Чистота доказательства

Следующие несколько дней выдаются каким-то чересчур бешеными и, к сожалению, только в плане учëбы. Почти каждый из преподавателей поставил себе долг, что нужно провести тестирование своего предмета по разным группам, якобы, для сайта института, чтобы выявить лучших и отправить их потом на какие-нибудь олимпиады. Поэтому бешеной учёба была для всех, но не для Скарамуччи. Он наплевал стараться. Поддержит средний балл и так сойдёт, зачем ему жопу рвать вообще? Собственно, именно это он и сказал Альбедо во время очередных их посиделок вдвоём, но уже в библиотеке. И с тех пор парни теперь только туда и наведывались. Конечно, были и минусы у таких дружеских посиделок. Первое и единственное: в библиотеке шуметь нельзя, а, как назло, у Скары настал такой период, когда он просто жизненно нуждается в любого рода контакте и разговорах, долгих, нудных, интересных и затягивающих. Сяо достаточно нелюдим, чтобы не позволить подойти к себе ближе чем на расстояние вытянутой руки (как ни странно, нарушать своё личное пространство он разрешает только Тарталье, потому что тому похуй на протесты, он сделает всё, что задумал, даже если ему сказали «нет» или «отъебись по-хорошему»), Венти ясно дал понять, чтобы к нему не подходили и не донимали тоже, ибо он усердно готовится, подтягивая проблемные предметы, а Тарталья… Тарталья на друга смотрит крайне скептически всякий раз, когда тот появляется в его поле зрения. И причину такого поведения Скар не знает и знать, если честно, не хочет. Отсюда вывод: он увязался за Альбедо потому, что раз не с другими, то тогда с ним, да и сам блондин, кажется, не имеет ничего против. Руки сильнее обвивают чужую талию под тяжëлый, будто удушающий вздох. Скарамучча придвигается ближе к президенту, поудобнее укладывая голову на его плече и смотрит, как чужая рука аккуратно вырисовывает слова, предложения на бумаге. Темноволосый вздыхает, прикрывая глаза. С недавнего времени Скарамучча понял, что находится рядом с этим человеком довольно приятно. Альбедо способен поддержать любой разговор, его речь может быть простая, если собеседник перед ним не особо блещет знаниями, но также может показать всю красоту своего словарного запаса и элегантность мысли. И младшему действительно комфортно с ним, возможно, он был бы не против продолжить общение даже тогда, когда Альбедо выпустится из универа. Классным бонусом выплывет то, что он будет делиться своими впечатлениями уже полноценно взрослой жизни человека, не обременëнного парами, зубрëжкой днями и ночами, конспектами, экзаменами и прочим. Круто иметь такие знакомства. — Выглядишь невыспавшимся. — Констатирует Альбедо, поглядывая в учебник, пробегаясь взглядом по строчкам и после записывая основные термины в тетрадь. Скарамучча в ответ только мычит. Парень и правда плохо спит вот уже четвёртый день. По четыре часа, а то и меньше. Нарушить режим сна ему проще простого, стоит лишь один день лечь на полтора-два часа позже, как всё, пока прощай здоровый сон. Скоро и кошмары подоспеют, и тогда вообще красота будет. И всё, ха-ха, как ни странно, из-за гнетущих мыслей по поводу Кадзухи. Конечно, кто же ещё был причастен ко всему происходящему. Не со злым умыслом, ничего не делая, младший брат смог посеять смуту в душе Скары. И много, много сомнений. Они начали делать вид, что всё нормально. Что не было ни ссор, ни неловких разговоров, именно после которого темноволосый заснул только ближе к четырём утра, ничего. Они словно начали всё заново, при этом, не говоря ничего вслух. Новое утро — завтрак — непринуждëнный, лёгкий разговор, и так далее по часам. Однако внутри у Скарамуччи скребли кошки и мыши грызли углы деревянных полов скрипящего равновесия. Ещё чуть-чуть и он провалится, а под этим полом ничто иное, как полное принятие своих, увы, не самых правильных чувств. Да куда правильнее будет начать встречаться с Тартальей… Хотя нет. Ужасная идея, на самом деле. Скарамучча уже понял, что ему нравится Кадзуха далеко не в братском или даже дружеском отношении, да, но собственные мысли его немного пугают. Хотя бы потому, что об этом может узнать Эи. Он ни в коем случае не боится её: крики, ругань — это всё обыденность, хоть и случается не часто. Парень боится не этого. Он боится, что она решит вернуть Кадзуху обратно и лишит его…этого тушующегося блондина с перебинтованными запястьями, историю которых так и не узнал. Скарамучча не хочет его терять. Он в нём нуждается. И именно эти мысли заставляют дать по тормозам и обратить внимание на то, что действительно досягаемо. Паскудство, конечно, то ещё. Внезапно парень чувствует прикосновение горячей ладони к своей голове и приоткрывает сонно глаза. Альбедо смотрит спокойно, чуть повернув голову для удобства, и уже не пишет. Взгляды очевидно встречаются и оба зависают на какое-то время. Они сидят в самом дальнем конце библиотеки, в которой по-прежнему нельзя шуметь, где нет больше ни души, чужие голубые глаза кажутся неожиданно такими яркими но не ярче чем те, которые отдают пламенем и сжигают чужое сердце до тла, губы красиво поблëскивающими от тонкого слоя слюны хотя Скарамучча предпочëл бы испробовать те, что принадлежат брату, черты лица аккуратные, так и манят прикоснуться к ним. Что темноволосый и делает, прикасаясь ладонью к щеке президента, что внезапно замер, как каменное изваяние, а после потянувшись к его губам. Брови Альбедо слегка взметают вверх, пока он прикрывает глаза, однако отторжения с его стороны не происходит совсем. Он только осторожно шевелит губами в ответ, по чужим, не напирая и давая возможность младшему вести. Надавить, когда ему захочется, принять инициативу, если позволят. Старший шумно, жарко выдыхает в чужой рот, стоит только Скарамучче усилить напор, надавив на чужой подбородок. Веки дрожат, брови сведены к переносице, и не потому, что некомфортно, неловко или противно, а потому, что хочется открыть глаза и удостовериться — тот ли это Скар, который отпускал грубые шутки и игнорировал любые намëки в свою сторону от Альбедо, которых было не мало… Младший его привлекает, во всех смыслах. А целоваться с ним оказывается невозможно ахуенно. Что парень забывается и теряется в этих ощущениях. Скарамучча наклоняется ближе к президенту, углубляя поцелуй, ведёт а сейчас ведёт ещё и Альбедо, ловит языком чужой, ласкает, смешивая слюну, посасывает, сглатывая, отчего кадык периодически дëргается, встречает активные ответные действия, которые не могут не вызвать улыбку.

Образ. Знакомая мягкая улыбка искусанных губ. Блондинистые волосы с выбивающейся красной прядкой.

«Скар, блять, ты что творишь? Темноволосый рычит на собственные мысли и воспоминания, как назло решившие подать голос. Но уже поздно. Они пустили корни, они не преграждают любые пути отхода. Они заставляют разорвать поцелуй и вытереть губы рукавом рубашки. Чёрт.

Ты обезумел со своими идиотскими самобичеваниями, со своей глупой неуверенностью в себе.

— Скар… Блять.

И вместо того, чтобы подойти, нормально поговорить с тем, с кем действительно стоит, ты целуешь человека, в котором никогда не будешь заинтересован так, как в нëм.

— Скарамучча. Он так и застывает. С горящим от смущения лицом, прикрытыми рукой пылающими губами. Во рту вкус мятной жвачки, доставшейся со слюной от президента, губы приятно покалывают от умелых движений. И блять, блять, блять. — Что с тобой? Ты… — Альбедо поджимает собственные губы и смотрит так… разочарованно, что Скарамучча сглатывает ком в горле, но заместо него появляется новый, ещё больший, — ты ведь на самом деле не хотел этого делать. — Он именно констатирует. Снова. Потому что это и есть правда. Потому что Скарамучча хочет искренне поцеловать только Кадзуху, хочет укусить за щёку только Кадзуху, хочет отметить губами везде только Кадзуху, хочет заставить чувствовать центром своей вселенной только Кадзуху. Ни кого больше. — Почему ты… — хочет было продолжить говорить Альбедо, но замолкает, когда его рот закрывают ладонью слишком мягко. Старший смотрит в чужие искренне улыбающиеся глаза цвета самого глубокого океана, и, кажется, всё понимает без слов. — Я уже влюблëн. — Скарамучча ощущает, как с плеч падает невероятно огромный груз, который давил столь долгое для него время. Он мешал дышать, мешал спать, мешал есть, мешал жить. Он помешал бы даже сейчас, если бы не мгновенно сузился до размеров атома, а после вовсе не исчез. — Прости…за это. Альбедо пару раз моргает и касается чужой руки, убирая от своего рта. Ему, вообще-то, тоже есть что сказать. — Не извиняйся, ладно? Всë-таки… Все здесь получили то, что хотели. Так что… — Что? — младший клонит голову чуть в бок, не сразу догоняя. — Мне пора. Увидимся позже. — Альбедо быстро собирает вещи и чуть ли не пулей вылетает из библиотеки, игнорируя замечания Лизы о том, что шуметь нельзя, и в следующий раз она его попросту не пустит, даже если он будет слëзно её умолять. «Чë, блять?» — проносится в мыслях у Скарамуччи комком пыли и сухих веток по песку в жаркой, засушливой степи. Библиотеку парень покидает только спустя десять минут, когда ему пишет Тарталья огромными буквами что-то типо: «ты где блять, почему вы ушли с альбедо вдвоём, а теперь он несëтся сам не свой непонятно куда и чуть не сбил меня с ног??!!?!» Осознав для себя кое-что ещё, темноволосый останавливается возле кофейного аппарата в холе универа, где его уже поджидает рассерженный Тарталья. Видок его, конечно, можно назвать как «либо ты мне всё объясняешь, либо я стравливаю на тебя какого-нибудь бога вихрей с его женой и зловеще смеюсь над твоей жалкой кончиной.» Старший напряжëнно делает глоток крепкого кофе без сахара и показательно отворачивается от друга, сверля взглядом картины на стенах и глиняные монументы, хранящиеся неизвестно с каких времëн здесь. Сказать, не сказать — вот в чём вопрос. Сделав ещё один большой глоток и поморщившись от обжигающего горло, вообще-то, кипятка, Скар вздохнул, заиграв желваками. Сказать нужно, всë-таки, Тарталья его самый близкий друг. — Я поцеловал Альбедо, но, кажется, он хотел этого даже больше, чем можно было бы представить. — Пожав плечами, сказал Скарамучча, будто это самая лёгкая правда из всех существующих на этой ëбаной планете. — Чт… — Я сам в шоке, если честно. Я не ожидал, что он оказ… — Блять, Скар, ты!.. — Чайлд ойкает и прячет голову в плечах, когда видит, как него недовольно зыркает охранница и несколько преподавателей, поэтому продолжает громким шёпотом прямо другу в лицо, — ты чё, ебанулся в край, или это заложено в твоём генотипе, блять? Нахуя ты его поцеловал?! — рыжий чуть ли не шипит от злости, отчего старший начинает уже посмеиваться. К чему такая агрессия? Они же не потрахались в этой библиотеке. — А почему я должен был не? М? — Темноволосый вскидывает голову вверх, встречая чужой злобный взгляд своим насмешливым. — Он симпатичный, красив также телом, добрый, мягкий и не тупой, в отличие от некоторых, — парень тычет пальцем в грудь Чайлда, видя, как чужие ноздри расширяются от глубокого дыхания. — Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен был его целовать. — Как ты можешь флиртовать с ним, когда у тебя есть такой классный брат? — Как в качестве аргумента спрашивает Чайлд, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. Он действительно не понимает эту полторашку, которого можно охарактеризовать как «ходячее недоразумение». — Ты идиот совсем? В том то и проблема, что он — мой брат. — Старший массирует переносицу, прикрыв глаза и не желая боле смотреть на друга. Прямо сейчас он несёт какую-то дичь, не иначе. И с чего, блять, он так взвился?! — Ага, то есть ты не отрицаешь, что мог бы и с ним начать флиртовать? — От былой злости и обиды в чужом голосе, кажется, не осталось и намëка. Настроение Тартальи столь же переменчиво, как и погода весной. Что не удивительно от слова совсем. — Отъебись. Почему тебя вообще это ебёт? — Скарамучча фыркает и проходит мимо рыжего придурка, показательно стукаясь с его плечом своим, тот же хвостиком шагает следом, ловко лавируя между студентами, но потом, когда коридор делается по-свободнее, выравничается с другом. — Ну просто если вдруг Кадзуха узнает об этом, то… — То что? Мы братья и… — темноволосый поджимает и кусает губы, больше не ощущая даже фантомных прикосновений Альбедо на них, — он не примет мои такие чувства. — Почему ты так думаешь?

«Потому что он не хочет лишаться семьи, которую только приобрëл.»

Застревает в голове, но так и остаётся неозвученным. Скарамучча просто отмахивается от Тартальи, ускоряя шаг до нужной аудитории, а тот в свою очередь смотрит в спину друга крайне… хитро? О, его маленький и злобный Скарамучча ещё много не усвоил в этой жизни, по всей видимости, либо усвоил, но принципы затмевают истину и закрывают глаза. Но Тарталья не станет вмешиваться, всë-таки он может также и понять друга. Тот боится разрушить всё своими чувствами, которые кажутся ему неправильными, губительными. Он думает, что разрушит ими всё, о чём мечтает Кадзуха. И, пожалуй, кое с чем можно согласиться. Эи не знает, что её сын влюблëн в другого. И что она будет делать, когда раскроется правда — остаётся загадкой.

***

Когда Скарамучча, еле просидев оставшиеся пары, возвращается домой, то обнаруживает, что всё так, как обычно. Кухня абсолютно пуста, только пар клубится над горлышком чайника, говоря, что его совсем недавно согрели, видимо, Кадзуха уже запомнил, во сколько его брат приходит домой. Темноволосый улыбается такой заботе, позволяя чувствам ненадолго себя захватить. Пока наливает себе чай, вспоминает уютные завтраки с младшим, пока тот набивает себе щёки хлопьями или бутербродами, которые Скар начал делать теперь чаще и не только утром. Ему нравится наблюдать за так аппетитно жующим Каедэхарой, он становится словно хомячок. Парень прыскает от смеха, представляя в голове эту странную, но такую смешно-милую картину: пушистый хомяк с лицом Кадзухи. Ну что за нелепость? Приготовив себе всё для расслабленного чаепития, парень уселся за стол. Печенья, на которые подсадил Тарталья, и лимонный чай, которым поделился Венти. Ну, как поделился. Подарил огромную коробку на день рождения… В подарках он, конечно, знает толк, ничего не скажешь. Но лучше бы уж тогда ничего не дарил, ей богу. К слову о них всех. Сяо, как и ожидалось, с парнем разговаривать не желает — обиделся на то, что Скара оставил их всех и тусил всё это время с Альбедо. Венти перестал писать миллион сообщений. И численность сократилась примерно до одной тысячи. А Тарталья сегодня до конца учебного дня кидал хмурые взгляды на друга. Ему явно не нравится, что происходит в личной жизни Скарамуччи, но он явно беспокоится за него и его взаимоотношения с Кадзухой. Всë-таки, среди их четвëрки, Чайлд больше всех просвящëн в дела любовные. Возможно, ему и правда виднее. Но даже если так, он не может утверждать того, чего на самом деле нет. Он не видит, что происходит в стенах этого дома. Но при этом строит из себя всезнающего. Аж бесит. И может ли Скарамучча когда-нибудь столкнуться лицом к лицу со взаимностью? Может ли он рассчитывать на это? И справиться ли он с влиянием матери, если она вдруг окажется против? А она окажется… И почему он в этом так уверен… Не понятно. Просто так кажется. Покончив с едой и убрав за собой посуду, парень подхватил рюкзак и направился в свою комнату, попутно заглядывая в щëлку чужой комнаты. Настольная лампа, разбросанные листы, ручка и карандаш, но за всем этим никто не сидит. Ладно. Скарамучча жмёт плечами и идёт дальше, решая, что сегодня он хочет немного принарядиться перед тем, как позвонить Эи, потому что ей всегда нравилось, когда сын опрятно и красиво выглядел, словно сошёл с обложки журнала. Это было своего рода её увлечением. Они даже в шутку проводили соревнования. Кто лучше оденется, накрасится, но бывает эти моменты доходили и до абсолютной абсурдности, когда мать и сын выходили на улицу. Стольких подкатов человечество ещё не видело… Словом, хорошее когда-нибудь тоже заканчивается, потому что потом Эи вызвали работать и Скарамучче только и оставалось, что скучать по ней, её тёплым взглядам, домашним и уютным объятиям. После сборов парень берёт ноутбук и идёт к младшему, совсем забыв натянуть на лицо ту маску, которую он должен использовать. Но, видимо, не хочет. Он стучится в открытую дверь, хоть и понимает, что может просто так войти, не предупредив. Ещё в самом же начале дал понять, что здесь кому принадлежит. Кадзуха, заметив его, тут же ровно садится и улыбается так приветливо тепло и мило, что у старшего щемит в сердце. Это правда красиво. Кажется, он готов смотреть на эту улыбку целую вечность, а если бы вечностей было много, то он бы выбрал — бесконечно вечно. — Привет, Скар, — Кадзуха поднимается на ноги, видя, как старший с ноутбуком идёт к столу, и спешит включить в комнате свет. — Привет, Кадзу. Созвонимся с мамой? — Он поворачивается в сторону младшего, но вздрагивает, когда оказывается с ним чуть ли не нос к носу. Каедэхара стоит рядом, заинтересованно пялясь в загоревшийся экран ноутбука. И одно короткое движение и Скарамучча сможет коснуться губами уха, возможно, прикусить хрящик, возможно, обвести контур языком, обвив руками талию, услышит чужое рваное дыхание, зажмуренные глаза и пылающие щëки. Так, стоп. Скар, неужели ты не успокоил своё либидо ещё в библиотеке. Нет, не успокоил, потому что у него всё ещё это грëбанное голодание и нехватка контакта. И похер, что оно обостряется в присутствии Кадзухи. Абсолютно и бесповоротно похер. Но потом блондин садится на стул, так и не увидев расширенных зрачков брата. А Скарамучча сглатывает, унимая свои хотелки, и присаживается рядом, находит в контактах маму и нажимает вызов. Он надеется, что она ответит немедленно, потому что он хочет побыть в этой комнате чуть дольше, рядом с младшим.

— Привет, мои мальчики! Как вы?

Эи выглядит очень выспавшейся, довольной и счастливой, а её активные жестикулирования это только подтверждают. — Привет! Всё хорошо, мам! А ты как? Как работа? — Кадзуха чуть ли не искриться счастьем, зеркаля светлую улыбку матери. И Скарамучча заглядывается. Он в пол уха слушает, что говорит Эи, а потом и вовсе забивает на это, мама слишком увлечена своим рассказом о каких-то древних находках, а Кадзуха слушает её предельно внимательно. В скором времени, Скарамучча чуть сдвигается подальше чтобы его не было слишком сильно видно и продолжает смотреть уже так. Одна рука придерживает голову, вторая покоится на собственном колене, хотя, чёрт бы всë побрал, парень хочет сжать ей эту манящую талию, бедро, икру, провести пальцами по каждому участку чужого тела, вызывая волнующую дрожь и гусиные мурашки, поднимающие волосы дыбом. Боже… О чем ты думаешь, сидя прямо рядом с братом во время видео-звонка с мамой? Не стыдно? Вообще нет. Скарамучча скользит взглядом по профилю красивого лица, задерживая взгляд на губах. Блестят. Гигиеничка? Интересно, какого вкуса… Парень тяжело выдыхает раскалëнный воздух, вмиг видя перед глазами, словно от третьего лица, как он проводит большим пальцем по чужим, вероятно, сладким губам и касается в нежном порыве своими, увлекая в тягучий, медленный поцелуй, который бы с каждой минутой перетекал во что-то более несдержанное, кусачее, отвратительно потрясающее. Темноволосый зажëвывает нижнюю губу, чувствуя как голова уже распухает и воздух вокруг него словно накаляется, либо же это он смущается своих же постыдных мыслей, либо заболел. Что-то из этого. Но в любом случае, его всё устраивает. Он прочищает горло, вновь садясь рядом с Каедэхарой и перекидывает для удобства руку за его спиной, чтобы обнять каретку стула. Наклоняется чуть ближе к ноутбуку с прищуренным взглядом, чтобы получше рассмотреть задний фон. Мама в отеле, а позади неё…чей-то халат, кажется, с изображением сакуры и рыжих лисиц? Она с кем-то познакомилась и даже ночует в одном номере? Вау. Это весьма неожиданно, учитывая, с какой осторожностью женщина относится к новым знакомствам, а уж что касается, чтобы приводить кого-то домой в гости, либо же как она — в свой номер. Эи этого внимательного взгляда старшего сына не замечает, продолжая говорить без умолку. И так, разговор завершается только спустя час, когда один язык воспроизводить звуки устал, второй отчасти тоже, а Скарамучча рассмотрел задний фон уже раз пятьдесят. Никто там так и не появился, возможно, показалось. Парни прощаются, звонок завершается, и оба расслабленно откидываются на спинки стульев. Разве что Кадзуха от неожиданности затаивает дыхание, ощутив позади себя чужую руку. И давно они так сидят?.. Юноша немного краснеет и поднимается с места, задвинув стул. Скарамучча встаёт следом, закрывая ноутбук. Во время разговора он ещё несколько раз удостоил себя удовольствием полюбоваться такой близостью с младшим, позалипать на его профиль и даже прослеживать каждое движение кадыка. Ужасно, ужасно, ужасно сексуально. О не правильности мыслей парень задумываться перестал в тот момент, как перешёл порог этой комнаты. Кадзуха почему-то топчется на месте, не зная что сказать, но старшему понимать ничего не надо. Он идёт в сторону выхода, краем глаза видя, как Кадзуха его неторопливо провожает, видимо, чтобы потом закрыть дверь, однако в последний момент ловит чужую руку под сдавленный вздох и ойкаенье. Парень нежно держит руку блондина, гладит местечко между указательным и большим пальцами и смотрит так искренне, что Кадзуха не может вымолвить и слова, но что значит эта искренностью в чужих глубоких синих глазах? Кадзуха выдавливает из себя улыбку, не в силах отвести взгляда. Он бы хотел сказать, что видит в них нечто большее, что намного важнее, что хочется видеть, но… — Ужинать будешь? — Привычно, но уже немного не так. Даже глупый не заметит. Скарамучча надеется всеми фибрами души, что Кадзуха и заметил и одновременно нет. Он разрывается от противоречий, но понимает, что совсем скоро одно перевесит и думать будет поздно и бессмысленно. — Не буду… — глотая ком в горле, произносит Кадзуха и, отводя взгляд, а после вовсе отворачивая смущëнное лицо, закрывает дверь, чтобы после выключить свет и обессиленно рухнуть на постель и громко промычать в подушку. Боже, боже, боже, почему так неловко? Он кое-как просидел этот самый ужасный час в своей жизни, потому что буквально каждой клеточкой тела ощущал его пронзительный взгляд на себе. От него становилось не по себе, и одновременно очень хорошо. Парень улыбается, пробегаясь языком по губам и собирая слабоватый привкус гигиенички. Специально купил… Хотел произвести впечатление и, кажется, у него это получилось. Младший видел этот блеск и дымку в чужих глазах и, о да, ему нравится, как это выглядит. Но господи, почему так неловко… Во время разговора невозможно было нормально усидеть на месте под этим пристальным взглядом и одновременно вникать в то, что рассказывает мама. Кадзухе было правда интересно слушать, но ровно также, как и мысль, что его рассматривают. Это…будоражило. Кое-как удалось подавить воображение и затолкать его куда подальше. Лишний раз чтобы не высовывалось. Кадзуха очень глубоко выдыхает в подушку, чувствуя как жар на его щеках перетекает на уши, шею и грудь, потому что именно в эту минуту он позволил, наконец, плотине прорваться и воде захлестнуть всë вокруг. Он счастлив.

***

Крохотные бусинки пота скопились на лбу, словно всему миру показывая, насколько сильно в теле повышена температура. Плавные, изящные изгибы мышц, обрывочно вздымающаяся грудь и нежные стоны, разлетающиеся в полумраке комнаты по всем её частям: недоступным особенно. Скарамучча откидывает голову, с лëгким, почти безболезненным нажимом ведёт по мягким бëдрам ладонями — синяков не останется, переживать точно не стоит, и двигается осторожно, аккуратно, боясь навредить. Столь желанно, что икры трясутся от сладкой неги, распространяющейся по телу с каждым размеренным погружением в горячее нутро. Парень, ни на секунду не прекращая движений, приподнимает одну ногу младшего и несдержанно кусает сбоку от коленки, слыша снизу более громкий стон: острота ощущений вкупе с внутренними ласками действует как спусковой крючок. Кадзуха раскрывается больше, Скарамучча входит глубже, заводя эту же ногу себе за спину. Склоняется над чужим лицом, что чуть ли не кричит о том, как хорошо, ловит губами надломленный вдох, когда член внутри удачно задевает чувствительный нерв. Кадзуха дрожит под этими руками, из-за этих действий, он сходит с ума и добровольно бросается в адское пламя, которое вокруг них создал Скарамучча. Он будет винить себя всю жизнь, если откажется от этого. Старший отводит вторую ногу блондина немного в сторону, придерживает, пока свободной рукой цепляется за связанные над головой запястья младшего. Толчки приобретают некоторую частотностью, стоны — громкость, но теперь к одному голосу прибавляется и второй. Боже, как можно было родиться таким великолепным? Задаётся Скарамучча этим вопросом, целуя раскрытые губы, глотая восхищëнные, откровенные стоны и ускоряя движения бëдрами. Глубоко, чувственно, сладостно.

— Блять!.. — Парень распахивает глаза, принимая сидячее положение. Как ошпаренный. Тяжело дышит, вытирая пот со лба тыльной стороной руки и, сука… Что ему сейчас снилось? Взгляд опускается вниз. Шорты некрасиво выпирают, а пульсация внизу живота только подтверждает все существующие опасения. Возбудиться из-за сна, в котором ты занимаешься любовью со своим младшим братом — десять из десяти, Скар. Ты просто гений. — Блять… — повторяет темноволосый и сползает кое-как с кровати, ведь трение о ткань чувствительного сейчас члена ощущать крайне неприятно. — Боже, да простит меня мама за такие деяния, это не я, честно… Скарамучча проскальзывает в ванную, даже не удосужившись оглядеться по сторонам и благополучно не замечая за собой слежки… Почему-то парень уверен, что в такое время все, кому надо уже давно спят, а если и не спят, то хотя бы делают вид. Настроив воду и скинув с себя лишнее тряпьë, которое ещё, помимо прочего, пропиталось и потом, Скар залез в ванную, прислоняясь разгорячëнной спиной к холодному кафелю. Искренне надеется, что его это отрезвит и возбуждение само пропадëт, но оно лишь крепчает и даёт знать тугой болью. Узловатые, длинные пальцы обхватывают ствол, поднимаются выше, смыкаясь на побагровевшей головке и сжимая её. Скарамучча стискивает зубы. Что ему там снилось? Ах, да… Картинка одна за другой воспроизводится в памяти, воображение дорисовывает какие-то детали, превращая во что-то полноценное. Стоны. Влажные звуки. Тяжëлое дыхание. Дыхание Скарамуччи напрочь сбивается. В то время как движение кисти ускоряется. Тонкая кожица то обнажает налитый член, открывая вид на переплетения вен, то скрывает всё от любопытных глаз. Но, увы, не от любопытных ушей. — Мм..ах..Кадзу.. — Скарамучча прикрывает дрожащие веки, толкаясь в собственный кулак. Воображение не щадит, рисует ему нечто самое беспощадное. За место кулака кое-что другое. Прохладная вода хлещет в лицо, но это контраст только делает ощущения острее, ярче. Невозможно сопротивляться такому. И Скарамучча тоже не знает как. Он только раскрывает губы, даже не пытаясь заглушить себя, ведь никто не слышит. Верно? Кадзуха за дверью же не верит своим ушам. Он, кажется, никогда в жизни так не краснел, никогда в жизни не хотел быть там, вместе со Скарой, никогда в жизни не… Младший, после очередного утробного стона брата и своего имени на его губах, стыдливо сбегает в комнату, еле переминаясь с ноги на ногу из-за неудобства. Он запирается, запуская руку под бельё. Жмурится, сжимая у основания. Осознаёт, что, блять, он так хочет Скарамуччу… Так сильно, сейчас. Как угодно. Просто, пожалуйста… Младший доводит себя до разрядки, пачкая дверь, и еле удерживается на трясущихся ногах. Только спустя какое-то время приводит себя в порядок, следом занимается остальным и уже в конце валится на кровать. Нет сил больше думать. Он засыпает, только краем уха, почти на грани слыша, как мимо двери проходят, но резко останавливаются. Однако всë равно топот продолжается. Скарамучча уходит к себе в комнату, на сегодня он — опустошëн.