Твоё безумно красивое
сердце.
* * *
Звук тяжёлых медленных шагов приближается к двери. Один, два, а вот уже и четвёртый. Слышно недовольное бурчание охрипшей девушки и звон связки ключей. Она вставила старый, ржавый ключ в скважину; один, второй, а вот и четвёртый щелчок. Лёгкий скрип двери и небольшая часть уставшей татуированной мордашки высунулась в щель. — Тебе нахуя ключи да… — ей понадобилась всего секунда на осознание. — Лиза? — удивление в перемешку с испугом создавали красочный ансамбль эмоций, который прекрасно ударял в голову болеющей Вилки. — Прости, я думала, что это Рони, — виновато улыбнувшись, она поняла, что это имя, скорее всего, Индиго ничего не говорит. — Ой, ты не подумай ничего. Это моя подруга лучшая! Я тебе рассказывала, вроде, — реакции не было. Ни один мускул на лице Андрющенко, даже немного, не дрогнул. От этой гримасы безразличия становилось тошно, а злость начинала греть изнутри. «Она даже не ревнует. Лизе плевать» — осознание крайне болезненно жалило, но надежда всё ещё не до конца покинула девушку. «Я люблю её?» — один момент и в голове что-то перевернулось. Виолетта признала, поняла и наконец-то осознала, что её подруги всё-таки возможно и были правы. — А ты чего вообще пришла? — девушка уже полностью вышла за дверь и всё с тем же недоумением смотрела на неё. — Кстати, откуда ты, блять, знаешь адрес? — в ответ опять молчание. — Ну, и чо ты молчишь? — Опять бухала ночью? — одно мгновение и тонкая холодная рука прильнула ко лбу Виолетты. Андрющенко старательно игнорировала все высказывания и вопросы Малышенко. Так мягко и заботливо Вилку никто никогда, как бы странно это не звучало, не трогал. — И лоб у тебя горячий. Температура есть всё ещё? — Я задала тебе вопрос. От куда ты знаешь где я живу? — руки переместились выше начального положения и скрестились в районе груди. — Когда ты бухая ко мне завалилась посреди ночи, — лёгкая усмешка мелькнула на её лице, а взгляд будто стал мягче, — написала его на какой-то бумажке и закинула на стол. — А почему именно сейчас приехала? — лицо сделалось задумчивыми, а глаза уставились в одну точку. В ответ на это Андрющенко, устало вздохнув, протянула руку со старыми, потрёпанными жизнью, спутанными наушниками. — Вопросов больше нет? — Отсутствуют. — Вот и славно. — Зайдёшь? — открыв дверь шире, Малышенко отошла в сторону, вплотную прижавшись к дверному проёму, показывая, что Лиза может спокойно пройти внутрь. — А можно? — крайне удивлена. Вилку это очень сильно раззадорило, а Индиго наоборот очень смутило. Такой жест дружелюбия вызывал смешанные чувства. — А ты попробуй, — играет с ней как может. Пытается понять, что к ней чувствует её возлюбленная. Лицо Андрющенко ничего не говорило и опять не выражало никаких эмоций. «Лучше бы оставалось это её фирменное самодовольное ебало» — пронеслось вихрем в голове Ви, смешивая мысли в некую кашу. «Самодовольное ебало» — именно так Вилка обозначила для себя моменты, которые вызывают у Лизы какие-то ухмылки или смешки. Обычно, в эти минуты ей хотелось провалиться сквозь землю, но эта гримаса безразличия пугала намного сильнее. — Попробую, — поняла и приняла этот вызов. Виолетта была довольна таким исходом их «игры» и провожая девушку, что покорно проходила в пока незнакомую квартиру, аккуратно разуваясь в небольшой прихожей.* * *
— Вилка, блять, заебала ключи в замке оставлять, — недовольно и очень громко возмущаясь, блондинка злостно жала на небольшую кнопку звонка возле двери. Её крик был на столько громкий, что был слышен даже на кухне, которая была самой отдалённой от входа комнатой. — Сука, Виолетта, я тебя ненавижу! — Я тебя тоже люблю, зайчик! — спешно подлетев к двери, Малышенко с неким странным тремором рук открыла непослушную дверь, впуская свою «мать» домой. Нет, она не боялась Вербицкую. Эта дрожь была вызвана осадком после диалога с Индиго. — Прости-прости! Я забыла, что ты прийти должна. — Ахах, странно, что ты забыла, — руки потянулись к подруге, дабы сковать её в объятиях. — Чем же ты таким занималась? — ответа не последовало, что немного смутило блондинку. — Кстати, я в ахуе с наглости людей, — Вербицкая как обычно, в спокойном темпе, будто у себя дома, начала снимать обувь, аккуратно ставя её в полку, что стояла возле двери. — Открываю дверь, хочу зайти в подъезд, а на меня какая-то девка вылетела и не даже извинилась, — В след за ботинками она сняла короткий белый пуховик, который был отправлен в полёт на вешалку. Как всегда идеально и прямо в цель. Вероника никогда не была обделена хорошей меткостью. — Пиздец какой-то. Ты этой шмаре хоть сказала что-то? — в это время брюнетка на кухне разбирала сумку с едой, которую ей любезно принесла Ника. Поэтому с обычного спокойного тона, обе девушки перешли на повышенный, почти кричащий. — Не успела. Она высокая ебанёшься и ходит быстро! Кстати, по описанию похожа на твою Лизку была, вроде, — став в дверном проёме кухни и сложив руки на груди, она с добродушной и искренней улыбкой наблюдала за детским восторгом Вилки, которой для счастья достаточно было немного внимания и много либо сладостей, либо алкоголя. — Эта тоже чёрненькая была и ебало такое, будто помер кто-то, — с её уст сорвался лёгкий, такой приятный, смешок. Несмотря на контекст в котором он вырвался, всё равно ни малейшего следа злости или этой неприятной насмешки, как у Лизы, не присутствовало. — Она, кстати, плакала пиздец. Не представляю, что у неё случилось. — У неё на шее «Индиго» было набито? — задумавшись, Ви указала пальцем на центральную часть шеи; именно в то место, где у Андрющенко красовалось красивое и в какой-то степени изысканное «Индиго». — Я же говорю, что она понеслась как сумасшедшая. Я не успела рассмотреть. — Блять, а может правда Лизка. Она заходила ко мне прямо перед тобой, — устало посмотрев на «сестру», Вилка села на стул. — В смысле приходила? — удивлённо. Она явно не ожидала того, что эта девушка действительно окажется Лизой, а тем более не ожидала, что эта Лиза приходила к Вилке. — Ну, я у неё наушники забыла и она принесла их, — пожав плечами, мол «ничего необычного», она уставилась на Рони, которая что-то обдумывала. — Ты к ней заходила? Когда? — ещё более удивлённо. Малышенко так и не поведала ей, куда она делась после пьянки на дне рождения Медведевой. — Позавчерашнего когда я съебала и оставила тебя на Мишель, — виновато улыбнувшись, она отвела взгляд, показывая, что ей стыдно; совсем немного. — Странно это всё. Даже если это была она, то с чего бы ей от тебя в слезах выбегать? Обидела свою Индиго что-ли? — Честно говоря, вообще не ебу, — отодвинув из-за стола стул, который стоял возле того на котором сидела Вилка, девушка жестом пригласила подругу сесть рядом. Та покорно сделала всё как хотелось Малышенко. — Мы там что-то пиздели, она телефон в руки взяла, чо-то увидела и пиздец охуела от чего-то, — подперев голову ладонью, упирая её в щёку, Вилка продолжала свою тираду о странном поведении Андрющенко. — У неё глаза такие, прям по пять копеек были! Я сама испугалась. Интересно, что там было, — замолчав, показывая, что поток мыслей окончен, она вопросительно уставилась на блондинку, ожидая её вердикт. — Ну, чо скажешь? — Странно всё это. А о чём вы говорили вообще? — Да бля, ничего такого. Она отчитала меня за то, что я бухаю как чёрт, — из спокойного пассивно-расслабленного положения, Малышенко перешла в, можно считать, маниакальную фазу. Её руки активно жестикулировали, вырисовывая что-то в воздухе, а глаза бегали вслед за ними. — И таблетками от температуры накормила. Прям как ты, ей богу. Чо она-то доебалась? — с долей некой грусти, она посмотрела прямиком в карие глаза Вербицкой, дабы найти ответ на интересующие вопросы. Они были карими как и Лизины, но в то же время абсолютно другими. Да, они были родными, но в них не хотелось тонуть. — Ей вообще похуй должно быть. Схуяли её ебёт то, что я бухаю. — Она о тебе заботится, — ответ был очевиден и лежал буквально на поверхности, но только для Вероники. Глупость влюблённой Виолетты заставляла Рони улыбаться во все 32. Это было ощущение по типу «моя девочка выросла». Это радость и возможно гордость за то, что она смогла вырастить полноценного человека, который даже может любить. Для Рони это действительно было великое достижения. Всё-таки, несмотря на то, что они с Виолеттой одногодки — психологический возраст у них разный. Да, обе девочки не отличались любовью к правильной жизни и не были святыми, но у Вербицкой было чувство ответственности за себя и за Малышенко, в то время как у второй ничего подобного не проявлялось. Вилке было плевать на всё; главное для неё — это утолить свои потребности. Именно поэтому она была главным и частым гостем на вписках — там можно воплотить все свои желания и временно заглушить животные инстинкты. Покурить, разговаривая с кем-то, кого ты больше никогда не увидишь, «по душам», выпить чего-то крепкого, перехватить немного желанных запрещённых веществ у уже знакомого и проверенного барыги и потрахаться с кем-нибудь будучи абсолютно пьяной — это было всё ради чего Малышенко жила. Девушка не видела жизни без своих вредных привычек, от которых она была зависима. — Блять, меня бесит всё это. Почему именно со мной какой-то пиздец происходит? — устало вздохнув, Вилка сложила руки на столе и легла на них, пряча лицо. Её спина и руки начали изредко неестественно подрагивать, а из-под рук слышались тихие всхлипы. — Ну-у-у, ты чего? — смотреть на плачущую Виолетту для Вероники было равносильно адской пытке. — Маленький, ты чего? Всё будет хорошо, — как и Медведева, Вербицкая потянулась, чтобы обнять подругу. Не для кого из её близкого окружения не было секретом то, что Вилка — это очень тактильный человек, которого без объятий не успокоить. — Слышишь? Всё будет хорошо, — поглаживая голову Вилки, Рони зарывалась в её волосы носом, обжигая её макушку своим частым, беспокойным дыханием. «Любовь — это одноразовая акция.» — эта мысль в очередной раз всплыла в голове Вероники. И несмотря на то, что все видели, что она что-то чувствует к Гаджиевой, сама блондинка убеждена в том, что почувствовать на столько сильную влюблённость второй раз — невозможно. Это немного забавляло, потому что этот «купон» она потратила, чтобы полюбить Виолетту. Возможно, это была не совсем та любовь, которая пришла к Вилке, но раньше, по молодости и по глупости внутри Вербицкой при виде Ви что-то содрогалось. Но Малышенко про это никогда не узнает. Вероника не позволит ей этого. Это — её секрет, который она унесёт с собой в могилу, потому что это всего лишь прошлое, которое уже прошло и отношения к настоящему почти не имело.* * *
— Да! Я в ахуе была, когда проснулась, — сейчас девушки обсуждали происшествие, что произошло ночь назад. — Прости, за неудобства, пожалуйста! Я вообще не помню, как тебе написала, — виновато улыбнувшись, она опустила взгляд в стол, чтобы не поймать зрительный контакт с ней. — Я так и подумала, — выдавив из себя лёгкую улыбку, дабы успокоить Малышенко, хотя сейчас ей нужно было бы успокоить себя. Лизе опять больно. «Это правда ничего не значило» — осознание вызвало очень сильное разочарование. Эти ночные признания в любви были всего лишь обычной жалкой иллюзией, которая была вызвана алкоголем. — Пх, ну вот. Мы с тобой знакомы всего неделю, а ты уже считаешь меня алкашкой, — тихий грустный смешок, в котором таился огромный ком обиды. — Прости ещё раз. Надеюсь, что не до конца упала у твоих глазах. — Всё хорошо, — глазки покраснели, слёзы не скатились. Лизе нельзя плакать. Слёзы — это слабость, а если она покажет, что её так легко задеть, то получит очередной нож в спину. — Заебись, — больно. Всё-таки