По весне лёд хрупок

      Завтрак был в самом разгаре. Эри потягивала терпкий чёрный чай, бросая со своего места на присутствующих редкие, осторожные взгляды. Освоившись за семейным столом, она — вначале неосознанно — стала подмечать присущие каждому особые привычки, а потом время от времени старалась дополнить и расширить складывающуюся у неё в голове картину. Это напоминало своеобразную игру, помогавшую ей бороться со скукой или же отвлечься ненадолго от неприятных мыслей.       Взять, к примеру, Ичиджи и Рэйджу: оба ели изящно, орудуя столовыми приборами безупречно выверенными движениями, и при этом как-то отстранённо, по-деловому, не делая долгих пауз для оценки вкуса изысканных блюд — словно приём пищи был для них очередной миссией, после выполнения которой в невидимом журнале проставлялась отметка «Завершено успешно». Ичиджи, бывало, не снимал во время еды перчатки, что невероятно усиливало данный эффект. И только когда он брал в руку бокал с вином или чашку с кофе, откидываясь на спинку сиденья, его лицо принимало более расслабленное выражение. Он даже позволял себе улыбаться краешком губ.       Ниджи всегда ел мало, привередливо, выбирая с тарелки лучшие кусочки. А когда пил — мог усмехаться в свой бокал, будто видел на его дне что-то забавное. Зачастую он и вовсе брезгливо отодвигал едва начатое блюдо, вызывал шеф-повара Козетту и начинал ей что-то втолковывать с сердитым, злым лицом. А то и принимался швыряться в неё тарелками — как в тот памятный вечер по прибытии Эри в замок. Впрочем, тарелки обычно разбивались на полу, у ног шеф-повара, забрызгивая разлетающимся содержимым фартук и подол её платья — Ниджи больше пугал. Эри поначалу всякий раз вздрагивала, не зная, как реагировать на эти дикие выходки: блюдо порой пролетало в каком-то миллиметре от виска несчастной девушки. Все остальные не обращали внимания, как если бы подобное было в порядке вещей. Изредка Ичиджи недовольно поджимал губы, поглядывая на брата, но ни разу не вмешался. Даже у Козетты вид был не слишком испуганным, скорее усталым и каким-то обречённым — должно быть, привыкла.       Та выслушивала его придирчивую отповедь, уткнувшись покрасневшими щеками в поднос, на каждую грубость вздрагивала, но кивала, не возражая — такому попробуй возразить! Затем молча уносила его тарелки или убирала с пола разбитую и взамен подавала ему десерт. От него капризный принц никогда не отказывался. В какой-то момент Эри приметила, что в отличие от остальных в его десерт Козетта добавляла чернику и шоколад.       На лице же Йонджи во время еды иногда проступало что-то детское. То он старательно поглощал овощной гарнир, словно где-то за спиной стояла невидимая мама с заготовленной похвалой: «Молодец!» То с усмешкой скалился на стейк, как на поверженного противника, прежде чем вонзить в него столовый нож. То хомячил за щёку огромный кусок пирожного, после чего блаженно начинал его пережёвывать. Создавалось впечатление, что завтрак, обед и ужин для него — это лучшая часть дня, во время них он всегда был в приподнятом настроении.       Пожалуй, только довольный вид Йонджи, которым Эри с недавних пор забавлялась украдкой, делал ежедневные приёмы пищи в кругу семьи Винсмоук более-менее терпимыми.       Не сказать, что в отношениях между ними что-то изменилось за последние несколько дней. Йонджи по-прежнему соблюдал дистанцию, по-прежнему хохотал над особо удачными шутками Ниджи, приди тому в голову поддеть ехидным словцом «ошибку», по-прежнему глядел колюче и свысока — однако при этом по-прежнему держался в стороне от жестокой игры в «собственность», затеянной старшими братьями. И это сбивало с толку.       Более того, теперь его и Эри — против её воли — связывала преступная тайна. Мышиная тайна. Которую Йонджи так и не выдал.       Вот и сейчас Ниджи завёл очередной семейный разговор про Санджи (в последнее время про него за столом говорили часто) и поделился детским воспоминанием, как отец вышел из себя и разбил окно в спальне непутёвого братца, обнаружив, что тот не просто пытался готовить еду, занимаясь недостойным аристократа занятием, а готовить её — для кого бы вы думали? — для крыс!..       — Вижу, ты не слишком впечатлена, сестрёнка, — поддел он Эри в конце своего рассказа. — Я же для тебя стараюсь!       — Я, кажется, уже слышала похожую историю… — девушка сидела как на иголках.       Над её тарелкой в который раз мелькнул рукав рубашки из бледно-зелёного шёлка — вот что ему стоило оставить у себя хлебную корзинку?! — и Йонджи, фыркнув, заявил:       — Да, дурацкая была затея! Санджи никогда не отличался умом. Вечно вместо учёбы возился с живностью: то с крысами, то с черепашками, то ещё с кем. Хотя черепаха, как по мне, была весьма неплоха.       — Ага, помнится, ты любил пинать её вместо мяча. А у Санджи при этом глаза были — как вот эти два блюдца! Помнишь, Рэйджу?       Рэйджу поморщилась: своим неуклюжим вопросом брат делал её невольным соучастником детских жестоких игр.       — Не сильно-то и пинал, — проворчал Йонджи, которого Ниджи в детстве в приступах дурного настроения порывался обзывать «пинателем черепашек». Кличка не прижилась из-за слитого Ниджи в те дни подчистую поединка в присутствии отца. От злости за постыдный проигрыш старший брат чуть ли не с неделю проторчал на учебной площадке — тренировался как не в себя, все дурацкие черепашки выветрились у него из головы. А потом повторно продул, хах… — И вообще — она стойкая, живучая. Боец. Наверное, до сих пор ползает где-то в окрестностях.       — И строит планы страшной мести. Почаще оглядывайся в коридорах по ночам, братец!..       Пока Второй принц хохотал от души, Эри обдумывала пренебрежительное замечание Йонджи по поводу живности и недалёкого ума. Прозвучало это несколько противоречиво — если вспомнить принесённый им лично «домик». В который Катышек, к слову сказать, добровольно залезать отказывался, а если и был насильно водружён внутрь, то сидел там, забившись в угол, с печальным видом царственного узника — не спасали ни мягкая подстилка, ни бегательное колесо, которое Эри соорудила ему на днях. Впрочем, память у мышонка была короткая, и он раз за разом попадался на одну и ту же удочку — когда Эри воркующе-ласковым голосом подзывала его к себе на ладонь. Либо Катышек так сильно доверял ей и был всепрощающ, либо жизнь его совсем ничему не учила…       Девушка настолько погрузилась в мысли, в которых пополам с мышами мешались черепашки и Йонджи, попутно краем глаза наблюдая за последним — прямо сейчас он, благосклонно щурясь, изучал со всех сторон поддетый на вилку кусок пышного сырного омлета, перед тем как отправить его в рот, — что едва не пропустила обращённые к ней слова Ичиджи:       — …Годжу!       Властный голос Первого принца взрезал её минутное омлетное наваждение, как горячий нож, прошедший сквозь масло, и Эри, застигнутая врасплох, вздрогнула, переводя на него взгляд.       — Утром прибыл альбатрос — отец возвращается на этой неделе. И снова подчёркивает, что чрезвычайно доволен тем, как складывается дело с Шарлоттой. Особенно твоей сговорчивостью.       Ичиджи помедлил, придерживая в воздухе чайную чашку из полупрозрачного фарфора. На его безымянном пальце переливался алым квадратный гранатовый перстень — очевидно, всё утро наследник провёл за деловой перепиской. Эри в некотором заворожении следила за блеском резных граней.       — Чем больше я размышляю об этом… Наверное, мы должны быть благодарны тебе, Годжу. Признаться честно, изначально я относился к задумке отца скептически. Но теперь вижу, что, несмотря на многие огрехи, такая, как ты, всё-таки способна его порадовать.       Эри в который раз поразилась невероятной мелодичности его вроде бы бесстрастного голоса — в частности, с каким пренебрежительным металлическим отзвуком прозвенела в нём «благодарность». Это было каким-то извращённым видом поощрения с его стороны? Или же наоборот — новым способом тонко унизить её?       — Эх, будет жаль расставаться с тобой, сестрёнка, — неискренне огорчился Ниджи, вертя перед собой тарелку с нетронутым омлетом. У омлета была аппетитная золотистая корочка, украшенная веточкой эстрагона. — Мы к тебе почти привыкли. С тобой довольно… весело.       — Мне кажется, у нас с вами немного разные взгляды на то, каким должно быть веселье, — рискнула заметить Эри.       — Что очень удручает.       — Вы навязали мне брак, который я не просила. Этот брак состоится, хочу я этого или нет, — чуть резче, чем следовало, продолжала она. — Знаешь, что самое смешное? С вашим подходом к веселью поневоле начинаешь верить: что ни делается — то к лучшему.       — Да, ты права, — неожиданно согласился с нею Ичиджи, вздёргивая подбородок. И снова этот странный металл в его голосе… — Это действительно к лучшему.       Пальцы Эри начало покалывать от неудержимого желания проверить причёску. Лицо Ичиджи, затенённое непроницаемыми очками, было обращено прямо к ней, и она не сомневалась, куда именно он смотрел — на вновь вспорхнувшие над макушкой, невзирая на тщательную укладку, перья непослушных прядей.       Девушка с трудом подавила в себе этот порыв и повернула голову, перехватив внимательный, направленный на неё взгляд Рэйджу. Помедлив, та глянула на Ичиджи, напоследок — опять на неё. Старшая сестра неспешно размешивала сахар в своей чашке с безупречной полуулыбкой, но что-то неодобрительное успело промелькнуть в её глазах — и этот мимолётный проблеск не понравился Эри. Как если бы она только что в чём-то перед Рэйджу провинилась.

***

      Временами Эри всё ещё блуждала по замку, бездумно тыкаясь в закоулки, как слепой новорожденный котёнок. Этот лабиринт из коридоров, лестниц, галерей, залов и переходов не всегда давался ей с первого раза. Особенно, если приходилось изобретать новые маршруты.       В настоящий момент ей казалось, что она уже минут пять кружит на месте, возвращаясь к одной и той же развилке, и оттого так обрадовалась, заметив знакомую сколотую лепнину на стене у очередного перекрёстка — это значило, что кухня где-то неподалёку. Девушка потёрла пальцем щербатую трещину на гипсовом узоре, мысленно поблагодарив неизвестного хулигана за творение его рук, не давшее ей окончательно потеряться, и двинулась вперёд по коридору.       Она беспокоилась за Катышка. В последние дни мышонок отощал, осунулся: то ли сказались переживания по поводу напоминавшего пиратскую тюрьму «домика», то ли на его пути к стратегическим запасам съестного возникла мышеловка или скучающая кошка. Нужно было его подкормить и приободрить. Выносить что-то с обеда после памятного «урока» не представлялось возможным, и у Эри оставался единственный вариант не совсем легально раздобыть провизию — визит на кухню.       Остаток пути она проделала по запаху, представляющему собой божественную смесь чего-то мясного со специями. Завтрак был пару часов назад, девушка не успела проголодаться, но окутывающие кухню ароматы уже на подходе настраивали на атмосферу уюта и доброжелательности. Впрочем, ощущение могло быть обманчивым: населявшие кухню повара представлялись ей исключительно грузными усатыми мужчинами в белых колпаках. Которые с сумрачными лицами поглядывали на всякого, дерзнувшего переступить порог их крохотного мирка высокой кулинарии. Так, во всяком случае, обстояло дело на камбузе королевского флагмана.       Эри осторожно приоткрыла дверь. Запахи обрушились на неё с утроенной силой. К её удивлению, кухня — большая, светлая, центр которой занимал длинный стол, — оказалась почти пустой, только мальчишка-поварёнок был занят делом: возился с чем-то в углу, гремя посудой, и даже не заметил её. Громоздкая плита напротив двери была заставлена разномастными кастрюлями, под которыми тихо шипел синеватый огонь.       Из-за распахнутой створки массивного буфета мелькнули накрахмаленные завязки фартука и русые волосы, отливавшие лёгкой рыжиной.       — Годжу-сама! Какой сюрприз! Проходите!       Козетта вынырнула из недр буфета с пучком базилика в руках и с улыбкой втянула Эри внутрь. Та всякий раз терялась от искренней приветливости шеф-повара — не привыкла, чтобы королевские слуги вели себя столь открыто и вольно. Хотя ей нравилось это с первого дня знакомства — Козетта была единственной, кто не боялся смотреть ей прямо в глаза. И несмотря на некоторую скромность и милые веснушки, в ней чувствовался характер — также очень редкое для Джермы качество. Шеф-повар отчего-то казалась ей особенной.       — С чем пожаловали? Быть может, у вас какие-то нарекания по поводу завтрака?       — Нет, что ты, всё очень вкусно!..       — Или порции маловаты? — продолжала заботливый допрос Козетта. — Вы такая худенькая…       — И порции — в самый раз… — Эри поколебалась, а потом присела за длинный кухонный стол и со вздохом призналась: — У меня так с детства: что бы ни ела, остаюсь худой как щепка. Королю изначально это не понравилось, у солдата же — когда он ещё мечтал сделать из меня солдата — должны быть крепкие мышцы. Поначалу он всё время пытался меня откормить и сдался сравнительно недавно.       — Наверное, вы всё-таки частично унаследовали легендарный метаболизм Винсмоуков. Но явно не ту часть, на которую рассчитывал Его Величество, — в тёплых карих глазах Козетты мелькнули задорные искры. Она вытянула вверх правую руку, чтобы достать висящий над плитой половник; рукав её блузки задрался, являя некрасивый белый шрам у локтя. Шрам был старым, не слишком большим — меньше пальца длиной — и угловатым. Его оставило что-то острое, с неровным зазубренным краем.       Козетта перехватила её взгляд и на мгновение смутилась, одёргивая рукав. Покачала в воздухе половником.       — А после завтрака, случайно, не осталось бутербродов — таких маленьких, с ветчиной и сыром? — рискнула прервать неловкое молчание Эри, а заодно и аккуратно подобраться к непосредственной цели своего визита.       Она боялась расспросов, но Козетта лишь широко улыбнулась:       — Конечно же! Вам завернуть с собой? Или, если хотите, могу заварить вам чаю.       — Нет, мне с собой.       — Хорошо, как скажете, — Козетта бросила на неё взгляд, который вполне можно было трактовать как лукавый. Но по-прежнему воздерживалась от откровенно каверзных вопросов. — Раз уж вы здесь… не поделитесь ли своими предпочтениями в еде? С удовольствием буду учитывать их при готовке.       — Ну, предпочтений у меня нет — я всеядная… А что любят остальные? Если не секрет? — Эри решила воспользоваться случаем и расширить свой перечень пищевых пристрастий Винсмоуков. Да и сидеть за натёртым воском столом было спокойно и как-то по-домашнему приятно — ей невольно вспомнился похожий стол на старой кухне в доме мачехи. И вместе с этим — обидные шпильки сводной сестрицы (весьма бледные и беззубые, по сравнению с самыми невинными шутками Ниджи), громогласные назидания Глории, весёлая болтовня девочек-официанток…       Уходить прямо сейчас не хотелось.       — Хм, дайте подумать… Рэйджу-сама и Ичиджи-сама в еде непритязательны — так уж воспитаны. Оба не любят блюда с избытком специй либо же чересчур претенциозные, предпочитают что-то простое, хоть и изысканное. Впрочем, господину Ичиджи, что ни принеси — никогда не наругает, главное — подать соответствующе. А Рэйджу-сама, я заметила, любит нежирное мясо, морскую рыбу, салаты — особенно если приправить их лимонным или гранатовым соком. С господином Ниджи всё несколько сложнее…       — Да уж, я заметила, — пробормотала Эри, вспоминая, как этим утром тот раздражённо запустил в шеф-повара превосходным омлетом. — Ему в жизни чем-то очень досадили тарелки… И как ты только это терпишь?       — Ничего страшного, он всегда промахивается! — преувеличенно жизнерадостно заверила Козетта, добавляя в ёмкость с тушёным мясом сложносочинённый соус.       — Ты прекрасный повар, что ему не так?.. — Эри увлечённо наблюдала за её ловкими, умелыми движениями, не слишком поверив в то, что Винсмоуки способны промахиваться. Во всяком случае, преподавая ей очередной «урок», Ниджи ни разу не промахнулся. — Ну, хоть к десерту не придирается.       — О да, он вынужден любить десерт, — произнеся эту загадочную фразу, Козетта негромко хихикнула — как над понятной ей одной шуткой.       — Что ж, доверюсь твоему обширному жизненному опыту, ты знакома с ним дольше, чем я, — нерешительно протянула Эри. — А что скажешь про… младшего брата? — прошло почти два года, а у неё до сих пор не получалось произнести вслух имя Йонджи. Оно едва не слетело у неё с языка, когда Эри перепугалась за Катышка, но в тот момент она была сама не своя.       — Йонджи-сама? Ох, наша старая кухарка, когда ещё была жива, нарадоваться не могла на аппетит господина Йонджи, рассказывала, что тот, в отличие от братьев, с младенчества ел всё и с большим удовольствием. Должно быть, поэтому и вымахал так, что перерос их чуть ли не на полголовы. Просто чудо был, а не ребёнок!       Эри с трудом удержалась, чтобы не прыснуть со смеху от такой характеристики, и поспешила спросить:       — Ты же давно прислуживаешь в замке?       — Скоро уже тринадцать лет, из них почти всё время — на кухне.       — Разве таких маленьких девочек берут в повара? — удивилась Эри. Ей было неудобно спрашивать чужой возраст, но на вид Козетта была приблизительно её ровесницей.       — Я попала сюда в тот год, когда Его Величество приказал всей Джерме пересечь Рэд Лайн и отправиться воевать в Ист-Блю. Вот меня и… завоевали, — пожала плечами та. — Случайно как-то вышло. Потом пристроили, куда придётся, не выкидывать же за борт.       — А как же твои родители? Родственники? Неужели?..       — Мне-то, наверное, пришлось легче, чем остальным жителям острова… Я, сколько себя помню, была сиротой. Стыдно признаться, но не совсем уверена в названии моей родины. Кажется, Коция?.. Что ж, с тех пор я столько других мест повидала! С какими-то мы воевали, с какими-то торговали… А моим домом стали корабли Джермы, — шеф-повар улыбнулась, разводя руками и тем самым давая понять Эри, что всё в порядке.       Кастрюлька с картошкой на плите рядом с ней начала уютно побулькивать. Козетта слегка убавила огонь и вернулась к разговору.       — Так вот, господин Йонджи всегда считался мечтой любого повара. И представьте себе, Годжу-сама, каково же было моё удивление, когда по возвращении с очередной миссии — года два тому назад — он напрочь отказался есть любой десерт, где присутствовала хоть малейшая капелька ванили. Или корицы. Как отрезало! Ах да, круассаны — отдельная песня!       — А что не так с круассанами? — у Эри ни с того ни с сего пересохло в горле.       — Не дай бог, увидит на столе круассан — начинает рвать и метать, а то и швыряться тарелками — почище господина Ниджи! На дух перестал их переносить, ненавижу, говорит, круассаны. Мне из-за этого приходится по несколько раз перепроверять меню для завтрака в те дни, когда господин Йонджи бывает в замке. Ведь — поверьте мне на слово! — господин Ичиджи, несмотря на напускное равнодушие, да и сам король, очень даже не против отведать свежих хрустящих круассанов.       — Да, действительно, очень странно, — слабым голосом подтвердила Эри.       Шеф-повар помолчала и добавила:       — Не считайте меня сплетницей, Годжу-сама, но мне кажется, что с ним тогда что-то произошло. Он стал грубее, циничнее. Ожесточился… Нет, я не имею в виду — стал жестоким, скорее более замкнутым и резким. Постепенно, со временем, начал оттаивать, но всё равно… Мне запомнилось, что раньше он был намного веселее и беспечнее, если так допустимо сказать про одного из Винсмоуков.       — Раньше… — протянула в задумчивости Эри. Неужто Козетта намекала, что запомнившееся ей чудовище стало на порядок хуже? Куда ещё хуже-то?!       — Обычно люди так себя ведут, когда их что-то постоянно гложет, например, вина — а те слишком горды, чтобы признать это. Но мы же не обычных людей обсуждаем… Винсмоуки — даже если бы могли чувствовать вину, обиду или же, наоборот, привязанность, благодарность — вряд ли способны выразить это словами. Они не умеют признавать свои ошибки, они их просто… игнорируют, — она внезапно смутилась: — Ох, простите, похоже, меня занесло не туда, иногда забываю, что вы тоже Винсмоук!       — Всё хорошо, Козетта-чан, — успокоила её Эри. — Я никак не свыкнусь с тем, что тоже являюсь частью этой экзотической семейки. Надеюсь, я всё же не настолько плоха в твоих глазах? Эх, всю жизнь считала, что я интроверт, а оказалось — Винсмоук!..       Козетта уселась за стол напротив неё, давая небольшую передышку ногам, подпёрла кулаками усыпанные бледными веснушками щёки и глянула с неожиданной серьёзностью.       — Быть Винсмоуком — не диагноз. Вот лично вам просто надо быть чуточку увереннее в себе.       — Я и была — до тех пор, пока не познакомилась с родственниками… В любом случае, спасибо, что поделилась со мной. Полагаю, в Джерме особо не с кем делиться сокровенным.       — Это точно, — невольно улыбнулась собеседница и прибавила: — И вот, опять — какой же из вас Винсмоук? Так спокойно говорить кухарке «спасибо»… Вам следует поработать над этим, иначе вашим кузенам может не понравиться.       — Ох, — спохватилась Эри, запоздало припоминая одно за другим жёсткие правила Джермы, которые она, сама того не заметив, нарушила за последнюю четверть часа, — я вдруг подумала… А нас не накажут за этот разговор? С тобой так приятно общаться, но ведь мне это запрещено. А значит, и тебе…       — Не волнуйтесь, — подмигнула ей Козетта, — здесь вас никто не выдаст. Всё, что происходит на кухне, остаётся на кухне.       Они переглянулись с видом парочки заговорщиков и рассмеялись. Увлечённый надраиванием до блеска большой медной кастрюли мальчишка-поварёнок, притулившийся на табурете в дальнем углу кухни, озадаченно встрепенулся, заслышав их смех, покачал головой и вновь вернулся к работе, в его понимании заключавшейся в создании своего чёткого отражения в гладком кастрюльном боку.       На прощание шеф-повар вручила Эри маленький свёрток с аппетитно пахнущими бутербродами. Тактичная Козетта так и не спросила, зачем они ей понадобились.       — Заходите, когда пожелаете!       — С удовольствием, — пробормотала Эри, размышляя о том, что это неминуемо повторится в ближайшем времени — стоит прожорливому мышонку распробовать Козеттину стряпню. Оставалось лишь придумать, как скрыть от бдительного ока кузенов свои сомнительные визиты на кухню.

***

      Тихо позвякивали столовые приборы в корзинке, пока Козетта мягко катила по длинному коридору замка заставленный блюдами сервировочный столик. Путь от кухни до Тронного зала был знаком ей вплоть до мельчайшей фигурной трещинки в каменных плитах пола. Она преодолевала его трижды за день на протяжении последних нескольких лет — за исключением тех случаев, когда болела, и её заменяла помощница, или же все члены королевской семьи разъезжались по делам, и в замке становилось тихо, привольно и скучно.       На повороте девушка остановилась, всматриваясь в большое панорамное окно и поправляя чёлку в бледном стекольном отражении. До Тронного зала таких окон было ровно шесть, но она привыкла глядеться именно в это, самое первое, — оно выходило на восток. Улитки Джермы, где бы они ни находились, всегда интуитивно держались сторон света, а потому по утрам, в ясную погоду, здесь можно было застать необычайно красивые рассветы. А ещё её родиной был Ист-Блю…       Пальцы Козетты, методично расправляющие прядки, замерли.       Внизу во дворе, прямо под окном, спиной к ней стоял Ниджи Винсмоук, переговаривающийся с незнакомой Козетте горничной. У той были длинные русые волосы и густо усыпанное веснушками лицо, на котором читался испуг — наверное, была новенькой и не привыкла ко вниманию со стороны принцев. Тот с ленцой приобнял служанку, поглаживая по спине, и Козетта отвернулась, закусывая губу и резко, с какой-то злостью встряхивая столиком.       Громко забренчали ложки и вилки, лязгнул крышкой соусник — там, на улице, было не слышно, но ей это принесло небольшое облегчение. Она покатила столик дальше, не заметив, как Ниджи вскинул голову — превосходный слух Винсмоуков всё же различил долетевший сверху, из-за окна, раздражённый лязг — и усмехнулся, небрежно отталкивая, отсылая прочь оробевшую горничную: с ней он мог развлечься и позже.       — Как там говорил кто-то из предков? — пробормотал он. — Война войной, а обед по расписанию?..       …Неожиданно разнылся старый шрам у локтя, и Козетта вновь замедлилась, потирая его через рукав блузки. Ненароком подсмотренная ею в окне сцена, равно как и недавний дружеский разговор на кухне, пробудили старые, полузабытые картины из прошлого…       Сколько ей тогда было — шесть или семь лет? Козетта не помнила наверняка. До её дня рождения не было дела никому, в том числе и ей самой. Среди беспризорных детишек с задворок Коции никто особо не разбирал, мальчик ты или девочка, все были наравне. И у всех были задачи поважнее, нежели считать какие-то там маловажные дни: найти тёплый уголок на ночь, укрытие от дождя, набить хоть чем-то вечно урчащий живот или же вовремя унести ноги от мальчишек постарше, отнимающих то немногое, что удавалось раздобыть, — короче, выжить… Да и считать-то, честно говоря, почти никто из них не умел.       Тот день выдался самым что ни на есть обычным, разве что небо с утра затянуло тучами, и оно было пасмурным и невыразительным. Козетта запомнила это, потому что одна из первых в компании беспризорных пострелят, собравшихся на окраине у старой мельницы и шумно обсуждавших, чем заняться: сходить на рыбалку или же обчистить чей-нибудь огород, — заметила и ткнула пальцем в окрасившееся зловещим багрянцем серое подбрюшье туч.       Со стороны города начали доноситься, постепенно усиливаясь, приглушённые крики, грохот, странные хлопки, затем ветер принёс запахи дыма и пороха. Прошло ещё немного времени, и с городских улиц, сразу отовсюду, потянулись, побежали люди: лица у них были белыми, испуганными, кто-то вопил, кто-то был перепачкан гарью, грязью и даже кровью.       — Пираты! — авторитетно выкрикнул щуплый парнишка, вскарабкавшись на высокую дождевую бочку и всматриваясь в оранжевое зарево, разливавшееся над крышами домов. И все переглянулись — тревожно и одновременно взбудораженно. В отличие от сытых, зажиточных горожан детишкам с улиц нечего было терять.       Коция была островком маленьким, но содержала небольшую и хорошо обученную армию, поэтому обычно пираты, обладай они хотя бы капелькой мозгов, не рисковали осуществлять дерзкие набеги на прибрежные деревушки. Да и близость стены Рэд Лайна не давала им простора для отступления. Однако «пираты» и «мозги» не всегда ходили рука об руку, поэтому нападения изредка, да случались. И впервые на их памяти был атакован сам город.       Но люди, напавшие на столицу, пиратами всё-таки не были.       Чуть погодя вслед за бегущими людьми размеренно выступили стройные ряды одетых в белое и чёрное солдат с мечами и ружьями в руках. Они были дисциплинированы и послушны приказам командиров, не вздрагивали и не отшатывались, если рядом с ними взрывался очередной снаряд, и убивали всех оказывающих сопротивление, будь то местная гвардия или любой поднявший оружие человек: быстро, уверенно и безэмоционально. Или столь же безэмоционально умирали сами.       Дети, наблюдавшие за происходящим во все глаза, наконец-то почувствовали опасность и прыснули по сторонам стайкой перепуганных уличных крыс.       Козетта тоже со всех ног метнулась к своему убежищу — туда, где оставила нехитрые пожитки: заштопанное одеяло, жестяную кружку с погнутой ручкой и мешочек с пригоршней разноцветных стеклянных бусин, которые изредка находила на улицах, мечтая в один прекрасный день собрать достаточно, чтобы нанизать их на нитку и сделать ожерелье. Или хотя бы браслет. Убежище находилось за узким лазом позади старого склада, и обычно, чтобы не выдать его остальным, она делала приличный крюк, но сейчас было не до предосторожностей.       Когда Козетта выбралась наружу с зажатым под мышкой одеялом, улочку почти полностью затянуло дымом.       И в этом дыму она вдруг увидела мальчика. Тот застыл столбом посреди перекрёстка, будто не зная, куда ему бежать. В отдалении, за его спиной, мелькали чёрно-белые силуэты. Козетта собиралась крикнуть ему, чтобы тот спасался. Но потом поняла, что с ним что-то было не так.       Мальчик был одет в элегантный военный мундир, на его лице красовались странные чёрные очки, делающие его похожим на юного пловца. В левой руке он держал самый настоящий меч. И кончик этого меча утыкался прямо в шею распростёршегося на земле человека. Нога мальчишки небрежно попирала его грудь.       Юркнувшая за разбитые ящики Козетта внезапно признала в лежащем пожилого лавочника, который не далее как неделю назад выдрал её ремнём, чуть ли не до крови, когда она осмелилась стянуть у него с прилавка пару груш — уж очень хотелось есть. Кража вышла неуклюжей и неудачной, но и тот мог бы лупить не так сильно… Краем глаза она заметила повалившуюся рядом с ней на бок корзину, из которой хаотично высыпались на землю те самые груши. Половина из них была раздавлена, втоптана в грязь — кому они сейчас сдались?..       Пока она таращилась на корзину, мальчик занёс меч над головой. Лавочник пытался приподняться, его морщинистый рот беззвучно раскрывался в ужасе. Почему-то у него не хватало сил сбросить со своей груди ногу мальчишки и убежать — как если бы эта нога весила полтонны.       Мальчик, готовый опустить меч, насмешливо улыбнулся ему, и тут откуда-то, со стороны, метко пущенным снарядом прилетела груша. Треснуло и рассыпалось от удара левое стекло очков мальчишки. Он стоял, замерев, слегка запрокинув подбородок, и выглядел донельзя опешившим — словно вовсе не ожидал подобного, не почувствовал ни малейшей угрозы с этого бока. Моментально утратив интерес к старику, он повернул голову, переключая внимание на новую цель, — а Козетта уже бежала, выронив одеяло, отбросив бесполезную кружку. Спонтанный отвлекающий манёвр неожиданно вышел успешнее, чем она того ожидала.       От страха она утратила чувство направления, а в дымном мареве привычные улицы казались чужими, незнакомыми. Козетта свернула в подворотню, споткнулась, упала, больно ударившись коленкой о камень. Мешочек с бусинами вывалился из кармана, стеклянные шарики раскатились по земле. Всхлипнув, она поползла вперёд, щурясь от разъедавшего глаза чада, — куда угодно, лишь бы найти укрытие. Пальцы её в панике нащупали стену. Слева и справа тоже была стена. Козетта уткнулась в тупик.       Позади раздались шаги, кто-то подходил — уверенной, чеканной поступью. Она сидела на земле и смотрела, как мальчик приближается, беспечно помахивая мечом. «Кр-рак, кр-р-рак», — резко хрустнули разноцветные бусины, впечатанные в мостовую каблуком его сапога. Тот остановился и, шаркнув подошвой, смёл в сторону лежащий под ногами стеклянный мусор. После чего уставился на Козетту, кривя рот и как-то ломано, по-птичьи склонив голову набок — будто впервые увидал такую малявку и был чрезмерно удивлён, что подобное невзрачное существо вообще осмелилось поднять на него руку.       — Надо же, девчонка… — в задумчивости протянул он. А затем медленно и безжалостно замахнулся мечом.       Время сбавило ход, стало тягучим, каким-то резиновым.       Волосы у него были синие-синие, а равнодушный светлый глаз, виднеющийся в обрамлении сломанных очков, отражал эту синеву вместе с отблесками огня пожаров. Козетта впервые почувствовала неотвратимость собственной смерти в лице этого странного мальчика.       — Ниджи-сама!.. — его отвлёк один из похожих на тень солдат, словно соткавшийся из окружавших их клубов дыма. Меч застыл в падении — едва ли не в сантиметре от её правого плеча. — Вот вы где! Битва окончена, мы победили. Король объявил общий сбор на главной площади через двадцать минут.       Мальчик по имени Ниджи опустил оружие, подошёл к солдату, задумчиво хмуря брови. Вернее, бровь. Козетта видела только ту, что была слева. Бровь была смешная — если признать, что у смерти бывают смешные брови, — кручёная завитушка…       — Разрешите мне добить вашего противника? — спросил солдат, как о чём-то обычном, рутинном, кивая на Козетту.       — Нет! — мальчик обернулся и ответил довольно резко, тыкая в её сторону мечом, как указкой. — Это не противник. Это… военный трофей! Я её завоевал!       — Что прикажете делать с вашим трофеем?       Козетта переводила взгляд с одного говорящего на другого. У неё сильно ныла ушибленная, рассаженная до крови коленка, она была испугана и не очень понимала, что происходит. Разве что на время наступила передышка, и умирать совсем не обязательно.       Мальчик посмотрел на неё оценивающе. Так смотрели покупатели в лавке старьёвщика, когда пытались определить назначение всякого непонятного предмета, вытащенного ими на свет божий из-под груды разного барахла, и прослужит ли тот хотя бы неделю. Светлый глаз выражал сомнение.       — Отправьте в замок, пусть найдут ей какую работу, — дёрнул он наконец небесно-синим чубом. — Если будет дерзить или отлынивать, выбросите её за борт… Или нет! Лучше скажите мне — я её поколочу!       — Слушаюсь!..       Колотил он её потом часто. Вполсилы, играючи — как она сама поняла, наблюдая при случае, если выдавалась редкая свободная минутка, за его тренировками. На них Ниджи не жалел противников, которых, не задумываясь, мог покалечить или даже убить — не со злости, а так, ненароком, увлёкшись, в пылу схватки. Но всё равно, колотил больно и обидно, порой до синяков. Иногда Козетте казалось, что он так и не простил ей ту несчастную грушу. И не простит никогда.       …Тут Козетте пришлось очнуться от нахлынувших воспоминаний, потому что она со своим столиком достигла массивных дверей Тронного зала. Маленькой заминки перед ними — пока невозмутимый стражник распахивал их, чтобы пропустить внутрь — было вполне достаточно, чтобы Козетта, спохватившись, успела сунуть руку в карман фартука, приподнять крышку над одной из тарелок и сыпануть в рагу господина Ниджи добрую жменьку заготовленной заранее соли.