Araseta

В дневник вложено два календаря, написанных от руки за 1911 и 1912 год. В нечетные месяцы отмечены дни недели. Первый разворот дневника, небольшие записи перьевой ручкой на внутренней стороне обложки. Большие, уверенные и аккуратные буквы, отсутствуют пропуски при соединении. Видны следы корректировки этих записей — повторная обводка некоторых символов. 13.09.1911 Кто-то найдет мои записки, я не стала бы вновь терпеть. От того и был создан дневник Ирен Адлер — тут я могу скрыть свои чувства и мысли, запереть их от остальных не боясь того, что их кто-то найдет. Я попрошу никого ни в коем не случае не открывать его и не читать без необходимости. Раз я не знаю, что еще написать на обложке, то, пожалуй, запишу важные вещи, чтобы не забывать: 1. Обязательно купить номер этой недели, ведь будет очень нечестно, если я не смогу его прочесть. 2. Не забыть, что по четным месяцам моя тетушка считает каждый день вслух и не удивляться этому, когда она нагрянет погостить. 3. Допускаются ошибки в постановке, это ведь импровизация, не стоит переживать, если столкнусь с ними. 4. Мне нужно подшить платье. 5. Когда считаешь, то всегда включай голову. 6. Внимательнее читать то, что пишут в сценарии. Первая-третья страница дневника. Запись сделана перьевой ручкой, осторожные, мелкие и немного неуверенные буквы. 13.10.1911 Анне становится намного хуже. И ее новые лекарства  аптека выдала дяде, хоть и нехотя. Иногда ей было несколько лучше, и спать перестала о...очень долго... мы вслух не говорили о неизбежном... но илюзия ведь не может быть правдой? Давно ли т...мы были на озере? Ты кружила юлой, и так, что я едва поспевала за тобой! Ты подарила лучшие истории. Любовь моя, моя милая Анна... это конец. Ах, я не писала в этот проклятый дневник как завела его и моя первая же запись посвящена тебе, Анна. Я надеялась, что эти лекарства смогут помочь тебе, но судя по тому, в каком ты находишься состоянии... ангел мой, моя прелестная девочка, мне так жаль, что я ничем не могу тебе уже помочь. Я вынуждена смотреть на то, как ты умираешь — такая юная, ты могла бы стать актрисой или примадонной и быть рядом со мной на сцене, как и мечтала, но злая судьба решила иначе. Я плакала, когда вспоминала о том дне, когда мы ходили на озеро. Я обещаю хранить его в памяти навсегда, милая. Я хотела помочь тебе всем, что было в моих силах, но даже я, великая и чудесная Ирен Адлер, не смогу защитить тебя от смертельной болезни. Меня одолевает тоска и от того, что скоро осень. Анна, я сделаю все, чтобы тебе не было страшно. Я даже не хочу писать о своих выступлениях — меня разрывает на части от того, что ты умираешь на моих глазах. Твой дядя благодарит меня за помощь и предлагает деньги, но разве нужно ли мне это? Я мечтаю лишь о том, чтобы ты была здорова. Я бы поверила даже в Бога, если бы это могло спасти тебя, mon ange. Четвертая-десятая страница дневника. Запись сделана перьевой ручкой, буквы большие, отсутствуют даты. На страницах видно влажные пятна, разводы, в некоторых местах от этого стерты буквы. Я чувствую, как силы покидают меня. Анна, мы познакомились с тобой тогда, когда на улице был снегопад, помнишь? Я посещала эту ярмарку, желая насладиться перед Рождеством праздником и тогда встретила тебя — ты так чудесно кружилась на сцене, участвуя в конкурсе. Но ты была одета так легко, несмотря на холода... я сразу поняла, что ты из бедной семьи. Хоть ты и не выиграла тогда, но я все равно купила тебе теплый чай и сладкое, чтобы согреть твои руки. Ты казалась мне тогда совсем крошкой — тебе было всего шестнадцать, прошел год и ты так выросла, в следующем году тебе должно быть исполниться восемнадцать... но твой доктор сказал, что ты не сможешь встретить весну и твой максимальный срок — ноябрь. То есть он хочет сказать, что ты не увидишь даже твое любимое Рождество?! Анна, милая... я отказываюсь, я не хочу верить в то, что ты больше не сможешь заниматься вместе со мной. Я мечтала показать тебе большую сцену, научить тебя всему, что знаю сама, хоть театр и жестокое место... Анна, я знала о твоей болезни с первых дней, я отдавала все свои деньги, мы искали лекарства, но... все безуспешно, милая. Я не могу смириться с этим. Я не могу просто ждать твоей смерти. Ты моя лучшая и любимая маленькая ученица, я хочу видеть улыбку на твоем лице от того, как у тебя получается танцевать, несмотря на боль в ногах... я хочу вновь заплести твои волосы и показать тебе всю свою любовь, что у меня есть. Я знаю, что твоя мама умерла и, знаешь, кажется, словно я смогла бы ее тебе заменить. Анна, mon trésor, пожалуйста, не покидай нас... как же я буду жить с мыслью о том, что такой талантливый и светлый человек так рано умер? Почему все эти жестокие и глупые люди продолжают существовать, обворовывать бедных и счастливо жить дальше? Почему именно ты чувствуешь эту ужасную боль и умираешь в таком возрасте, а не эти гнилые люди? Моя любимая, ma perle, я не могу больше думать об этом. Не могу плакать ночами, у меня уже нет сил. Я хочу проводить с тобой каждую свою минуту, но сейчас у меня выступления в театре... Анна, я... если тебе не будет больно, а хотя... кому я лгу, тебе будет больно, но ты согласишься... Анна, я бы хотела, чтобы ты опять потанцевала со мной, может, это вновь заставит тебя улыбнуться. Одиннадцатая страница. Короткая запись, мелкие буквы. Сделана перьевой ручкой. 15.10.1911 Тревожно... но Анна умерла. Я... я не могу в это поверить. Хоронить едем послезавтра. Время... я не могу думать о времени. Я... разбита. Я...я не могу думать о ней. На улице пошел снег. Как она любила. Завтра еду за цветами. Хоть сейчас осень разве не найдется тебе на могилку и...нежного букета?  Двенадцатая-четырнадцатая страница. Длинная запись, крупные, неаккуратные буквы. Сделана карандашом. Дата отсутствует. Мой цветочек увял. Анна покинула наш мир уже как неделю и только сейчас я нашла в себе силы для того, чтобы покинуть свою спальню и написать что-то в этот дневник. Я понимаю, что должна жить дальше, но мое желание существовать в мире, где не будет Анны... я не вижу в нем больше смысла, все краски потускнели. Она так и не отпраздновала с нами Рождество. Я так и не успела станцевать с ней — у нее ужасно болели ноги. Ангел мой, спи спокойно. Я не могу передать всей тоски, что сейчас внутри меня, что так сжимает мою грудь, ох, Анна... не будь я примадонной и если бы не все мои дорогие детишки, что находятся на моем попечительстве, я бы наглоталась ядов или легла под поезд, лишь бы оказаться с тобой хоть в аду, хоть в раю... хотя такая чудесная девочка заслуживает только рай, а я даже в Бога не верю. Я скучаю по тебе и не нахожу себе места. Твой дядя и отец распрощались со мной и попросили не грустить, но как же я могу? Анна, постель в твоей гостевой комнате... я не смогу ее попросить убрать, наверное, еще долго. Мне тяжело сдерживать свои слезы даже сейчас, когда я это пишу. Прости, что я ничего не сделала для того, чтобы спасти твою несчастную душу. Рисунок танцующей девочки на пятнадцатой странице. Между страниц фотография с подписью на обороте «Ирен Адлер и Анна Когейн, лето 1911-го» — высокая блондинка в пышном платье улыбается, придерживая себя за шляпу. Темноволосая, худая девочка сидит на стуле рядом и держит в руках букет цветов. Фотография потрепана, но сохранена в хорошем виде. На обратной стороне чернильные разводы. Шестнадцатая страница. Очередная беспорядочная запись, отсутствует дата. Почерк резкий, буквы скачут. Написано перьевой ручкой. Я совсем запустила себя с того момента, как умерла Анечка... я наняла учителя по танцам, надо же... и не стыдно? Я, великая примадонна, нанимаю человека... но мистер Джеймс Бонд весьма приветлив и мил со мной, к тому же он профессионал... с ним я чувствую себя легче, моя тоска немного отпускает меня. Скоро зима. И Рождество, о котором мечтала ты, Анна... Шестнадцатая страница. Еще записи без даты. Почерк менее резкий, написано карандашом. Бонд хороший человек... совсем нет сил писать что-то, я утомлена. Все еще плачу по Ане. Нужно бы купить украшения, но нет сил выехать в город и продолжать улыбаться и там. Я хорошо держусь на сцене, это моя работа, но... я устала. Сегодня я не плакала и хорошо провела день, удивительно. Пустые страницы от семнадцатой до двадцатой, следующие записи сделаны с двадцатой по двадцать вторую. Первые строки написаны карандашом, буквы скачут. 06.02.1912 Хороший отдых. Отличные имен-ния у соседа... о, поезд... я почти там. Могла опоздать... я... глупая, ничего...тому, кто меня не осмеял... спасибо. Строки ниже и дальше написаны карандашом, но более разборчиво. Фух, наконец-то я в поезде и могу написать свои мысли нормально, а не обрывками фраз. Мы с мистером Бондом чуть не опоздали на наш поезд, а я вообще потерялась на вокзале, вот дурная женщина... мы поедем в Лондон. Скоро я собираюсь выступать в театрах, а в апреле отправлюсь в Америку. Больше нет сил оставаться в родном доме и думать об одном и том же. Хоть со смерти Анны прошло много времени, но я все еще словно не в себе. Но если о себе... я смогла вновь хорошо танцевать и все это заслуга лишь Бонда, он, все же, чудесный человек, но иногда говорит словно с акцентом... может, нервничает, когда говорит, кто ж его знает? Сейчас пишу это в теплом поезде. Редко почему-то заглядываю в этот дневник, словно все мысли куда-то испарились. Господин Бонд принесет нам горячий сладкий чай и после будет читать нам книгу, надеюсь, что чтение отвлечет меня от грустных мыслей... наверное, мне не стоит вести этот дневник. Когда я беру его в руки, то вспоминая об Анне. Лучше приберу его в чемодан и не буду доставать, тоскливо становится. Хоть и просто забыть Анну я не могу... ее отец иногда пишет мне письма. С его здоровьем, Слава Богу, все хорошо... ох, я стала так часто говорить о Боге, что меня это даже пугает. Надеюсь, что это ненадолго. Двадцать третья страница. Мелкий почерк, короткая запись, сделанная перьевой ручкой, все смазано. 11.04.1912 Здесь очень...м... атмосферно. Я люблю такие ощущения, что честно дае-ет осмотр частей Титаника... есть некое такое волнение. Но...и если бы не... н-не час ужина, то честно, я бы выбрала побыть наедине с собой.  Ниже записи, сделанные более осторожно, той же перьевой ручкой, но с подписью «утро». Опять я обратилась к этому дневнику и написала непонятно что, поторопившись. Каждый взгляд в сторону этой ужасной вещи напоминает мне о том, что на страницах этого дневника похоронена Анна. Больше я не могу о нем думать. Это мои последние записи в нем. Когда приплывем в Америку, то обязательно заведу себе новый, а этот выкину. Прости меня, моя милая Аня... но я не могу так больше. Я предпочту хранить воспоминания о тебе в сердце, а не на страницах этого дневника. Больше я сюда не напишу. Я буду ждать встречи с тобой, cher ami. Последние слова были написаны более аккуратно, в конце было нарисовано черное сердечко. На последующих страницах не было ничего, лишь пустые белые листы. В конце дневника также ничего не лежало. Дневник Ирен Адлер оказался не таким уж и большим и содержал всего лишь несколько записей, растянутых не более чем на тридцать страниц.