***
Этим же вечером, возвращаясь из парка и минуя по пути башню Ниджи — причудливое нагромождение мелких кривых башенок, лепившихся к основанию главной, как поросль опят, — Эри едва не столкнулась с выбежавшей оттуда служанкой: та боязливо поклонилась, прося прощения у благородной госпожи за свою невнимательность. У неё были длинные, рыжевато-пшеничного оттенка волосы, отчего Эри сперва приняла её за Козетту — пока служанка не подняла головы. Сначала Эри отметила, что та была выше Козетты и не такой симпатичной. И только потом — что у незнакомой ей девушки на щеке наливался багрянцем уродливый синяк. Вырез строгого серого платья был разорван почти до пояса, и она стягивала его на груди руками. Эри замерла, осознание приходило постепенно, словно лениво ползущая на берег вода перед мощной сокрушительной волной цунами. — Кто это был?! Ниджи?!.. Что он сделал? Неужели?.. — она осеклась и тотчас выдохнула: — Идём, я провожу тебя в лазарет! Но та отнекивалась, кланялась и твердила: — Что вы, что вы! Госпожа не должна себя утруждать! Ничего страшного не произошло. Обычное дело… Ниджи-сама оказался немного не в духе из-за проигрыша в поединке — вот и не сдержался, — губы служанки расплывались в дежурной улыбке, хотя глаза были нехорошие, пустые. Полная всколыхнувшегося омерзения, Эри молча наблюдала, как та торопливо удаляется в сторону флигеля для слуг, а потом вскинула голову, бросая гневный, горячечный взгляд на окна башни. И вздрогнула: в одном из них стоял раздетый по пояс Ниджи, расслабленно привалившись плечом к косяку и заложив за ремень большие пальцы рук. Он не заметил кузину — пялился вдаль, на пустую тренировочную площадку, и его подвижный рот подёргивался в досадливой гримасе, как если бы там ему виделось нечто донельзя отвратительное.***
Спуск в подземелье обнаружился случайно — в ничем не примечательном ответвлении коридора, сбоку от парадной лестницы. Эри, маявшаяся от безделья, скиталась по замку, пытаясь отыскать вход в местную лабораторию — её не могло не быть в центре уважающего науку королевства. Военному искусству она никогда не обучалась, а потому в посещении тренировочных боёв не было толку. С переездом потерялся смысл в ежедневных упражнениях — Джадж окончательно смирился с тем, что солдата из неё не выйдет. Шитьё и вышивание — занятия благородных девиц — были бесконечно далеки от неё. И Эри по-прежнему запрещалось выполнять любую, пусть и самую незначительную, работу. В итоге, даже замковая библиотека с тысячами книг не могла полностью спасти её от скуки. Ведь чего стоило хранившееся в них знание без возможности применить его на практике? Поиск мифической лаборатории хотя бы ненадолго, но увлёк её. На все расспросы люди Джермы уклончиво предлагали обратиться к одному из членов королевской семьи. Но этот вариант отпадал: чтобы избежать внимания Винсмоуков, проще было разведать самой. Лестница через несколько десятков ступеней упёрлась в развилку. Вначале Эри повернула направо — там было светлее, да и воздух казался не таким спёртым. Однако она быстро поняла, что ошиблась: дорога привела её в темницу. Побродив взад-вперёд среди перегороженных решётками и одинаково безликих камер, она двинулась обратно. Если бы Ниджи действительно решил провести обещанную экскурсию, то та закончилась бы провалом — смотреть здесь было решительно не на что: тени, пустота и пыль. Несмотря на то, что Винсмоуки воевали и воевали много, заложники и военнопленные явно не были у них в приоритете. Эри миновала последнюю камеру со странно выгнутой у земли, чуть пониже её пояса, решёткой, куда мог пролезть разве что ребёнок (особенности местной тюремной архитектуры?), и стоявший возле выхода солдат, охраняющий темноту и паутину, невозмутимо отдал ей честь. Вернувшись к развилке, Эри свернула в оставшийся неисследованным лестничный рукав. Ступени здесь были круче, опускались глубже, и вместо факелов на стенах желтовато светились редкие электрические лампы. Длинный утомительный спуск закончился преграждающей путь стальной дверью. Круглая и массивная, высотой в полтора-два человеческих роста, с рукоятью-воротом по центру — ни дать ни взять вход в тайный бункер. Или банковский сейф. Эри даже задалась вопросом, не наткнулась ли она, часом, на местную сокровищницу. В детстве, ей, как и многим ребятишкам, мечталось откопать пиратский клад. А теперь девушка задумалась: золотые монеты и драгоценные украшения — звучало заманчиво, но что с ними, чёрт побери, можно было делать здесь, в Джерме? Сидеть, перебирать и чахнуть?.. Она хмуро, для пробы, подёргала обеими руками тяжеленную рукоять, но та не поддалась, не сдвинулась и на миллиметр. Вздохнув, Эри обернулась — и уткнулась носом прямо в гладкий шёлк рубашки на груди у неслышно подошедшего Ичиджи. Девушка охнула от неожиданности, делая судорожный шажок назад: — Ты что, следишь за мной? Ичиджи улыбнулся. В блёклом свете лампы, которую он загораживал широкой спиной, его волосы казались тёмными, почти чёрными, с лёгким красноватым ореолом, — цвета спёкшейся крови. — Нет, просто наблюдаю за маленькой улиткой. Которая пытается вновь заползти в свою скорлупу. В царство проводов и металлических коробок. Увы, не в этот раз. Мужская ладонь опустилась на неподатливую рукоять, преграждая Эри дорогу и заключая её в крохотное тесное пространство между тёплой шёлковой рубашкой и таинственной дверью. Девушка отчего-то преисполнилась неловкости — Ичиджи стоял слишком близко. Рукоять скрипнула. Он что — прямо сейчас провернул её одной рукой, даже не напрягаясь? — Почему мне запрещено туда ходить? — Эри догадалась, что это всё-таки была лаборатория, только отчего-то донельзя засекреченная. — Негоже доверять главные военные тайны королевства тому, кто в скором времени королевство покинет. Девушка с невольным любопытством вывернула подбородок, косясь через левое плечо на громоздкий круглый люк. От люка тянуло кисловатым металлом пополам с резким запахом формалина — и секретами. А когда повернулась обратно, Ичиджи отнял руку от двери и задумчиво, почти интимно пропустил между пальцев озорную, торчащую у макушки белую прядку волос. — Впрочем, сомневаюсь, что «ошибкам» вообще под силу открыть эту дверь. Эри прянула в сторону — от его властной руки и его пренебрежительного оскорбления, которое он за оскорбление и не считал — так, простой факт, данность. И впервые, не сдержавшись, глянула с вызовом прямо в чёрные стёкла очков. Голос её звенел от напряжения: — Так называемым «ошибкам», надеюсь, под силу поднимать книги? А то, пожалуй, в мой очередной поход в библиотеку выяснится, что там тоже спрятаны Главные Военные Тайны. Как же я устала от всего этого! Тайны, тайны, тайны — чем страшнее, тем нелепей! В последнее время слова «Джерма» и «абсурд» начали казаться мне равнозначными. Синонимами. Ичиджи перестал улыбаться. Пока он переваривал эту неожиданную дерзость, девушка поднырнула под его локоть и понеслась вверх по ступенькам — не совсем изящно и по-девичьи, зато так быстро, как могла. Вступать с ним в открытую конфронтацию было шагом неверным и неосмотрительным, но на тот момент Эри не сумела придумать ничего умнее. Этот короткий разговор в полутьме подземелья вогнал её в необъяснимую дрожь.***
За обедом в присутствии Ичиджи она чувствовала себя скованно. Однако тот ни разу не намекнул на утреннюю встречу, словно не придал ей никакого значения. Будь на его месте Ниджи — тот уже сложил бы целую юмореску. Когда Эри ненароком бросала на старшего принца взгляд, тот молчал и холодно улыбался в ответ. Она давно заметила: Ичиджи улыбался часто, но никогда не смеялся. Ниджи и Йонджи — да, влёгкую, но старший брат мог позволить себе только выдержанные улыбки. Девушка с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть в свой бокал: «выдержанные» — точно речь шла о дорогих коллекционных винах… Отвлечённая этими мыслями, в конце трапезы Эри опять допустила оплошность — решила уйти раньше всех. И прихватила — незаметно, как ей показалось — маленькую булочку для мышонка, спрятав её среди складок пышной юбки. В холле её догнали, короткая кожаная перчатка цепко подловила девушку за запястье: — Что это значит? — Ичиджи смотрел на зажатую в её пальцах булочку, брезгливо поджав губы, будто это была дохлая крыса. — Я… — Эри, пойманная с поличным, судорожно пыталась придумать оправдание. Признаваться в изначальных намерениях было бы верхом глупости. К тому же после происшествия в подземелье она была слегка на взводе, его близость нервировала её. — Я… Я хотела покормить птиц, — быстро произнесла она. — Что? — Птиц. Покормить птиц в парке. Неужели даже этого нельзя? К её удивлению, Ичиджи покачал головой: — Кормить животных недостойно королевской семьи, — в его голосе звучало неприкрытое презрение и нечто такое, из-за чего Эри на миг померещилось, что она действительно перед ним провинилась. Ей пришлось не по душе это ощущение. — Это бессмысленно! — не выдержав, снова сорвалась она — а ну как и в самом деле ей захотелось бы этим заняться? — Что плохого в том, чтобы поухаживать за живым существом? Может быть, вам раньше это и в голову не приходило — но я же не такая, как вы! — Верно-верно, ты «ошибка»! — выкрикнул подошедший вслед за братом Ниджи, перевесившись через перила парадной лестницы и довольно наблюдая за происходящим. Позади него со скучающим выражением лица маячил Йонджи. — Ну и пусть «ошибка»! Это всяко лучше, чем быть частью кучки заносчивых засранцев! — Эри в запале позабыла все заученные манеры, на мгновение в ней проступила прежняя дерзкая девчонка с Сабаоди. Да, ей не следовало позволять себе ничего лишнего в их присутствии. Но кузены относились к ней так, словно она была не человеком, а вещью. В лучших традициях Джаджа: не оправдавшей неведомых ожиданий — но какой-никакой собственностью. Её терпение всё-таки было небезгранично. Эри рывком высвободила руку из жёсткой хватки Первого принца — несчастная булочка выпала и покатилась по каменным плитам — и зло, с вызовом уставилась прямо в его застывшее лицо. В ответ Ичиджи с лёгкостью, не колеблясь ни секунды, отвесил ей пощёчину. — В следующий раз рекомендую думать, прежде чем говорить, — уронил он с металлическим отзвуком в голосе, после чего, не дожидаясь её реакции, развернулся и пошёл прочь. Ниджи скорчил насмешливую гримасу, у Йонджи в глазах промелькнула озадаченность, он даже приоткрыл рот — как если бы намеревался что-то сказать, но перехотел. Оба они молча спустились с лестницы, обогнули Эри и, не оглядываясь, последовали за старшим братом, безоговорочно принимая, поддерживая его правоту. Девушка стояла у опустевшей лестницы, ошеломлённо прижимая ладонь к пылающей щеке. Удар был слабым и безупречно выверенным — настолько, что было не больно, а лишь унизительно и обидно. Предупреждающий удар. Либо он не мог позволить себе ничего большего при посторонних. В холле находились солдаты и слуги, которые поначалу застыли, с некоторым беспокойством наблюдая за разворачивавшейся перед ними неприглядной сценой. Но едва братья ушли, как те невозмутимо вернулись к своим занятиям. В отсутствие отца Ичиджи был здесь за главного, любые его поступки и суждения считались верными. Одна из служанок подобрала с пола и унесла испорченную булочку. — Пойдём со мной, — окликнул Эри со ступенек вежливый ровный голос Рэйджу.***
На личном корабле принцессы, расположенном в северо-западном углу Джермовского пазла, возвышалась одинокая узкая башенка с изящным шпилем, поверх которого реял привычный флаг с двойной шестёркой. Внутренняя отделка оказалась изысканной, приглушённо-серой, с добавлением вставок из бледно-розового мрамора. Потягивая в гостиной принесённый служанкой зелёный чай из матовой, слегка шероховатой на ощупь пиалы, Эри настороженно поглядывала на сидевшую напротив неё красавицу-сестру. Рэйджу пригласила её, но не торопилась начать разговор. За всё время, что они были знакомы, Эри подметила, что та избегала компании братьев, встречаясь с ними, как и она сама, большей частью за обедом. Впрочем, Рэйджу явно пользовалась у них уважением. Никому не позволяющий сомневаться в своём авторитете Ичиджи был предельно вежлив со старшей сестрой — с ней он не допускал снисходительного тона или же кривой ухмылки (первое, бывало, предназначалось для братьев, второе — исключительно для неё, Эри). — Тебе не стоит провоцировать моих братьев, Годжу, — наконец заговорила та, отставив в сторону свою пиалу. — До поры до времени ты была им интересна, всё равно что новая игрушка, поэтому тебя не трогали. Но заверяю тебя: у них есть обширный опыт обхождения с неудачным братом. Если перейдёшь черту — не спасёт даже то, что ты девушка. — Но почему? Что я им сделала? Разве они не могут просто оставить меня в покое? — Ичиджи не терпит непослушания. Как первый сын он всегда стремится соответствовать этому статусу и не допускать ни малейшего промаха. Отец требователен к нему, а он требователен к другим — так же, как к самому себе. И в этой требовательности он беспощаден. Что касается Ниджи… будучи вторым, он бывает подспудно недоволен тем, что не первый, а потому пойдёт на всё, чтобы доказать отцу и остальным, что не уступает старшему брату. Йонджи как младшему, наверное, проще всего и дозволяется больше, поэтому он волен не обращать на тебя внимания. Как бы там ни было, и Ниджи, и Йонджи — оба безоговорочно преданы Ичиджи. А все вместе — отцу. Они мужчины, сыновья, наследники. — Зачем тогда ты стараешься быть такой же идеальной? Не являясь мужчиной? — Именно потому, что я не мужчина. У меня нет права на слабость, иначе братья перестанут воспринимать меня на равных… — она помедлила, возвращаясь к прежней теме: — А теперь представь, что в их идеальный, правильный дом принесли уличную крысу. И назвали членом семьи, и наказали относиться соответствующе. Рэйджу так выразительно посмотрела на Эри, что той стало ясно: в рамках подобной шкалы ценностей ей изначально было уготовано место человека второго сорта. Низкого качества. С их колокольни она представляла собой один сплошной брак. Ниджи, шутя, не шутил. — Ты тоже думаешь обо мне как о крысе? — глухо произнесла Эри. Скромный опыт общения с крысами (вернее, мышами) у неё уже имелся — и ничего ужасного в этом не оказалось, даже мило. Да и сравнение было не самым худшим в её жизни, мальчишки на Сабаоди дразнились куда обиднее. Но обманываться не стоило — Рэйджу всего лишь привела пример… Старшая сестра откинулась на спинку кресла, грациозно скрестив ноги. Под её насмешливым взглядом Эри чувствовала себя неуютно. — Я не настолько низко опустилась. Как же тебе объяснить? Отец, случаем, не рассказывал про модификации и их побочные эффекты? Он очень любит эту тему. Эри кивнула, облизывая пересохшие губы. — Что ж, хорошо, так будет проще. Они были модифицированы ещё в утробе матери. Меня же модифицировали в возрасте трёх лет, и многие чувства и эмоции сохранились нетронутыми. Но насчёт моих братьев не строй иллюзий: они не люди. Они послушные марионетки отца, смысл жизни которых только война и победа в ней. Им с детства твердили, что они будущие покорители мира, который рано или поздно падёт к их ногам. С таким подходом для них ты лишь средство достижения цели, разменная монета, вещь, которой пожертвуют, не испытывая ни малейших сожалений. А если вещь — испорченная, то тем хуже для неё… — Почему ты мне всё это рассказываешь? — Сама не знаю, — пожала плечами Рэйджу. — Возможно, не хочу изо дня в день наблюдать этот спектакль, где ты раз за разом пытаешься воззвать к их чувствам, к их совести. Поверь: их просто нет. Эри крутила в руках остывший чай, недоверчиво обдумывая услышанное. …Больше они не перемолвились и словечком. Когда в скором времени за спиной поникшей кузины закрылась дверь, Рэйджу вздохнула, потирая пальцами ломившие в предчувствии надвигающегося шторма виски. Всё-таки в отношении братьев ей пришлось капельку слукавить. Просто потому, что неумно раскрывать все карты перед человеком, которому не доверяешь. Предупреждения было достаточно. Рэйджу смутно помнила тот самый день, два года назад, когда обеспокоенные солдаты из отряда Йонджи явились в её башню, докладывая, что командир ни с того ни с сего начал крушить свои покои. Это было странно: сделка с Дофламинго завершилась успешно — она как раз перечитывала его затейливое послание, завуалированно содержавшее надежды на новый контракт, быть может, даже брачный (Рэйджу поставила мысленную отметку вежливо его проигнорировать). По возвращении в Джерму брат вёл себя как обычно, более того — проявил интерес к работе разведки и с неделю проторчал в разведывательном корпусе. В те дни он был непривычно мрачен и замкнут, но Рэйджу не присматривалась, ей было не до того. А потом что-то случилось — или же долго копившееся в конце концов нашло выход наружу. …Войдя в его комнату и осторожно переступая раскрошенную в щепки мебель, Рэйджу поняла, что опоздала: разгром был завершён и необратим. Йонджи в полном боевом облачении сидел на полу, привалившись спиной к стене между двумя высокими узкими окнами, зиявшими провалами разбитых стёкол. Сползшая с треснувшего пополам карниза штора укутывала его правое плечо вторым плащом — рваным, из изумрудного бархата. На шум шагов он поднял голову и посмотрел на сестру невыразительно, не осознавая до конца реальность её присутствия… Затем уцепился ладонью за шейный платок, дёрнул, словно ему было трудно дышать, и хрипло сказал: — Больно… Почему мне так больно, Рэйджу? И она, не ответив, поспешно отступила назад, ушла из его комнаты — или же попросту сбежала, — оттого что испугалась этого застывшего взгляда и побелевших губ. Винсмоукам никогда не было больно. Никогда не было — и не будет. Испугавшись, Рэйджу запретила себе сомневаться: братья были бесчувственными, хладнокровными ублюдками, она всегда это знала, с самого детства — с того дня, когда они впервые подняли руку на Санджи. А то, что ей довелось увидеть в комнате брата, было лишь игрой её смятённого воображения. Йонджи был не в духе и перегнул палку, вот и всё — легко убедила она себя позже. Иначе… Иначе это разрушило бы всю тщательно сконструированную картину пустого и холодного мира Джермы в её голове. Не только у него, но и у других братьев порой что-то проскальзывало — так, ерунда, по мелочи, — на что она точно так же спокойно закрывала глаза. Возможно, дело было в том, что Рэйджу втайне гордилась тем, что она единственный среди них «Винсмоук с чувствами», и не хотела дозволять братьям хоть чуточку покуситься на этот тщательно выпестованный ею статус. Да и оправдывать их жестокие поступки так было значительно проще.***
Прошло меньше часа, как Эри вернулась из башни Рэйджу. Она сидела в кресле, осторожно поглаживая между ушек доверчиво вскарабкавшегося к ней на колени мышонка, и размышляла над услышанным. Звучало это дико, но почему-то вполне в духе здешних мест. Разумеется, Рэйджу хотела как лучше: предупредить её, предостеречь от возможных неприятностей. Но её до сих пор смущал цепкий ироничный взгляд старшей сестры. Казалось, что та знает о ней нечто такое, какую-то тайну, которая выставляет её в весьма неприглядном свете — куда большем, нежели свойственном обычной «ошибке». И потому рассказала далеко не всё, о чём-то умолчала, что-то переиначила. Но Рэйджу, в отличие от остальных, хотя бы снизошла до неё. В дверь постучали. Катышек стремглав метнулся вниз по её ноге — в свою спасительную нору. Минуту спустя Эри разворачивала переданную солдатом изящную записку. Сердце её упало — она была от Ичиджи. Кузен коротко просил — читай, приказывал — явиться для беседы в зал Трофеев не позднее, чем через час. Не стоило всё же питать надежду на то, что он решит спустить ей с рук все сегодняшние дерзости. Разговор с Рэйджу отрезвил её сильнее одной сухой пощёчины. …Трофейный зал оказался ровно там, где описывалось в старой инструкции. Эри даже мельком удивилась тому, как умудрилась пройти мимо него в самый первый день. Зал было трудно с чем-то спутать: эпические батальные полотна на стенах, трофейные доспехи и оружие, безжалостно покорёженные в проигранных битвах, громоздившиеся на стойках и стендах вместе с позолоченными, усыпанными драгоценными камнями коронами и скипетрами поверженных владык. Военная история королевства и в самом деле поражала воображение. Там же заодно стояли внушительные, пусть и чуточку потраченные молью, чучела животных — отголоски тех далёких времён, когда Джерма ещё располагала своей землёй и, соответственно, лесами с населявшей их живностью. Внимание Эри сразу привлёк стул с высокой спинкой, стоявший посередине зала, — будто подиум с временно отсутствующим экспонатом. Ичиджи стоял спиной к ней у дальнего окна, скрестив на груди руки. Он не обернулся на звук её шагов, хотя, несомненно, расслышал их. — Проходи, сестрёнка, — подал голос Ниджи, поднимаясь c широкой софы, где он полусидел-полулежал до её прихода, рассматривая нависающую над ним голову оленя с раскидистыми рогами. — Присаживайся. Мы тебя заждались. Что-то в его голосе не понравилось Эри: в нём не слышалось язвительной смешинки, он был предельно серьёзен. Впрочем, Ниджи тут же привычно оскалился, рывком ухватил её за локоть, насильно подводя и усаживая на заранее приготовленное место. Девушка попыталась приподняться, но он, встав сбоку от стула, придержал её за правое плечо, опуская на него тяжёлую ладонь. Кроме них, в зале больше никого не было. — Ты догадываешься, зачем я тебя позвал? — Ичиджи наконец повернулся, задумчиво потирая подбородок. Он говорил негромко — голос уверенного в себе человека, знающего, что его услышат, даже если он перейдёт на шёпот. Эри помотала головой. Он не сдвинулся с места — а на неё уже медленно накатывали липкая слабость и желание вжаться в сиденье, слиться с ним в единое целое. — Жаль, — вздохнул он. — Придётся тебе разъяснить. Первый принц приблизился, закинул небрежно правую руку на спинку стула — почти как утром, рядом с загадочной дверью. Едва слышно доносилось поскрипывание кожаной перчатки, касавшейся лакированного дерева. Склонившиеся над нею одинаково-совершенные лица близнецов оказались пугающе близко. — Ты должна понять главное: ты часть Джермы. По тебе судят о Джерме. И если ты нарушаешь правила, то бросаешь тем самым тень на нашу семью. Я на многое прежде закрывал глаза, ведь что взять с отцовской «неудачи». Просто удивительно, что на своём корабле он столько тебе дозволял — пожалуй, его характер смягчился по прошествии лет. Но это ничего не меняет. Запомни: мы не считаем тебя равной себе. Ты обуза. Ты «ошибка». — Хотя тебе отец, по крайней мере, нашёл применение. Да и на лицо вышла красоткой, что есть — то есть, — с ухмылкой вставил Ниджи. — Единственное, что ты можешь, — следовать нашим правилам, — продолжал Ичиджи, пропуская реплику брата мимо ушей. — Если будешь подчиняться наравне с остальными — разумеется, мы оставим тебя в покое. Это всё, что я требую, — подчинения. Научишься ему — научишься всему остальному. Ты должна стать достойной Винсмоуков. На картине, служившей Ичиджи фоном, рыцарь с фениксом Джермы на щите благосклонно косился на потомка, попирая ногой поверженного противника. — То есть считать солдат расходным материалом — это достойно Винсмоуков? Измываться над горничными для удовлетворения своих низменных нужд — это достойно Винсмоуков? — девушка бросила быстрый взгляд на пальцы Ниджи, отбивающие рваный ритм на её плече, вспоминая вчерашнюю омерзительную сцену рядом с его башней. — А вступаться за них или помогать им, делать их работу — нет? — Хах, дурочка, скажи ещё — помочь тряпке мыть пол! Это всё равно что вытирать его подолом собственной одежды! — Ниджи засмеялся, её слова показались ему откровенной нелепостью. — Достойным Винсмоуков считается брать любую понравившуюся вещь, даже ту, что им не принадлежит? И распоряжаться чужими жизнями, как игрушками? — она проигнорировала его, упрямо глядя на Ичиджи. Рэйджу предупреждала её, что это бесполезно, но Эри хотелось убедиться самой. — Ты ошибаешься, Годжу. Здесь всё принадлежит Винсмоукам. Принадлежит Джерме. Всё — и все. Без исключения. Здешним людям это хорошо известно. И они это безоговорочно принимают. — Но они люди, а не вещи! Более того — солдаты любят вас, практически боготворят!.. — Разумеется! — удивился Ниджи тому, что она подметила такой, казалось бы, очевидный факт. Братья переглянулись, синхронно пожали плечами, подтверждая нечто, хорошо известное только им одним. И Ниджи продолжил: — Это их предназначение — быть верными Винсмоукам, подчиняться Винсмоукам… — Умирать за Винсмоуков, — тихо закончила Эри и тут же порывисто подалась вперёд, не обращая внимания на его пальцы, притягивающие её обратно: — А как же свобода воли? Что, если я не хочу — принадлежать? Подчиняться? — Тогда мы должны сделать так, чтобы ты захотела. Есть много способов… — Ичиджи устремил на неё недовольное, какое-то кислое лицо. Оно не дрогнуло и со стороны выглядело по-прежнему идеально бесстрастным — но Эри безотчётно, подспудно чувствовала это недовольство. — Я долго думал, и, кажется, понял в чём заключается твоя беда, Годжу. Не в простом непослушании, а в досадной привычке продолжать спор, который давно следовало закончить. Быть может, всё дело было в почти невидимой чёрточке в левом уголке его губ или же в брови, изогнувшейся на ничтожную долю миллиметра?.. На ум ей пришёл термин из прочитанной недавно книги. «Эффект зловещей долины» — вроде бы так он назывался. Эри вдруг осознала с кристальной ясностью, почему она так напугана: прямо сейчас в своих чудовищных очках и с застывшими лицами братья казались неживыми. Роботами. Терялся маркер присутствия живых существ, заложенный самой природой: не видя их взгляда, она не видела в них людей. «Они не люди», — Рэйджу же так и сказала. Родная сестра, знавшая их с детства. Эри ощутила лёгкий озноб: идеально красивые и неуловимо жуткие. Небо, до чего же они были жуткие! — Да, я тоже поняла, в чём заключается ваша беда… — нервно засмеялась она, против воли бросая им вызов. Лишь бы всколыхнуть в них хоть какую-то эмоцию, отклик, развеять это жуткое наваждение. Что они могут ей сделать? Дать очередную пощёчину? Выпороть — в лучших традициях отца? Решившись, она выдохнула: — Раньше, бывало, думаешь о человеке: «Вот мерзавец!» — а правильно надо думать: «Достойно Винсмоука!» Каменная маска на лице Ичиджи всё-таки дрогнула: лоб его прорезала вертикальная морщина. Но реакция была другой, нежели она могла себе представить. Он помедлил, а после — донельзя спокойным, скучным голосом — приказал брату избить её. Эри не успела осмыслить этот приказ, как рука Ниджи, прежде вольготно покоившаяся на её правом плече, жёстко впилась в него и резко дёрнула в сторону. Только что она сидела — и вот уже припечаталась боком об угловатую настенную резьбу. Что-то рухнуло поблизости с задетого постамента и, звякнув, укатилось в угол. Эри вскрикнула — пока ещё даже не от боли. От страха. — Бей вполсилы. И не трогай лицо, — добавил Ичиджи, усаживаясь на освободившийся стул. Он казался постановщиком и одновременно главным зрителем разыгрывавшегося перед ним спектакля. Стёкла его тёмных очков зловещим багрянцем отражали льющийся из окон закатный свет. — Это семейное дело, пусть оно останется между нами. — Сам знаю, — Ниджи подошёл к ней неспешно, растягивая рот в ленивой кошачьей улыбке. Закинув ногу за ногу, старший брат наблюдал за тем, как младший безжалостно отвешивает удар за ударом лежащей на полу девушке: в грудь, плечи, живот. Ниджи бил без злости, как будто выполнял привычную, хорошо удающуюся ему работу: методично, точно и никогда в одно и то же место — похоже, у него была обширная практика. Впрочем, понимание этого ничуть не спасало. Эри стиснув зубы, старалась сносить побои молча — не собиралась доставить им удовольствие слышать её крики. Боль накатывала не сразу, а чуть погодя, накапливаясь. Когда сил держаться почти не осталось, словно эхом со стороны донеслось спокойное: — Достаточно! — и наказание — а ничем иным это быть не могло — прервалось столь же внезапно, как началось. Сжавшись в комок, она лежала у ног Ниджи и прерывисто дышала — тот небрежно дотронулся до неё носком ботинка и отошёл, пропал из её поля зрения, странно сузившегося до одного лишь стула с сидящим на нём мужчиной, у которого в надвигающихся алых сумерках вместо волос ей мерещилось неумолимое обжигающее пламя. На границе сознания — там, где оно ещё не было полностью вытеснено изнурительной болью — крутилась одинокая мысль: что, если бы здесь был Йонджи, и Ичиджи приказал ему сделать подобное? Эри содрогнулась от осознания, что в следующий раз, возможно, так и случится. Казалось бы, какая разница — кто… Она отвлеклась, выпала из действительности всего на мгновение, а ноздри её уже втягивали, впитывали призрачный аромат клубники — Ичиджи опустился рядом с ней на одно колено. Кузен смотрел на неё, снисходительно улыбаясь, как на провинившуюся собаку. Эта улыбка окутала Эри таким животным страхом, что она инстинктивно дёрнулась в жалкой попытке отстраниться, когда он протянул руку, чтобы легонько, играючи потянуть за выбившуюся из её причёски непослушную белую прядь. Такую же непослушную, как и она сама. Лопатки ткнулись в стену. Отступать было некуда. В голосе Ичиджи слышалось явное удовлетворение, когда он склонился, всматриваясь в зрачки её глаз, расширившиеся от боли и немого ужаса: — Надеюсь, этот урок был тебе полезен, Годжу. Он будет повторяться до тех пор, пока ты не усвоишь: ты такая же собственность Джермы, как и все остальные. Наша собственность. Где-то позади него гортанно захохотал Ниджи.