***
Снег был везде: на земле, на деревьях, просачивался с неба, словно мука через мелкое сито. А ещё оказался блестящим и невероятно холодным. Эри на первых порах постоянно щурилась — уж очень всё вокруг было белым, до рези в глазах. В яркий солнечный день, наверное, вся эта белизна сверкала так, что запросто можно было ослепнуть. Хотя она сомневалась, что зимой бывают солнечные дни — в прочитанных ею книжках об этом не упоминалось. Лаймовая цифра «4» на угольно-чёрном плаще была выбрана мишенью для всех десяти снежков, слепленных Эри впервые в жизни. Летели они так же неуклюже, как и выглядели. Йонджи стоял к ней вполоборота, отвернувшись и рассматривая что-то вдалеке, но с лёгкостью уклонился от каждого броска, даже не попытавшись изобразить напряжение. Потом нагнулся, в свою очередь спрессовал небольшой снежный комочек и ловко, почти не глядя, впечатал его в коленку Эри. Та обиделась: — Никакого удовольствия. Тебе-то легко, а я сижу здесь без движения! — она действительно сидела на поваленном стволе дерева, куда Йонджи незадолго до того пристроил свою живую ношу, предусмотрительно закутав её по-праздничному разноцветные ноги в полы длинноватой шубы. Девушка слепила новый снежок и замахнулась, предупреждающе вытянув другую руку вперёд — пародируя Ниджи: — Стой на месте! Её спутник со вздохом замер, развернувшись к ней и пошире расправив плечи, — и снежок, описав низкую дугу, наконец-то настиг цель. Эри ликовала как ребёнок. — Полегчало? — Йонджи щелчком пальцев стряхнул с левой шестёрки на груди налипший снег. — Ещё как! А теперь — снеговик! Или крепость! — повелительно взмахнула она рукой. — И как же ты планируешь участвовать? Со сломанной-то ногой? Без движения? — Разумеется, я буду руководить. Сугробы были рыхлыми, слегка влажными, липкими. Поскрипывая то ли ботинками, то ли спрессованным снегом под ногами, то ли тем и другим вместе, Йонджи описал круг рядом с поваленным деревом и вернулся в исходную точку, толкая перед собой приличного размера снежный ком, доходящий ему до пояса. — Так крепость или снеговик? — предъявил он результат. — Не знаю, — озадаченно ответила ему «руководительница». — Думала, тебе виднее. Мне же раньше лепить из снега не приходилось. — Мне тоже, — признался он. — Никогда такими глупостями не занимался. И сделал ещё один быстрый кружок, по более длинному радиусу. Во второй раз увеличившаяся снежная глыба лишь капельку не доходила ему до макушки. В концепцию снеговика она уже явно не вписывалась. Да и крепости тоже. Эри восторженно посмотрела на неё и чихнула. — Не замёрзла? — А тебе самому не холодно? — ответила она вопросом на вопрос. Невзирая на тёплую шубу, ушам и пальцам было зябко. Но ей не хотелось в этом сознаваться — а ну как прогулка сразу закончится? — Я Винсмоук. Мне не бывает холодно, — ухмыльнулся он и с пренебрежительным видом скрестил руки на груди, хотя Эри ясно видела, что кончик носа у него слегка покраснел. Потом горделиво опёрся плечом о своё творение. Вышло не слишком удачно: неустойчивый рыхлый ком тут же дёрнулся и пришёл в движение: — Упс… Они вдвоём задумчиво проследили взглядом, как снежный валун, постепенно набрав приличную скорость, унёсся к подножию холма, где врезался во вставшее у него на пути дерево и с глухим «бум» развалился на две гигантские неровные половинки. Стоило признать, что со снежными конструкциями у них не клеилось. — А что на другой стороне холма? — буднично спросила Эри. — Деревня, — в тон ей ответил Йонджи. — Злодейская? — Скажешь тоже!.. Обычная. …Деревенька была заснеженной, праздничной, какой-то пряничной — аккуратные чёрно-белые домики были украшены лентами и гирляндами из пушистых еловых веток, с улочек доносились обрывки весёлой музыки, смех и чужие радостные голоса. Эри, которую Йонджи перетащил на противоположный склон холма, было отлично видно с вышины, как люди на центральной площади танцевали, обнимались, хохотали и пили горячий глинтвейн, дружно распевая нестройные песни. — Ярмарка, — авторитетно пояснил Йонджи. — Такое здесь каждый месяц. — Откуда ты знаешь? — Бывал здесь прежде пару раз, по делам отца… А во-о-он в той лавке, с полосатым навесом, торгуют очень вкусными крендельками, такими фигурными, с посыпкой из глазури… Правда, в боевом костюме туда нет смысла соваться — разбегутся. Он разочарованно вздохнул, и Эри отчего-то почувствовала себя виноватой. — Не подозревала, что гусеницы обожают крендельки, — отвернувшись, чтобы скрыть смущение, прошептала она. И скользнула взглядом вдоль ствола дерева, за который придерживалась рукой, — прямо к верхушке, где в сплетении запорошенных снегом ветвей проскочила небесная синева, найдя редкую прореху среди туч. Воздух был хоть и холодным, но удивительно свежим, после каменной Джермы она никак не могла им надышаться. — Ха-а? Опять начала меня «гусеницей» обзывать? — лениво возмутился Йонджи, который, конечно же, всё услышал. Вроде бы только-только стала обращаться к нему нормально, и нате вам — снова посыпались какие-то насекомые. — У меня вообще-то имя есть. Ему нравилось то, как она произносит его имя. Не властно или с гордостью, как отец, не снисходительно или одобряюще, как Ичиджи и Ниджи, не пренебрежительно или требовательно, как старшая сестра. Без молчаливого принятия собственной участи или ожидания приказа, как солдаты. Без трепета или придыхания, как слуги. Без дерзости или страха, как враги. «Йонджи» в её устах звучало нежно, с какой-то затаённой надеждой. — Хорошо-хорошо, — держа голову задранной вверх, Эри пропела тоненьким голоском (насмешливо и безо всякой нежности!). — Йо-ун-джи-и… Четвёртый принц, не меняясь в лице, вытянул длинную ногу и зловредно пнул круглым носком ботинка древесный ствол. С ветвей моментально, лавиной, сошла вниз вся пушистая снежная шапка. Он захохотал, глядя, как девушка очумело встряхивается, мотая головой, будто упавший в сугроб щенок. Та сначала возмущённо вытаращилась на него, хлопая заснеженными ресницами, а потом, громко шмыгнув носом, не выдержала и сама засмеялась в ответ: ну, ведь и вправду — забавно вышло! Йонджи, всё ещё посмеиваясь, подошёл ближе и принялся активно устранять последствия своей ребяческой шалости. — Знаешь, я никогда не считал тебя мышью, — вдруг уронил он между делом, стряхивая с её плеч снежные погоны. — Хотя по-прежнему их не выношу. — Крысой… — добавила Эри — по давней привычке поправлять. И на этот раз привычка её немного подвела. Оба недоумевающе посмотрели друг на друга. У Йонджи на лице читался лёгкий когнитивный диссонанс: так крыса или мышь? А девушка силилась постичь смысл произнесённой им невпопад фразы. «Тоже думаешь обо мне, как остальные? Как о крысе?..» — внезапной яркой вспышкой пронеслись в памяти Эри её собственные слова. Сказанные давным-давно, словно в прошлой жизни. В который раз за день ей пришлось зарыться подбородком в заснеженный и частично намокший мех шубы, пряча не столько покрасневшие щёки — что вполне можно было списать на холод, — сколько проскочившую от непонятной, почти детской радости улыбку. Она и забыла про этот дурацкий вопрос, а тот, оказывается, помнил. И, чтобы ответить, ему понадобились три недели… — Тогда почему… почему ты раньше насмешничал надо мной вместе с Ниджи? — спросила она чуть охрипшим голосом. — Ну-у, во-первых, признай, что он шутит отвратительно, но всегда смешно. — Мастерски бьёт по самому больному… — Ага, точно, — подтвердил Йонджи, который не единожды становился объектом прицельных шуточек брата. — А во-вторых… я не хотел, чтобы они знали… — О чём? — Обо всём, — туманно закончил он. И тут же спросил: — И вообще, откуда у тебя такие дикие ассоциации с крысами? Девушке смутно вспомнилась изысканная и строгая обстановка в комнате Рэйджу, а также величественные манеры старшей сестры — принцессы настоящей, в отличие от неё, мнимой. Остывший чай и её колючие, небрежно брошенные слова. Впрочем, вряд ли целью Рэйджу было обидеть её, та всего лишь хотела, как лучше, — ведь Эри в тот же день довелось убедиться в истинности этих слов. — Да так, ниоткуда… А ты сам — с кем бы меня сравнил? Йонджи снова засмеялся: — Точно не с крысой. И не с мышью. Наверное, ты всегда была для меня Снежинкой. Можно даже сказать, уникальной, — он легонько потрепал её по макушке, стряхивая остатки снега, осевшего на спутанных белых прядях. Неожиданно рука его замерла, а рваные перекаты в голосе изменились — стали низкими, чуть звенящими, — невольно заставляя Эри поднять голову и вглядеться в его лицо: — Надо же… Снежинка в снежинках… В светлых глазах Йонджи под подрагивающими завитушками всё ещё плясали смешинки, но в их глубине таилось что-то такое, от чего по коже забегали мурашки, и Эри на короткий миг померещилось, что это было желание. Желание её поцеловать. По коленям проскочила лёгкая дрожь; левая нога, на которую она опиралась, стала какой-то ватной, заставляя девушку крепче вцепиться пальцами в мёрзлую древесную кору, чтобы не упасть. Эри вдруг осознала — с ужасом и в то же время с каким-то будоражащим волнением: если бы он и в самом деле попытался это сделать, вряд ли бы она стала сопротивляться… Но вот его глаза опять посерьёзнели — и овладевшее ими секундное наваждение схлынуло, будто его не было вовсе. Йонджи, криво усмехнувшись, отнял руку от её волос и отошёл — несколько поспешно, накидывая на голову капюшон плаща. Если он сделал это не от замешательства, то стоило признать, что ледяному убийце-Винсмоуку всё-таки было холодно, пусть он стоически это отрицал. А Эри думала: могли ли случайно вырвавшиеся у него слова хоть отчасти объяснить ту непонятную ей прежде перемену в его поведении? Могло ли быть так, что Йонджи не стал другим — а просто перестал притворяться? И что, если… Что, если с самого начала он её… не презирал?***
Полёты до сих пор оставались сущим кошмаром. Эри склонялась к тому, что ей никогда не доведётся оценить их прелестей, но, пожалуй, к ним можно было притерпеться. Во всяком случае, когда Йонджи вновь оттолкнулся вместе с ней от заснеженной земли, намереваясь вернуться обратно в Джерму, она в кои-то веки осмелилась поднять голову и начать озираться по сторонам, съёжившись в комочек в уютном гнёздышке, свитом из шубы, а также твёрдых мужских рёбер, локтей и плеч. Происходящее напоминало ей давнишние смутные сны, в которых она была птицей, а главным правилом считалось не смотреть вниз. И Эри не смотрела. А ещё — наверное, потому что это всё-таки был сон, — ей не хотелось, чтобы этот полёт когда-нибудь заканчивался. Чтобы он длился долго-долго. Чтобы Йонджи не выпускал её из рук. Чтобы колко хохотал. Делал глупости. Дарил ей снег… Скажи ей кто месяц назад, что день рождения в компании заносчивого чудовища-Винсмоука станет лучшим из всех, которые она помнила, — она рассмеялась бы этому человеку в лицо… Перед самой Джермой они зависли ненадолго в воздухе, рассматривая чуть искривлённые каменные башни и реющие над ними чёрные змейки флагов. Эри подумалось, что в рассеянном пасмурном свете замок выглядел куда более внушительным и величественным, нежели в обрамлении беспечно-синего неба весенних и южных островов. Вероятно, прямо сейчас Йонджи испытывал гордость при виде родного дома… Крупные снежные хлопья, лениво кружащиеся в воздухе, придавали злодейскому королевству вид загадочный и романтичный — словно оно находилось под куполом стеклянного шара, который неведомый гигант встряхнул и поставил обратно на полку. Взгляд Эри выхватил узкий и прямой башенный шпиль — кажется, Рэйджу вернулась. Более того, позади башни старшей сестры, в северо-западной части платформы, проступали расплывчатые, но легко узнаваемые очертания громады королевского флагмана. Йонджи тоже его увидел: по лицу пробежала улыбка, но следом — всего на секунду-другую — объятия Четвёртого принца закостенели, стали грубыми, чуть ли не удушающими, напоминая жёсткую хватку его братьев. Или же тот странный момент, в подземелье, несколько дней тому назад… Но тогда он хотя бы извинился. А сейчас, казалось, — вообще не заметил. Заминка прервалась, мужские руки вновь держали её бережно. Йонджи двинулся вперёд, неспешно, на малой мощности. За пару сотен метров до ближайшей улитки зачем-то вильнул в сторону, но Эри сразу разгадала его намерения: он собирался сделать широкий крюк, чтобы обогнуть всю Джерму и пролететь рядом с отцовским кораблём. Площадки, казармы, башенки проплывали перед ними. Мелькнул запорошенный снегом парк, и Эри с беспокойством вспомнила про цветы и бабочек на могиле Соры: переживут ли они этот стылый зимний день? Впрочем, когда-то Джерма постоянно плавала в водах холодного Норт-Блю. Так что бабочки просто обязаны были быть стойкими и нордическими, а цветы… — цветы всегда можно посадить заново. За лазаретным флигелем снова пошли знакомые башни и постройки. Похоже, в общем улиточном пазле не хватало одного-единственного кусочка — причудливых изгибов жилища Ниджи. Вместо него поблизости от королевского флагмана ярким пятном выделялся пришвартованный чужой корабль. Корабль?! Несмотря на внушительные размеры, разноцветный и фантастически нелепый, он походил больше на пряничный домик из детской сказки, нежели на настоящее морское судно. Впрочем, когда они пролетали мимо, круглая носовая фигура в виде головы клоуна в розовой треуголке внезапно расплылась в радостной и жутковатой улыбке и подтвердила, невероятно тягуче и медленно: — Ко-о-ра-а-абль… — Она живая! — ошарашенно выдавила Эри, пялясь на неё во все глаза. — Йонджи! Эта носовая фигура — живая! — Чёрт, совсем забыл, — помрачнел Йонджи, — отец же связывался с Ичиджи — передавал, что вернётся сегодня. А также, что вместе с ним будут гости. Брат упоминал об этом за завтраком… Я потому и вернулся утром, чтобы тебе об этом рассказать, да только за всем этим «снегом» вылетело из головы. — О чём ты? Какие гости? — Это тарт Большой Мамочки. Шарлотта уже здесь. Сердце Эри замерло на миг, а затем забилось быстро-быстро. Тем временем Йонджи завершил круг и стал снижаться, направляясь к центральной площадке. Там, перед входом в замок, собралась небольшая толпа из дюжины человек. Это не было похоже на обычную встречу вернувшегося генералиссимуса: солдат и прислуги поблизости не наблюдалось, все присутствующие выглядели явными чужаками в своих чересчур пёстрых и непривычных для строгого, выдержанного стиля Джермы нарядах. Чуть поодаль от остальных, рядом с массивной фигурой Джаджа, выделялись две высокие фигуры: странный тонконогий человек в розовом сюртуке и брюках, в верхней части схожих с половинкой яичной скорлупки, и долговязый мужчина в яркой крикливой одежде, опирающийся на полосатый посох, до смешного напоминающий карамельную трость. Последний беседовал с королём и держался при этом весьма уверенно, на равных. Эри узнала его — видела на листовке, подсунутой ей когда-то Ниджи: Шарлотта Перос-как-то-там. Ростом он был почти как Джадж, но если король выглядел внушительным и грузным, то собеседник, по сравнению с ним, казался тощим, как палочка от сахарного леденца. — А вот, кстати, и наша невеста, — усы Джаджа непередаваемо дёрнулись, едва Йонджи, сгибая колени, с мягким «пуньк» впечатался ногами в землю в паре десятков метров от собравшихся. Четвёртый принц на подлёте перестал прижимать к себе кузину и держал её теперь с отстранённой вежливостью, на вытянутых руках — всё равно что ценный, но неодушевлённый груз. — Совершала, как вижу, небольшую морскую прогулку в сопровождении моего младшего сына. Для поправки, гм, здоровья. Присутствующие примолкли, приглушили голоса до шепотков, приглядываясь к новоприбывшим. — Ах, вот как, — узкий рот незнакомца расплылся в усмешке, хотя глаза при этом оставались холодно сощуренными. Нос у него был вытянутый, заострённый, а между губ время от времени мелькал длинный язык, которым он их нервно облизывал. Сначала он уставился на взлохмаченные после полёта волосы Эри, потом — на промокший из-за подтаявшего снега и слипшийся в иголочки голубой мех явно великоватой для неё шубы. Напоследок — на торчащий из-под шубы гипс, затянутый чуть сползшим полосатым носком. Но из всего увиденного прокомментировал только носок: — Хм, приятная цветовая гамма! Следом гость перевёл взгляд на Йонджи, и Эри показалось, что он с куда с большим любопытством принялся рассматривать знаменитый рейдовый костюм Джермы 66, нежели предполагаемую невесту. Зелёный Брашпиль аккуратно спустил кузину вниз и встал рядом, легонько придерживая её левой рукой за пояс. Кулаком другой он упёрся себе в бок, расправив плечи и глядя на чужака в ответ с широкой улыбкой, но исподлобья — с каким-то нечитаемым вызовом. Эри про себя решила: наверное, тот был довольно силён, и Йонджи, исходя из обширного боевого опыта, быстро считал эту неведомую силу. Либо ему просто претило быть объектом фамильярного изучения со стороны заезжего пирата. Либо же гость ему чем-то с первого взгляда не понравился. — Я думаю, детям надо переодеться, и в скором времени они смогут присоединиться к нам официально, Перосперо-кун, — провозгласил Джадж, не обратив внимания на оскалившегося в улыбке сына. Вместо этого генералиссимус с кислым выражением лица косился на разномастные носки племянницы, попиравшие обледенелую брусчатку площадки. Похоже, заодно он признал и старую шубу супруги. Помедлив, король всё же отвернулся от Эри, с натянутым радушием поводя рукой по воздуху в сторону замка: — Ну, а пока суд да дело, прошу всех пройти внутрь: на улице сегодня весьма свежо, а в большой гостиной уже растопили камин. Моя дочь должна была распорядиться насчёт вина и закусок. — С превеликим удовольствием, Джадж, — зябко передёрнув плечами, согласился человек, обладающий именем столь же экстравагантным, как и его наряд. А также немалой выдержкой (или же самомнением) — так просто называть короля по имени! — Ведите. И вся делегация торопливо потянулась к гостеприимно распахнутым парадным дверям. Эри посмотрела им вслед, затем бросила беглый взгляд на Йонджи и тут же уставилась себе под ноги, кутая руки в складках шубы. Её пальцы ощутимо дрожали, но холод был здесь совершенно ни при чём.