***
— Что такое? Быть может, госпожа осталась недовольна завтраком? — мывшая посуду кухарка упустила в воду покрытую мыльной пеной тарелку и обеспокоенно вытерла мокрые руки передником, кланяясь Эри, едва та показалась на пороге кухни. — Уж не взыщите. Я ведь раньше заведовала готовкой на корабле Второго принца, да и то — больше для солдат в казарме. Пища у меня простая, сытная, без изысков. Но солдаты, сами знаете, неприхотливы. Господа, впрочем, тоже не жалуются. Когда выходят в море — питаются, бывает, тем же, что и остальные… — Нет-нет, всё в порядке, — поспешила успокоить её Эри, хотя овсянку не выносила с детства. — Просто не привыкла… — Я не настолько хороша, как Козетта-сан, — извиняющимся тоном продолжала её собеседница. — Та — настоящая мастерица, всё схватывает на лету, особенно мудрёные чужеземные блюда, которые так нравятся господам и их гостям. — А где же она? — растерянно спросила у неё девушка. — С ней ничего не случилось? — Случилось! — крикнул мальчик-поварёнок, не поднимая головы от морковной кучки, которую он ловко и уверенно чистил овощным ножом. Оранжевая стружка летела во все стороны. — Её ещё долго не будет! Эри не успела встревожиться, как его приятель, мальчишка чуть постарше, как на конвейере бодро шинкующий поступающую морковку ровными кубиками и смахивающий их в кастрюлю, пояснил: — Сестричка Козетта сейчас на кухне у Его Величества! — кастрюля по размерам напоминала бак парового котла. Пожалуй, сегодня солдаты могли удостоиться чести опробовать не только королевскую овсянку, но и королевский овощной суп. — Да, Годжу-сама, она временно перевелась на камбуз флагмана, — развела руками кухарка. — Разбудила меня спозаранку, извинялась, что забыла предупредить. Сказала, что давно хотела перенять опыт у тамошних поваров. Джадж-сама ей лично разрешил. — Вот как… — у Эри немного отлегло от сердца. — А «долго» — это сколько? — Его Величество скоро отправляется в плавание. Выходит, если Козетта-сан и вернётся вместе с ним, — то будет это никак не раньше вашей свадьбы, госпожа. Так что не серчайте, если что-то из моей стряпни не придётся вам по вкусу… — повариха в очередной раз боязливо поклонилась. — Что вы, что вы! Я не стану придираться! — замахала руками Эри. Она привычно присела за край длинного стола, выжидая, пока кухарка подготовит ей «библиотечный перекус» — так с недавних пор именовалось угощение, предназначенное для Катышка. Название было не ахти, но, по крайней мере, не вызывало подозрений и лишних вопросов. Все в замке знали, что Годжу Винсмоук любила читать и частенько подолгу засиживалась в библиотеке. Вместо аккуратных и миниатюрных треугольных бутербродиков, с которых Козетта даже корочки срезала, перед ней воздвиглись два огромных, щедро намазанных маслом ломтя ржаного хлеба, на которых горкой были навалены ветчина и сыр. Кажется, Катышку тоже предстояло на время изменить свои пищевые пристрастия. Перехватив её скептический взгляд, женщина истолковала его по-своему и с обидой запеленала бутерброды в плотную бумагу: — Вы такая щупленькая, Годжу-сама, Козеттины поделки красивы, не спорю, да только вам — на один укус! Помяните моё слово, я вас до свадьбы обязательно откормлю. Девушка не решилась её переубеждать в этом искреннем заблуждении и благодарно кивнула, принимая протянутый свёрток. Задерживаться она не стала: на кухне всегда царила доброжелательная, почти домашняя атмосфера, но в отсутствие Козетты все эти милые и отзывчивые люди её сторонились — не давали ей позабыть, что всё-таки она была Винсмоуком. Эри ни на минуту не поверила во внезапный порыв шеф-повара усовершенствовать своё кулинарное мастерство. А ещё ей по собственному опыту было известно, что доступ на флагман считался закрытым для посторонних, если не имелось личного на то соизволения короля. Похоже, Козетте требовалось время, чтобы пережить и осмыслить произошедшее. Эри хорошо помнила её вчерашние горькие слова, сказанные на прощание: будь у той потребность с кем-нибудь поговорить — вряд ли бы спряталась ото всех. Вдобавок там ей было безопаснее — если Джадж и вправду планировал новую поездку. Раз уж самой Эри встреча с Ниджи этим утром была в тягость — то что могла чувствовать Козетта? А ну как он снова начал бы к ней цепляться? Порой Эри тоже мечталось найти такое место в Джерме, куда можно убежать и спрятаться. Пока что эту роль с оговорками выполняла башня Четвёртого принца — но лишь до тех пор, пока её оттуда не выгонят. Эри ждала возвращения Йонджи и вместе с тем не хотела, чтобы он возвращался. Парадоксально, но вернись он — и иллюзия прежних двух недель окончательно развеялась бы. И ей пришлось бы вновь столкнуться нос к носу с невыносимой реальностью, в которой, помимо самого Йонджи, присутствовало его категоричное «Я никогда не…». Погрузившись в эти невесёлые мысли, девушка не смотрела по сторонам и в одном из замковых переходов на полном ходу врезалась в показавшегося из-за угла солдата. Тот держал перед собой полную бумаг коробку. При столкновении коробка вывалилась из рук, перевернулась, и её содержимое: конверты, листовки, журналы, — тут же разлетелось по полу. Эри охнула, солдат крякнул от неожиданности, и оба принялись лихорадочно всё подбирать, не слишком эстетично ползая на четвереньках по ковровой дорожке. — Госпожа, вы не должны… — попробовал было предупредить солдат. Но Эри была не в лучшем расположении духа и потому оборвала его довольно резко: — Молчи и собирай! — тот послушно умолк, и они продолжили работу в четыре руки, заново наполняя коробку. — Что это такое? Куда ты всё это нёс? — поинтересовалась девушка, разглядывая сомнительные рекламные буклеты, один из которых предлагал выгодно вложиться в акции «Концерна Вапола», а другой приглашал совершить путешествие в королевство Камабакка, чтобы «открыть настоящую себя». Жизнерадостные и ярко накрашенные личики девушек на последнем буклете отчего-то казались свежевыбритыми. Солдат не ответил, но лицо у него вытянулось и сделалось таким растерянным, что Эри моментально осознала свой промах: сама же только что велела ему молчать. — Отвечай, — разрешила она, едва удержавшись, чтобы не хихикнуть. — В архив, госпожа, — с облегчением доложил тот, вытягиваясь перед ней на коленях по струнке и прижимая к груди пачку журналов. — Всю поступающую корреспонденцию, которая не имеет получателя или же не входит в список рассылок, согласно регламенту надлежит собирать и сдавать на хранение в отдельную секцию. По истечении трёх лет всё это подлежит уничтожению. — А что сюда входит? — Реклама, буклеты, газеты, ошибочные отправления, иные материалы не из списка, — перечислил тот, заканчивая работу и поднимаясь на ноги. — До короля это даже не доходит. Почтовые альбатросы каждый день приносят гору бесполезного бумажного мусора. Мы проверяем его на опасное содержимое, складываем в коробку и раз в месяц сдаём в архив. Срок на хранение установлен на случай ошибки, хотя не припомню, чтобы кто-то запрашивал материалы из «мусорной» секции. — Ясно… — слушая его, Эри тоже встала, рассеянно крутя в руках последний поднятый ею с пола конверт — небольшой, из дешёвой почтовой бумаги. Протянула ему, но тотчас с округлившимися глазами выхватила обратно: — Погоди!.. — Госпожа?.. «Джерма 66. Эрике». Она думала, ей померещилось — но нет! На письме из категории «бесполезного мусора» действительно значилось именно это! В верхней половине овального почтового штемпеля с проставленной датой — почти месячной давности — красовалось крохотное стилизованное мангровое дерево. Отмахнувшись от встревоженного солдата, девушка поспешно надорвала узкий край конвертика. Из него выпала пара исписанных с двух сторон листков размером с тетрадную страничку. «Эрика, как поживаешь? Надеюсь, очередную простуду не подцепила? С такой дурочки станется…» — так оно начиналось. Письмо было от Глории. Даже если бы она не узнала за давностью лет руку мачехи, даже если бы та не вывела своё имя на обратной стороне конверта — манеру, в которой было написано письмо, спутать с какой-либо другой было решительно невозможно. — Почему же вы его не передали? — спросила она солдата, не отрывая неверящего взгляда от конверта и письма в своей руке. — Но, Годжу-сама, сами видите: адресовано «Эрике». В Джерме нет никаких Эрик. Ошиблись получателем. Эри вздохнула, прикрыла на секунду глаза, прижимая указательный и средний пальцы к переносице и пытаясь сосредоточиться. — Говоришь, они три года хранятся? — Так точно, госпожа! — Тогда приказываю: найти в этой вашей «мусорной» секции все письма, которые адресованы «Эрике». За последние два года. И никому ни слова о моём поручении! — Слушаюсь! — солдат отрывисто щёлкнул каблуками сапог, свежесобранные бумаги в коробке с шелестом подскочили и опали вниз. — Доставь всё, что найдёшь, в башню Четвёртого принца, в его кабинет, — тот коротко кивнул, а Эри отвернулась, пряча улыбку: всё-таки иногда командовать другими было полезно и приятно.***
На следующий день, после обеда, на рабочем столе Йонджи её поджидала стопка писем. Эри пересчитала: вместе с обнаруженным ею ранее их оказалось двадцать два. Глория писала примерно раз в месяц. Возможно, одно-два затерялись, но это уже было не столь важно. Судя по штемпелю, самое раннее послание было отправлено примерно через месяц после того, как Джадж забрал племянницу на свой корабль. Эри отсортировала все письма по датам, затем аккуратно вскрыла каждый конверт и приступила к чтению с непонятным для себя волнением. В первом же письме нашёлся ответ на вопрос, как мачеха узнала, куда отсылать почту. «Через пару недель, как ты пропала, вернулся Рэйли. Сказал, что раз дело обстоит именно так, как я описываю, — тут ничего не попишешь. Но дал мне совет: отправить письмо почтовым альбатросом и адресовать его в «Джерму 66». Подумала сперва, он шутит — но нет, таким серьёзным его редко увидишь. Да и с Эджем они были добрыми приятелями, любили вместе выпивать, твой отец мог ему чего и открыть — из своего-то прошлого. Хотя, как по мне, с таким же успехом можно вывести на конверте «На Небесный Остров, Господу Богу» — или ещё какое несуществующее место. Вот пишу это и думаю: как будет смеяться тот, в чьи руки это письмо попадёт ненароком…» Эри нервно засмеялась. Выходит, Рэйли-сан действительно знал, о чём говорит. Интересно, как много ему за стаканом рома успел поведать отец? Она продолжала увлёкшее её чтение. Никогда прежде ей не доводилось получать писем, тем более столько сразу. Читать их оказалось невообразимо приятно. Ей словно наяву слышался хрипловатый голос Глории, произносивший те или иные слова со свойственной ей неподражаемой интонацией. Все без исключения ломкие, желтоватые листки бумаги источали стойкий запах крепкого табака и ванильного мороженого. Пахло домом. В первых письмах мачеха частенько упоминала про Йонджи, костерила его на чём свет стоит, но Эри пробегала эти места по диагонали — вспоминать не хотелось, да и всё с тех пор поменялось, буквально встало с ног на голову… «Ох, что творилось в твоё отсутствие, не поверишь! Заезжий мальчишка-пират, Луффи Соломенная Шляпа (из тех безобразников, что нынче по-модному кличут «Супернова»), осмелился врезать в стенах главного аукциона в первой роще самому тенрьюбито! А вслед за тем на острове объявился адмирал с несколькими отрядами Дозора и устроил настоящую бойню. Всех пиратов, осмелившихся выступить против них, хорошенько отметелили. Местные жители попрятались по домам и даже сутки спустя боялись высунуть носы наружу. Слишком много фруктовиков толклось в те дни на улице, таким под руку попадаться опасно — что дозорным, что пиратам. А что случилось с заварившим кашу мальчишкой, схватили его или нет, никто не ведает. Кажется, Рэйли был тому свидетелем, но предпочитает помалкивать, ты же знаешь — он тот ещё старый конспиратор…» Стопка писем потихоньку таяла. Постепенно Эри с огромным удивлением узнала, что старика Винни на старости лет потянуло на приключения, и он устроился механиком на корабль проплывавшего мимо пирата («задиристого и горлопанистого, что твой петух!»), Стелла умудрилась выскочить замуж, а кафе вновь встало на ноги и вдобавок обрело популярность за пределами двадцать второй рощи. «Работы стало невпроворот, пришлось взять себе на кухню помощников — парочку пострелят с подворья длинноногих. Мальчишки шустрые, шебутные, был бы у них старший брат — так держал бы их в узде. Приходится воспитывать. Но смышлёные и весёлые, официанток подбадривают, вступаются за них, да и поручений на кухне выполняют вдвое больше, чем ты когда-то со Стеллой. Эх вы, лентяйки… Дочка присылала весточку — скоро мне ждать внука. Это спустя месяц-то после свадьбы! Оправдались все мои опасения насчёт неё: связалась с бандитом (хотя этот Эрнесто на бандита тянет еле-еле, даром что племянник дона, больше — на обычного вышибалу) да принесла в подоле…» Письма были составлены по единому шаблону: Глория иронично справлялась о её делах, здоровье, а потом коротко излагала местные новости. Удивительно, как у неё хватало терпения из месяца в месяц слать свои немудрёные послания в мифическую Джерму 66, не получая ответа. Подбадривать своим спокойным житейским юмором. Как будто мачехе было до неё дело, как будто она переживала за неё… Прекрасно осознавая, что, скорее всего, её письма уходили в никуда. «Мой первый муж, отец Стеллы, был начальником здешней почтовой службы. Ужасно скучная работа: конверты, марки, счета. Он и сам был ужасно скучным человеком, не знаю, что я в нём нашла, молодая была и глупая, как Стелла. Будешь замуж выходить — не повторяй моих ошибок, выбирай того, с кем будет нескучно (твой отец был нескучным). Так о чём бишь я?.. В его работу я не вникала, разве что запомнилось: если оплаченное письмо не доставлено по адресу, то оно возвращается отправителю. Ни одно из прежних писем не вернулось, поэтому я до сих пор их отправляю — остаётся верить, что ты их читаешь, просто у тебя нет возможности ответить…» Девушке отчего-то вспомнилось, как отец впервые привёл её в дом Глории: огромная кухня, на столе дымится праздничный пирог, со ступенек второго этажа выглядывает худая девчонка с косичками и куклой в руках, а у самой Эри под мышкой — книжка и поломанный робот, она не доверила отцу нести свои сокровища… Незнакомая женщина громыхает у неё над головой: «И как же зовут эту красотку?» А у отца на лице смущение, он медлит, наконец отвечает, одними губами, в его глазах танцует смешинка: «Ма-лень-ко-е Чу-до-ви-ще». Никто тогда, кроме Эри, и не понял. Кажется, она засмеялась, а отец засмеялся в ответ… «Комнату я вашу со Стеллой пока сдаю Рози за символическую плату, она поругалась с родными. Но знай — кровать твоя по-прежнему на месте. Единственное, что плохо в этом соседстве, — уж очень Рози болтлива…» На этом — последнем по счёту — листке Эри не выдержала и прикрыла глаза ладонью. Между строк каждого из этих беззаботных посланий ясно читалось: у тебя всё ещё есть дом, есть место, где тебя ждут, куда в любой момент можно вернуться. Сжимая письмо, девушка прошла в спальню, присела на краешек кровати. В глазах предательски щипало, и на какой-то миг всё в комнате размылось и исказилось… Вынырнувший из подкроватных глубин Катышек обеспокоенно пискнул: по лицу хозяйки почему-то потекла вода. Он шустро вскарабкался к ней на колени, цепляясь лапками то за покрывало, то за юбку, и настороженно попробовал на зуб краешек подозрительной бумажки, которую та держала в руках. — Эй!.. — Эри шустро выдернула письмо из мелкой прожорливой пасти. — Нельзя! Затем невольно улыбнулась, вытирая нечаянные слёзы тыльной стороной запястья: — Знаешь, Катышек, ты бы ей совсем не понравился. Глория никогда не любила животных. К тому же таких редкостных шкодников… Насколько ей было известно, под кроватью уже лежали как минимум два изгрызенных ремня, компанию которым составляла некогда элегантная перчатка, успевшая утратить часть своих пальцев. Как мышонок умудрялся раз за разом просачиваться в шкаф, дверцы которого стояли плотно прикрытыми, оставалось для неё загадкой. Катышек виновато заёрзал у неё на коленях. И Эри вздохнула, вглядываясь в зыбкую дымку вечернего тумана за окном — зачитавшись, она не заметила, как миновал день: — Впрочем, она только снаружи такая суровая. А на деле, как видишь, готова приютить всех, даже самых безнадёжных…***
— Так ты считаешь, Дозор недоволен этим альянсом, Ниджи? — Джадж с сомнением крутил в руках рапорт недельной давности. — Когда я был в Штаб-Квартире, отец, мне довели до сведения, что союз с пиратами поставит под сомнение наше положение на Собрании Королей. Учитывая, что у нашей семьи и раньше была не лучшая репутация в Мариджоа. — Ха! Они предпочитают подпольно проворачивать руками наёмников Джермы то, чем боятся запачкаться сами. Но палец о палец не ударят, чтобы нас поддержать. Альянс с пиратами выглядит гораздо честнее. И сулит гораздо больше выгод в грядущей экспансии. К тому же это не кто-нибудь, а Йонко… — Джадж осёкся, заметив появившуюся на пороге его покоев племянницу. Эри сделала привычный реверанс. Король ещё утром пригласил её на беседу — очевидно, намеревался лишний раз напомнить ресурсу перед отъездом о его ценности и что до свадьбы следует вести себя подобающе и осторожно. Обойтись, так сказать, без глупых падений с лестницы. После её появления разговор с сыном прервался. Джадж опустился за рабочий стол, швырнув смятый рапорт поверх стопки бумаг, и указал ей на стул напротив — туда, где до этого сидел Ниджи. Кузен тем временем молча перебрался в кресло к окну, откинувшись на декоративную подушку и небрежно забросив на подлокотник длинную ногу. Эри прекрасно помнила это кресло — и то, как перед ним переминался с ноги на ногу Йонджи. Сегодня Йонджи не было, а Ниджи посматривал в её сторону с хмурым выражением лица. Шёл третий день с памятного Эри вечера в башне Ичиджи, и у неё создалось впечатление, что она стала чем-то раздражать Второго принца, что-то в её облике вызывало у него неприязнь — при виде кузины тот иногда стискивал челюсти, а все его ухмылки выглядели несколько натянутыми. Вряд ли это походило на смущение или же раскаяние после той мерзости, которую он себе позволил, — Ниджи не был способен ни на то, ни на другое. Если Эри и прежде сторонилась его, то с недавних пор начала сторониться вдвойне. Джадж, коротко поинтересовавшись её самочувствием, подсел на любимого конька и завёл очередную возвышенную речь о том, что такое долг — перед семьёй и перед королевством. Раньше девушка старалась внимать его словам, ведь король говорил убеждённо и красноречиво, но теперь это напоминало странный гипнотический сеанс. Наверное, после слов Йонджи, сказанных в лаборатории про солдат: импринтинг, внушение преданности, — ей стало казаться, что Джадж, сам того не замечая, на свой лад занимался тем же. Только капсулой для Годжу Винсмоук служила вся Джерма. В какой-то момент она окончательно утратила нить его пространных рассуждений. Вместо этого перед глазами настойчиво плясали строчки из писем Глории. Тревожа её, пробуждая сомнения: что было бы, останься она на Сабаоди? Имелся ли у неё хоть один шанс на это — если бы нашла в себе силы отказаться изначально? Могла ли вообще — отказаться? Чем дольше Эри об этом размышляла, тем горше ей становилось. В конце концов она не выдержала и весьма невежливо оборвала патетическую речь короля — на середине его рассуждений о величии предков: — А что, если бы я отказалась выходить замуж? И этого брака не было? Король, вынужденный прерваться, поглядел на неё с недоумением. Но тут же решил, что племянница переживала насчёт брачного контракта. Джадж и сам постоянно думал об этом в последние дни: кажется, он допустил промах, недооценив амбиции семейства Йонко. Шарлотта оказались слишком гордыми. Почти такими же гордыми, как и он сам. Они хотели Санджи и ясно дали это понять. Девочка была для них не больше, чем залогом. Разумеется, если Санджи не найдут, они проглотят и то, что им предлагалось. Но вряд ли останутся довольны. Годжу была умной (всё-таки Винсмоук, у Эджа тоже ума было не отнять), почувствовала это — вот и разволновалась… — Не бойся, брак состоится. А если и сорвётся по каким-то веским причинам — у меня на примете есть для тебя парочка потенциальных женихов, — поспешил успокоить её Джадж. — Рано или поздно ты сможешь выполнить свой долг. Эри посмотрела на него, затем на Ниджи, который со скучающим выражением лица по-прежнему пялился в окно. Они не рассматривали всерьёз то, что она может отказаться, — прекрасно знали, что у неё не имелось выбора: ей некуда было бежать, она была полностью в их власти. Единственное, что требовалось Винсмоукам, — гарантия её хорошего поведения, гарантия того, что во время свадьбы не случится никаких безобразных публичных сцен. Которые, в конечном итоге, ни на что повлияют — ведь все бумаги подписаны. Разве что ей достанется за утраченную честь королевской семьи, вздумай она прямо в лицо жениху посреди праздничной церемонии сказать «нет». «Даже Йонджи… даже Йонджи принял этот бездушный брак как должное…» Она вдруг осознала: отец увёз её именно от этого — дал шанс не быть «ошибкой». Не быть «вещью». Не «принадлежать Джерме». Не отдавать несуществующий долг. Возможно, сам он смирился со своей участью, но не желал такой же судьбы для неё. — Вы неправильно меня поняли. Я говорю, что не хочу этого брака! — с какой-то ожесточённостью вымолвила она, уставившись на свои руки, сцепленные на коленях в замок. — Ни этого — и ни другого! Никогда не хотела! Никто из вас никогда не спрашивал, чего хочу я. А я хочу… Я хочу… Я просто хочу вернуться домой, — голос сорвался, и Эри добавила умоляющим шёпотом: — Я же могу вернуться? Пожалуйста?.. Сказать, что Джадж был ошарашен этим неожиданным категоричным заявлением, значило не сказать ничего. У короля от удивления отвисла челюсть. Даже Ниджи, прежде лишь краем уха внимавший отцовским рассуждениям, обернулся: — Ха-а? — лицо принца выражало такую искреннюю озадаченность, будто собственный пиджак в одно прекрасное утро осмелился заявить ему: «Я не хочу, чтобы ты меня надевал!» Эри понятия не имела, на что она надеялась, ведь Джадж моментально вышел из себя. Вскочил, скрестил руки на груди, возвышаясь над племянницей несокрушимой грозной горой серого военного мундира. Металлические рожки королевского шлема посвёркивали всякий раз, когда он гневно дёргал заросшим густой чёрной щетиной подбородком: — Твой дом здесь, девочка! — ей не раз приходилось слышать в этом низком, дребезжащем голосе разочарование и презрение. Но подобную ярость — впервые. Бледно-голубые глаза метали молнии. — И в этом доме я хозяин! Моё слово — закон! И я говорю тебе: ты выйдешь замуж! Джадж так и застыл — с надменно вывернутым в сторону подбородком; похоже, Ичиджи унаследовал этот жест от отца. Король перевёл дух и снова заговорил — чуть тише, но всё так же непреклонно: — Вижу, что я был слишком мягок с тобой, надеялся, что характером ты пошла в Рону. Жена брата — она всегда была мне послушна, послушна Джерме. Куда больше, чем сам брат. Я, верно, стал сентиментален, всё время забываю, что ты — не твоя мать. Хуже того — прямо сейчас перед собой вижу одного лишь Эджа! — он рухнул обратно за стол, опёрся на локти, подаваясь вперёд и буравя племянницу раздражённым взглядом. Выдержал паузу, а потом крикнул служанке: — Принесите розги! С кресла донёсся едва различимый ядовитый смешок. Эри сжалась на своём стуле: её слабая попытка воззвать к справедливости оказалась необдуманной и бессмысленной. Генералиссимус собирался что-то добавить, но тут дверь в королевские покои распахнулась. Затянутый в бело-чёрный мундир солдат, чеканя шаг, пересёк комнату, почтительно склонился над королевским ухом и что-то бойко туда зашептал. Джадж слушал, всё ещё гневно сводя под шлемом брови, но под конец эти самые брови взлетели вверх, его глаза округлились: — Что?! Панк Хазард? Вы уверены? — он изменился в лице. — Как его вообще занесло в старую вотчину Вегапанка?! Давно это было? — Сведения трёхдневной давности, Ваше Величество. Есть подозрения, что это связано с Дресс Розой, учитывая, что на острове в это же время находился Цезарь Кла… Джадж скривился — редко когда на королевском лице случалось увидеть настолько брезгливую гримасу — и отмахнулся от подчинённого рукой, не желая слушать дальше: — Ладно, разберёмся. — И ещё кое-что, Ваше Величество… Йонджи-сама прислал почтовым альбатросом, — он протянул королю лист бумаги, смахивающий на разноцветную, украшенную сердечками и затейливыми виньетками открытку. Джадж развернул: на её обороте Эри заметила пиратскую эмблему Большой Мамочки. Генералиссимус впился в нелепую «открытку» взглядом, в котором промелькнуло нечто, похожее на недоверчивое изумление. В этот момент дверь вновь отворилась: служанка принесла ведро с водой, из которого торчало несколько прутьев. Джадж посмотрел на них, на племянницу, потом опять на «открытку» в своих руках. — Это… Да вдобавок Панк Хазард… Шарлотта явно взяли след, и они не отступятся… Что ж, дело не терпит отлагательств! — заявил он наконец. — Ниджи, я буду в разведывательном корпусе, освобожусь не раньше вечера, так что закончим наш разговор позже. Генералиссимус поднялся и вышел из-за стола, встряхнул гривой светлых волос, распрямляя плечи. В недовольном взгляде, который он бросил на побледневшую при виде розог племянницу, промелькнуло сомнение. Король терпеть не мог откладывать наказание, но доставленные известия требовали от него немедленных действий. Он задумчиво обмахнулся полученной «открыткой»: несмотря на её противоречивое содержимое, ему не нравилось бросать слова на ветер. Наказать Годжу следовало — хотя бы для острастки, на будущее. Но вот времени у него на это катастрофически не хватало. Он колебался, и Эри почти поверила в то, что розги отменяются, когда король рявкнул: — Ниджи!.. — Да, отец? — тот моментально выпрямился, отрывая спину от подушки и довольно скалясь — видимо, заранее предугадал отцовскую просьбу. — Дюжина ударов, Ниджи, — кивнул Джадж на племянницу. — Постарайся, чтобы она усвоила урок, и отныне я не слышал от неё подобные глупости. Эри порывисто втянула носом воздух: такого исхода она не ожидала. Уж лучше бы это был Джадж… Король тем временем крутанулся на каблуках сапог и стремительным шагом покинул комнату, больше не оборачиваясь на дерзкую девчонку, сумевшую вывести его из себя. Его подчинённые потянулись следом за ним. Покои опустели. Ниджи, потянувшись, выхватил хворостину из оставленного рядом с креслом ведёрка, покачал её в руке и ухмыльнулся. Потом встал, прошёлся неспешно по комнате, притворил распахнутую дверь, откидываясь на створку спиной. Хлестнул играючи перед собой розгой — та тонюсенько взвизгнула в воздухе, и Эри судорожно вздохнула. — Начнём, сестрёнка? Просить его о снисхождении было бессмысленно. Унизительное наказание выглядело неизбежным. Всё ещё пребывая в лихорадочном смятении от собственных слов, сказанных Джаджу, и всего того, что за ними последовало, Эри хотела, чтобы оно закончилось как можно быстрее. Собравшись с духом, она опустилась на колени перед королевской кроватью, неловко и торопливо высвободила руки из бретелек лёгкого платья и нижней сорочки, чуть приспустила их вниз, придерживая тонкую ткань на груди ладонью. Другой рукой оперлась об кровать, нервно сминая пальцами стёганый фиолетовый атлас покрывала — привычная, хоть и полузабытая очерёдность действий. Как и на корабле Джаджа, всё в этой комнате, даже тяжёлая ткань под её пальцами, источало слабый аромат лаванды, и потому воскресить в памяти прежние наказания оказалось куда легче, чем ей думалось. Дюжина ударов — пожалуй, многовато. Самое большее, что пришлось снести Эри, было десять: если память не изменяла, тогда она впервые посмела усомниться в королевском праве на распоряжение своей жизнью, правда, не так категорично. Постыдно и неприятно, но стерпеть всё-таки можно. Главное, чтобы он сделал это быстро. — Приступай… — глухо обронила она, подгоняя своего экзекутора. И отвернулась — скрывая приливший к щекам румянец и покорно выставляя перед ним узкую белую спину. — Ты так спешишь оголиться, сестрёнка… — протянул в ответ Ниджи. Вопреки её надеждам, торопиться он явно не собирался — похоже, ему доставляло удовольствие наблюдать за унижением кузины. Эри не понравились прорезавшиеся в его голосе глумливые нотки. Что-то щёлкнуло позади неё, знакомо звякнуло, вслед за этим раздалось стремительное «шу-у-ух», и она невольно обернулась, глядя на Ниджи через плечо, — это прошуршал ремень, вытянутый им из брюк. Второй принц направился к ней, лениво похлопывая по ладони сложенной пополам кожаной полосой, и в животе у Эри завозился пугливый червячок: неужели… да нет, не может быть… Он что — намеревался выпороть её ремнём?! Однако у Ниджи были другие планы. Он подхватил руку, лежавшую поверх покрывала, затем дёрнул вторую, цеплявшуюся за одежду, и — девушка не успела вымолвить и слово протеста — быстро и ловко обернул их петлёй ремня, притягивая к кроватному столбику, удерживавшему под потолком плотную ткань балдахина. — Для большей надёжности, — пояснил он со странным смешком. Эри панически рванула на себя стянутые запястья, но крепкий узел был завязан на совесть. От этого необдуманного движения верх платья, теперь абсолютно ничем не придерживаемый, медленно, но неотвратимо сполз чуть ниже пояса, открывая её грудь, плоский худой живот и полоску нижнего белья под ним. Ниджи, возвышающийся над нею, упёрся локтем в столбик, откровенно, с усмешкой рассматривая обнажённую грудь кузины. Запоздало осознав этот неожиданный интерес, девушка ахнула, вывернулась, вжимаясь в кровать и заслоняясь от его взгляда. Понаблюдав какое-то время, как она неуклюже елозит грудью по покрывалу, Ниджи, словно очнувшись, зло фыркнул и наконец-то отошёл — за ведёрком с розгами. К первому удару она не подготовилась — знала, что вот-вот хлестнёт, слышала лёгкий посвист взметнувшегося в воздух прута, но приложился он отнюдь не с той стороны, откуда ожидалось. И Эри, жалобно взвизгнув от разлившейся по коже жгучей полосы боли, догадалась, что розгу он держал в левой руке. Эта самая рука опускалась резко, безжалостно, непредсказуемо. С каждым разом всё сильнее и сильнее, будто Ниджи вошёл в какой-то раж — он бил совсем не как прагматичный, равнодушный Джадж. На шестом таком ударе розга сломалась, он бросил её под ноги и тут же, не задерживаясь, выдернул из ведёрка новую. Позабыв о гордости, Эри вскрикивала от каждого режущего кожу удара, извивалась всем телом, пытаясь вывернуться, отпрянуть в сторону, но проклятый ремень плотно обхватывал запястья, а Ниджи был точен, и удар ни разу не вышел смазанным. Мгновение звенящей тишины, летящий пронзительный свист — и прут снова кусал спину, оставляя за собой след, растекающийся протяжной болью. — Девять… Десять… Одиннадцать… — беззвучно срывалось с её пересохших губ, едва она переводила дух от очередного вскрика. — Двенадцать!.. Наказание было окончено. Спину жгло огнём, но позади неё опять резко свистнуло — розга внезапно взметнулась вверх для нового удара. — Ниджи, нет!.. Уже двенадцать!.. Твой отец сказал — дюжину! — испуганно воскликнула она. Второй принц отчего-то колебался, будто боролся сам с собой и безудержным порывом продолжать. И всё-таки остановился — королевское слово было превыше всего. Неужели Ниджи так ожесточился только из-за того, что она оскорбила его отца своим непослушанием?.. Как далеко кузен был готов зайти, чтобы она действительно усвоила урок? Из её горла при вдохе вырывались лёгкие перекатистые всхлипы — от боли и от страха. Страх — вроде бы привычное чувство в присутствии одного из дьявольских Винсмоуков. Но никогда он не наказывал её столь люто — как если бы она провинилась не перед королём, а в чём-то лично перед ним, Ниджи, и эта её вина была непростительной. Вниз по спине медленно стекало что-то горячее — вероятно, в один из последних ударов он рассёк ей кожу до крови. Ниджи отбросил ненужную более розгу в сторону. Сделал шаг — и теперь стоял, безмолвно нависая над её иссечённой спиной. Из-под руки ей был виден покачивающийся носок его элегантного чёрного ботинка. Невыносимо долгий десяток секунд Эри выжидала, покусывая губы и стараясь отрешиться от того, как адски саднило израненную кожу. Наконец, решившись на что-то, Ниджи опустился вниз — небрежно припадая рядом с ней на колени. Эри напряглась, не в силах понять, что он собирался делать дальше — разве наказание не считалось оконченным? Лёгкое призрачное касание пёрышком прошлось по её плечу, и пряди его волос мягко защекотали правую лопатку. Ниджи провёл поочерёдно пальцами по красным вздувшимся линиям, оставленным его безжалостной рукой, — это вышло у него дразняще, почти ласково, как тогда, в лазарете. А потом наклонился ниже, и Эри ощутила на воспалённой коже его дыхание. И в следующий миг ошеломлённо вскрикнула: его язык — горячий, остро режущий своим прикосновением, точно лезвие ножа — прошёлся по свежему рубцу на её спине, откуда сочилась кровь от недавнего удара. Он лизнул ещё раз, и в тот самый момент, когда она решила, что ничего более безумного произойти уже не может, его руки скользнули вдоль её боков, опускаясь, стягивая сползшие платье и сорочку дальше — куда ниже ягодиц. — Что ты делаешь? — неверяще выдохнула она. Но Ниджи не ответил — он молчал, уткнувшись лбом в её лопатки и опаляя их своим сбивчивым дыханием. Помешать ему было невозможно, ведь руки по-прежнему оставались плотно стянутыми ремнём. Следом он так же, без суеты, словно забавляясь, стянул до колен её трусики. И, помедлив, накрыл своими ладонями обнажившиеся перед ним округлые ягодицы. — Нет!.. Перестань!.. — у неё перехватило дыхание. Тот не слушал, легонько поглаживая нежную мягкую кожу. Сквозь овладевшие ею потрясение и растерянность Эри машинально отметила, что левая ладонь Второго принца казалась слегка шершавой — не оттого ли, что в этой руке он всегда держал меч?.. Ниджи ещё несколько раз огладил её ягодицы — уже с большей силой, а потом неожиданно скользнул между ними пальцем, прошёлся вверх-вниз, задержался на плотно сжатом колечке ануса… И тут же бесцеремонно, с нажимом, проник в него и принялся дразняще поглаживать её изнутри. Эри вскрикнула и дёрнулась, выпрямляя спину, а Ниджи наконец-то разомкнул губы и хрипло уронил — его голос опять показался ей бесцветным и чужим: — Такая узкая… Ты же у нас не девственница… Тебя брали когда-нибудь сзади? Не в силах поверить в происходящее, Эри лишь отрицательно замотала головой — от нахлынувшего на неё ужаса она буквально потеряла дар речи. — Хорошо… — он помедлил и добавил второй палец. Девушка простонала от стыда и отчаяния, одновременно пытаясь отстраниться от этих мерзких пальцев и той пугающей непринуждённости, с которой он ласкал её — если это можно было назвать лаской. Останавливаться он явно не собирался. Не обращая внимания на её жалкие попытки высвободиться, Ниджи пробормотал — куда-то в сторону, будто в комнате вместе с ними находился кто-то ещё, невидимый третий: — Ты так привык быть первым… Что ж, сам виноват — не должен был трогать то, что тебе не принадлежит… Эри уже практически рыдала, её била неконтролируемая дрожь. Голос внезапно вернулся, и она принялась умолять его: — Ниджи, пожалуйста, остановись!.. Хватит!.. Ты же можешь остановиться… — но тот пропускал все слова мимо ушей, словно её мольбы были для него пустым звуком, размытым шумом. Пальцы выскользнули из неё, но это оказалось секундной передышкой. Он приподнялся, вжался носом в её затылок и разъярённо прорычал, пребывая в какой-то странной глухой одержимости: — Ты не должен был трогать то, что моё! Она была моя — и только моя!.. Затем резко отстранился, и Эри, оцепенев, услышала, как он расстегнул брюки. В её бедро ткнулось что-то твёрдое и горячее. Ниджи грубо потёрся членом между её ягодицами, упёрся в анус, после чего безо всякой подготовки дёрнул бёдрами и начал вдавливаться внутрь — жёстко, неудержимо, проникая сантиметр за сантиметром — до тех пор, пока не вошёл почти на всю длину. Эри задыхалась, билась под ним от давящей, жуткой боли, но он, не сделав остановки, не дав ни малейшей передышки, начал двигаться в ней, постепенно ускоряясь и полностью игнорируя её приглушённые крики и стоны. Было не просто больно — но и мерзко, чудовищно — то, что он делал, и каким грязным и противоестественным способом он это делал… Исступлённо всаживаясь в её напряжённое, скованное мукой тело, Ниджи прерывисто выдыхал на каждом новом толчке: — Намекну ему… при случае… что быть первым… теперь никак… не выйдет… Не только спереди… но и сзади… — он зло, хрипло засмеялся. Крепкие мужские ладони вжались в её бёдра, требовательными рывками двигая, натягивая на себя её беспомощное тело, задавая нужный ему быстрый, отчаянный темп. Пребывая в каком-то полубессознательном состоянии: «Кому — ему?.. Закончится этот кошмар когда-нибудь или нет?..» — Эри так обессилела, что уже не могла стонать, и чуть провисла на запястьях, стянутых впившейся в них полосой жёсткой кожи. Её мозг лишь обречённо отслеживал непривычные болезненные ощущения от движений Ниджи внутри неё… их глубину… их частоту… Боль от недавних розог приутихла, отошла на задний план, и она только слегка вздрагивала, когда складки его рубашки или галстук задевали истерзанную спину. Пожалуй, даже с Йонджи — в самый первый раз, на Сабаоди — всё было не настолько мучительно и гадко. Возможно, потому что тогда он, в отличие от Ниджи, всё-таки остановился и не стал продолжать подобную пытку… Едва Эри вспомнила о Йонджи — сердце сжалось, и вслед за этим тело пронзила судорога нестерпимого отторжения. — Пожалуйста!.. Хватит!.. Я больше не вынесу… — вырвалось у неё вместе с жалобным тонким всхлипом. В ответ на её мольбу последовал ещё десяток яростных толчков — и Ниджи достиг разрядки. Он замер, запрокидывая назад голову, взметая вверх синие пряди; от кончиков его пальцев по ногам девушки острыми иголочками пронеслись слабые электрические разряды, заставив её дыхание на мгновение прерваться от короткого сковывающего мышцы спазма. Какое-то время Ниджи глубоко дышал, бездумно всматриваясь в сплетение теней на потолке, наконец отстранился и вышел из неё. Небрежно вытерся подолом её платья, поднялся на ноги, застёгивая брюки… После чего, поглядывая на её бёдра, где на тонкой коже начали проступать некрасивые отпечатки, оставленные его ладонями, с каким-то ломким смешком — точно сам не в силах был поверить в то, что сотворил — произнёс: — Кажется, я увлёкся… Надеюсь, я не порвал тебя, сестрёнка?.. — чуть подсохшая, размазанная струйка крови со спины стянулась в ямочку между ягодиц и там смешалась с медленно стекающим прозрачным светлым семенем. Ниджи в который раз принялся тихо смеяться, прикрыв лицо ладонью, но потом прервался и грязно выругался себе под нос. Спустя мгновение он навис над откинувшимся на край кровати истерзанным женским телом, и безвольно повисшие руки Эри дёрнулись — Ниджи высвободил их, рывком ослабив узел своего ремня. Он забрал его и поспешно ушёл, не оборачиваясь, не говоря больше ни слова, нарочито громко бухнув за собой массивной дверной створкой. Девушка некоторое время сидела, бессильно привалившись пылающим лицом к покрывалу, затем — запах лаванды стал каким-то удушающим — поднялась и, мучительно морщась, с осторожностью натянула бельё и платье. На дрожащих ногах Эри выбралась из комнаты в коридор; сорочка, раздражая воспалённую кожу, прилипла к спине — там, где всё ещё сочился кровью порез. Ниже, под юбкой, где между ног всё пропиталось тёплым и вязким, при ходьбе то и дело пронизывало от боли. Впрочем, даже боль была какой-то ненастоящей. Эри смотрела на себя — на свою нелепо покачивающуюся фигуру — словно со стороны, из-за толстого мутного стекла. Мир вокруг: тени, цвета, очертания предметов, — казался размытым и нереальным. «Зачем он сделал это?..» — Годжу-сама? С вами всё хорошо? — услышала она чей-то обеспокоенный голос, звучащий отчего-то приглушённо, как из туннеля. Ах да, к дверям королевских покоев всегда приставлен стражник… Он слышал всё? Или только её крики?.. Быть может, ей стоило вести себя тихо — как Козетта в спальне Ичиджи, — и Ниджи не был бы настолько груб и безжалостен?.. В отличие от неё Козетта давно жила в Джерме и хорошо усвоила: Винсмоуки любят послушание… — Всё в порядке, — пробормотала она. — Со мной всё в порядке. Кажется, Козетта в тот раз сказала то же самое. Но, конечно же, это было неправдой. Небо, это было неправдой!.. Шум в ушах нарастал и стал нестерпимым, нахлынул на неё какофонией оглушающего, отупляющего звона. Всё вокруг вдруг поплыло. Она успела сделать ещё несколько неуверенных шагов, придерживаясь за стену, прежде чем рухнула на холодные плиты пола, окончательно теряя сознание.