Янтарь

Лопата скребёт доску, отковыривая коричнево-зелёный куриный помёт и затем швыряя его в ведро. Вверх поднимается пыль, труха, куски сена, перья и мёртвые иссохшие насекомые. Курицы вышагивают вокруг, дёргая головами и наблюдая за новым объектом в привычной среде, который появляется раз в несколько дней. Тонкие кислые нити застоявшегося запаха прошивают воздух, раздражая нос и пощипывая глаза. От льющегося через амбарную дверь солнца вонь становится ещё резче, подогреваясь и размякая. Шкрябающий звук лезвия почти беспрерывно звучит около четверти часа. Со звонким ударом ручки о корпус переставляется железное ведро. Наконец, лопата отставляется в угол, раздаётся тяжёлый вздох. Джисон подпирает поясницу ладонями и делает несколько наклонов вперёд-назад, вслушиваясь в хрустящие позвонки. Подхватив ведро, он относит его за курятник и по пути домой останавливается, ойкая. Опершись одной рукой о стену, другой он снимает калошу, переворачивает её и потряхивает. На землю падает маленький камешек. Вновь обуваясь, он кое-что вспоминает. Правая штанина закатывается до колена. Палец проводит по затянувшейся коже с двумя светло-багровыми полосками. Джисон хмурится, одновременно с этим чувствуя какое-то нервное порхание внутри. Прошло всего два дня. Вчера на этом месте ещё были сухие царапины. Сегодня же остались лёгкие следы. Такой укус собаки обычно заживает неделю-две. Однако, похоже, мазь Минхо ускорила процесс в несколько раз, словно склеив рваную кожу и восстановив её за какие-то часы. Значит, эти слухи оказались правдой. Он действительно может делать то, что выходит за рамки умений обычных людей. Насчёт колдовства с чертями и шабашами Джисон не уверен, но то, что Минхо отличный знахарь, не оставляет сомнений. Как ни странно, вспыхнувшее внутри волнение не превращается в страх. Джисон опускает штанину, выпрямляется и смотрит куда-то поверх крон деревьев за пределами участка. Ветер надувает футболку, суша капли пота, проступившие на спине после уборки курятника. Всякие лечебные отвары и местные бабки варят, но никто их ведьмами не называет и не сторонится, как чумных крыс. Потому что они выглядят обычно. Знахарство – это нормальное явление, может, и не совсем научное, но в поселении вполне распространённое. Поэтому он не считает, что это подтверждает все предрассудки касательно Минхо. Он ведь ему помог. Вылечил. А мог бы как на растерзание собакам оставить, так и сделать чего похуже с его раной. Появляется благодарность. Джисон бы явно мучился с этим укусом, псы вообще могли оказаться бешенными. Искренний позыв отблагодарить Минхо заставляет сдвинуться с места и войти в дом. Его так учили – надо всегда благодарить за что-то хорошее. Вслед за этим возникает новая мысль. Минхо вообще когда-нибудь получал благодарность? С ним ведь боятся общаться. Неужели ему не одиноко быть отрезанным ото всей деревни? Джисон входит в кухню и открывает нижний шкафчик, начиная искать небольшую баночку с крышкой. Найдя нужное, он переливает туда липовый мёд из деревянного контейнера на столе. Больше предложить нечего, да и это очень даже хороший подарок. Вкусно и полезно, ему должно понравиться. Выйдя на улицу, Джисон проходит под лозами винограда, которые всё же подвязал вчера. Стандартно скрипит поворачивающаяся на петлях калитка. Он на автомате здоровается со стариком Чансу, который кивает ему и присматривается к кончику палочки, подправляя его лезвием ножа. Кроссовки раскидывают дорожную пыль – давно не было дождя, который бы прибил всё это к земле, позволяя нормально вдохнуть, а не давиться оседающими в глотке частицами. Проходя мимо участка семьи И, Джисон заглядывает за низкий забор и видит, как щуплый Ёнбок, с которым они вместе учились, купает в детском оранжевом бассейне маленьких утят, которых они разводят. Оранжевый цвет вновь наводит на мысли о местном колдуне. Шагая по улице и прячась в тени деревьев, Джисон приходит к выводу, что тот как будто стал для него реальным. Раньше он по большей части напоминал местную легенду, какую-то яркую тень, проскакивающую изредка молнию в хмуром небе. Он был, но где-то далеко, вне зоны досягаемости. Однако увидев его в метре от себя, услышав его негромкий, но звонкий голос, несколько раз столкнувшись с чернильными глазами, уловив пробирающий запах хвои, выловив его эмоции, будь то озадаченное раздражение в лесу из-за сумки, недовольство из-за чужака на территории или же поражённое недоумение из-за его слов, Джисон как будто втащил его в свою картину мира. У него появилась плоть и кровь, появился звук, аромат, энергия. Из тени он превратился в парня примерно того же возраста, просто ещё не изученного. Кузнечики фонтанами разлетаются из-под ног, стоит только взойти на высокую траву. Те растения, что уже начали сохнуть с приближением осени, хрустят. Над тонкой полосой ручья мелькает пара изумрудных переливающихся стрекоз. По тропе проносится напоминающая стрелу тень – ястреб кружит в лазурном небе, высматривая в зелени полёвок и маленьких котят. Беременных кошек стараются не выпускать с участков, чтобы их помёт не утащили ястребы, орлы или коршуны, которые не брезгуют никаким мясом. С преодолением лиственной рощицы вновь проклёвывается волнение из-за ощущения того, что он нарушает какой-то запрет. Пробирается в закрытую зону, полную опасностей. Правда зона при тёплом свете солнца выглядит ещё более обычно и даже уютно, чем в прошлый раз. В саду покачиваются картофельные стебли, колышутся хвостики от моркови, шелестят кусты гортензии. На пристройке, где в прошлый раз висели букеты, теперь развешены чёрные футболки, штаны и одна тёмно-серая толстовка. Над лиловыми вербенами с тысячами крошечных цветов вьётся бабочка-крапивница. Кроссовки заступают на дорожку из камней. Джисон шагает вперёд, пытаясь высмотреть в окнах какое-нибудь движение. По крайней мере, знахарь точно дома – из трубы на крыше тянется струйка дыма. Подойдя к порогу, Джисон заносит руку, чтобы постучать, однако до того, как костяшки касаются деревянной поверхности, дверь распахивается. - Чего надо? - Привет. Чернильные глаза подозрительно сверлят его переносицу, словно прорезаясь внутрь через череп. На Минхо надета длинная чёрная туника почти до колен. На контрасте его чётко очерченные ключицы под бледной кожей едва ли не сияют холодом. Янтарные волосы разделены пробором и одна тонкая прядь подскакивает на сквозняке. Судя по всему, он услышал шаги. Либо почувствовал чужое присутствие. - В общем, рана уже прошла. Можно сказать, полностью. Так что, вот, принёс тебе мёд в качестве благодарности за мазь, она очень помогла. Мёд липовый, хороший. Джисон протягивает банку, вот только Минхо не торопится её брать. Его острый взгляд сначала изучает охровое содержимое, после чего вновь поднимается на внезапного гостя. Брови настороженно сведены. Он, кажется, собирается что-то сказать, как в доме начинает шипеть. Парень разворачивается, будто опомнившись, и заходит обратно. Джисон растерянно вытягивает шею, всматриваясь в дверной проём. Он видит, как Минхо берёт ведро воды и выливает часть в дымящийся котёл, который перестаёт скворчать, после чего исчезает в правой стороне дома, служившей кухней, и начинает стучать ножом. Помявшись, Джисон скидывает кроссовки и заходит внутрь, так и не дождавшись никаких указаний. Запах хвои перемешивается с ароматом кунжутного масла и чего-то растительного, по помещению гуляет влажный тёплый воздух. Половица почти бесшумно прогибается под ступнёй. Он проходит вперёд и осторожно заглядывает в котёл, не совладав с любопытством. Что там может варить местный колдун, местный знахарь? Летучих мышей, змеиные головы и свиные кишки, заправленные бычьей кровью? Однако в покрытом масляными пятнышками бульоне плавает порезанная на половинки картошка, нашинкованная морковь, горошки чёрного перца и пара кусков имбиря. Обычный суп. Осознание того, что Минхо просто готовит себе обед, колышет что-то в грудной клетке. Делает его образ ещё более чётким, приземлённым. - Отойди. Развернувшись и увидев его, Минхо поджимает нижнюю губу и проходит к котлу. С деревянной доски в его руках в бульон слетает зелёный лук и бобовые ростки. Он возвращается к кухонной стойке, берёт с полки керамический горшок, после чего высыпает в суп какие-то сухие травы. Стряхивая с пальцев прилипшие остатки, он относит его обратно. - Что готовишь? - Глаз нет? - Вижу, что суп, а какой? - Суповый. - Шутить умеешь, это хорошо, - Джисон улыбается и вновь тянет ему банку. – На, возьми. Минхо стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на него с подозрением. Котёл мерно булькает, трещат поленья в камине. Музыка ветра на окне издаёт лёгкую трель. - Да возьми, чего ты? - С чего вдруг? - За помощь. - Я отплатил тебе за тот раз. Пакет можешь забрать. - Оставь, у нас их куча дома, - отмахивается Джисон. – Ну ты же мне два раза помог. Сначала собак отогнал, потом мазь дал. Это за мазь. Я тебе клянусь: хороший мёд, очень вкусный. Я сам его собирал. - Поэтому ты его отдаешь. - Хорошим надо делиться – мама так меня учила. Отдать – это не потерять, это разделить. Тем более есть за что. Тонкий палец постукивает по предплечью, теребя чёрную ткань. В чернильных глазах отражается отблеск печного огня. Через несколько секунд тишины и полной обездвиженности Минхо забирает банку и относит её на кухонную стойку. Крышка отвинчивается. Достав из ящика ложку, он зачерпывает ею мёд и вглядывается в него, чуть склонив голову и, похоже, что-то изучая. - Так это всё у тебя лекарства всякие, которые ты сам делаешь? – Джисон, тем временем, продолжает рассматривать убранство, фокусируясь на всяких склянках, расставленных по полкам. - Тебе-то что? - Интересно. - Яд и отрава, - насмешливо хмыкает Минхо. - Скот травить вместе с людьми, что ещё тут может быть? Джисон внимательно вглядывается в его затылок. По янтарю скользят тени от покачивающихся под потолком букетов. - Скот у всех здоровый. От хвори тоже никто не помирает, - пауза. – Зачем ты пытаешься соответствовать слухам, если они выдуманные? - С чего ты взял? – Минхо разворачивается, глаза чуть сужены, взгляд настолько отдалённый и крепкий, что стеклянную стену между ними практически можно почувствовать физически. – Щёлкну пальцем и ты на ноги больше не встанешь. Коснусь и черти утащат твою душу в ад. Ты не знаешь, кто я. - Я знаю, что ты мне помог, хотя мы толком незнакомы и я тебя не просил. - Услуга за услугу. - Был бы ты действительно бездушным ублюдком каким, никаких принципов бы у тебя не было. Да, может, я тебя и не знаю, но я хочу тебя узнать. Мы ведь живём тут все вместе. После небольшой паузы Минхо вдруг насмешливо скалится. Словно вслед за этим костёр под котлом выплёвывает несколько искр, разгораясь сильнее. Холодные глаза сверкают. - Хочешь узнать меня? Мы тут все вместе? Когда косился на меня с другого конца улицы вместе с остальными, тоже хотел узнать меня? Когда все с качелей вскакивали и с площадки уходили, только завидев меня, ты не с ними был? Хан Джисон. - Я… - все слова вдруг спотыкаются друг о друга, застревая в глотке, звучание своего имени хвойным голосом пробирает до мороза на пояснице. – Я тогда не задумывался. Просто делал, как все, как велели. - И что вдруг поменялось? Захотелось на своей шкуре проверить, что я могу с тобой сделать? Сдвинувшись с места, Минхо размеренными шагами обходит его по кругу, пристально рассматривая острыми проницательными глазами, кажется, сканирующими каждый миллиметр его бытия. Худое лицо становится слегка хищным, тени чертят на коже меняющиеся фигуры. Холодный зимний запах окружает Джисона, вызывая инстинктивный позыв подобраться и замереть, не делая лишних движений. Он находится в чужом логове, которое полностью контролируется своим хозяином. Сознание словно опутывают лозы плюща, голова чуть кружится. - Я просто даже не задумывался об этом раньше. О том, почему все тебя… Я никогда тебя не боялся, не ненавидел, это правда. Но сейчас я задумался о том, что ты ведь ничего плохого не делаешь, ну, по крайней мере, я не видел. И мне кажется, что надо сначала узнать тебя, а потом делать свои выводы, - Джисон ведёт плечами, пытаясь сформулировать размышления, которые он сам не до конца понимает. – Я начал пытаться отделять свои мысли от чужих, которые впихивают со стороны. В интернете про это много всего. Стой, ты же знаешь, что такое интернет, да? Нет, я не говорю, что ты совсем в глуши и ото всего оторван, просто это же, ну, как-то… Оно вроде как относительно новое, ну не совсем, он года четыре назад появился, просто… - Балаболка. Фыркнув, Минхо снимает с крючка в стене половник и начинает помешивать суп. Его лицо обдает паром, от которого янтарные струны подлетают. Воздух пропитывается запахом варёной картошки и пряностью имбиря. Постучав половником по горлышку котла, чтобы стряхнуть горячие капли, он вешает его обратно и снова разворачивается к Джисону, выжидательно смотря. - Я, наверное, пойду, да? – Джисон трёт шею, понимая, что мешает. – В общем, поешь мёд, правда хороший. Закончится – могу ещё принести, у нас его много. И если что, то… ладно, неважно. Обувшись и постучав носками кроссовок по камням, чтобы ступни вошли до конца и задник над пяткой выпрямился, Джисон закрывает дверь, кивая нечитаемому лицу напоследок. Он беззвучно выдыхает. Несмотря на то, что никакого негатива Минхо не вызывает, волнение в груди всё равно присутствует. Возможно, даже смешанное с какой-то намертво вбитой в подкорку мозга настороженностью. Ведь его реакцию предугадать невозможно. Невозможно предугадать его следующий шаг, неизвестно, на что именно он способен и какие у него границы. Да, Джисон не думает, что он устраивает кровавые ритуалы и желает проклясть каждого встречного, однако всё это – такие же догадки, какими были и гуляющие по деревне предрассудки. Никто не знает, что из себя представляет Минхо, - это факт. Но он явно отличается от них. Один взгляд в его чернильные глаза и появляется ощущение балансирования на краю бездны, когда в спину подталкивает завывающий ветер. Рука ловит кончики высоких трав, срывая их и растирая, размазывая зелёный сок по коже. Солнце греет спину под надувающейся футболкой. Проходя мимо лиственной рощи, Джисон на пару секунд оборачивается и смотрит на видимый отсюда кусок покрытой плющом крыши. Всё-таки он смог увидеть в чернильных глазах что-то, помимо покрытой иголками защиты и какой-то первородной мудрости, неподвластной обычным людям. Одиночество. Минхо совершенно ему не доверяет, потому что всё это время его игнорировало целое поселение, он даже не знает, как бывает по-другому. И Джисон чувствует вину. Он ведь тоже является частью этого, Минхо прав. Он тоже его сторонился и игнорировал его существование. Янтарь только в последнюю пару месяцев начал вызывать интерес, перестав служить знаком держаться на расстоянии. Возможно, дело во времени? За столько лет никаких вопиющих случаев не происходило, иначе это за секунды разнеслось бы по деревне. Есть только странные слухи о том, что Минхо, якобы, ночами собирает по улицам волосы людей, чтобы использовать их для чёрной магии, и высасывает энергию из детей, поэтому они внезапно простывают жарким летом. Непонятно, откуда это всё берётся, потому как всё рассказывается в рамках «Я слышал, что». Но от кого именно, кто свидетель – неизвестно. Так что Джисон, поразмышляв, приходит к выводу, что он, наверняка, не один такой. Народ тоже уже должен остыть к этой теме, ослабить напор, задаться вопросами. Однако вскоре он понимает, что вместо того, чтобы натолкнуть на размышления и анализ, отстранённость по отношению к Минхо стала привычкой. Металлический совок зарывается в море из крошечных сушёных анчоусов в ярко-красном тазике. Джисон подносит прозрачный пакет поближе и высыпает туда собранную горстку. Зачерпнув ещё два раза, он всаживает совок в образовавшееся углубление, встряхивает пакет, завязывает его и протягивает пожилой продавщице в порванном на боках жилете. Та взвешивает его на скрипящих весах с облупленной краской. - Девять. - Вот. Протянув ей помятую зелёную купюру в десять тысяч вон, Джисон забирает не менее потрёпанную тысячу сдачей. В щёку ударяется громко жужжащая муха, от которой он с недовольством отмахивается. На рынке воняет рыбой, пусть даже ей был уделён только отсек в самом конце. Все прилавки соединены несколькими слоями клеёнки, натянутой наверху и создающей своеобразную крышу, защищающую от дождя и снега. Между слоями скопились затхлые капли воды и маленькие грязно-зелёные лужицы с плавающими насекомыми. Гудят разговоры, где-то шипит древнее радио. - Почём уксус? – Джисон показывает пальцем на стоящую на прилавке бутылку. - Пять, сынок, - пожилая женщина с губами, облепившими почти пустые дёсны, крошит пальцами кусок хлеба и отправляет его в рот, чавкая и жуя, насколько позволяют возможности. - Дайте один, пожалуйста. - Бери, он последний. Мамке привет. - Передам, до свидания. Убрав бутылку в пакет, Джисон кланяется и двигается дальше, присматриваясь к выставленным на продажу вещам, которые иногда меняются в зависимости от того, что привезли из близлежащих городов. Он подумывает узнать цены на грецкие орехи, когда боковым зрением выхватывает яркий всполох. Голова на автомате поворачивается. У прилавка с фруктами стоит Минхо. Он берёт в руку лимон и чуть сжимает его. Однако, судя по всему, тот оказывается слишком жёстким, так что он кладёт его обратно и пробует наощупь лимоны другого сорта из соседнего ящика. Затем он закидывает несколько штук в свою тряпочную сумку и молча протягивает продавцу в кепке с заляпанным грязью козырьком деньги, даже не поднимая на него взгляда. Тот так же молча отдает три монетки. Когда Минхо двигается дальше, мужчина косится на лимон, который тот трогал, и разочарованно морщится, сжимая челюсти, после чего поглядывает на янтарный затылок и быстро крестится. Джисон осматривается. Несколько женщин, сидящих на стульях в окружении своих товаров, тоже напряжённо наблюдают за ним, стараясь чуть опустить головы, чтобы в случае чего быстро отвернуться и не словить на себе его взгляд. Семья из жены с мужем и маленькой дочки, вошедшая на рынок, начинает идти среди прилавков, но, заметив впереди рыжие волосы, переглядываются и глава семьи кивает на соседний ряд, куда они сразу же переходят. На корне языка появляется какая-то ранее незнакомая горечь. Джисон раньше не сталкивался с ним здесь и видел только то, как на него реагируют на улице, но в ограниченном пространстве как никогда видно то, как его сторонятся. В той части, где появляется Минхо, затихают разговоры, редеют покупатели. Как будто подышав с ним одним воздухом, они заразятся тяжёлой болезнью. Лицо же Минхо не выражает никаких эмоций. Он покупает всё, что нужно, не произнося ни слова и ни на кого не смотря. Поправив сумку, он выходит на улицу, исчезая в солнечных лучах. Как по щелчку под клееночной крышей включаются голоса, ряды заполняются людьми. Кто-то показывает в сторону выхода пальцем, кто-то качает головой. Джисон тяжело вздыхает. Народ так старается никак с ним не контактировать и не привлекать к себе внимание, что, наоборот, наверняка, привлекает всё его негативное внимание, потому как он определённо точно чувствует, как вымирает и стекленеет атмосфера там, где он появляется. Забыв про орехи, Джисон покидает зону рынка, щурясь на солнце и вертя головой. Янтарь горит со стороны левой улицы, идущей вдоль ручья, который ведёт в лес, рядом с которым и живёт Минхо. Джисон двигается в эту сторону, однако не нагоняет его, а держится позади. Просто так. Из любопытства. Он проходит мимо зоны со строительными материалами, пробирается через две повозки с лошадьми, на которых привезли брёвна, минует покрытый тиной пруд с покачивающимися камышами, где несколько мальчишек ловят лягушек. Минхо даже не приходится менять траекторию. Навстречу ему никто не идёт. Все продвигаются по обочине напротив. Череда заборов с развешенными на солнце одеялами заканчивается. Идёт небольшая просёлочная дорога, разделяющая друг от друга две улицы. На одном участке лает собака, на другом слышно, как лопата впивается в землю и разрыхляет её. От одного из домов тянет жареным тестом и этот запах не испаряется даже на заросшей травой дороге. - Зачем ты тащишься за мной? Минхо вдруг останавливается, даже не обернувшись. Джисон уверен, что тот никак не мог его увидеть. От этого вновь загорается взволнованность, это кажется таким удивительным. Он почувствовал его мало того, что не глядя, так ещё и на расстоянии. - Честно говоря, я и сам не знаю. Мне просто интересно за тобой наблюдать. - Давай ещё иди и расскажи всем, что я тебя приворожил, - Минхо разворачивается; янтарные пряди подхватываются ветром. - Зачем тебе меня привораживать? - Просто так. Эго потешить. Подгадить. Посмотрел на меня не так. Пауза. Джисон в задумчивости наклоняет голову. - Это то, что ты слышишь от других людей про себя? - Ты, что ли, не слышишь? - Ну… слышу. - То-то же. Так и чего тебе надо от меня? - Ничего, говорю же. Просто захотел пройтись. Поздороваться. Чернильный взгляд вновь сверлит его насквозь. Нижняя губа чуть поджата. Минхо, кажется, решает, что на это ответить, как его голова поворачивается. По дороге идёт женщина в белом фартуке с широкими карманами. Она смотрит на Джисона, после чего на Минхо и тут же опускает взгляд, делая вид, что ей нет до них никакого дела. Минхо стискивает зубы с явным раздражением, стремительно разворачивается на пятках и быстрым шагом удаляется к тропе, ведущей к его дому. Чёрная ткань его широкой накидки порхает на ветру. Поговорить не получилось. Джисону ничего не остаётся, кроме как свернуть по дороге и отправиться обратно к себе. Не капать же ему на мозги опять, он точно этому не обрадуется. Мысли изучают запечатлённый образ горящего на солнце янтаря, однако его вытаскивают из них, стоит только поравняться с женщиной. - Бог с тобой, Джисон, ты зачем с окаянным разговариваешь? Нагонит на тебя чего, упаси Господи. - Я просто поздоровался. - Будет тебе, нечего с ним путаться. О здоровье подумай, колдун этот мало ли чего сделать может. Ему лукавый наговаривает, козни строит. - Так он ни разу даже ничего плохого не сделал, - Джисон слышал подобное сотни раз, но почему-то теперь это начинает казаться всё более несправедливым. - Да как это не сделал? Ты голову себе не морочь, он дитя дьявола – это все знают. Меченый он, космы цвета огня грешного. Неча якшаться с ним, - женщина строго грозит ему пальцем. - Мне он ничего не делал. Он просто живёт здесь и всё. До свидания. Разговаривать с пожилыми определённо нет смысла, их уже не переубедишь. Для некоторых из них телефоны и те кажутся игрушками сатаны, а не достижением технологий. Джисон возвращается домой, продолжая размышлять об этом, и приходит к выводу, что старшее поколение действительно нет толку как-то подталкивать к трезвому анализу всей ситуации. Даже если лично им Минхо ничего не делал, то любые беды всегда принято списывать на него. А ведь если бы не их упёртая неприязнь, он мог бы помогать им со здоровьем. Возможно, если бы его изначально не причислили к чёрным колдунам, он был бы местным лекарем? Ему ведь он помог с раной. От мыслей отвлекает сбор созревшего урожая, а затем поливка всего огорода и кормёжка куриц. Джисон до самого ужина работает в саду, только и успевая, что утирать пот со лба, после чего отдыхает на своей кровати, пока мама не зовёт кушать. Войдя на кухню, пахнущую маринованной редькой, он здоровается с вернувшимся с работы отцом и садится за стол, с аппетитом хватаясь за ложку. - Солнышко, я сегодня говорила с тётей Ёнми, - мама тоже опускается на деревянный стул с мягкой подушкой, однако есть не торопится. – Она сказала, что ты разговаривал с этим окаянным Минхо. Желудок неприятно тяжелеет. Суп выливается из ложки обратно в тарелку, когда Джисон едва удерживается, чтобы не закатить с досадой глаза. На него уже наябедничали. - Я просто с ним поздоровался. - И зачем ты это сделал? – гулкий голос отца, подцепляющего кимчи палочками, басом проносится по кухне. - Ну… с людьми же надо здороваться. - Она сказала, что ты ругался, когда она тебя пожурила. - Неправда, - протестует Джисон. – Не было такого, ни на кого я не ругался. - Она говорила, что ты сказал, что этот мальчик хороший. - Я сказал, что он ничего плохого не делал. - Солнышко, тебе же столько раз объясняли, что он… - Меченый, да, но он же правда ни разу никого не трогал. - Не перебивай мать, - кулак отца несильно похлопывает по столу. - Извини, - Джисон тут же опускает голову. - Он колдовством проклят, не просто так же он родился рыжий, как огонь. Тогда всю ночь гроза бушевала и скотина с ума сходила, бесновалась, повитухе плохо стало, как она к нему прикоснулась, - женщина с нажимом объясняет, подчёркивая каждое слово вскидыванием бровей. – Мать его не выдержала и уехала через неделю, на то тоже причины быть должны. Чтобы мать и своего ребёнка бросила? Сердце не обманешь, почуяла она, что то уже не её сын, нет в нём её души. - Может она просто осуждения испугалась, - бормочет Джисон, переживая, что снова словит выговор. - Не неси чепухи. Этот Минхо не как мы, у него там свои проделки, так что не связывайся с ним. Ты же больше не ребёнок, ты должен понимать, что не просто так он живёт отдельно ото всех остальных. Спорить и правда бессмысленно. Его мама умная и добрая женщина, но все местные настолько привыкли огораживаться от Минхо и избегать его, что и она принимает это как должное. Пусть даже единственным аргументом служит цвет его волос, какие-то мелочи и слухи. - Джисон, не общайся с ним, ты понял? - Да. - Вот и хорошо, ешь, пока не остыло. Аппетит заметно поубавился. Набрав ложкой суп, Джисон дует на него, расталкивая неровные масляные круги по бульону. Вкус отличный, как и всегда, просто где-то внутри продолжает горчить. Зачерпнув кусок курятины, он закусывает его ярко-жёлтым диском редьки. Отец трёт шею, размазывая мазутное пятно по загоревшей коже, шмыгает носом и поворачивает голову к сыну. - Ты гвозди выпрямил? - Да. - Все? - Несколько не получилось, но в основном да. - Как это не получилось? Молоток надо правильно держать. Проверю, - мужчина берёт овощной блин с тарелки и сминает его пополам. – В субботу пойдём к дяде Сынчолю беседку строить. Ты со мной идёшь помогать. - Хорошо. - Так что следи за ртом и чтобы не вёл себя, как девка, понял? Не позорь меня. - Да, пап. Уровень аппетита стремительно пересекает ноль и уходит в минус. Голова непроизвольно опускается, вжимаясь в плечи от строгого голоса. Джисон вливает в себя суп, уже особо не чувствуя никакого вкуса и желая быстрее исчезнуть в своей комнате, чтобы не услышать ещё что-нибудь. Он, конечно, уже привык, но всё равно каждый раз колет одинаково неприятно и удручающе. Особенно, когда лишний раз подчёркивается, что он ведёт себя не так, как положено хорошему сыну, которым можно гордиться. Проблемы начались, когда Джисон, будучи ребёнком, ещё не знающим о мире практически ничего и, соответственно, не умеющим фильтровать свою речь, на вопрос гостей о том, нравится ли ему какая-нибудь девочка в школе, ответил, что ему нравится мальчик, с которым они вместе сидят. Он как сейчас помнит, насколько побагровело тогда ещё относительно гладкое лицо отца, которого рукой на плече успокоила мама, сказав, что поговорит с сыном. Тогда она объяснила Джисону, что про друзей не надо говорить, что они нравятся, так можно говорить только про девочек. Правда Джисон ещё долго не понимал, что не так, ведь девочки ему никакие не нравились. С возрастом проблем и переживаний по этому поводу прибавилось, потому что его внимание на девочек так и не переключилось. Разве что с ними было интересно на уроках по домоводству и в поле, когда они учили его плести венки. Когда он приносил домой поделки, отец его никогда не хвалил, а лишь окидывал презрительным взглядом и спрашивал, не подрался ли он с кем-нибудь, расстраиваясь сильнее при каждом отрицательном ответе. Постепенно Джисон научился врать и что-то придумывать, но сам-то он понимал, что говорит неправду и притворяется тем, кем не является. Особенно, когда в подростковом возрасте начал понимать, что к парням его тянет уже по-другому, они вызывают эмоциональные и физические реакции. Его это напугало и он пытался это подавить, ведь про такое никто не говорил, все говорили про девушек. Ничего хорошего из этого не вышло, только тихие истерики в комнате под одеялом, так что в конечном итоге Джисону просто пришлось это принять и научиться притворяться уже в других областях, чтобы обрести хоть какую-то стабильность. Он даже встречался с двумя девушками, сначала, чтобы попробовать переделать себя, а потом уже, чтобы получить хоть какое-то признание от отца. Тот был очень доволен. В кои-то веки. Никакой связи, кроме дружеской, с девушками так и не появилось. Однако с появлением интернета Джисону стало чуть проще морально – он понял, что не один такой и что это нормально. Просто нестандартно, а всё, что нестандартно, в их деревне не одобряется. Значит, нужно держать это при себе, чтобы не словить новых проблем. Впрочем, отец всё равно продолжает относиться к нему с растущим пренебрежением и разочарованием. Ведь Джисон не рвётся на рыбалку, не тянется что-то строить, не просится в автомастерскую разбирать машины, как сыновья его друзей. Не гуляет вечерами с девушками, пропадая на ночь. Кое-как доев и решив не оставаться на десерт в виде шоколадного печенья, Джисон ретируется в свою спальню, где падает на кровать лицом вниз и лежит так, пока не начинает задыхаться. Перевернувшись, он какое-то время смотрит в потолок, свесив правую руку до пола и ловя пальцами сквозняк. Вечно у него что-то не так. Постоянно всплывает что-то, что строит стены между ним и родителями. Почему он не может думать нормально? Так, чтобы им нравилось. Чтобы было правильно. От переживаний удаётся укрыться в очередном детективе, который он читает до ночи и потом растягивает ещё на несколько дней. Отработать несколько часов в огороде, измазавшись в грязи и убив себе колени, а потом удобно устроиться на кровати с книгой в руках и утонуть в запутанной истории всегда приятно. Джисон считает это своей маленькой наградой за ежедневный труд, особенно когда удаётся попутно что-то пожевать и пощёлкать. Зубы разгрызают шелуху тыквенной семечки по кругу, язык выхватывает саму семечку, утягивая её в рот. Приятный солёный вкус скользит по стенкам щёк. Таких было съедено уже несколько сотен. Пальцы шарят по миске, однако не находят ничего, кроме пылинок и сухой плёнки, оставшейся после тыквы. Джисон вздыхает, дочитывает страницу и закладывает книгу круглой картонкой от упаковки рамёна. Приходится встать и отнести миску и пакет с шелухой на кухню. Он обещал себе, что отдых закончится, когда он доест. Смятые пластиковые бутылки шелестят при равномерном распределении по большому картофельному мешку. Джисон несколько раз перекладывает их так, чтобы можно было свернуть верхушку мешка в ручку, за которую можно будет его нести. Отпив холодной колодезной воды из графина, он обувается и выходит на улицу, закинув хоть и большой, но лёгкий мешок за плечо. Сидевшая на калитке маленькая коричневая ящерица шустро уползает, когда он подходит близко. - Здрасьте. - Привет. Старик Чансу кивает, наклоняясь за новой палочкой. Сегодня на нём полосатая майка, правда некогда чёрные полосы выцвели так, что превратились в какой-то графитовый след от карандаша. У одного из участков стоит грузовик с поленьями и Джисон с унынием вспоминает, что им тоже скоро придётся разгружать такой. Разгружать, перетаскивать под навес, а потом нарубить где-то четверть на мелкие щепки для розжига. Зимой хоть в огороде работа закончится, нужно будет только с домашними растениями возиться. Миновав участки и поднимаясь по песочному склону, Джисон чуть тревожно поглядывает на зону с мусорками. По его наводке и наводкам других жителей тех собак вроде как отловили, однако всё равно просыпается автоматическая настороженность после произошедшего. Вдруг не всех поймали или новые пришли? Подобравшись едва ли не на цыпочках и вытянув шею, он рассматривает коридоры среди контейнеров, заодно тщательно прислушиваясь. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, он уже спокойнее развязывает мешок и начинает опустошать его в контейнер для пластика. Бутылки сыплются с характерным пустым звуком, образовывая горку. Встряхнув мешок и проверив, не осталось ли там крышек, Джисон складывает его пополам и уже собирается развернуться, как на лесной тропе замечает янтарный всполох. Одетый в очередную летящую кофту и широкие штаны, на которых подпрыгивает белый камешек, Минхо выходит из леса, неся корзинку в руках. Он замечает Джисона, но ничего не говорит и идёт дальше. - Привет. Чего набрал? – подождав, пока он с ним поравняется, Джисон сдвигается с места с ним в ногу и заглядывает в корзинку. – Ого, шишки. Зачем? - Чтоб ты спросил. - Ну серьезно. Варенье вроде из маленьких делают, а эти для чего? Настойка какая-нибудь? Минхо молчит, непроницаемо смотря перед собой. Просторные ткани кофты цепляются за особо высокие стебли растений и подлетают, соскакивая с них. Хвойный запах проскальзывает по лицу, идя явно не от шишек. - Ну и не говори, - Джисон пожимает плечами. – Тоже мне тайна. Песок шелестит под подошвами, скатываясь вниз по дорожке. Впереди покачиваются ещё не опавшие сиреневые дельфиниумы. Джисон пинает ногами гальку, которая отлетает в траву, покрывающую тропу, ведущую в некогда запретную часть поселения. - Ой, Господи. Он неосознанно вздрагивает, когда взгляд выцепляет лежащую в клевере галку. Та покрыта кровью, живот частично распорот, лапки и крылья вяло дёргаются в попытке сдвинуться через болевые спазмы. Глаз бешено мечется. Похоже, попалась местному коту, который либо потерял интерес, либо отвлёкся на что-то. - Бедная, - Джисон опускается рядом на корточки, с жалостью хмурясь. – Ей так больно, ты можешь ей помочь? Ты ведь умеешь лечить. Отставив корзинку на землю, Минхо приседает рядом. Он чуть склоняет голову вбок, острым взглядом изучая птицу. Затем он аккуратно подбирает её левой рукой, по которой тут же начинает стекать кровь. Галка издаёт какой-то булькающий звук и приподнимает крыло. Немного помедлив, Минхо правой рукой хватает её за голову и резко дёргает. Раздаётся хруст, лапки застывают, переставая двигаться. - Ты чего?! – Джисон в ужасе вскрикивает и толкает его в плечо. – Ты зачем убил её?! - Ей больше не больно. - Конечно, ты же, блин, её убил. Так сложно помочь маленькой птичке? Она тебе ничего не сделала. - Иногда лучшая помощь – это быстрая смерть, - Минхо поворачивается и вязко заглядывает в его глаза. – Не всё можно вылечить. Можно растянуть процесс, сокращая боль, но это уже не жизнь. Смерть – это лучшее, что я мог для неё сделать. - Но… - Джисон запинается о чернильный взгляд. – Но убивать – это как-то… - Мы убиваем животных, чтобы питаться. - Но это для питания. - Убийство – это убийство. У людей какое-то странное понятие смерти. Боитесь вы её, хотя это естественно. Смерть – это не всегда вред. Я ей помог. Поднявшись на ноги, Минхо отряхивает правую руку, продолжая держать мёртвую птицу левой. Капли крови слетают на траву. - Похоронишь её? - Вот ещё. Нарежу для местных котов, чтобы мясо зря не пропадало. - Чего? – глаза Джисона распахиваются, желудок скручивает. - Так от неё польза будет. Станет пищей. Утерев руку о штанину, Минхо тянется к корзинке, однако её подхватывает Джисон. - Птицу неси, это я потащу. Знахарь несколько секунд смотрит на него, после чего разворачивается и шагает по тропе. Джисон идёт следом, продолжая морщиться. Да, отец тоже курицам головы рубит, когда приходит время, но сам он никогда при этом не присутствует, за что получает лишнюю порцию неодобрения. Однако сейчас он буквально увидел, как жизнь покинула маленькое тело, которое навсегда перестало трепыхаться. Минхо даже глазом не моргнул. Просто бесстрастно двинул рукой и всё – птица умерла. Не то чтобы Джисон не понимает, почему именно он это сделал. Но это всё равно кажется диким. Может, ей всё-таки можно было помочь? Хотя раз Минхо сказал, что нет, то, наверное, нет. Ей явно было очень больно с распоротым-то животом. Его обратно не сошьёшь и кишки внутрь не затолкаешь. За лиственной рощей появляется уже знакомый дом. Распахнув дверь и разувшись, Минхо проходит внутрь, берёт со стойки разделочную доску, которую кладёт на кухне, и помещает туда птицу. Джисон, заметив это, отворачивается, однако стука ножа не следует. Вместо этого Минхо начинает затапливать камин. Точно. Наверное, он сначала ошпарит её кипятком, чтобы ощипать. Как будто готовит курицу, только не для себя. - Куда поставить? – Джисон поднимает корзину в руке. - Около комода. Засунув газету меж поленьев, Минхо чиркает спичкой и поджигает бумагу. Та чернеет, пламя бежит назад, переходя на щепки, которые начинают тихо трещать. - В общем, я пойду. Джисон, у которого по-прежнему внутри грустно тянет, обувается. Он поправляет торчащий из кармана сложенный мешок и уже выходит за порог, оказываясь на каменной дорожке, как звучит вкрадчивый голос. - Не жалей мёртвых. Им уже не поможешь. Не трать жизнь на то, у чего жизни нет, иначе упустишь свою. Дверь за спиной закрывается.