Не сошёл с ума и вполне осознанно
я вдыхаю этот яд вместе с воздухом
* * *
— Мам, я дома, — ответа не последовало. — Мам, ты тут? — ощущение, что что-то в этой квартире не так, пробирало до костей. Казалось, что сейчас здесь абсолютно всё было не так. Сделав неуверенный шаг через порог, девушка отправила сумку в привычный угол возле двери, после с громким стуком, следом за которым был щелчок, закрыла дверь. Шапка и куртка были отправлены на вешалку, а обувь была поставлена в специально отведённую полку аккуратно, можно считать, идеально ровно, как любит мама. — Мам? — пытается понять, где искать, потому что встречать её никто не вышел. Она должна быть дома, сама писала об этом буквально час назад и никуда идти не собиралась. Вся эта ситуация напрягала, а гробовая тишина заставляла кучу мурашек пробежать по рукам и, содрогаясь от чувства тревоги, ёжиться. Тихо, небольшими, неуверенными шажками, она подходит к спальне, со скрипом приоткрывая старую деревянную дверь. Кровать как обычно была ровно застелена чистым белым бельём, полы вытерты насухо, до блеска; а все старые, с потёртыми корешками, книжки русских классиков стояли идеально ровно. Всё как любит мама. Следующие шаги были по направлению к кухне. Плита вытерта, недавно вымытые тарелки стояли на сушилке, а на столе была кружка с крепким недопитым кофе, которое очень любит пить мама. Проверять «свою» комнату она не стала, потому что в этом не было смысла. Она прекрасно знала, что дверь туда всегда заперта на замок, а ключ спрятан в самую дальнюю полку шкафа и доставался раз в год, когда Виолетта приезжала к маме на её день рождения. Оставалась ненавистная ванная. Всё такими же тихими шагами, она аккуратно, будто боясь кого-то спугнуть, подошла к белой двери. Рука неохотно, подрагивая от волнения и страха, тянется к ручке, с силой давя на неё, дабы та открылась. Очередной раздражающий скрип петель, которые никто кроме Виолетты никогда не смазывал, и перед глазами открывается отвратительный, пугающий вид. Белая ванна, идеально выложенная белая плитка, чистая раковина и полотенца, сложенные в ровную стопочку на стиральной машине. Всё как любила мама. Резко закрыв дверь, она подорвалась с места, забирая свои вещи, спешно обуваясь, захлопывая дверь и пытаясь нащупать, среди кучи мелочей, в глубоком кармане, телефон. Руки дрожат, дыхание очень частое, а глаза бегают, выдавая всё её беспокойство, которое мешалось с сильной паникой. Дрожащими непослушными пальцами пытается набрать нужный номер, который как назло терялся среди мыслей. А сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Тот самый первобытный страх мешает сосредоточиться на своих действиях, а в голове всплывают те самые эпизоды из детства, вызывая лёгкое горькое чувство неприятного дежавю. Реакция организма возвращала в те самые четырнадцать, когда она впервые покурила какую-то травку с друзьями постарше, а ситуация напоминала о том, как они вместе с мамой делали уроки, как всегда поссорились на пустом месте и мама ушла в ванную. — Ало, тут моя мама, она, — голос дрожал, паника брала верх над разумом, мешая правильно излагать мысли. Казалось, что звонит не взрослая девушка, а маленькая испуганная девочка, которую загнала в угол жестокая реальность, давая понять, что она из себя представляет, окуная ребёнка во взрослый мир. Диспетчер услышал, что она испугана. Он её понял и попытался успокоить, дабы добиться такой нужно сейчас информации и помочь ей: «Успокойтесь, пожалуйста. Скажите адрес и причину вашего звонка». — Моя мама, она наглаталась каких-то таблеток, — жадно вдохнув воздух, в попытке успокоиться, она на выдохе продолжила, параллельно открывая дверь подъезда, чтобы наконец-то выбраться из этого злополучного дома. — Я не видела какие, я испугалась. Какая-то банка, похожая на антидепрессанты, вроде, — металлическая дверь с оглушающим хлопком закрылась за спиной, а ноги быстро двигались в сторону лавочки. Она очень устала, ей было страшно. — Я не знаю, что делать. Молодой парень, по голосу ему лет двадцать пять, не больше, явно испугался не меньше самой Виолетты, хоть и старался это не показывать. В её голосе слышался страх, мольба о помощи и надежда на то, что всё ещё не всё потеряно. — Адрес? Да, улица…* * *
— Девушка, просыпайтесь, — грубая рука трясла дрожащее худощавое тело за плечо, дабы наконец-то разбудить её. — Что такое? — приоткрыв глаза, она увидела статного мужчину в белом халате. Воспоминания о событиях, что произошли час-два назад всплыли в голове, вызывая лёгкую дрожь в коленках и заставляя, этот ненавистный, ком в горле появиться снова. Она надеялась, что это был сон. — Мне очень жаль, — глаза моментально стали грустными, он понимал, что Малышенко ещё очень молодая, можно считать, что для него она маленькая и что эта новость шокирует её. — Мы сделали всё, что смогли. Осознание накрыло, вызывая слёзы. Мама, её мамочка, к которой она собиралась переехать, дабы убежать от всех проблем, покончила с собой. Неожиданно, резко и так больно. В попытке убежать, жизнь опять достала её, загоняя в очередной угол, который был на тонов пять темнее предыдущего. Мужчина уже успел погладить Вилку по плечу, прошептать какие-то слова поддержки на ухо и уйти, оставляя её один на один с собой. Больно. Ей было чертовски больно, потому что она не смогла ничего сделать. Она опять убежала, даже от мамы, когда нашла её в ванной. Из-за своего страха она причиняет боль себе, родным, друзьям и Лизе.* * *
Похороны организовал отец, который благополучно кинул их ещё давно и довёл свою, когда-то любимую, бывшую супругу до такого. Во всяком случае она так считала, потому что последний, с кем разговаривала мамочка был её «любимый» папочка. Он предлагал ей свою помощь, предлагал устроить её на работу к другу, предлагал наконец-то жить вместе как семья, но она отказалась. Ей ничего от него не надо. После «торжества», которое было больше похоже на сборище алкоголиков, потому что все, абсолютно все, пили, даже не вспоминая о покойнике. Ви было тошно от этого. Она считала, что её любимая мамочка заслуживает немного больше, чем обычная пьянка дома у отца и небольшая горбинка земли с деревянным крестом, где-то в дальнем краю кладбища. «Даже памятник не заказал, жлоб» — мысленно проклинала отца Малышенко, выпивая очередной стакан какого-то алкоголя смешанного с колой. В Москве она уже третью неделю. Город большой, красивый, но Виолетте всё равно. По утрам она нехотя вставала, ненавидя себя и свою жизнь, днём била татуировки в захудалом салоне, а вечером сидела дома в одиночестве, выпивая очередную бутылку дешёвой водки, запивая её не менее дешёвым яблочным соком и дополняя всё это сигаретами. В небольшом магазинчике под домом, её уже считали «своей». Милая пожилая продавщица всегда с сочувствием смотрела на уставшую, потрёпанную девушку, которая несмотря на такой холод ходила в лёгкой куртке. Взять зимнюю она не догадалась, на покупку новой денег нет, а брать мамины вещи она не собиралась и боялась. — Марина Михайловна, здравствуйте, — после открытия двери всегда слышался звон маленького колокольчика, который висел на углу проёма, привлекая к себе внимание. — Мне как обычно, — доставая из кармана смятые три сторублевые купюры и горсть мелочи, она улыбнулась самой доброй, по её мнению, улыбкой, которая больше походила на гримасу вселенской боли. — Блять, на сиги не хватает, — глазами пробежавший по монетам, она кивнула своим же мыслям и начала проклинать весь мир. Это были её последние деньги, а ближайшая запись на татуировку была только на завтрашний вечер. — Бери, — протянув пачку дешёвых сигарет, которые обычно курила Вилка, она сочувствующе улыбнулась, пересчитывая мелочь. — Ты ешь хоть что-нибудь? — выглядела девушка мягко говоря не очень. Из-за постоянного недосыпа под глазами появились большие синяки, глаза были красные от слёз, которые вызывали боль и ломка, потому что на наркотики денег банально не хватало. Всего за эти две недели она похудела на четыре килограмма, а от привычной лучезарной улыбки и маски клоуна, что не слезали с её лица никогда, не осталось и малейшего следа. — Конечно, вчера вон батон купила по пути домой. Вкусный был, — эта сладкая продолговатая булка, которую она привычно называла «батон», была единственным, что съела девушка за последние дня четыре. — Да и водка питательная, сок полезный тоже. Всё хорошо, — загибая пальцы, она старалась показать, что у неё всё хорошо. Понимала, что если будет рассказывать о сложившейся в её жизни ситуации, то пожилую Марину Михайловну в худшем случае хватит инфаркт, а в лучшем она просто будет в шоке. — Спасибо за сигареты, я обязательно принесу завтра, обещаю! Вы же меня знаете, — пихая небольшую коробочку в карман и подхватывая в руки бутылки, она кивнула, подтверждая честность своих слов и уже хотела уходить, как её остановил низкий немного хриплый голос женщины, стоящей за кассой. — Виолетта, я не знаю, почему ты это делаешь, но не стоит, — сочувственная улыбка и грустные глаза показывали, насколько больно ей смотреть на эту потрёпанную девушку. — У меня так сын закончил. Такой же как ты был, молодой, очень хороший, но с девушкой расстался и понесло его. Напился и из окна выпал, не стоит оно того, — в голосе слышалась боль. Ви, мысленно примеряя эту ситуацию, кивнула. Она понимала, что такой конец может ждать и её, но ничего с собой поделать не могла. От осознания того, что она страдает из-за своих же эмоций, каждый раз становилось невыносимо обидно, потому что казалось, что жизнь её максимально ненавидит. — Я вас услышала, — улыбнулась, но глаза всё равно всё выдают. Разворачивается и уходит, а в голове больше и больше мыслей о несправедливости и собственной никчёмности. Виолетта не понимала — за что её так наказывает вселенная. То ли за пристрастие к наркотиками, то ли за её постоянные выходки по типу рисования на стенах и кражу каких-то мелочей,* * *
Снег шёл большими хлопьями, попадая в открытое окно. Худая девушка сидит где-то в углу комнаты, которую освещает свет телевизора и луны. Денег не осталось, все ушли на сигареты и билет домой. Месяц жизни в Москве сделал только хуже, а денег, на оплату за проживание в квартире на следующие месяцы, попросту не было. Благо, мамочка успела сделать это перед смертью и теперь думать об этом не приходилось. Теперь у Малышенко была одна цель — это наконец-то вернуться в родной Питер, встретить Новый год и начать жизнь с чистого листа. Без ежедневных одиноких пьянок, без постоянных истерик и без надоедливых мыслей о4 декабря
Рони Вербицкая 17:28 Тебя нигде не видно, ахах Как ты? Как мама? Мама. Боль, на удивление, опять нахлынула с большей силой. Она почти поверила в то, что всё это лишь какой-то страшный сон и на самом деле мамочка где-то далеко, но есть. Она почти поверила, что ей всё приснилось. Казалось, она уже перестала чувствовать эту боль и обиду, как и всё остальное.5 декабря
Рони Вербицкая 03:21 Ви, я уснуть не могу. Что с тобой? Рони Вербицкая 06:02 Вилка, ауууу Рони Вербицкая 06:48 Бля, я щас сама в Москву поеду тебя искать6 декабря
Рони Вербицкая 17:53 Ты типо решила полностью оставить нас всех и забить?15 декабря
Рони Вербицкая 23:21 Вилка, ты же знаешь, что я тебя люблю. Почему ты так со мной поступаешь? Рони Вербицкая 23:54 Блять, я понимаю, что ты бы никогда так не поступила и что произошло что-то серьезное. Объясни, умоляю26 декабря
Рони Вербицкая 04:54 Всё ещё люблю тебя и жду ответа, Вил. Пожалуйста, не делай мне больно. Я готова на стенку лезть, блятьСегодня
Рони Вербицкая 02:42 С наступающим, ахах. Люблю тебя, несмотря на эту непонятную выходку От этого потока приятных слов становилось немного тепло на душе, а слёзы, вызванные тем, что она впервые за долгое время начала немного чувствовать что-то, начали стекать по щекам, отзываясь комом в горле. Было немного приятно и стыдно, возможно немного больно; совсем чуть-чуть. Глаза бегали по буквам, перечитывая сообщения снова и снова. Она не забыла про неё, она беспокоилась и продолжала написывать, надеясь на ответ. Приятно. Рони Вербицкая 04:21 ВИЛКА, УРА, ЖИВАЯ Резкий писк уведомления заставил дёрнуться. Виолетта начала судорожно читать сообщение, пытаясь понять его смысл. Из-за сильного недосыпа мозг соображал плохо, поэтому приходилось знатно напрягаться. Дрожащими, теперь на постоянной основе, пальцами, пытается набрать сообщение, чтобы подруга наконец-то выдохнула и перестала волноваться. В голову ничего не приходит и она не знает, что рассказать и сказать ей.Виолетта Малышенко 04:23
Прости за это. Я тебя
тоже люблю
И больше ничего не пишет — не хочет; лишь читает кучу радостных сообщений блондинки, где она рассказывает о том, насколько сильно переживала.* * *
Опять снег, эта одинокая тяжёлая сумка, слёзы на глазах, пунцовые от холода щёки, старые хрипящие колонки; но Виолетта теперь рыдает не из-за предстоящей долгой разлуки с «сестрой», а из-за ненависти к себе и всему происходящему с ней. Казалось, что выхода уже нет и никогда не будет. Постепенно появлялось сильное желание наконец-то всё это закончить. «Поезд рейсом: «Москва — Санкт-Петербург» отправляется через пять минут» — вызывает некое неприятное дежавю, заставляя девушку нервно сглотнуть ком, подходящий к горлу. С новой жизнью у неё не сложилось. Впринципе, как она считала, у неё ни с чем не складывается. Она же Виолетта Малышенко — ходячая проблема. Слова мамочки поочередно всплывали в памяти, заставляя закусить губу и глотать ком обиды. Про покойников плохо не говорят, хотя очень хотелось.* * *
Перебирает связку ключей, дабы открыть знакомую дверь. Как всегда были эти три шумных щелчка, громкий скрип, который разносился по небольшому коридорчику тамбура и она дома. В квартире было убрано, приятно пахло знакомыми духами, а из комнаты слышалось тихое сопение — Вербицкая. Малышенко сказала ей, что должна приехать и та терпеливо ожидала её, видимо, всю ночь. Привычное тепло появилось в груди, но его затмевало отвращение к себе и ненависть к жизни. Радоваться чему-то для неё стало чем-то невозможным и, казалось, что было, далёкой роскошью, которая осталась там, где-то в её прошлой спокойной и счастливой жизни. Небольшими шагами, будто боясь спугнуть, а точнее разбудить, подошла к знакомой белой макушке, которая торчала из-под пледа. Она любила Рони и, в последнее время, любовь оставалось единственным чувством, кроме ненависти и боли, что хотя бы немного отзывалось в душе. Любовь к* * *
— Тёлки, привет! — блондинка влетела в квартиру резко, оставляя дверь распахнутой. В руке какой-то подарочный пакет с различными красивыми новогодними узорами, в котором, видимо, был алкоголь и чуть менее красивый пакет из супермаркета; а сзади Юля, держащая коробки пиццы в руках. — Привет-привет! — Вербицкая была рада, что подруги достаточно быстро откликнулись на её приглашение отпраздновать новый год вместе и всё-таки пришли. А вот Вилка рада не была. Сейчас меньше всего хотелось веселиться и по-настоящему жить. Ей было достаточно компании тишины, бутылки шампанского с пачкой сигарет, возможно чипсов и мыслей; Мыслей о Лизе. — Чо, мы вчетвером будем? — разуваясь, забирает коробки у своей девушки, чтобы той было легче избавляться от верхней одежды и довольно улыбается. Она была рада тому, что они наконец-то соберутся все вместе. — Ещё должна Мишка прийти с какой-то девушкой, — в голосе прозвучала толика обиды и ревности. Никого не удивило, что Рони позвала Мишель и уж тем более то, что она ревнует её к её же девушке. Все, кроме Гаджиевой и Вербицкой понимали, с чем это связано. Потому что влюблённые ничего не видят. — А, с Шумой что-ли? — наконец-то голос подала и Чикина, повторяя жест Медведевой, вешая тяжёлую тёплую зимнюю куртку на вешалку. — Не ебу, — пожав плечами, она жестом позвала девушек пройти на кухню. — Её Кристина зовут, вроде. — Да, значит Шума, — кивает Кира, проходя в показанном направлении. — Шумахер, если быть точнее. Под синькой гоняет на тачках, как бешеная. Прав лишали пару раз даже, — хмыкает и ухмыляется, её явно забавляет эта эксцентричная личность и её глупые, необдуманные поступки. Вся толпа прошла на кухню, расставляя бутылки и раскладывая принесённые девушками закуски. Пицца, чипсы и прочая не особо полезная для желудка, но желанная для мозга еда. Виолетта так ни слова не проронила, стоя рядом, корча грустную мину. Всё это сильно настораживало не только Веронику, которой она так ничего толком и не рассказала, но и Киру, и даже Юлю, которой на брюнетку всегда было просто всё равно. — Вилка, чо с тобой? Садись, давай. Новогоднее настроение тебе поднимать будем, — подойдя к девушке впритык, Кира легонько надавила на плечи, буквально заставляя сесть подругу на, рядом стоящий, стул. — Бля, я забыла, что стула всего два, — вслух начала отчитывать себя Вербицкая, демонстрируя все своё недовольство сложившейся ситуацией. — Да похуй, я на пол сяду если чо, — поворачиваясь на голос блондинки, спокойно реагирует, без малейшего раздражения. Нехватка стульев, для неё, — это явно последнее, о чём нужно думать и заморачиваться в новогоднюю ночь. — Я тоже. Рони, всем похуй на эти стулья, не парься, — самая младшая пожала плечами, показывая, что всё нормально и подобное вряд ли вызовет дискомфорт у кого-то. В их небольшой компании все были привыкшими к различным условиями жизни. — Кстати, эти два голубка скоро уже придут? — Миша написала, что они уже поднимаются, — в голосе слышно лёгкое раздражение, вызванное банально человеческой ревностью; но Вероника никогда не признает этого. Никогда не признает, что это её раздражает и что она ревнует Гаджиеву. Сразу после этого последовал скрип двери, которую специально никто не закрывал, потому что понимали, что скоро придёт ещё пара «потеряшек». Для описания сложившейся ситуации идеально подходит фраза «Вспомни лучик, вот и солнышко». — Мишель, Кристина? — хриплый голос как обычно громкий, узнаваемый и слышен даже с кухни. — Воры, блять, — только что пришедшая Гаджиева была явно рассержена. То ли дело было в кроссовках, которые явно были предназначены не для хождения по колючим сугробам, то ли из-за тяжёлого пакета, наполненного разным алкоголем в её руках.* * *
«С Новым годом!» — все, кроме молчаливой Виолетты, как один подняли бокалы под бой курантов, восторженно крича, улыбаясь и смеясь. Это была уже не первая и даже не третья бутылка. Девушки давно переместились в зал, расселись кто как смог и слушали обращение президента, после которого последовал долгожданный бой. Это не был привычный Новый год с родителями, скучными разговорами о «взрослой жизни», большим количеством алкоголя и пьяных родственников, общение которых обычно заканчивалось потасовками. Всё было как-то иначе и приятнее. Даже излюбленное ими выражение «праздник без драки — это не праздник» сейчас вызывало некое отторжение, потому что почти всем нравилась эта атмосфера праздничного спокойствия и тихого веселья. Гаджиева с Захаравой сидели на полу, спинами упираясь в мягкий белый диван; Чикина устроилась на коленях Медведевой где-то на краю, вжимаясь ногой в подлокотник; а Вербицкая с Малышенко тихо сидели в обнимку наблюдая за всеми, на этом же диване. Казалось, что все были счастливы и сейчас проводят время со своими вторыми половинами, но нет. Всю эту атмосферу рушила парочка закадычных подружек. Вилка молча уткнулась лбом в плечо подруги, держа в руках бутылку шампанского, из которой, с определенной периодичностью, делались глотки и старалась сосредоточиться на импровизированном торжестве, заставляя себя хотя бы на мгновение улыбнуться и хоть что-то, чёрт возьми, почувствовать. А Рони понимает, что что-то не так; но молчит, не спрашивая. Боится, что может сделать ещё хуже. — Кстати, а вы знаете Лизку Андрющенко? Она, вроде, где-то возле вашей шараги живёт и у Вилки в друзьях есть, — Мишель сказала это очень резко, оторвавшись от телефона. — А ты её откуда знаешь? — это было первое, что сказала брюнетка за весь вечер. Она не здоровалась, лишь молча обнималась и пила со всеми, вливая в себя бокал за бокалом, пока просто не додумалась пить с горла. До сих пор пыталась прийти в себя, надеясь, что компания старых друзей как-то поможет, но нет. — А, так знаете всё-таки? — непонимание ситуации слышно в голосе, но лицо никаких новых эмоций не выдаёт. Всё такое же спокойное выражение лица и лёгкая улыбка. — Кис, говори уже чо там, кроме Вилки её походу никто не знает, — Кира оторвалась от рассматривания лица Юли на пару секунд, а после вернулась к этому увлекательному и излюбленному занятию, продолжая вслушиваться в разговоры подруг, изредка что-то говоря и от себя. — Ну, мы с ней познакомились месяц назад, может. Когда Ви уехала как раз. Я по крышам пошла гулять, пока Крис ждала, а там она стояла, прыгнуть хотела, — рассказывает это так спокойно и непринужденно, в то время как по рукам Малышенко уже десятая толпа мурашек пробегает, пока она пытается вслушаться и не упустить ничего из истории. — Так я её оттянула, мозги вправила и потащила в кафешку одну. — Ага, а меня кинула, — обижено надув губы, Захарова притянула свою девушку за плечи, обнимая; будто показывая, что Гаджиева уже занята. Теперь и у Вербицкой бегут толпы мурашек, а в карих глазах начинает играть странный, немного пьяный огонёк. — Не начинай, — Мишель игру поддерживает, кладёт голову на плечо возлюбленной и продолжает спокойно рассказывать. — Ну, так вот. Я её в эту кафешку отвела и что-то мы с ней распизделись. Оказалось, что у этой бедняги пиздец полный в жизни. Родители в Донецке, вроде, а там же хуйня эта с войной какая-то; так ещё и какая-то девчуля, по которой она убивается хуй знает сколько, съебала куда-то и на связь не выходит. — Жаль её, — Вербицкая озвучивает свои мысли вслух, косясь на подругу, которая моментально взяла телефон в руки и начала судорожно искать