По весне лёд хрупок

      — Годжу-сама! Это уже третий раз на моей памяти, когда вы падаете с лестницы, — пожурил её доктор, бесцеремонно поворачивая туда-сюда перед собой и скрупулёзно отмечая в журнале свежие синяки. — Рекомендую сменить неудачный маршрут. Или же вызвать ремонтную бригаду, если дело в неудовлетворительном состоянии ступеней.       Эри стояла перед ним раздетой, в одних тонких трусиках, но не чувствовала ни малейшей неловкости. Все работники лазарета были вежливыми, обходительными и равнодушными профессионалами. Как и большинство людей Джермы, они походили друг на друга как две капли воды (во время первой встречи ей даже подумалось, что Джадж зачем-то перевёл в лазарет всех своих судовых медиков) и редко позволяли себе комментарии, выходящие за пределы своих должностных обязанностей. Разве что могли выразить искреннюю озабоченность состоянием здоровья благородных пациентов.       — Рёбра, кажется, не сломаны, — добавил он, прощупав грудную клетку. — Потянитесь-ка в эту сторону… Теперь в другую… Не болит при напряжении, при вдохе?       — Нет, — девушка послушно следовала его командам. В этот раз всё было не так уж и плохо — вернее, не хуже, чем раньше. Ей даже не хотелось обращаться к врачу, но, как назло, подошло время обязательного ежемесячного медосмотра. Который плавно перетёк в очередную фиксацию побоев.       — Крупных гематом тоже не обнаружено, это хорошо. Для простых синяков, как и в прошлый визит, выпишу заживляющую мазь, — он поправил очки и кашлянул, прочищая горло. Эри подозревала, что его было не обмануть такой неуклюжей ложью, но раз госпожа сказала «лестница» — значит, всему виною была лестница. — В целом, чувствуете себя хорошо, ничего не беспокоит?       — Не волнуйтесь, я всегда падаю… аккуратно, — она произнесла последнее слово и поморщилась. Аккуратно, а ещё хладнокровно и без особой жестокости. Достаточно для того, чтобы усвоить очередной урок. Эри машинально потёрла едва заметный синеватый «браслет» на правом запястье: вчера она всё-таки не выдержала, попыталась рвануться из стальной хватки Ниджи, но, как и следовало ожидать, напрасно.       После отвратительного и памятного вечера в Трофейном зале Эри старалась встречаться с кузенами как можно реже и пыталась скрыться, завидев кого-нибудь из них в отдалении. Также у неё быстро выработалась жалкая, но полезная привычка прислушиваться к чужой поступи в коридоре. Однако это не всегда помогало: те любили намеренно приглушать шаги.       И в обязанности Эри по-прежнему входило присутствовать на всех семейных трапезах.       К её удивлению, во время них братья Винсмоуки вели себя так, будто всё случившееся было в порядке вещей. Для поддержания застольной беседы Ичиджи мог невозмутимо задать ей вопрос на какую-то ничего не значащую тему, а Ниджи продолжал шутить, как и прежде, с ласковым и ядовитым сарказмом.       Но обманываться не стоило. Она теперь вздрагивала всякий раз, когда Второй принц, дурачась и посмеиваясь, называл её сестрёнкой. С недавних пор Эри прекрасно понимала: он имел в виду всё, что угодно, но только не истинное значение этого слова. Это было схоже с ледяным и безупречным «Годжу» Ичиджи, — и то и другое подразумевало не что иное, как «Ошибка», «Провал», «Ничтожество».       Существовала ли хоть малейшая вероятность того, что без брошенного Джаджем вслух унизительного приговора они стали бы относиться к ней иначе?.. Осознавал ли Джадж, какой непреложной, не подвергавшейся ни малейшему сомнению истиной воспринимались детьми любые его слова? Или же подобное подчинение было обязательной составной частью заложенной в них «идеальности»?       И могли ли они недолюбливать её сами, по собственному почину — за испытанное отцом разочарование и за наглядное доказательство того, что великий и ужасный генералиссимус всё-таки иногда ошибался? Эри не улавливала тонкую грань, где заканчивалась власть короля и начиналась их собственная свободная воля. Осторожные попытки нащупать её обычно не приводили ни к чему хорошему. Впрочем, сорвалась на откровенную дерзость с тех пор, как Ичиджи заклеймил её «собственностью Джермы», Эри только дважды. И дважды за это поплатилась.       В первый раз Ниджи поймал её с поличным, когда она решила самостоятельно устранить неисправность, из-за которой с недавнего времени раздражающе мигала библиотечная лампа.       Компактный отцовский набор инструментов всё ещё был при ней — удивительно, что Эри не забыла положить его в сумку с вещами на Сабаоди, а после удалось сохранить его, несмотря ни на что. Подходящие резиновые перчатки она раздобыла накануне у одного из местных механиков — просто отдала приказ, для пробы, и тот не посмел ослушаться.       Девушка легко вскрыла отвёрткой корпус распределительного щитка, притаившегося между массивными шкафами — на нём был изображён перечёркнутый молнией череп Джермы, — отключила питание и всмотрелась в ворох спутанных проводов, выискивая возможную причину проблемы. Увлёкшись любимым занятием, она потеряла всякую бдительность и потому не заметила неслышно скользнувшего между ряда книжных шкафов Ниджи.       — Что ты тут забыла? — громко и досадливо спросил он прямо у неё над ухом. От неожиданности Эри чуть не подпрыгнула, любимая отцовская отвёртка выскочила у неё из рук. Ниджи с ленцой наклонился, поднял упавший инструмент, подбросил пару раз на ладони, а после поднёс ближе к лицу, пристально изучая, будто увидел подобную вещь впервые.       — Где? В библиотеке? — выдавила она.       — Вот здесь, — он стукнул костяшками пальцев по распахнутой дверце щита. Та гулко задребезжала.       — А на что это похоже?       — Похоже на то, сестрёнка, что тебя опять потянуло на недостойную семьи ерунду.       — Ерунду, говоришь?..       Эри возмущённо повернулась к нему, нарочито демонстрируя обтянутые перчатками ладони.       — Видишь эти руки? В отличие от твоих они способны делать что-то полезное, нежели просто бить людей! — бросила она, задетая до глубины души. Ведь одним пренебрежительным замечанием он фактически признал негодным всё то немногое, чем Эри когда-либо осмеливалась гордиться. То, чего она добилась сама.       Пальцы его странно дёрнулись, сжались, отвёртку в мгновение ока, словно под действием мощного стального пресса, смяло и искорёжило. Эри прерывисто вздохнула, в ошеломлении глядя на несуразную кривую загогулину, оставшуюся от вещи, принадлежавшей её отцу. Второй принц равнодушно отбросил этот ничего не значащий для него мусор в сторону и двинулся к ней с привычной волчьей усмешкой…       Тогда Ниджи поколотил её «превентивно» — как он выразился. Эри по прошествии нескольких дней всё ещё могла в мельчайших подробностях воскресить перед глазами картину, когда, закончив с ней, он снисходительно повёл плечами и переступил через её недвижимое тело, наклоняясь к ощетинившемуся проводами щитку. С пола, зажатая меж узкого угла его длинных и сильных ног, девушка видела, как забавно вздрогнули острые спицы его наушников, когда Ниджи беззаботно ткнул пальцем куда-то вглубь. Там что-то затрещало, сам собой щёлкнул переключатель питания, и злосчастная лампа, вспыхнув круглым нимбом над его головой, неожиданно ярко осветила пыльные верхушки библиотечных шкафов.       — Мои руки тоже кое на что годятся, — ухмыльнулся Ниджи, глядя сверху вниз на её бледное, измученное лицо и эффектно выставив вперёд кулак, ослепительно искрящийся белым и синим.       Хуже всего было то, что он не преминул доложить о её очередном проступке старшему брату, и Ичиджи за ужином, в присутствии всех членов семьи, коротко и сухо запретил ей дотрагиваться до приборов и оборудования, за исключением использовавшихся в быту, да и то — по непосредственному назначению. По сути, механика, равно как и любые научные изыскания, оказались для неё под запретом, даже раздобудь она каким-то чудом доступ в загадочную подземную лабораторию. И это ударило по Эри больнее, нежели любые тумаки и издёвки Ниджи.       …Второй раз случился вчера. Глупо вышло… Она всё утро пыталась приучить Катышка не высовываться в присутствии чужих людей и, увлёкшись дрессировкой, незаметно перетёкшей в потешную игру, опоздала к завтраку. И Ичиджи, не скрывая своё недовольство, попенял, что девочка, взращённая простолюдинами, никогда не сможет полностью соответствовать высоким стандартам семьи Винсмоук.       Обидевшись больше не за себя, а за мачеху, Эри парировала, что хоть и была воспитана обычными людьми, но не видит в этом ничего зазорного. Не приходило ли когда-нибудь в голову братьям начать соответствовать общечеловеческим стандартам, поскольку Винсмоуки, по сравнению со всем миром, явно находятся в меньшинстве?       Ниджи, отсмеявшись, тут же окрестил её тайным агентом Революционной армии, в то время как каменное лицо Ичиджи исказилось — будто и он был готов рассмеяться от нелепости подобного заявления. Во всяком случае, плечи у него слегка подрагивали. Даже Йонджи, несмотря на хмурое расположение духа, расхохотался, предварительно фыркнув во все стороны хлебными крошками — чем незамедлительно вызвал негодующий комментарий Рэйджу по поводу своих отвратительных манер.       Это заявление настолько обескуражило принцев, что они чуть не забыли её наказать. Впрочем, надеяться на их забывчивость было опрометчиво. Этим же вечером Ниджи, по распоряжению старшего брата, вновь подкараулил её в одном из пустынных коридоров…       И Ичиджи, и Ниджи — оба легко подмечали её страх, чуяли его, как чуют охотничьи псы, навострившие уши при виде желанной добычи. Выходило двойственно: Первый принц презирал её за слабость и этот страх и в то же время отказывал в любом открытом сопротивлении своей власти. Холодным и рациональным умом он заранее выделил ей место в неведомой классификации, никогда не подлежащей пересмотру. И пытался жёстко подогнать под неё каждый поступок и каждое слово кузины.       Девушке претило это навязанное подчинение. Эри не представляла, что должно произойти, чтобы она по-настоящему, непритворно уступила его воле. И оттого ей оставалось лишь гадать, когда и за что они решат наказать её снова. Похоже, ей ещё не раз предстояло «упасть с лестницы».       Эри тоскливо размышляла об этом, стоя на больших напольных весах, пока доктор с сосредоточенным видом перекидывал туда-сюда металлические гирьки, добиваясь точности измерений. И в этот момент дверь кабинета резко, без стука распахнулась, пропуская внутрь новых посетителей. Это были Винсмоуки — все трое братьев сразу.       Девушка ахнула от неожиданности, соскочила с весов и отвернулась, неловко задев бедром угол заваленного медицинскими отчётами и бланками стола. Судорожно прикрыла руками обнажённую грудь — она до сих пор была практически полностью раздета. Её одежда, аккуратно сложенная, лежала за ширмой возле двери. Путь туда был отрезан.       Наверное, такая реакция — явно продемонстрировать испуг — изначально оказалась неверной. Будь на её месте Рэйджу — та точно не обратила бы на братьев никакого внимания, ещё бы и надменно отчитала их за недостаток тактичности. С другой стороны, для Рэйджу это были родные младшие братья, с которыми та выросла, а для неё — они были двоюродными. По сути, почти незнакомые ей, взрослые мужчины. В сочетании с тем, как они вели себя по отношению к ней прежде, это породило странную тревогу, от которой рот наполнился горьковатой сухостью, а по телу забегали редкие колючие мурашки.       Хуже того — вместе со старшими братьями был Йонджи. И он впервые за долгое время видел её настолько обнажённой. А ведь когда-то даже представить, что он мог снять с неё майку, было невообразимо постыдно… Вслед за этим коварная память услужливо подбросила ощущение по-хозяйски скользящих по коже пальцев, и от этого непрошенного воспоминания её сильнее бросило в краску.       Эри кинула быстрый взгляд поверх плеча: к её облегчению, Йонджи, уткнув руки в карманы брюк, изучал содержимое открытого нараспашку медицинского шкафа. Его внимание целиком поглотили разложенные на полках препараты.       Глухо, будто сквозь толщу воды, до неё донеслось, как братья с усмешкой обсуждали её рост и вес (и то и другое — весьма невеликие), а потом Ичиджи приказал почтительно застывшему рядом с ней доктору ненадолго выйти. Тот с поклоном положил на стол её медицинскую карту и безропотно подчинился словам наследника. Эри осталась с ними наедине.       — Что вы здесь делаете? — наконец осмелилась спросить она, чуть развернувшись и с опаской поглядывая на Ичиджи. Тот стоял, уткнувшись носом в кулак, словно размышлял о чём-то невероятно важном.       — То же, что и ты, сестрёнка. Медосмотр, — ответил вместо него Ниджи, в шутку — или нет? — ослабляя узел своего ярко-синего галстука. Стянул его с шеи и фыркнул, когда Эри пугливо отвернулась.       Девушка ощущала на себе их любопытные взгляды и прекрасно знала, что они сейчас видят: россыпь затейливых синяков, покрывавших её спину, плечи, ноги — часть уже пожелтела и почти сошла на нет, другие были новые, вчерашние. Интересно, о чём они думали, рассматривая их? Испытывали удовлетворение от успешно проведённого «урока» или же презрение к тому, что её кожа, в отличие от совершенной, модифицированной, оказалась столь тонкой и непрочной?       Позади раздались неспешные уверенные шаги. Ниджи подошёл ближе, остановился в каком-то полуметре от неё, склонив голову набок, всё равно что художник, любующийся созданным им шедевром. Через плечо Эри пролетел, упал и свернулся на столе узкой синей змейкой снятый им галстук. Затем её спины бесцеремонно коснулись мужские пальцы: они легонько пробежались по нескольким узким белым шрамикам, оставшимся от давних розог Джаджа, заставляя девушку неосознанно выгнуть спину, после чего Ниджи уронил:       — Вижу, что отцу стоило больше озаботиться твоим воспитанием. Чтобы не вынуждать нас этим заниматься, — он сделал ещё шаг, преодолевая оставшееся между ними расстояние, и Эри сжалась — наверное, подспудно, по привычке ожидала очередного удара.       Но тот всего-навсего по-свойски приобнял кузину за бок правой ладонью, в то время как левой, нагнувшись над её плечом, начал перелистывать страницы лежавшей на столе медицинской карты, перекочевавшей сюда с корабля генералиссимуса и хранящей данные за всё время пребывания королевской племянницы в Джерме.       …Прямо сейчас Ниджи откровенно наслаждался реакцией кузины: её страхом, её смущением, как они мешались воедино и как отчаянно и неумело она пыталась их скрыть. Это чем-то напоминало его игры с Козеттой. Хотя с Козеттой выходило гораздо интереснее…       — Ох, кому-то явно не мешает пропить курс витаминов или почаще бывать на солнышке. Глянь-ка на свой показатель витамина D — стремится к нулю. Я же говорю: дитя подземелий! — Второй принц посмеивался, озвучивая отдельные куски: по сравнению с отличающимися безупречным здоровьем Винсмоуками, Эри чересчур часто простужалась.       Густые синие пряди волос, слегка покачивающиеся вслед движениям головы, почти полностью скрывали от Эри его лицо — за ними только и видно было, как в такт словам насмешливо подёргивался твёрдый подбородок. В том месте, где пальцы Ниджи касались кожи — чуть пониже свежего, оставленного им накануне синяка, — покалывало, будто от слабых разрядов тока.       Внезапно он хмыкнул и громко зачитал вслух:       — Девственная плева нарушена, — после чего захохотал, захлопывая карту и оборачиваясь к братьям; синяя прядь мазнула её по шее: — Вот это да! Ичиджи, Йонджи, наша новая сестрёнка — оказывается, не девственница! А на вид — такая скромница…       Пол качнулся и едва не ушёл у неё из-под ног. Единственное, что позволило Эри остаться стоять, была рука Ниджи, всё ещё крепко придерживающая её за талию. Кузен беспечно, не задумываясь, обнажил её самую постыдную тайну. Всё равно что бросил ту в лицо гордецу Ичиджи. Более того — сделал это в присутствии её же насильника…       Казалось, пройдёт секунда-другая — и Йонджи скажет, язвительно и ломко: «Хах, это моя заслуга — сделал из кузины женщину!» Ведь братья ничего друг от друга не скрывали — разве нет?       Сердце замерло, когда за спиной действительно раздался его голос. Но вместо ожидаемой насмешки Йонджи лишь коротко обронил:       — А сам-то ты — девственник, Ниджи?       — Разумеется, нет, — удивился тот подобному вопросу. — Так же, как и ты.       — Так какая разница?       — Ну, мы же мужчины… Да и в нашем с тобой случае, братец, проверить это никак нельзя, — Ниджи шутливо ущипнул Эри за бок, электрический разряд в этот раз был весьма ощутим, она дёрнулась было в сторону, но он тут же привлёк её обратно. — Мне вот интересно, как на это отреагирует будущий муж… Что думаешь, Ичиджи?       — Не думаю, что для той семьи подобное, — он выделил «подобное» каким-то недовольным, источающим ледяное презрение тоном, — станет ощутимым препятствием.       Ичиджи замолк — и Эри была готова умереть от стыда. В глазах бесконечно требовательного Первого принца она в мгновение ока рухнула на порядок ниже, нежели раньше. Хотя, казалось бы, куда уж ниже… Свалившаяся им как снег на голову Годжу Винсмоук, мало того, что разочаровала их отца одним фактом своего неудачного рождения — так, вдобавок, бросила тень на честь благородной семьи, оказавшись распущенной, легкодоступной женщиной.       Она не выдержала, выкрутилась каким-то чудом из издевательского захвата Ниджи, неловко пробежала мимо братьев, по-прежнему прижимая руки к груди и пряча взгляд. Укрылась от них за шаткой стеной ширмы и принялась судорожно натягивать на себя одежду. Пальцы тряслись от пережитого унижения, и мелкие пуговицы блузки раз за разом отказывались застёгиваться.       Затем выскользнула оттуда и метнулась к двери. Боясь услышать оклик, боясь того, что кто-то из них решит преградить ей путь, и эта пытка стыдом и отчаянием никогда не закончится. Но братья, занятые негромким разговором, не уделили ни малейшего внимания её суетливому бегству.       Единственное, что она уловила, прежде чем за её спиной закрылась дверь, — как Ичиджи спросил с неожиданным интересом:       — Так что же, ты ни разу не поднял на неё руку, Йонджи? Насколько я помню, тебе не привыкать бить женщин…       Дверь захлопнулась, разом отрезав больничный коридор от тягучей и давящей ауры Винсмоуков, и Эри так и не услышала, что тот ему ответил.       …Йонджи промолчал. Зато вмешался Ниджи:       — Только представь, я вчера предложил ему присоединиться и вместе поучить кузину уму-разуму. И знаешь, что он заявил? «Не могу. Это всё-таки сестра». Сестра! — он по-приятельски обхватил шею младшего брата рукой.       — Любопытно, — улыбнулся Первый принц краешком губ.       Йонджи сумрачно покосился на пальцы брата на своём плече:       — А вам приходило когда-нибудь в голову поднять руку на Рэйджу?       — Конечно же нет! — удивился Ниджи такому вопросу. — Она — одна из нас, родная кровь, истинный Винсмоук.       — А Эр… то есть Годжу — нет?       По счастью, братья пропустили его случайную оговорку мимо ушей.       Ниджи прыснул:       — А-ха-ха! Скажи ещё — Санджи! Разве не ты первый начал колотить эту «ошибку»? Когда мы были детьми? Что-то ни разу не припомню, чтобы ты говорил: «Это всё-таки брат!».       — Ошибка ошибке рознь, — нахохлился Йонджи, взмахом плеча скидывая с себя его руку.       — Пфе, — скривился Ниджи, словно его заставили проглотить дольку лимона без сахара. — C каких это пор ты стал делить слабаков на категории?       Ответа не последовало. Младший брат просканировал старшего сверху вниз быстрым раздражённым взглядом — мог себе позволить, так как был выше его на полголовы. Как будто они находились сейчас на тренировочной площадке, и его целью было обнаружение доступных болевых точек для первичной атаки. Потом Йонджи пожал плечами и со вздохом завалился на ближайшую к нему кушетку, закинув ладони за голову и пялясь в безукоризненно белый потолок лазарета.       Ниджи недоумённо поскрёб завиток брови и принялся неторопливо расстёгивать рубашку, поглядывая на расположившегося поодаль Ичиджи: заметил ли тот, что с младшим братишкой в последнее время творилось что-то неладное?       Но Ичиджи, оседлавший задом-наперёд вращающийся стул и уткнувшийся подбородком в перекрещенные поверх спинки запястья, к его удивлению, тоже был довольно задумчив. Стул под ним чуть покручивался из стороны в сторону.

***

      После происшествия в лазарете Эри сбежала в расположенный неподалёку парк. Возвращаться в замок не хотелось — а ну как опять наткнулась бы на скучающих и способных на любую низость кузенов. А парк они почему-то обходили стороной — это было отличное место для того, чтобы спрятаться хотя бы на пару часов, укрыться от них и всего мира. Охранявший парковые ворота старый пёс, обычно рычащий на всех, кто осмеливался проходить мимо, лишь строго посмотрел на неё подслеповатыми глазами и чесанул разок-другой за ухом кривой лапой.       Помимо прогулочных дорожек, в дальнем конце парка имелось слегка запущенное, но красивое и даже какое-то уютное фамильное кладбище — ряд увитых плющом и заросших травой надгробий. Единственное надгробие, на котором ещё оставалось различимым имя, окружал ковёр из нежных цветов, среди которых преобладали голубые и розовые незабудки. Оно принадлежало супруге Джаджа — Соре, и вокруг него, привлечённые яркими лепестками, постоянно порхали элегантные чёрно-белые бабочки. Вокруг кладбища росли высокие раскидистые деревья, в ветвях которых беспечно и привольно щебетали птицы. Эри любила и раньше приходить сюда в тёплые солнечные дни: порой, заслушавшись птичьим пением и шелестом листвы, можно было забыть, что это место — такой же корабль Джермы, как и все остальные.       …Слабый ветерок, доносивший смешанный запах цветов и моря, легонько ерошил волосы, пока Эри сидела под деревом, уткнувшись лицом в колени. Глотая слёзы, выжидала, когда же её отпустит нахлынувший жгучий стыд, порождённый злыми словами Ниджи, вскрывшего во всеуслышание её неприглядную тайну. Временами девушке хотелось глухо завыть: его голос раз за разом уничижительно отдавался в ушах, а кожа на правом боку пылала, чувствуя на себе призрачное прикосновение чужих цепких пальцев, — и от этого было не убежать и не скрыться.       Прошёл, наверное, целый час, прежде чем ей немного полегчало.       — Знаешь… твои дети просто ужасны, Сора, — шёпотом пожаловалась она, обнимая колени и с невольным упрёком косясь на утопающую в незабудках могилу. — Зачем ты разрешила такое с ними сотворить? Превратить их в бездушных чудовищ?..       Ответа, разумеется, не последовало — мёртвым не было дела до печалей и обид живых. Только птицы выводили в вышине свои жизнерадостные трели.