигма опускает голову вниз, глядя на фотографию. С какой вероятностью слова сказанные Гоголем это не ложь? Да и с чего это ему приспичило давать ответы на вопросы, которые он так тщательно скрывал? Что-то тут явно было не так. — Если бы твои родители решили сказать своему любимому сыночку о том, что он страдает кое каким заболеванием, то знаешь как всё могло пойти по другому течению. — слегка нагнувшись вперёд, улыбка стала ещё шире. Сигма просто не мог принять этой информации. Главной причиной было то, что всё произошло слишком резко. Да и с какой целью Николай всё объясняет Сигме? Разве не он некоторые время назад сидел около стола, удерживая не понятно какие эмоции? Гоголь опять напоминал о всей непредсказуемости, но чтобы так… Неужто он узнал действительно что-то важное? Да и фотографию зачем-то отдал. — Ты бегаешь вокруг да около… — постараясь сохранять спокойствие, начал Сигма. — Просто скажи мне в лицо… Чего я ещё не знаю? — Ах… Ты много не знаешь! — Николай! — Какие мы злые. Гоголь, сделав пару шагов вперёд, приблизился к двуколору, а потом, совершенно нахально и без предупреждения садится к тому на колени, сразу же кладя свою голову на чужое плечо. Было даже смешно из раза в раз класть свою голову на плечико Сигмы, словно он там уже прирос, но именно это положение заставило Сигму напрячься и начать нервничать, что давало большие амбиции. — Что ты творишь?! — этого в последнюю очередь ожидал двуколор, поэтому начал осуществлять наивные попытки скинуть с себя Николая, что было безуспешно и лишь больше развеселило того. Но как только школьник утихомиривается, неожиданно Гоголь достаёт из кармана какой-то странный платок, чей непонятный запах чувствовался даже из далека. Как только Сигма замечает данную ткань, она тут же оказывается на его лице. В нос ударяет резкий и неприятный запах, который словно перекрывал путь к кислороду. Вялость, которая чувствовалась не в такой уж и сильной форме, вдруг начала распространятся по всему тело, и Сигма начал видеть круги под глазами. Постойте… Неужели это…? — У тебя амнезия, Сигма. — тихонечко сказал на ушко Николай, наслаждаясь тем, что пленник уже не в силах сопротивляться, и что сейчас он обессиленно упадет в его объятия. Амнезия?.. Но как такое может быть?.. Глаза предательски слипаются, а как только ткань пропадает с лица, школьник ощущает как в его губам прильнули губы Гоголя. Этот поцелуй словно убаюкивал, ведь Николай даже не пытался получить ответа, просто с непонятно какой нежностью прикасался к чужим губам. Но даже Сигма ничего не мог сделать. Последнее, что он помнил, это как оставшиеся силы покидают его, а Николай, наконец-то поймав бабочку благодаря своей паутине, обоими руками обхватывает его спину, прижимая к себе…