***
Ранним утром, когда солнце только-только приподнялось над морским горизонтом, а солдаты видели последние сны в казармах — навстречу попадались одни редкие дозорные, — Годжу Винсмоук пробиралась по замковым переходам, обнимая странный короб, широкий и квадратный, зачем-то завёрнутый в простыню. Если бы кому-то из случайно встреченных людей пришлось разминуться с госпожой слишком близко, они могли бы услышать, как короб издаёт шуршание, перемежаемое время от времени недовольным тоненьким верещанием, когда та, задумавшись, опасно наклоняла его вбок. Девушка торопливо бормотала: «Прости-прости!» — и верещание волшебным образом прекращалось. Вместе со своей подозрительной ношей Эри добралась до кухонного перекрёстка, задержавшись там на минутку: неприглядные следы в виде осыпавшейся штукатурки, а также трещин и пятен гари на стене ярко свидетельствовали о приключившейся здесь схватке между братьями. Наконец, тяжело вздохнув, она направилась дальше — к дверям кухни. Как Эри и ожидала, Козетта уже не спала. Правда, до сих пор не приступила к приготовлению завтрака, а сидела в одиночестве за длинным столом, рассеянно вертя в руках солонку. Нежный свет зари, падавший через кухонное окошко позади неё, светлым нимбом окутывал пшеничные пряди её волос. Заслышав шум шагов, она вздрогнула, резко отставила в сторону солонку, словно та её чем-то компрометировала, и привстала. И тут же, заметив, кто пришёл, робко улыбнулась: — Годжу-сама? Вы так рано… Эри, на которую при виде приветливой улыбки нахлынуло облегчение: несмотря ни на что, здесь ей всё ещё были рады, — прошла вперёд и нерешительно водрузила на край стола свой таинственный груз. — Доброе утро, — сказала она, улыбнувшись в ответ. — Как хорошо, что ты вернулась, Козетта-чан. Я очень скучала по тебе — честное слово! — Я тоже, госпожа… — покраснев, призналась Козетта. — На королевском корабле было спокойно, но… как-то чересчур спокойно. Хотя я приобрела там пару новых рецептов, опробую один из них сегодня за завтраком. Странное название — «алиго́», но должно быть очень вкусно!.. — она помедлила и прибавила: — На самом деле, я очень признательна Его Величеству за то, что ненадолго разрешил мне побыть вдали от Джермы. — Наверное, не желал в походе расставаться с твоей превосходной стряпнёй, — натянуто пошутила Эри. Она сомневалась, стоит ли опять заговаривать о том, что произошло в тот вечер, в башне Ичиджи. Чутьё подсказывало, что эту тему лучше обойти стороной. — Однако странно, что король согласился… Он мог счесть твою просьбу дерзостью. — Вы так говорите, точно Его Величество — какой-то изверг, — слегка нахмурившись, не согласилась с ней Козетта. — Да, он суровый человек, иногда довольно жёсткий, — но таким и должен быть король. Джадж-сама справедлив и вполне способен понять, если кто-то обращается к нему с просьбой. «Когда я попросила его разрешить мне вернуться домой, он вышел из себя и приказал своему сыну высечь меня», — Эри прикусила губу: кажется, у них обеих было чуточку разное видение королевской справедливости. Чтобы отвлечься от этой неловкой темы, она принялась бороться с неподатливым узлом на ткани. — Козетта-чан, не знаю, как ты к этому отнесёшься… Я не хочу тебя утруждать или принуждать к нарушению правил. Но мне больше не к кому здесь обратиться. Ты же в курсе, что вся семья сегодня отправляется на Пирожный остров. Скорее всего, мы вернёмся не раньше чем через несколько дней. Узел наконец-то развязался, Эри вздохнула и с обречённым видом скинула простыню, открывая перед изумлённым взором шеф-повара мышиную клетку и её крохотного, съёжившегося в комочек обитателя. — Нельзя оставлять его одного, надо чтобы кто-то о нём позаботился. Ты единственная, кому я могу довериться… Козетта громко ойкнула. И Эри только сейчас с ужасом подумала: что, если она не выносит мышей?!.. Катышек сверлил незнакомку настороженным взглядом, его усы напряжённо подёргивались. — Это же… Это же мышка! — с восторгом выдохнула Козетта, наклоняясь к клетке. — Какая белая и хорошенькая!.. А она меня не боится? А как её зовут? А что она ест? — Это Катышек… — слабо отозвалась Эри, не в силах поверить своему везению. Мышонок явно пришёлся Козетте по душе. — Он очень послушный… наверное… И всеядный. Я бы сказала, прожорливый. — Так вот кто, оказывается, большой любитель моих пирожков и бутербродов! — засмеялась шеф-повар, подмигивая Эри, и та покраснела, признавая тем самым её догадку. Козетта тотчас же, без лишних раздумий согласилась на то, чтобы мышонок пожил какое-то время на кухне. А заодно пообещала представить его поварятам и совместно ухаживать за ним, при условии, что тот будет вести себя как следует и не портить чужую еду. Катышек возмущённо запищал от такой предвзятости, всем своим видом демонстрируя, что он — самая благовоспитанная мышь на свете. Похоже, временная хозяйка ему тоже понравилась. — Какая милая клетка. Кажется, кто-то очень постарался, чтобы её сделать, — между тем заметила Козетта, принимаясь со всех сторон рассматривать мышиный тюремный домик. — Разве это не готовая? — скептически поинтересовалась Эри. — Конечно же нет! — хлопнула в ладоши шеф-повар и хихикнула. Эри было удивительно видеть её в таком приподнятом настроении: после мерзкого «урока» прошло не так уж много дней. Девушка даже позавидовала той лёгкости, с которой Козетта оставила позади прошлое. Ей самой, помнится, понадобилось куда больше времени. — Прутья капельку кривоваты… — пояснила Козетта. — И вы гляньте на эти очаровательные черепушки по углам, какие они неровные, непохожие друг на друга! Кто-то долго корпел над тем, чтобы их вырезать и приклеить! Не удивлюсь, если пару раз и палец себе порезал. — Нельзя порезать палец, если он модифицированный… — пробормотала Эри, охваченная страшным подозрением. — Что? Вы что-то сказали? — Нет, ничего… Спасибо, что согласилась помочь! — Обращайтесь в любое время! И… Годжу-сама, может, вам ещё в чём-то нужна помощь? Или вы хотите о чём-то поговорить? Иногда, если поделиться бедой, тревогой, она становится не такой страшной, порой — и вовсе исчезает. У Эри заныло в груди от ничем не прикрытой дружеской заботы в её голосе. Все слова Козетты были удивительно ненаигранными — нет, это было чем угодно, но только не обычным вежливым беспокойством слуг! От этих слов веяло искренностью, теплотой, шедшей прямо от сердца. Такой, что и лёд растопит. Её невероятно тянуло поделиться с Козеттой тем, что произошло: Ниджи, а после — Ичиджи… Или же то, что было между ней и Йонджи… — хотя нет, про Йонджи она не рассказала бы никому на свете. В любом случае Козетта поняла бы её как никто другой. Но это желание виделось Эри донельзя эгоистичным: да, пожалуй, ей полегчало бы, расскажи она кому-то, что творилось у неё на душе. Но с Козеттой это казалось неправильным, подобное лишь разбередило бы ужасные воспоминания и боль в единственном человеке, кого в Джерме она мечтала назвать подругой. Эри невольно вспомнила воодушевлённое письмецо Жоана и собственные мысли о друзьях и о том, чего стоило их заводить в подобном месте… — Нет, у меня всё хорошо… Хотя, знаешь, что, Козетта-чан… Могу я тебя попросить ещё кое о чём? — Что такое, госпожа? Эри снова заколебалась. Ичиджи непременно счёл бы это нарушением правил, да и Козетта могла отказаться, ведь именно на этом был построен весь его прежний урок. Но разве человек способен жить совсем без друзей? К тому же она и так преступала запреты заботой о Катышке. Просто нынче следует проявить гораздо бо́льшую осторожность — и подобный тайный проступок никому не помешает. Только бы Козетта сама не отвергла её, только бы приняла её неуклюжую и отчаянную просьбу о дружбе… Наконец она решилась: — Не называй меня больше госпожой. Хотя бы наедине, между нами. И тем более не называй меня Годжу! Это ненастоящее — не моё — имя. Пожалуйста, зови меня просто Эри. — Ах, вот оно что! — внезапно, с изумлением и радостью, всплеснула руками Козетта. — Значит, вас прежде, до Джермы, звали Эри? — Вообще-то Эрика, но я предпочитаю сокращённо. Долго объяснять… — То-то я гадала, почему вы так морщитесь, когда я называю вас Годжу. Признаться, всегда боялась, что в чём-то провинилась перед вами. — Я? Морщусь? — Да, всякий раз! Едва-едва, но всё же… Не замечали за собой? — Нет… — растерянно пробормотала Эри. Скорее всего, дело было в том, что звать её по данному Джаджем порядковому имени, холодно и надменно, было в основном прерогативой Ичиджи. И его внимание обычно не сулило ничего хорошего. «Годжу…» — всплыло в её памяти. Вместе с ощущением притягивающих её к себе прохладных и властных ладоней. Она поморщилась. — Вот-вот, именно так! — прыснула её собеседница, и Эри тоже засмеялась, машинально заражаясь её весельем. Веснушки на щеках шеф-повара золотились в свете восходящего солнца, и сама она вся была такой тёплой и золотой… Сбоку от девушек что-то скрипнуло, зашуршало: это Катышек, проявивший бурную жизнедеятельность в своей кривоватой клетке, к которой приложил руку некто, всю жизнь свысока глядевший на крыс и низкий физический труд, впервые за всё время снизошёл опробовать бегательное колесо. И это занятие, по-видимому, пришлось ему по душе. — Сегодня будет отличный день, тебе так не кажется… Эри-чан?.. — наблюдая за бойкой мышкой, мечтательно протянула Козетта. Предложение было принято ею легко и без малейших колебаний. Как будто Козетта сама давно думала об этом.***
Над центральной замковой площадкой, где прошлым вечером после эпохального сражения короля с собственным сыном в срочном порядке пришлось переложить булыжник, разносились шум, гул, рёв и нестройные выкрики. Все солдаты Джермы гурьбой выкатились на плац, чтобы приветствовать вернувшихся командиров. Толпа восхищённо галдела, над лесом восторженно вскинутых рук периодически разлеталось: — Ичиджи-сама! Ниджи-сама! С возвращением! — Поздравляем с победой! Что-то похожее случалось во время прибытия Джаджа, но нынче солдатское ликование вышло на какой-то запредельный уровень. Значит, война закончилась более чем успешно — раз кузенам достались все полагающиеся генералиссимусу овации. Эри попала в эпицентр событий, возвращаясь с прогулки после воодушевляющего разговора на кухне. Толпа вокруг неё понемногу рассредоточилась, хаос человеческих тел упорядочился, формируя узкий и длинный коридор от причала до самого входа в замок. Девушка приметила две вышагивающие вдоль этого коридора фигуры, красную и синюю, ещё издалека, с любопытством просунувшись в образовавшийся зазор между тренированными солдатскими телами и вертя головой по сторонам — не сразу сообразила, что происходит. Ичиджи и Ниджи двигались неспеша. На их лицах застыло флегматичное выражение удовлетворения, присущее наёмникам, получившим деньги за исполненный контракт и не особенно печалившимся о том, что этот контракт требовал кого-то убивать. Они выполнили свою работу — и выполнили хорошо. И потому похвалы и приветствия принимались ими как должное. Завидев их, Эри отступила назад, прячась за спину ближайшего рослого солдата. Ей не хотелось прямо сейчас привлекать к себе внимание кузенов. Солдат несколько озадаченно вывернул шею, косясь на госпожу, но тут же потерял к ней всякий интерес, вопя от восторга во всю глотку при виде своих победоносных командиров. Минуту спустя братья миновали место, где она притаилась, прошли, поскрипывая рейдовыми ботинками, совсем рядом с её живым щитом — чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Но не подали виду, что заметили кузину в её оставляющем желать лучшего убежище. Или же, занятые беседой, просто проигнорировали. — Почему он не выходит поприветствовать нас? — донеслось до неё досадливое ворчание Второго принца. — Да ладно тебе, Ниджи… — девушке, выглянувшей из-под солдатского локтя, бросилось в глаза, что Ичиджи улыбался. В этой улыбке скользили гордость и довольство. В отличие от брата он пребывал в прекрасном расположении духа. Они говорили про Санджи? Эри пожала плечами: про кого же ещё… Вряд ли бы тот так запросто вышел к ним навстречу. Учитывая, насколько «тёплый» приём устроил ему вчера собственный отец. Да и с Йонджи случилась непонятная стычка, едва не оставившая замок без кухни. Так что и от двух старших братьев стоило ожидать чего угодно. Эри вскинула голову: впереди на широком замковом балконе ей почудилась одинокая человеческая фигура. В тот же миг та качнулась назад и пропала из виду. Со вздохом девушка поспешила к боковому входу, стремясь сократить дорогу: Джаджу могло не понравиться, если бы она не явилась поприветствовать вернувшихся с победой кузенов. Интуиция подсказывала, что Ичиджи — тоже. Она пришла вовремя: в зале почти никого не было, за исключением короля, заранее занявшего место на тронном возвышении, и Четвёртого принца, со скучающим видом рассматривающего военные стяги. — Это ты, племянница? Йонджи, подведи-ка её сюда. Тот не посмел ослушаться приказа отца. И, приблизившись к ней, отстранённо протянул локоть. — Кузина… Эри замерла на мгновение, гипнотизируя взглядом возникшее перед ней ничем не прикрытое крепкое предплечье — сегодня на Йонджи была рубашка с короткими рукавами, — а потом осторожно положила поверх свой узкий локоток. Его рука, как всегда, пылала внутренним жаром, и кожа Эри при соприкосновении с ней, горячей как печка, моментально покрылась мурашками. Возможно, ей стоило быть благодарной Джаджу за это первое и последнее касание, ненадолго связавшее её с Четвёртым принцем. Йонджи, ощутив его, слегка напрягся, но так и не повернул головы. Это было к лучшему: девушке было бы непереносимо видеть отвращение или безразличие в серо-голубых глазах. А ведь Рэйджу призналась, что поговорила с ним, как и обещала… Проявив безукоризненные манеры, что обычно было ему несвойственно, Йонджи чинно подвёл её к подножию трона — как невесту к алтарю, хотя его отец, задумчиво поглаживающий топорщащиеся вверх усы, меньше всего напоминал священника. Джадж выглядел добродушно-довольным. До такой степени, что, когда он обратился к племяннице, с его уст впервые сорвалось нечто похожее на извинение — за то, что её свадьбу пришлось отменить. Он туманно сослался на непредсказуемые политические течения и жизненные обстоятельства и добавил: — Оставим в прошлом наши недавние, гм, разногласия. Ты всегда будешь неудачным экземпляром, Годжу, этого никак не изменить, но виню я не тебя, а исключительно Эджа. А ты сама до поры до времени была хорошей девочкой. Я надеюсь, ты останешься таковой и впредь. «Не волнуйтесь, я дала слово. Ичиджи постарается, чтобы я оставалась хорошей девочкой…» Эри заставила себя улыбнуться и кивнуть. Кажется, именно это и называлось лицемерием. В последнее дни наука притворства давалась ей всё легче и легче. В конце концов она не была настолько сильна, чтобы, как Санджи, осмелиться бросить прямой вызов королевской воле и попытаться отстоять своё мнение в бою. Да и то (судя по преисполненному уверенности лицу короля) Джадж не сомневался, что сын так или иначе подчинится. — …Хорошая работа, Ичиджи, Ниджи! — провозгласил король, приветствуя сыновей, вступивших в зал в ярких боевых костюмах. И Эри, поддерживаемая под руку Четвёртым принцем, развернулась вместе с ним и сделала полагающийся реверанс. Ей было трудно поднять глаза и поглядеть на Ичиджи — только не сейчас, когда Йонджи был так близко. Впрочем, в интонациях мелодично звенящего голоса Первого принца, отвечающего на расспросы отца, по-прежнему слышалась улыбка. — Так где же он? — наконец нетерпеливо буркнул Ниджи. Краем глаза Эри заметила неприятную ухмылку на лице Йонджи: он предвкушал реакцию братьев на появление Санджи. Вдобавок вчера ему не удалось совладать с Третьим принцем, и теперь Йонджи, наверное, занимала мысль: справятся ли они? Как если бы не сомневался, что те попытаются. Его вёл соревновательный интерес. — А вот и мы, — Рэйджу показалась в дверях в сопровождении Санджи, который в очередной раз наплевал на этикет: дымил сигаретой, пряча руки в карманах брюк, и демонстрировал тем самым свойственную пиратам небрежность в манерах. Его взгляд был устремлён в сторону, словно он в упор не замечал отца и братьев. С лица Ичиджи разом сошла улыбка: он внимательно изучал повзрослевшего младшего брата, и ему явно не слишком нравилось увиденное. Ниджи, стоявший за спиной Первого принца, наоборот — расплылся в широкой ухмылке и не преминул обронить: — Санджи! Ха! И вправду живой! — после чего двинулся прямиком к Санджи, остановился перед ним, перегородив дорогу, и доверительно склонил к нему голову — Ниджи был чуточку выше, да и рейдовые ботинки добавляли ему роста: — Поздравляю с помолвкой, братец, — почти промурлыкал он. Со стороны могло показаться, что Второй принц был весел и приветлив, но это было далеко не так: Эри уловила острые злые колючки в его голосе. И чем дольше Санджи пропускал мимо ушей его шпильки, тем сильнее разгоралась эта скрытая злость. Ниджи повёл подбородком, рассматривая с головы до ног игнорировавшего его брата и, вероятно, выбирая к чему придраться в первую очередь. А затем непринуждённо подхватил кончиками пальцев уродливый золотой браслет на правом запястье Санджи, приподнимая вверх — вместе с рукой. Со вчерашнего вечера тот так и не снял эти странные украшения. — Нравится носить подобные миленькие штучки? Или это отец решил, что тебе пойдёт? — захохотал Второй принц. При чём здесь Джадж? В издёвке Ниджи прослеживалось какое-то двойное дно, которое ускользнуло от Эри, хотя Санджи несомненно понял намёк: выражение его глаз вмиг стало каким-то невыразительным. Неосознанно, от волнения, пальцы девушки прямо-таки впились в запястье Йонджи. — Что ж, тебе действительно к лицу, — Ниджи небрежно потряс браслетом, но Санджи легко, даже не задумываясь, вывернул запястье и шлёпнул брата по ладони в боевой перчатке, отбросил ту в сторону, всё равно что отгоняя надоедливое насекомое. Лицо нависающего над ним Ниджи мгновенно закаменело от гнева, однако Санджи был не робкого десятка и сам придвинулся ближе, яростно вздёргивая подбородок: вызов против угрозы. На несколько секунд в зале повисло тягостное молчание. До тех пор, пока Джадж не хлопнул в ладоши, разом прерывая напряжённую игру в гляделки, и не напомнил всем о завтраке. Лишь сейчас Эри, очнувшись от наваждения, обнаружила, что судорожно цепляется за чужое запястье. Порывисто вздохнув, она разжала пальцы и убрала руку, разрывая затянувшееся касание. Но Йонджи не обратил на это внимания — видимо, тоже был поглощён молчаливым противостоянием братьев… Полчаса спустя, когда старшие принцы переоделись и освежились с дороги, состоялся поздний завтрак. Джадж отложил его не только из-за прибытия сыновей, но и потому, что следующий приём пищи намечался уже в жилище Большой Мамочки. Поначалу всё шло довольно мирно. Таинственное «алиго́», обещанное Козеттой, оказалось ломтиками сочной грудинки с гарниром из картофеля, густо политыми сырным соусом. Пахло изумительно, и все, за исключением Ниджи, развалившегося в кресле и с какой-то досадой скрестившего на груди руки, отдали должное превосходному блюду. Эри старалась не смотреть лишний раз на шеф-повара, разносящую тарелки: не хотела, чтобы кто-нибудь из присутствующих заметил приветливую искорку в её глазах. Сама Козетта держалась безупречно сдержанно, не обращая внимания на постную физиономию Второго принца. Обоих — Ичиджи и Ниджи — она обслуживала почтительно, словно три недели назад ничего не случилось. Разве что Эри приметила слегка дрогнувшие пальцы шеф-повара, когда та поставила перед наследником его тарелку. Ниджи время от времени поворачивал голову в сторону Козетты, и в его пристальном интересе сквозило нечто большее, нежели праздное любопытство. Он то кривил губы в усмешке, то поджимал их, как если бы ему вспоминалось что-то неприятное. В отличие от него Ичиджи вовсе не замечал Козетту. После преподанного урока она опять стала для него частью обстановки, хорошо отлаженным винтиком в системе подачи на королевский стол завтраков, обедов и ужинов. Его внимание полностью занимали две «ошибки»: Эри, бледнеющая всякий раз, когда тот обращал к ней непроницаемое лицо, и Санджи, с безучастным видом поглощающий свою порцию. Корова, методично жующая траву на лугу, — и то могла выразить больше эмоций. Впервые Эри видела, что еда, даже такая великолепная, не доставляла Санджи удовольствия. Выходит, присутствие старших братьев тоже давило на кузена, хотя и немного иначе, чем на неё саму. На первый взгляд, все были заняты едой и редкими разговорами об экономике и политике, но за столом в воздухе висело напряжение, невидимое, но одновременно столь туго скрученное, что, казалось, ещё чуть-чуть — и его можно будет потрогать рукой… …Козетта, расставив тарелки, удалилась на положенное ей место — у дверей зала. И Ниджи сердито зыркнул вслед пушистому хвосту её пшеничных волос: всё это время она, как нарочно, не обращала на него внимания, сторонилась с заученной вежливостью. Хуже того — перед уходом тихо уронила в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь: — Сегодня всё очень вкусно… — стоя прямо у него за креслом! Ниджи не понял, что это означало. Нахальная издёвка? Хах! Учитывая, что за красивым фасадом из мяса и соуса в очередной раз скрывалась мерзкая соль… Козетта провоцировала его попробовать? Ещё чего! Он бросил презрительный взгляд на её фальшивую стряпню и потянулся к бокалу с вином. Окончательно упустив из виду любимый объект для наблюдения, Ниджи раздражённо и слегка недоверчиво вперился в своего нового соседа слева: им уже передали невероятную новость, что этот заморыш сумел победить Йонджи. И вроде как выучился худо-бедно использовать хаки, которое у них, удачных сыновей, пропитывало каждую клеточку тела с рождения. Что ж, у Ниджи тоже многое было припасено, чтобы удивить дерзкого братца. Йонджи, небось, ринулся напролом, недооценив противника. А ведь с крысами надо бороться крысиными методами. — Не думал, что ты окажешься нам полезен… Санджи… — Ниджи облокотился об стол и забросил пробную удочку, проверяя его реакцию. В детстве на определённом этапе подколок тот всегда начинал хлюпать носом от обиды. Интересно, как долго продержится теперь? — Мы о тебе вспоминали время от времени. Гадали, каким забавным способом ты умудришься сдохнуть. Йонджи зашёлся хохотом — и Ниджи довольно ухмыльнулся: что ж, пусть младший братишка почувствует себя хоть ненадолго отомщённым после проигрыша, а то уж больно пришибленно сидел за столом всё это время. Неужели впечатлился силой «ошибки»? Над Йонджи тоже следовало пошутить, но в данный момент перед Ниджи находилась мишень позанятнее. Недавняя заварушка на Брок Коли раззадорила его, но окончилась постыдно быстро. Все противники оказались на редкость слабы. Эта война вышла самой скучной на его памяти, в сражении он почти не получил удовольствия. И решил восполнить его нехватку прямо сейчас. К удивлению Ниджи, Санджи вместо ответа спокойно ткнул пальцем в его нетронутую тарелку с едой. И чертовски приказным тоном предложил съесть ту дрянь, что лежала перед ним. Признаться честно, Ниджи было наплевать на неудачника — до тех пор, пока тот знал своё место. Всё, чего ему хотелось, — выплеснуть отчасти на Санджи скопившуюся непонятную злость, пусть и под видом едких шуток. А тот за долгие годы осмелел, научился огрызаться в ответ… Слово за слово, и почему-то в результате продуктовых препирательств не братец, а сам Ниджи вышел из себя. Он подскочил, опираясь ладонями на край стола. — Позовите шеф-повара! Где ты, Козетта?! — выкрикнул Ниджи, неприязненно переводя взгляд с Санджи на свою тарелку и обратно. По правде сказать, кухонная девка здесь была совершенно ни при чём. Но ненароком в мозгу сработала старая связка «тарелка — Козетта», и эти слова слетели с его языка так привычно, бездумно, что он осознал их, лишь когда девушка выбежала на середину зала. В её взоре было больше изумления, чем тревоги — как будто она и представить не могла, что сегодня повторится их старая игра. — Меня только что оскорбили из-за твоей дрянной еды, — Ниджи тяжело смотрел на неё: три недели… Он не видел её три недели. Девчонка сбежала на отцовский корабль — и тоска по ней вкупе с обидой на брата вылились в невероятно дурацкую цепочку событий. Ниджи поймал себя на мысли, что, глядя вновь в её недоумевающие, широко распахнутые глаза — наконец-то устремлённые на него! — он ощутил нечто похожее на радость. И одновременно злость на самого себя за то, что испытывал эту нелепую радость. С какой стати он должен радоваться служанке? Пока та робко извинялась, Ниджи преодолел короткую заминку — не признаваться же в собственном конфузе — и медленно занёс блюдо над головой: — Стой на месте. Время растянулось. Отчего-то ему отчаянно хотелось, чтобы Годжу окликнула его — кузина же так любит вступаться за слуг! — или же чтобы Ичиджи попенял ему на ребячество, но тот молчал: наказывать нерадивую прислугу было в его праве. Единственное, чего не дозволялось, — это испытывать к прислуге приязнь. Он метнул тарелку — и дрогнула не Козетта, неожиданно дрогнули его пальцы… Та ахнула, зажмурилась, но не сошла с места. Дура! Почему она не сошла с места?! Что-то расплывчато мелькнуло на периферии зрения — так быстро, что тренированный глаз едва уловил движение. Что-то… Или кто-то. Санджи перехватил пущенную тарелку прямо перед её лицом. Содержимое блюда вязко стекало вниз по гладкому фарфору, отрывисто шлёпаясь на пол, и по виску Ниджи пробежала крохотная капля пота. Однако не успел он перевести дух от облегчения, как следующее, что сделал жалкий братец, — это при всех обозвал его, принца, ублюдком. — Пытаешься испортить лицо леди?! — гаркнул Санджи. И Ниджи на миг растерялся, пришёл в замешательство: что он несёт? Это она-то — леди? Жалкая девчонка-повариха?.. Когда он очнулся, Санджи уже ел упавшую еду — с пола, словно дворовой пёс. Это само по себе было отвратительно до тошноты. Но хуже того — он ел Козеттину пересоленную стряпню, от одного воспоминания о которой у Ниджи тут же начинало разъедать язык. Ел и не моргнув глазом нахваливал — так невозмутимо, будто эти помои и вправду являлись шедевром кулинарного искусства. Когда он успел положить глаз на кухонную девку?.. Сама Козетта взирала на братца ошеломлённо, восторженно, признательно. На него, Ниджи, она не смотрела так ни разу. Да плевать на любые восторги и признательности, прямо сейчас она вообще на него не смотрела!!! Безупречное лицо Второго принца перекосило от гнева. — Похоже, бедность и воспитание в кругу простолюдинов глубоко пустили в тебе корни! — выкрикнул он Санджи первое, что пришло ему в голову, и запоздало сообразил, что один в один повторяет слова Ичиджи, произнесённые в тот вечер, когда пришлось отдать ему Козетту. За спиной послышалось короткое приглушённое восклицание — никак, кузина тоже запомнила? Во рту опять плеснуло непонятной горечью. В следующую секунду Ниджи молниеносно переместился к ненавистному брату, замахнулся ногой и ударил — с силой, без предупреждения. И лишь поспешный окрик отца, приказ остановиться, сработавший чуть ли не на генетическом уровне, смог отменить его заряженную хаки атаку. Ах да, свадьба… А ведь он ударил так, что если бы на месте этой взрослой «ошибки» была его хилая детская версия, то тому попросту размозжило бы голову. Ниджи замер в последний момент — ботинок на какую-то пядь не долетел до уха брата — и не успел это проверить. Что ж, тот как минимум стойко выдержал пришедшую вслед за несостоявшимся ударом сокрушительную воздушную волну. Санджи не дрогнул — проклятье, неплохо! — но вот Козетту этой волной буквально смело в сторону. Хорошо ещё, что отлетела на мягкую ковровую дорожку… Будет ей дополнительным уроком: нечего в его присутствии глазеть на всяких неудачников!.. Пока он думал об этом, неудачник бросился ей на помощь. Ниджи едва не заскрипел зубами от злости, глядя, как тот прикасается к ней, осмеливается защищать её прямо перед ним, а она и не возражает. Пылко благодарит его. Краснеет. И снова пялится на него своими карими глазищами, в которых плещется восхищение. «Да как ты смеешь так смотреть на других, у тебя нет на это права! Ты — мой трофей!» — до недавних пор Ниджи было достаточно, чтобы хотя бы она одна знала об этом. Знала, кому принадлежит! А негодный братец появился из ниоткуда, как чёрт из табакерки, — и уже был готов похитить единственное, что Ниджи когда-либо желал назвать своим. Проклятый пиратишка… — Ты позоришь имя семьи Винсмоук! — вот и всё, что Ниджи сумел выдавить из себя, уставившись Санджи в затылок. Хотя выкрикнуть хотелось только одно: «Не тронь! Моё!» Санджи медленно обернулся к нему…***
— Годжу. Подойди, — Ичиджи подкараулил Эри сразу же после завтрака. Подозвал к себе, едва она покинула Тронный зал — одна из последних — и свернула в парадную галерею. Девушка до сих пор мысленно прокручивала отвратительную сцену, устроенную Вторым принцем. Это потрясло её даже сильнее последовавшей за тем резкой отповеди Санджи всем Винсмоукам. Сильнее высокомерных ответных слов Ичиджи. Сильнее низкого и жестокого шантажа Джаджа. Возможно, дело было в том, что Эри ужасно испугалась за Козетту — куда больше обычного. С одной стороны, та стала ей дороже и ближе, рискнув принять её скромную — и опасную — дружбу. С другой — в глубоком голосе Ниджи прорезалось что-то совсем нехорошее. Что-то непривычно злое, если допустить, что прежде он всегда злился привычно. Эри была готова поклясться, что он, вопреки обыкновению, специально запустил тарелку прямо в лицо шеф-повару. Стоило поговорить об этом с Санджи — пока не поздно. Убедить, чтобы не вмешивался в эти жестокие игры — ведь обычно Козетте ничего не угрожало. А вот вступаться за других в Джерме выходило боком. Не себе самому (это было бы ещё терпимо), а тому, за кого вступался. Размышляя об этом, Эри настороженно глянула на Ичиджи: не придумал ли тот, случаем, для Козетты нового наказания? Но он не выглядел раздражённым, скорее задумчивым. Девушка приблизилась — и Ичиджи привычно и требовательно притянул её за талию, склоняясь губами к уху. Эри так надеялась, что хотя бы сегодня он не позовёт её к себе. Её правый локоть призрачно жгло в том месте, где она прикасалась к горячей коже Йонджи, и девушке отчаянно не хотелось перебивать это прикосновение каким-либо другим. Всего один-единственный день… Однако вместо ожидаемого приказа Ичиджи лишь коротко шепнул, что остался доволен её поведением в своё отсутствие. Взгляд Эри виновато убежал в сторону: знал бы он про Козетту, про мышку, про Санджи и их крамольные разговоры… Впрочем, главный урок, который Ичиджи, сам того не подозревая, преподал ей своей бесстыдной сделкой, заключался в том, что в тайне можно было держать всё, что не противоречило интересам Джермы. Первый принц постоял ещё немного, слегка прижимая Эри к себе — молча, будто выжидающе. Исходящий от него аромат клубники невидимыми нитями опутывал их обоих. А затем Ичиджи отпустил её талию и, приподняв руку, неожиданно развязал серую шёлковую ленточку в её волосах, после чего запустил в них пальцы, пошевелил — почти шутливо, играючи, расплетая тем самым аккуратную косичку. Распущенные пряди невесомой белой волной упали ей на плечи. — Так мне нравится больше, — рука мягко скользнула вдоль изгиба её шеи вниз, прошлась по узкой косточке ключицы и замерла на плече. Ичиджи наклонился чуть ближе — на короткий миг в сознании Эри промелькнула дикая мысль, что он намеревался её поцеловать. Но Ичиджи тотчас выпрямился, отстраняясь и глядя ей за спину: он уловил шум шагов задолго до того, как перед глазами возник их источник. Девушка обернулась: в галерею свернул Санджи. Он хмуро прошёлся взглядом по фигуре брата, склонившегося над кузиной, и ему явно не пришлось по нраву, как близко стоит к ней Ичиджи. Вдобавок тяжёлая ладонь Первого принца по-прежнему покоилась на её плече — со стороны эта поза могла показаться угрожающей, неприятной. Эри изо всех сил постаралась изобразить спокойную, вежливую улыбку: «У меня всё хорошо! Не подходи! Пожалуйста…» Не хватало только, чтобы из-за неё он решился повздорить ещё и с Ичиджи! Или того хуже — если бы Санджи что-то заподозрил. Что дело тут вовсе не в угрозе — а наоборот, во влечении. Почему-то её душил стыд при мысли о том, что Санджи догадается, что именно связывает понравившуюся ему кузину со старшим братом, — особенно после недавних уничижительных слов, надменно брошенных ему Ичиджи. Эри была уверена, что это непременно уронит её в его глазах. Правда, по-другому, не так, как в глазах Йонджи. К её облегчению, Санджи поверил фальшивой улыбке, прошёл мимо, не замедляя шаг, разве что нервно дёрнул головой, отворачиваясь от брата. Скорее всего, в мыслях у него царила сплошная путаница — из-за отцовских угроз, направленных на близкого ему человека. Того самого Зеффа, о котором Санджи упоминал при ней пару раз — скупо, как бы между делом, и в то же время с теплотой и уважением. Неудивительно, что Третий принц выглядел потерянным. Ичиджи тоже промолчал, развернувшись и проводив его взглядом, — и Эри не понравилось изменившееся выражение его лица. Она не раз отмечала, как близнецы, при всей внешней схожести, различались по характеру и привычкам. Йонджи, к примеру, хоть и учился, подобно старшим братьям, хладнокровию и сдержанности, неосознанно выражал эмоции всем телом. Эри не нужно было видеть его лицо, один лишь разворот широких плеч со спины, чтобы понять, расслаблен ли он или просто скучает, раззадорен или же не в духе. В отличие от него Ичиджи полностью взял под контроль своё тело, скрывая единственное, что могло его выдать, — глаза, при этом развив мышцы рта до такой степени, что те подчёркивали его отношение к ситуации сотней различных способов, используя мельчайшее, неуловимое движение губ. Иногда казалось, что его лицо не поменялось ни на йоту, но Эри влёгкую считывала то, что он стремился донести миру: презрение, гордость, удовольствие, торжество, отвращение, гнев. Девушка сама не знала, с каких пор овладела искусством предугадывать настроение Ичиджи. Но прямо сейчас он глядел на удаляющегося брата так, как глядел когда-то на неё, решаясь преподать очередной урок. Обвиняюще. «В твоих словах нет смысла», — холодно бросил он сегодня Санджи (как и ей — в машинном отсеке), завершая его стычку с Ниджи. Словно судья, выносящий финальный вердикт. Братья, заслышав эти слова, улыбнулись: Ичиджи сказал именно то, чего они ожидали. Это тщательно выверенное и жестокосердное заключение поставило точку в бесплодной, с точки зрения Винсмоуков, перепалке. Но не в их давней, тянущейся с детства вражде. Похоже, годы разлуки не сумели её погасить, она по-прежнему тлела в их сознании. — Ичиджи, послушай, — не сдержавшись, торопливо вымолвила она. Должна была попытаться. — Санджи, он… Он действительно сильный. Тебе уже известно, что он победил Йонджи и почти победил твоего отца? Быть может, он и «ошибка», но далеко не такая «ошибка», какой был в детстве. Не такая «ошибка», как я. Так в чём удовольствие задирать его? Унижать? Ведь в том, что случилось за завтраком, вина одного Ниджи, который вёл себя недостойно и грубо — и спровоцировал его. — Мне казалось, ты достаточно долго прожила в Джерме, Годжу, чтобы усвоить, что дело не в силе. Вернее, не в одной лишь силе. Ты прекрасно слышала, что он сказал. Нам и отцу. Ты считаешь, что это допустимо? «Всё, что с вами связано, противоречит моим принципам!..» Всё верно: Санджи был своеволен и отказывался подчиняться. Отказывался жениться. Отказывался признавать себя Винсмоуком. Отказывался признавать себя частью Джермы. Подобному прегрешению в их глазах не было прощения. Эри не ответила на его вопрос. Вместо этого только обречённо выдохнула: — Так когда мне явиться?.. — Что? — В твою башню… Разве ты не за этим меня остановил? Позвать к себе? Пальцы Ичиджи чуть дрогнули, поглаживая округлую косточку на её плече: — Не в этот раз. Через полтора часа мы отправляемся в Пирожный шато. Тебе лучше вернуться в комнату, Годжу, и подготовиться. А у меня остались… незаконченные дела. Ладонь разжалась, он отстранился от неё и зашагал по галерее быстрым, уверенным шагом. Эри рассеянно поправила упавшую на лицо прядь волос: у неё совершенно вылетело из головы поблагодарить его за доступ в машинный отсек… И вместе с тем девушка испытывала преступное облегчение оттого, что у Ичиджи не нашлось на неё времени, — пополам со смутной тревогой: упоминание о незаконченных делах (вернее, тон его голоса, когда он это произнёс) не пришлось ей по душе.***
Козетта задумчиво глядела в высокое панорамное окно, но видела в нём не дорожки и башни, не лазурный блеск моря на востоке, даже не веснушки и спутанную чёлку собственного бледного отражения. Перед глазами стояли золотистые пряди волос Третьего принца. И его пальцы, сжимавшие тарелку прямо у её носа. В тот момент и чуть позже, когда он помог ей подняться с пола, от них ужасно разило табаком, но они были тёплые, крепкие, слегка мозолистые — пальцы человека, привыкшего зарабатывать на жизнь своим трудом. Впервые кто-то, не считая госпожи Годжу (то есть Эри!), осмелился вступиться за неё в Джерме. Да и вообще — вступиться за кого бы то ни было. Эти «ошибочные» Винсмоуки — как их называли Винсмоуки настоящие — казались странными и неправильными в привычном ей королевстве порядка, иерархии и дисциплины. Козетта тоже изначально была такой — пришлой, неправильной, хотя на протяжении долгих лет, проведённых ею в замке, окружающие старательно пытались вылепить из неё нечто более-менее соответствующее этому месту. И частично им это удалось. Джерма стала её миром — и всё, что было до неё, всё, что происходило за её пределами, порой виделось ей нереальным, как сказки, которые украдкой, сбиваясь в словах, читала ей в детстве старая кухарка. Но потом в королевстве появилась Эри — такой же Винсмоук, но искренний и человечный, — и у шеф-повара закралось сомнение в собственной неправильности. Не передать словами радость Козетты, когда та этим утром попросила звать её по имени! До сих пор не верилось, что госпожа, изящная и благородная, снизошла до дружбы с кухаркой. Особенно после того, как господин Ичиджи продемонстрировал в её присутствии всю низость положения прислуги… Козетта согласилась сразу — чтобы та не успела взять назад своё великодушное предложение. А теперь добавился ещё и господин Санджи, о котором ей прежде доводилось только слышать, да и то — исключительно гадости. После сегодняшнего неудачного завтрака Козетте стало ясно, почему… Воображаемому Третьему принцу в окне добавилась воображаемая улыбка. Из-за неё, девушки с кухни, тот выступил против собственного брата. Оскорбил его, едва не вступил с ним в бой. Более того — хвалил её еду, был сострадателен и отзывчив, почти что беспокоился за неё! Госпожа Рэйджу назвала брата джентльменом… Так вот что значило это слово — Козетта слышала его раньше, но не совсем понимала смысла. Принцы были аристократами до кончиков ногтей. Но вот джентльменами точно не являлись. В следующую секунду непослушное сознание попыталось заменить солнечные, светлые волосы Третьего принца небесно-синими прядями. Дорисовать их к этому улыбающемуся лицу… Если бы Ниджи улыбнулся ей так хоть разочек. Если бы его лицо выразило подобную заботу… Козетта покраснела, невольно прикладывая пальцы к щекам и ругая себя: что за дурацкие мысли? Она же поклялась никогда больше о нём не думать! — Что ты здесь делаешь? — раздалось у неё за спиной подобно раскату грома. — Кухарка… Козетта вздрогнула, отворачиваясь от окна. Не стоило призывать его — даже в мыслях. Ниджи стоял, упираясь в стену ладонью — как частенько делал прежде в попытке преградить ей путь. Но что-то изменилось: голос звучал непривычно жёстко, отдавал металлом, а тело окутывал фантомный, но хорошо ощутимый флёр враждебности. После короткой паузы Ниджи качнулся, отрываясь от стены, и выступил вперёд из коридорной тени, разминая костяшки пальцев с лёгким, угрожающим хрустом. — Я… — Козетта прянула спиной к окну, мигом растеряв все свои наивные фантазии. Ей почудилось, что Ниджи намеревался её ударить. Ни за что, под настроение, как уже случалось когда-то — так давно, что она успела об этом позабыть. Уж слишком его ухмылка напоминала волчий оскал. — Признайся, думала о нём? — приблизившись, внезапно уронил он. И Козетта инстинктивно догадалась, что Ниджи имел в виду Третьего принца. — Да, но… — машинально кивнула девушка — ведь и в самом деле думала. И с ужасом заметила, как ширится пугающий оскал: — Но я не… Ниджи выкинул вперёд левую руку, вцепился в Козеттино плечо и чуть ли не силой поволок её следом за собой по коридору. Громыхнув дверью — распахнутая настежь, она со всего размаху ткнулась металлической ручкой в стену, — он втащил девушку в одну из пустых комнат; плечо под его ладонью ныло так, что кости, казалось, вот-вот сомнутся, как мягкий пластилин. — Пожалуйста, хватит! Мне больно! Ниджи… сама, — взмолилась она. И только тогда тот нехотя разжал свои стальные пальцы, отталкивая её на середину комнаты. Козетта схватилась за ноющее плечо, со страхом посматривая на него: что могло настолько вывести Ниджи из себя? Неужели действительно винил её за неприглядную ссору с Третьим принцем? Но она же была ни при чём! И даже не просила того о помощи! И даже не… Даже не стала добавлять соль. Единственное, чего она желала, — позабыть его. Лишь об этом Козетта успевала подумать, перед тем как устало заснуть на жёстком матрасе, притулившись в уголке камбуза королевского флагмана, где три недели подряд с утра до вечера занимала руки и голову исключительно работой. Забыть. Раз и навсегда бросить детские игры. Перестать унижаться из-за несбыточных фантазий. Принять его наконец как господина — такого же, как все остальные — и относиться соответствующе. В том, что произошло, Козетта никогда не винила Первого принца. И тем более Эри — горькие слова сорвались с губ в тот самый миг, когда ей просто хотелось эгоистично выплеснуть свою боль на первого попавшегося человека. Козетта была виновата сама — оттого что допустила глупую, но такую приятную мысль, что была небезразлична Ниджи. А ведь она знала его с детства, знала как облупленного! Как только могла поддаться наваждению давних кусачих поцелуев? Как только могла поверить, что этот безжалостный гордец был способен хоть капельку измениться — ради неё? Ниджи же не раз повторял, говорил открыто: для него, принца, она была никем, презренной кухонной девчонкой… — Как ты осмелилась… — тем временем начал он и тут же замолк, словно у него от негодования свело челюсть. — Осмелилась… что? — хрипло, дрожащим голосом спросила Козетта. Самое странное, на языке она действительно ощущала кисловатый привкус вины. Но больше из-за того, что собиралась ему сказать. Обязана была сказать. — Опять решила меня дразнить?! — рявкнул Ниджи. — С помощью него? Намеревалась меня этим унизить? — У меня и в мыслях не было вас дразнить… — Сама же призналась, что думала о нём!.. Он тебе понравился? — Кто? — Не притворяйся! Мой идиотский братец! Эта чёртова «ошибка»! Козетта ошеломлённо уставилась на пышущего гневом Второго принца: ах вот, что его волновало… Ниджи так долго был для неё всем, центром её маленькой вселенной, что влечение к нему затмило ей разум. А потом туманная дымка рассеялась — в тот день, когда он сам равнодушно отрёкся от неё. На деле доказал, что она ему не нужна. Так отчего же Ниджи злился сейчас?.. Какое он имел на это право, злиться? — Да, понравился! — не выдержав, в сердцах выкрикнула она. — Санджи-сама был добр, он вступился за меня! Кому бы это не понравилось? Он всё равно что спас меня! Как настоящий принц! — Я настоящий принц! Я тебя спас! — сорвался на неё в ответ Ниджи. — И, в отличие от него, спас по-настоящему! — Спас, говорите? Вот уж спас, так спас! Это в каком это, скажите на милость, языке «не убил» означает «спас»?! — В моём языке!.. Ниджи был в бешенстве. Казалось, он слушал её ответы исключительно за тем, чтобы выцепить из них то, что можно было использовать против неё самой. Он слушал — и не слышал. Как если бы, приняв чужую бескорыстную помощь, она совершила проступок. Непростительный, смертельный. — Ниджи, перестань! — забывшись, она вновь перешла на «ты». — Я не понимаю… В чём именно я виновата на этот раз? — В чём именно? — он приблизился, навис над нею, исходя раскалённой яростью. — В том. Что. Посмела. Смотреть. На. Другого… Думать. Про. Другого… Ниджи цедил это через стиснутые зубы, слово за словом. И Козетта отвернулась, отвела взгляд — чтобы не видеть его искажённое от злобы лицо. Почему-то это распалило его ещё сильнее. — Ты должна думать только обо мне! Смотреть только на меня! Горький комок подкатил к её горлу, и, справившись с ним, Козетта собралась с силами и решительно взглянула ему прямо в глаза — кажется, под этими уродливыми очками они всё-таки были… — Да, прежде я хотела смотреть только на тебя. Ни на кого больше. И я смотрела. Долго-долго, целые годы… Но тебе это было ни капельки не нужно, тебя это разве что забавляло. Или раздражало… — её голос предательски дрогнул, и она перевела дыхание, чтобы не сорваться при нём на рыдание. — И потому я решила перестать. Зачем тратить свою жизнь на того, для кого всё это лишь игра? Найдутся и другие, кем я могу восхищаться. Те, для кого я не буду мебелью. Не буду игрушкой. Кому я буду ценна и дорога. Если уж и выбирать, на кого смотреть, то я предпочту господина Санджи. Своим поступком он доказал, что этого достоин!.. Её губы двигались — она что-то говорила, а в голове у него вертелось: Санджи! Санджи! Проклятый ублюдок! Едва появился — и тотчас вознамерился завладеть вниманием Козетты. Его Козетты! А она и не возражала, и Ниджи оставалось с бессилием и бешенством наблюдать, как она ускользает от него — словно юркий сухой песок сквозь пальцы, — стоило братцу поманить её парой добреньких слов. А ведь он не хотел отдавать её даже Ичиджи, не то что какой-то там «ошибке»! Как Козетта вообще осмелилась пренебречь им, Ниджи?! Чёртова кухарка! Что она себе позволяет?! — …С этого дня я отказываюсь на тебя смотреть!.. — остро вонзилось в его уши. Козетта не успела договорить, как Ниджи встряхнул её за узкие плечи — так, что голова девушки безвольно мотнулась из стороны в сторону. — Ниджи… — только и успела пролепетать она. В ответ он резко, без предупреждения ударил ей в лицо кулаком. Что-то неприятно хрустнуло у него под пальцами, Козетта болезненно вскрикнула, падая на колени и прижимая к носу ладонь — оттуда хлынула кровь, — а он уже снова заносил кулак: — Ниджи-САМА! Запомни наконец, кухонное отродье!.. Перед его глазами стояла непроницаемая пелена. Пропали звуки, свет, даже мысли. Пропал он сам… Что-то похожее однажды случилось в отцовской спальне, когда он — из-за неё, из-за кухонной девки! — решил отомстить старшему брату и покусился на кузину. — Ниджи-сама!.. Для тебя я… Ниджи-сама!.. Я… твой господин!.. Я… твой хозяин!.. Я… тебя… завоевал!.. — он бил и бил. И лишь на последних вырвавшихся у него словах что-то промелькнуло в затянутом непроницаемым багрянцем гнева сознании: окутанная дымом подворотня, липкий грушевый сок на его щеке и смахивающая на замызганного уличного котёнка девочка… Кулак сам собой опустился, разжался, Ниджи тяжело дышал, понемногу приходя в себя. Козетта лежала перед ним на полу без движения, угловато раскинув в стороны руки и ноги — изломанная кукла-марионетка, у которой внезапно обрезали все ниточки. Что-то в этой застывшей позе насторожило его, отчего по спине пробежали непривычные холодные мурашки. Не отдавая отчёта в том, что он делает, Ниджи опустился на пол на четвереньки, придвинулся к Козетте и нерешительно дотронулся до её лица — оно было опухшим и залитым кровью. Она не дышала. — Козетта… — как-то растерянно позвал он её. Не дождавшись ответа, повторил — громче, почти с испугом: — Козетта!.. Разбитые губы дёрнулись, сделали ломкий вдох, тихо простонали: — …иджи-сама… И Ниджи, издав нервный, невнятный звук, нечто среднее между смешком и хрипом, отшатнулся, отполз от неё к стене, приваливаясь плечами и затылком к прохладной штукатурке. По телу волной прокатилось липкое и жалкое облегчение. Жива… С десяток долгих, томительных секунд Ниджи смотрел на неё, на уродливое свидетельство своего слепого гнева, и ему невыносимо хотелось сорваться в крик: «Кто-нибудь! Доктора! Позовите доктора!» — или поднять её с пола и самому утащить в лазарет. Пусть видят, как принц несёт на руках служанку, пусть докладывают отцу, сестре, братьям — кому угодно! Да хоть прожжённому журналюге Моргансу — пусть попадёт во все газеты мира!.. Ниджи боролся с собой, завороженно глядя на то, как едва заметно поднимается и опускается под тонкой блузкой её грудная клетка: жива… жива! Всё-таки с ней он подсознательно, по привычке, сдержал силу… Наконец, покачнувшись, он встал, невероятным усилием воли гася недостойный порыв: Второй принц не мог позволить себе заботу о кухарке. Второй принц… Второй… вечно второй… Не оборачиваясь, Ниджи вышел из комнаты и, остановив появившегося из-за поворота солдата, ужасно спокойным голосом, каким обычно отдавал распоряжение открыть окно или подать ему рубашку, приказал привести врача. Затем неторопливо, заставляя себя расправить плечи и сдерживать шаг, направился дальше. Не замечая, как пальцы правой руки, на костяшках которых виднелись следы чужой крови, сами собой сжимаются и разжимаются в воздухе. «С ней всё будет в порядке… О ней позаботятся… Она поправится… И будет бояться и ненавидеть меня…» Он миновал пару коридоров, как вдруг где-то позади, в отдалении, улучшенным слухом различил громкий и отчаянный крик: «Доктора!!! Скорее!..» Санджи… Опять чёртов Санджи… Почему именно он обнаружил её? Почему именно он сделал то, чего не осмелился сделать сам Ниджи? «Почему я избил не его, а Козетту?» Второй принц вновь неосознанно стиснул кулак. — Ниджи!.. — собственное имя спустя несколько секунд повелительно ворвалось в его спутанные мысли, привнося в них подобие порядка и ясности. Он поднял голову: у лестничного пролёта его ожидал Ичиджи. — Идём, ты мне нужен. Перед отъездом необходимо разобраться с одной проблемой. — Санджи? — глухо уточнил Ниджи. — Санджи, — усмехнулся старший брат. Оба они всегда — ну, или почти всегда — понимали друг друга с полуслова. Сведённые судорогой пальцы постепенно разжались, и Ниджи согласно кивнул, кривя губы в жутковатом подобии улыбки.