You look so broken
when you cry…
* * *
Дверь хлопнула, оставляя девушку в одиночестве. Опять это колкое чувство, которое было с ней последние лет пять. Сейчас та самая Вилка, которая добавила красок в её серую, однообразную «взрослую жизнь» ушла. Просто и бесцеремонно ушла. С одной стороны так и должно быть, потому что они никто друг другу и она сама попросила оставить её, а с другой обида комом подошла к горлу, душа и раздирая всё изнутри. В носу начинало покалывать, а глаза жгло. Она пытается сдержать всю свою боль внутри, как привыкла это делать, но сейчас она одна и рядом нет того самого лучика света, который заставляет держаться на плаву и пытаться выбраться из этой тёмной пучины. Эта ситуация моментально забрала все силы из худощавого тела девушки, оставляя «пустую оболочку». Теперь та самая «пустая оболочка» лежит на диване, уткнувшись лицом в белую подушку, часто дыша, отдавая всю свою боль вместе со слезами ни в чём не виноватой ткани. Ей было больно от своих же слов, которые она подсознательно приправила ненавистным «так будет лучше», ей было ещё больнее от того, что Малышенко не пошла в протест и ей было невыносимо обидно от осознания того, что она сама лишила себя своего счастья.* * *
— Приветик, — приветливо протянув руку для рукопожатия, она ожидала того же в ответ. Музыка была настолько громкой, что чтобы перекричать её, нужно было приложить немало усилий. — Как тебя звать, кисунь? В ответ на неё поднялась пара широко распахнутых глаз, с не менее широкими зрачками. Эта девушка выглядела очень забавно и, можно считать, мило. Не очень высокий рост, по подсчётам Виолетты в районе ста шестидесяти, растрёпанные волосы, широкие зрачки, тремор и огромная бутылка пива в маленькой ручке. Видно, что ей лет девятнадцать и это одна из её первых «тусовок». Маленькая девочка поняла, что «стала взрослой» и теперь может развлекаться, не боясь получить нагоняй от родителей, которые до сих пор уверенны в том, что их «принцесса» всё ещё мала и невинна. — Ки-и-и-с, — к горлу подступил ком — осознание. Опять больно, опять это жжение в глазах и колики в носу, опять все мысли заняты надоедливой Андрющенко. — Маша, — наконец-то поняв, чего от неё хотят, незнакомка смогла выдавить из себя эти злосчастные два слога. В ответ последовало краткое, быстрое «ага», после которого Вилка, в панике, бросилась в толпу, дабы поскорее покинуть душное помещение.* * *
Таявший ранний снег мешался с грязью, образовывая темную скользкую «кашу», на которой Виолетта так и наровила поскользнуться. Ей было обидно и больно, потому что она опять сама загнала себя в тупик. «Кис» — это было обращение к Лизе. Она считала себя предателем, потому что на полном серьёзе была готова поддаться своему животному желанию и провести какое-то время с какой-то в хламину пьяной малолеткой. Хотя предавать было некого. Лиза* * *
— Может не стоит? — блондинка стояла с красными от слёз глазами, постоянно всхлипывая. — Не стоит она того, Ви. Я ж без тебя не смогу, — новые мокрые дорожки появлялись на щеках очень быстро, а лёгкий тремор рук мешал нормально держать рюкзак, который и так норовил соскользнуть с мокрой, от идущего снега, куртки. Прошло чуть больше двух недель с того самого рокового дня. Боль немного стихла, лишь изредка появляясь по ночам, доводя до дрожи в коленках и криков в подушку, которые достаточно быстро глушили сигареты, алкоголь и, если дома находилась очередная доза то, что-то похуже. Грязь, которая мешалась с мокрым снегом, постепенно сменилась на белые сугробы, а в центре уже начинали украшать торговые центры какими-то замысловатыми гирляндами и ёлками. Виолетта уже успела отчислиться, попрощаться со всеми своими «друзьями», договориться со своей недовольной мамочкой, собрать вещи и попросить Вербицкую, чтобы та заходила поливать единственный выживший в её доме цветок — суккулент Арсений, который ей подарила она же со словами: «Блять, у тебя так неуютно. Может хотя бы он жизни добавит». — Я вернусь, обещаю. Не зря же тут квартира матери стоит, — пытается успокоить подругу, хотя сама вот-вот упадёт на колени и начнёт задыхаться в слезах. Тянется дрожащими руками к худому телу подруги и обнимает, пытаясь доказать, что всё будет хорошо. — Мне нужно немного времени и подзаработать денег. Может татухи куда-нибудь бить пойду, — пытается говорить ровно и уверенно, но вырываются какие-то рваные обрывки фраз. А Вербицкая стоит, в плечо уткнувшись, плачет и сказать уже ничего не может. Слов просто не осталось. И вот из старых поношенных колонок раздаётся хриплое «поезд рейсом: «Санкт-Петербург — Москва» отправляется через две минуты». — Мне пора, — нехотя и очень медленно, она опускает руки отдаляясь и смотрит в грустные карие глаза. Глазки карие, даже грустные, но не те. — Я буду скучать, — растерев очередную порцию слёз по щекам, смотрит на подругу, с некой глупой надеждой. С глупой надеждой на то, что она передумает и не поедет никуда. С глупой надеждой на то, что её остановит боязнь уезжать так далеко от Лизы. — Я тоже, — подняв с мокрого асфальта испачканную мокрую сумку, Виолетта развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась к своему вагону, параллельно вчитываясь в текст билета, дабы понять какое месте предназначено именно для неё. После того, как эта миссия была выполнена, а наличие билета проверила пожилая женщина в незамысловатой форме, девушку направили в нужный вагон. Тяжёлая железная дверь очень неохотно поддалась силовому воздействию, будто действительно примёрзла к проёму. — Так, восемнадцатое… О, прямо у окна, — поставив сумку на предназначенную для этого полку, она села на сиденье, через грязное, пыльное стекло, поглядывая на свою подругу, что также заметила её и уже стояла вытирая очередную порцию слёз с щёк, махая рукой. — Я люблю тебя, — прошептала почти без звука, показывая пальцами сердечко. Вербицкой объяснять не надо, она поняла всё и так. Пряча обмороженное лицо в шарф, отвечает тем же, показывая трясущимися пальцами рук такое же незамысловатое сердце. Они впервые расстаются на такой долгий срок. Долгий, потому что было непонятно, когда же он закончится и закончится ли вообще. Было непонятно, вернётся ли Виолетта, не забудет ли про своих друзей и сможет ли пережить Лизу. Слышится стук дверей и цокот толстых каблуков. Через пару секунд характерный звук, резкий толчок и поезд трогается, а из динамиков слышится хриплый голос машиниста, что предупреждает пассажиров о начале пути. Это та сама точка невозврата, когда Вилка уже не может передумать. Тяжёлое осознание того, что она делает и ответственности накатывает высокой волной, которая накрывает девушку полностью, вызывая очередную порцию солёных слёз. Вероника видит это мельком, и отвечает тем же, махая красной от холода рукой. Сейчас она провела самого близкого для себя человека.* * *
— Да, всё хорошо, щас на метро, а потом к мамке, — таща в одной руке тяжёлую сумку, а в другой телефон, она пыталась сориентироваться в местности. Последний раз в Москве она была давно, года так два назад, когда помогала маме перевезти остаток вещей. — Рони-и-и, я только уехала, ну не плачь ты так, — на лице была улыбка, которую вызывала такая забота со стороны подруги, а в глазах стояли слёзы. Она уехала так далеко от Вербицкой, от уже знакомых и привычных клубов, так далеко от Лизы. Из телефона слышались всхлипы, дрожащий голос Вероники, которая не может успокоиться уже три часа и знакомые голоса других девочек, которые что-то бурно обсуждали и поочередно передавали Ви приветы. Всё было как всегда, кроме одного: Вилка была не рядом с ними. Несмотря на грусть и тревогу, что вызывала мурашки и жар где-то внизу живота, она понимала, что так будет лучше для неё же. Смена обстановки — это всегда хорошо, тем более в быстрой Москве намного больше возможностей, по сравнению с родным, уютным и возможно банальным Питером. Малышенко знала все клубы, каждую открытую крышу, магазины в которых алкоголь был на рублей двадцать дешевле, барыг и просто прошерстила Питер вдоль и поперек. Несмотря на всю любовь к нему, становилось скучно и хотелось большего, а когда-то любимые места, которые она с удовольствием показывала Андрющенко, теперь вызывали чувство некого дежавю и отвращения. — Приезжай на Новый Год, мама рада будет тебя увидеть, — пробегаясь взглядом по многочисленным табличкам с английскими фразами, она смогла выйти к двери, что вела в метро. — Мне пора, передай нашим пока и скажи, что без подарков я их не оставлю. По почте пришлю, ха-ха. — Хорошо, не забудь позвонить, когда приедешь. — Да-да, давай, — закончив вызов, она сунула телефон в карман и вдохнув полной грудью запах «новой жизни», который был больше похож на запах сырости, характерный для метро, худощавое плечо надавило на массивную дверь, дабы открыть её. Теперь всё будет иначе.