***
— Овэн, болван… я же говорил ему не трогать эту книгу… Других не нашёл, что ли? — ругнулся через зубы Перосперо, разрывая долгое молчание. Досадливые слова давно щекотали язык и наконец-таки прорвались наружу, соскочили в гулкую коридорную тишину, прогулялись, отталкиваясь от стен, пола, потолка. Лишь сейчас Эри вышла из зыбучего забытья собственных всполошённых мыслей, подняла голову, рассматривая недовольное лицо мужа. Перосперо нёс её на руках — там, на площади, ноги не держали девушку, и ему пришлось лицемерно изобразить супружескую заботу, чтобы не плодить сплетен и лишних разговоров. Его худые руки цепкой лозой, силком стягивали её тело — словно пойманную птицу. Тогда она только и успела, что выдохнуть короткое: — Синий и… зелёный, да? — прежде чем Пудинг, быстро и утвердительно закивав, отпрянула от неё, с опаской поглядывая на возвышавшегося над их головами Перосперо. Как назло, тот очутился поблизости, и Эри не успела ничего спросить, ничего выведать, в том числе так и просившееся: «Пудинг, почему ты меня обманывала?» Хотя и без этого было понятно — почему: Перосперо и его запреты. Его жестокосердные игры. Вокруг перешёптывались окружающие, и супругу это не понравилось. «Что на этот раз с ней не так?» — читалось в его глазах. Опять привлекает к себе ненужное внимание, позорит его — вряд ли он успел отойти после недавней перепалки с Катакури. Однако на людях следовало сохранять маску заботливой участливости. — Синий и зелёный? — недоумённо повторил Перосперо, подхватывая её на руки — в его вытянутом худосочном теле обнаружилось куда больше силы, чем можно было предположить. Впрочем, Эри никогда не отличалась внушительной комплекцией. И тут же его перекосило: — Ах, вот оно что, синий и зелёный… — Перосперо понял — очень быстро понял, — но не выдал себя, лишь замер, обдумывая. А потом, сердито шикнув на младшую сестру, пытавшуюся перехватить слабую ладонь невестки, поволок свою ношу в шато. Эри промолчала, не стала выдавать Пудинг — вот он и решил, что жена сама заметила Винсмоуков, так неосмотрительно выставленных перед всеми напоказ, и просто спрашивала её подтверждения. Он нёс её, но Эри почти не осознавала его присутствия. Её не отвлекал даже извечный приторный запах карамели — сегодня он выбрал барбарис. «Они не умерли», — танцевало внутри неё полузабытое, пробегалось по телу, по ветвящимся сосудам и нервам, проникая в каждую клеточку, покалывая, будоража, оживляя. Пробиваясь крохотным зелёным ростком сквозь мёрзлую толщу земли, чуточку согретой едва-едва вернувшимся по весне, после стылой мертвенной зимы, солнечным теплом. Она следила рассеянным взглядом за сменявшими друг друга геометрическими узорами радужных стен, складывавшимися из россыпи карамельных тростей и конфетных батончиков, но видела не их — видела изодранные лохмотья, грязные обрывки шёлка, лежащие у неё на коленях подобно опавшим крылышкам мотыльков, опалённых безжалостным огнём факелов. Откуда они взялись, эти обрывки? Ведь это, без сомнения, была одежда кузенов — как если бы им пришло в голову снять её, прежде чем вступить в бой, и сражаться нагишом, подобно прославленным атлетам древности. Сюрреалистичная рисовалась картинка. Неожиданно эта картинка сменилась другой. Той, в которой были мягкий диванчик, пушистая шуба, окутывающая её с ног до подбородка облаком голубого меха, и хрипловатый поддразнивающий голос: «Когда частицы костюма обволакивают тело, одежду срывает напрочь…» И нахально расстёгивающие рубашку пальцы — поди не шарахнись от такого зрелища!.. Эри озарило: там, на Чаепитии, они каким-то образом вернули себе рейдкостюмы и дали отпор Шарлотте! А Перосперо использовал найденные клочки одежды, чтобы убедить её в гибели Винсмоуков, забрать последнюю надежду… — Они всё же не умерли. Зачем ты приложил столько усилий, чтобы обмануть меня? — ужасающе спокойно спросила Эри. Но где-то в глубине души уже знала ответ: это не было хитрым планом Мамы, Перосперо просто хотел, чтобы она отчаялась. Заслышав её голос в районе своей груди, тот резко затормозил — как раз перед очередной лестницей — и стряхнул девушку на пол, будто планировал сделать это давно, сразу же за дверями шато, да только забыл, отвлёкшись на свои мысли. — Так было проще, — буркнул он, безучастно наблюдая, как Эри поднимается на ноги — осторожно, придерживаясь за стену, чуть покачиваясь, точно оленёнок, едва научившийся ходить. — Но не тешь себя иллюзиями, что от этого знания для тебя что-то изменится. Факты таковы, что Джерма 66 бесславно проиграла и нынче разбита и влачит жалкое существование где-то на периферии вместе с остатками своего флота. Но, поверь, это ненадолго. Перосперо дёрнул её за руку, зашагав вверх по лестнице. Он был раздосадован — но, кажется, больше на себя. За то, что недавно так некрасиво сорвался. И за то, что так неудачно вышло с книгой. Ступеньки в этой части шато, ведущие в её башню, были крутыми, высокими, лестница изгибалась причудливой лентой — и Эри постоянно спотыкалась, не поспевая за ним. — Ты думаешь, отчего Мама так взъярилась на Соломенную Шляпу — он же не просто унизил её, сорвав Чаепитие. Хотя за одно это мог бы стать её смертным врагом. Из-за Монки Д. Луффи всё пошло наперекосяк. И тщательно разработанный план завладеть Джермой тоже. Каким-то образом за столь короткое время мальчишка умудрился снюхаться с твоей семейкой. Вдобавок нам в спину ударил этот предатель, Бэдж Капонэ, замахнувшийся ни много ни мало на убийство самой Мамы, — Перосперо наконец-то соизволил остановиться и обернулся, нависая над нею: — Да нас почти переиграли на нашем же собственном поле! Ещё бы Маме не быть в ярости! Мысли Эри работали лихорадочно: она была свидетелем, как люди Бэджа забрали рейдовые костюмы Винсмоуков — получается, это была уловка, и тот впоследствии зачем-то их вернул. Чтобы отвлечь внимание Шарлотты от собственного дерзкого плана? Девушка никак не могла составить общую картину — кусочков пазла было много, и все они пока что выглядели абсурдно — как вместе, так и по отдельности. — Выходит, Винсмоуки всё-таки сбежали? Но как тогда… — она запнулась, вспоминая про книгу и её содержимое: как тогда Ниджи и Йонджи стали пленниками? И почему их не убили — ведь собирались же… Перосперо фыркнул, снова встряхивая её за запястье — короткая передышка окончилась. Мучившие её вопросы он предугадал не хуже Катакури. — Эти глупцы отступили, но, вместо того чтобы скрыться, той же ночью решились на контратаку, — пояснил он, устремляясь вперёд. — На острове Какао. Помогли сбежать Соломенной Шляпе и непутёвому жениху — своему братцу. Прикрывали их отход. Перосперо говорил совершенно немыслимые вещи. Немыслимые, потому что Эри прекрасно помнила и смех над поверженным Луффи, и разбитое лицо Санджи в день отъезда, и шантаж с угрозами, чтобы заставить Третьего принца жениться. Что могло произойти, чтобы Винсмоуки добровольно пришли к ним на выручку? Надменные, хладнокровные, бессердечные — или что-то в них неожиданно дало осечку, и те оказались не такими уж и бессердечными?.. — Они то ли поспешно ринулись мстить нам, хотя я был большего мнения об их выдержке, то ли проявили глупое благородство — и поплатились за это. Признаться, задумка, в силу дерзости и внезапности, им почти удалась — если бы не своевременное появление Мамы. В конечном итоге всё, на что их хватило, — отречься от своих же, бросить их на растерзание нашему флоту, чтобы прикрыть своё постыдное отступление. Этот жалкий король не пожалел собственных детей, чтобы убежать от Мамы, трусливо поджав хвост. Шарлотта бы сражались за своих до последнего… Он протащил её мимо прикорнувшего на стуле солдата — тот вскинулся на шум их шагов, суетливо поправляя широкое сомбреро и сбившуюся перевязь короткой пики — и втолкнул в комнату. Эри отскочила от Перосперо подальше, к окну. — Ему настолько безразлична судьба сыновей, — завершил он, тяжело бухнув за собой дверной створкой, — что нам не поступило ни единого предложения о выкупе, о переговорах. Джадж даже не соизволил поинтересоваться, живы они или нет. Их просто списали со счетов. Готов поспорить, что ты-то им тем более не нужна. Кажется, ему достаточно одного наследника да любимой дочурки. — Жизнь командира важнее жизни солдата. Защита и безопасность королевства — превыше всего, — машинально слетели с губ Эри старые установки, бесчисленное количество раз слышанные ею от Джаджа и его подчинённых. За всем этим виделась не трусость, а холодная логика и сухой расчёт: вынужденная жертва, чтобы выжили остальные. Эри вполне могла вообразить ледяной голос Ичиджи, отдающего подобный приказ. Хотя, разумеется, это всё-таки сделал Джадж. Сказал: «Стена!» — собственным сыновьям, и те послушались — наверняка с радостью, они же были его идеальными солдатами. Перосперо пусть и являлся пиратом, бойцом, участвовавшим во многих сражениях под флагом Большой Мамочки, но был бесконечно далёк от осознания подобных умозаключений, составлявших стальную суть характера генералиссимуса. Суть Джермы 66, её плоть и кровь. Он бы их просто не понял. — Что ты там бормочешь?.. Как бы то ни было, сейчас эти двое, младшенькие, заперты в книжной клетке Монт-д’Ора. Пока Мама не вернулась, мы не определились, что с ними делать. Там, на Чаепитии, мы собирались уничтожить Винсмоуков, — Перосперо равнодушно покрутил ладонью в воздухе, сжал ту в кулак, — но всех сразу, вместе, чтобы комар и носу не подточил. А нынче приходится корректировать планы. Не так давно ты спрашивала, почему я ненавижу тебя, — теперь-то ты понимаешь? — Потому что ты считаешь этот брак бессмысленным, пока они живы. Даже если я всё-таки смогу зачать дитя. — Умная девочка, — без обиняков заявил он. — Но кто я такой, чтобы оспаривать решения Мамы? Поэтому, — голос понизился, в нём проскользнули дразнящие, опасные нотки, — нам с тобой придётся продолжить наше общение, перо-рин. Рано или поздно Джерма будет разбита — пусть на это уйдёт гораздо больше времени и усилий, — и ты вновь станешь той единственной, кто нам нужен. — Единственной наследницей, — бесцветно дополнила Эри. — А что вы намерены сделать с… с теми, кто в книге? — Беспокоишься о любимых, гм, братишках? — улыбочка Перосперо стала совсем уж глумливой. Он поймал себя на мысли, что, быть может, не так уж и плохо, что супруга обо всём узнала. Ранее ему не удалось сломить её ложью о смерти родственников. Что, если попробовать иной подход: заставить её страдать от неизвестности, осознавая, что он способен убить их когда угодно? — Пока что мы ставим над их железными телами опыты. Каждый день пытаемся откромсать кусочек-другой всеми доступными инструментами и способами. На Пирожном острове действительно есть лаборатория — я построил её по чертежам старой лаборатории Вегапанка. Было бы весьма любопытно вскрыть там Винсмоука-другого — выковырять мальчишек из их расчудесных костюмчиков и посмотреть, что с их телами навертел за все эти годы Джадж. Ведь, в отличие от тебя, сыновья считались вершиной его научных изысканий. Он выдержал паузу, любуясь бледным лицом супруги. Если бы у них под рукой ещё оказался Цезарь Клаун, дело с опытами пошло бы более продуктивно. Нельзя было отрицать, что, при всём сумасбродстве Цезаря, тот был превосходным учёным, отличающимся оригинальными идеями и не менее оригинальными подходами к их воплощению. Но тот скрылся во время воцарившейся после Чаепития суматохи. Должно быть, прицепился хвостиком к Соломенной Шляпе или Бэджу — и поминай как звали. Трус Цезарь трясся за свою жизнь, и оттого прятаться у него выходило лучше всего остального. — Наши учёные прежде разработали пули, способные повредить непробиваемую модифицированную кожу. Секрет в том, чтобы особым образом напитать железо колоссальной волей Мамы. К сожалению, её отсутствие притормозило изыскания, но на днях часть оставшихся пуль была с успехом переработана в пилу. Вполне вероятно, что против такой пилы не устоит даже их знаменитая рейдовая броня. Так что я в любой момент могу распорядиться начать новые, куда более увлекательные эксперименты. Хорошо, что ты напомнила мне об этом. Пожалуй, стоит посетить лабораторию уже сегодня. Что думаешь? …Эри молчала, уставившись невидящим взглядом в окно. Она не успела как следует свыкнуться с мыслью, что Йонджи и Ниджи живы — пленники, но живы! — как Перосперо собрался безжалостно покалечить их, а то и вовсе убить. Её сердце колотилось как бешеное: через секунду-другую, вкусив её отчаяния, он развернётся и уйдёт. Дверь за ним закроется — и она не сумеет ничего сделать. Ей останется одно — ждать. Да и что вообще ей было под силу, жалкой и слабой узнице? Послать солдата с весточкой Катакури, попросить его вступиться? Но для сурового генерала Винсмоуки были такими же ненавистными врагами, как и для его старшего брата, — опасными пауками, которых необходимо пожрать при малейшей возможности. Просить Перосперо пощадить их? Он сделает всё с точностью до наоборот — лишь бы насладиться выражением муки на её лице в тот миг, когда принесёт ей весть об их смерти. Притвориться полностью равнодушной? Он не поверит… «Думай, Эри, думай!» — знакомо проскользнуло в воспалённому мозгу. Как в тот день, когда её медленно утягивали за собой в пучину ледяные и промозглые морские волны рядом с Джермой. Когда всё, что ей оставалось, — продолжать плыть на излёте сил, отчаянно взывая о помощи. В этот раз помощи ждать было неоткуда. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, не так ли? Взгляд Эри тягостно уткнулся в дрожащие ладони. Нельзя опять прикрываться собственной слабостью — дело заключалось не только в ней… Можно было сколько угодно считать себя трусливой и слабой — пока речь шла о собственной жизни. Но не о жизнях других! Санджи, он же тоже — защищал в первую очередь друзей, потому и был так силён, потому и бился так отчаянно… Жертвовал собой — ради других. Ладони перестали дрожать — следом за этой мыслью молнией промелькнула другая, пугающая и в то же время волнительная в своём абсолютном безумии. Эри внезапно увидела выход: она никак не сумела бы помешать Перосперо выполнить свою дьявольскую угрозу. Но ведь существовал шанс устранить сам источник этой угрозы. Когда она вновь подняла голову на супруга — тот со скучающим выражением лица уже повернулся к выходу, — страха в ней больше не было, неуверенности — тоже. Казалось, прошла вечность, но на деле всего три вдоха — и три выдоха — понадобились ей, чтобы всё обдумать и принять решение… — Перосперо… — нагнал его тихий голос. — Что? — тот дёрнул шеей: чего ещё от него хочет жалкая девка? Молить его, биться в истерике — из-за любовников? Перосперо собирался усмехнуться на прощанье, его переполняла эйфория от собственной всесильности: нашёл, всё-таки нашёл её уязвимое место! Но не усмехнулся — вместо этого его брови изумлённо поползли вверх. Эри порывисто, путаясь в рукавах и складках, стаскивала с себя цветастое тонкое платье. Она отбросила его в сторону, оставшись перед ним обнажённой, но не сделала ни малейшей попытки прикрыться — только судорожно отвернулась, чуть склонившись вперёд, опираясь руками на подоконник и покорно выгибая дугой узкую белую спину, выставляя ту на обозрение супругу. — Что ты видишь? — глухо спросила девушка. — М-м? — он всё же не ушёл, против воли заинтересовавшись тем, что она затеяла. — Ты же видишь эти шрамы. Так любишь смотреть на них… Я говорила, что это было наказание. Ты прав: я и в самом деле была непослушной девочкой. В глазах Винсмоуков. Потому что пыталась сопротивляться до последнего их извращённым, бесчеловечным желаниям. Да, они — все трое — распоряжались мною, как вещью: били, унижали, принуждали, владели мною… полностью. Для них, скучающих принцев, я была лишь игрушкой. И у этих монстров не имелось ограничений, не имелось никаких запретов, в том числе и моральных… Оказывается, лгать было так просто. Всего-то и нужно — вплести в ложь капельку правды, подогреть её отголоском давних обид. А ещё следовать его прежним извращённым иллюзиям, ведь ничто не убеждает так сильно, как чужое согласие с собственными заблуждениями. — Ты презираешь меня, для тебя я «калечная девка». И для них я была такой же — вот откуда эти шрамы, вот откуда все гнусные, порочащие меня — и тебя — слухи. Ты заявил, что готов убить их… Что ж, не скажу, что их смерть меня обрадует — какие-никакие, но они мои родственники, семья. Но и не расстроит. Как может расстроить смерть того, кто изо дня в день насилует тебя, издевается над тобой, превращает твою жизнь в ад?! Эри обхватила себя руками, содрогнулась, униженно каясь перед ним в своей жалкой никчёмности, — и неожиданно её ноздрей коснулся лёгкий, кисловатый запах барбариса. Перосперо неторопливо подошёл — мягкой хищной походкой, — и теперь карамельные пальцы танцевали по хаотичному узору блёклых полос. Она прерывисто вздохнула, как бы гася в груди рыдание, сжалась сильнее — Перосперо любил чужой трепет, страх. Только бы не отходил, только бы продолжал слушать… — Я думала над тем, что ты сказал сегодня Катакури. Твои слова ошеломили меня, я была так растеряна… Я и не догадывалась, насколько ужасно тебя тяготит этот брак, — здесь ей даже не пришлось лукавить. — Почему ты мне сразу не признался в этом? Почему выбрал мучить меня? Я точно такая же жертва обстоятельств. Для меня этот брак стал бы спасением. Будь ты хоть чуточку ласков, я… я могла бы понять. Я с самого начала могла быть… послушной. Переиграла, сфальшивила!.. Перосперо молча отдёрнул руку от её спины, и Эри напряглась, выжидая: вот-вот громко фыркнет, высмеивая её отвратительную актёрскую игру, — и уйдёт. И больше ничто и никто его не остановит. — Я… — она всхлипнула по-настоящему, панически перебирая в голове обрывки возможных реплик — ни одна не звучала убедительно. По коже прокатились ледяные мурашки от осознания столь быстрого, нелепого и катастрофического провала. — Проклятая Джерма, — пробормотал вдруг Перосперо. А потом его ладонь вернулась — прошлась с нажимом снизу вверх вдоль позвоночника, заставляя её выгибаться — в обратном направлении, к нему. — Я… Я боялась тебя, ненавидела тебя — за твою жестокость. Почему ты так жесток ко мне? — снова зашептала Эри, пропуская гораздо более осторожно, на каждом выдохе, слово за словом через пересохшие губы. — Мы — муж и жена. И от этого никуда не деться. Мне так жаль, что моё существование, моё присутствие в твоей жизни настолько оскорбляют тебя. Но ведь ещё не поздно. Мы могли бы попробовать… хотя бы немного получать удовольствие. Она резко развернулась и вжалась лбом в его пальто — куда-то под впалой грудью, в которой тяжело и свистяще перекатывалось дыхание. Запах барбариса въедался в её кожу, проникал в лёгкие, призрачным флёром пропитывал волосы. Но она дождалась: пальцы Перосперо легли ей на талию, — и добавила, глухо, сбивчиво: — Ты же говорил — у меня теперь есть только ты. Я молода. Я больше не хочу страдать. Они были жестоки, но разбудили во мне женщину, и моё тело привыкло получать наслаждение. Я желаю этого, желаю мужских ласк. К тому же поговаривают, что куда проще зачать ребёнка, если оба партнёра хотят друг друга… — Проклятая Джерма… — повторил Перосперо, но на этот раз на удивление миролюбиво. — Значит, хочешь, чтобы я был ласковым? — Да. Я… — она заставила себя обнять его, вливая в голос толику сладковатого и робкого смущения — Пудинг, не догадываясь об этом, преподала ей отличный урок. — Я устала быть всеми отверженной, я устала быть одна! Когда-то подобным доводом Эри сумела убедить себя отдаться Ичиджи — выходит, он годился и на то, чтобы убедить другого. Она вложила в эти безыскусные слова всю имеющуюся пылкость — столь сильную, что на короткий миг сама почти поверила в них. И Перосперо тоже поверил.***
…Он брал её, навалившись сверху, размеренно опуская и поднимая над распростёртым под ним женским телом узкие впалые ягодицы. Впервые Перосперо разделся — она сама ему предложила, чтобы заняться ласками неспешно, с удовольствием. И теперь его бледное костлявое тело нависало над ней, чуть подминая под собой, вдавливая в сбившиеся серые простыни. Эри постанывала, поскуливала, оплетая мужа ногами и руками, подавалась ему навстречу. Она до сих пор не знала, как делать это правильно, — доверилась своему телу, и оно подсказывало ей само: как нужно прильнуть, где пройтись ладонью, в какой момент с протяжным стоном запрокинуть подбородок. Как двигаться в такт. Как притворяться. Перосперо довольно шипел сквозь зубы, грубо сминая пальцами — левыми, живыми, чтобы чувствовать острее — мягкую женскую грудь. Сегодня жену не портили даже проклятые брови; увлёкшись, он перестал их замечать. Куда больше его волновало — и возбуждало, — что строптивая, высокомерная Джерма наконец-то склонилась перед ним, была так покорна, так бесстыдно податлива — полностью в его власти. Так же, как и он — в её. Окончательно убедившись в этом, Эри стиснула коленями угловатые бёдра супруга, крепко обхватила руками его влажную, покрытую от напряжения мелкой испариной шею. И, притянув к себе, полушепнула-полувыдохнула ему на ухо, словно в небывалом приливе наслаждения: — Знаешь… что я сейчас делаю? — Что, маленькая шлюшка? — затуманено глядя на неё, Перосперо с жадностью лизнул её щёку горячим длинным языком. Рэйджу, Пудинг, хостес дона Филиппо — да что там, все хостес мира! — определённо гордились бы ею. В ответ вместо гримасы омерзения Эри выдала лучшую сладострастную улыбку на свете. — Стягиваю с пальца обручальное кольцо. Ещё не закончив говорить эту фразу, она дёрнула тяжёлый металлический ободок, так неосмотрительно оставленный им на её руке, изо всех сил вжимая ладонь со смертоносным золотом в тонкую шею супруга — туда, где отчётливо выдавался рельефный позвонок на загривке, который до этого она поглаживала, ощупывала, прохаживаясь подушечками пальцев, будто в причудливой любовной ласке. За долю секунды с восторгом уловила, как расширяются его зрачки, запоздало наполняясь ужасом осознания. И зажмурилась сама. Мир полыхнул, охватывая ладонь жгучим, адским пламенем. Эри вскрикнула, но этот вскрик был жалким отголоском того вопля, который издал Перосперо, так и не успевший вовремя отшатнуться от взрыва. Миг спустя давящее присутствие мужского тела над ней исчезло, а все ощущения словно заволокло густой пеленой, внутри которой существовала одна ритмичная, отдающаяся в такт сердцу, яростная пульсация, исходящая оттуда, где находилась её левая кисть. Если всё ещё находилась. Невероятным усилием воли, поборов тревожный высокий звон, перекатывающийся в ушах, Эри заставила себя очнуться, вырваться из ловушки беспрестанно накатывающих волн боли. Открыть глаза. Оценить последствия. На месте левой ладони у неё, казалось, было сплошное багряное месиво, а супруг, выпутавшийся из её объятий и неловко рухнувший вниз с кровати, сидел перед ней на полу голый, с застывшей на лице гримасой боли и крайнего ошеломления. Его плечи были обильно залиты кровью — похоже, не только её, но и собственной. Краешком сознания Эри механически отметила: дрянь, а не кольцо. Не то что не смогло оторвать ему голову — даже перебить позвонки, задеть артерию… У неё самой — на левой руке после короткой, нервной, мучительной проверки слабо шелохнулись пальцы — всего-то снесло безымянный и половину мизинца… Супруг дёрнулся, постепенно приходя в себя от шока, ломко крутанулся боком, поднимаясь на ноги: спина у него тоже была вся в крови. А сверху, у основания шеи, расползалось небольшое полупрозрачное пятно — всё равно что причудливая нашлёпка. «Карамель», — догадалась Эри, с трудом усаживаясь в кровати. В последний момент Перосперо сумел-таки — возможно, бессознательно — прикрыться щитом. Крохотным, но бо́льшая часть взрывной волны удачно прошлась вдоль защиты, скользнув вниз, взрезав рваной бороздой его левую лопатку и вырвав из неё кусок плоти. Всё было напрасно. Она пошла ва-банк и проиграла. Не смогла его уничтожить. Но хотя бы попыталась — не дрогнула до самого конца. Выходит, она тоже умела быть сильной. — Ты хотела меня убить! — выкрикнул Перосперо, уставившись на привставшую супругу. Исчез его обычный прищур, глаза были широко раскрыты. Он обличающе ткнул в неё скрюченным указательным пальцем: — Посмела поднять на меня руку — ты, жалкое, ничтожное существо… Ах ты, тварь! Ведьма! — его голос сорвался на визгливый фальцет. — Нет, я не ведьма… — пробормотала Эри и тут же повторила, на этот раз громко, исступлённо, с вызовом: — Я не ведьма! — если бы она видела себя со стороны, то поняла бы, что взгляд у неё побелел, стал почти прозрачным — от боли, которую перебивал адреналин вкупе с мрачным торжеством от содеянного. Знаменитый колючий, волчий, непримиримый взгляд, который она до той поры замечала исключительно у других. — Я — Винсмоук! Кровь стекала на простыни, медленно просачивалась, впитывалась — уходила вместе с крохами жизненной энергии, — и голова кружилась, слабела, но Эри до последнего не отводила взгляд. — Винсмоук, говоришь, — Перосперо, бледный как мел, напрягся и осторожно, кривясь и морща лоб, затянул глубокую рану на спине очередной леденцовой заплатой. Отступил на шаг назад, неловко подхватил со стула пальто, набросил его с болезненным шипением на голые плечи. — Винсмоук… Значит, вот зачем ты врала мне — намеревалась обвести вокруг пальца. Чтобы я поверил, что тебе безразличны эти мальчишки… Неужели действительно так перепугалась за них? Девушка вздрогнула: его бескровные губы изобразили подобие привычной издевательской ухмылки. — Знаешь, прежде я немного приврал: до своего возвращения Мама приказала держать их в целости и сохранности — для изучения и, разумеется, для коллекции. Но твой милый поступок навёл меня на мысль, что Винсмоуков у нас в запасе двое, так что одного из братцев вполне можно пустить на опыты с пилой. Хочешь выбрать?.. — он истерично засмеялся. — Хотя нет, у меня есть идея поинтереснее. Сегодня или завтра нас с тобой ожидает занятная игра: будешь пробовать угадать, кому из твоих кузенов принадлежит тот или иной кусок — из тех, что я принесу тебе в подарок. Я, кажется, говорил, что не люблю повторяться. Но ради такого могу изменить своим привычкам. Из груди девушки невольно вырвался резкий, надрывный звук — что-то среднее между вскриком и стоном. Эта угроза окончательно подкосила её: тело стало совсем бессильным, каким-то ватным. Перед взором Эри крошечными чёрными муравьями замельтешили стремительные точки. Зрение сузилось, в темневшем по краям туннеле она видела перед собой лишь искажённую кривляющуюся маску остроносого лица Перосперо и оттого едва заметила, как на периферии — где-то там, где находилась дверь — расплывшимся пятном метнулась чья-то широкая и приземистая фигура. — Перосперо-сама! Что случилось, насу?! — испуганный возглас солдата отдался глухим колокольным звоном. Не в состоянии больше держаться, Эри откинула голову, опустившись затылком на спинку кровати. Сознание покидало её. — Годжу-сама!.. — Не приближайся к ней! — тем временем рявкнул Перосперо, морщась от боли. — Но, Перосперо-сама… Надо вызвать врача, насу!.. Она же истечёт кровью, насу!.. — Сучья Джерма, пусть подыхает! — Но как же приказ госпожи Линлин?.. Перосперо заскрипел зубами. — И Катакури-сама это не понравится, — всё так же обеспокоенно, но чуть более решительно добавил солдат. — Ладно! Хорошо! Зови… — лицо старшего сына Шарлотты заливала бледность — собственная рана тоже доставляла проблем. Потом, с трудом удерживая на груди пальто и двигаясь неровным, неуверенным шагом, он покинул комнату, бормоча под нос: — Хотя лучше бы сдохла… Ведьма… Кровь колотилась в его висках, перед глазами непроизвольно мерцали ослепительные вспышки, мерещились клубы дыма, чудился яростный, окутывающий всё вокруг, до самых небес, жар, прожигающий леденцовую броню насквозь, постепенно испаряющий её без остатка… Долгая протяжная боль, начинающаяся от правого плеча и сползающая ниже, отдающаяся в пальцах — не карамельных — настоящих. Там, где они когда-то были… В ушах Перосперо какое-то время жужжало и звенело. Он потряс головой, приходя в себя, лоб покрывал липкий холодный пот: Педро, этот проклятый минк… проклятая ведьма со стеклянным, впивающимся в него взглядом под гипнотическими завитками бровей… Мама с её проклятыми капризными планами… Пожалуй, он прикажет начать с зелёного. Перосперо остановился посреди коридора, приваливаясь к стене: о, он запомнил все до единой ехидные угрожающие усмешки мальчишки! А если верить докладам шпионов — с ним она провела больше времени, чем с синим. Значит, и тёплых чувств испытывала больше. Он принесёт ей руку. Или ногу. Или даже голову, если тот выведет его из себя. И Перосперо посмотрит тогда на эту стерву: сколько секунд она продержится, прежде чем начнёт рыдать. Маме он с превеликим сожалением доложит, что помощники немного перестарались, увлеклись, испытывая новый инструмент, а наглый Винсмоук сопротивлялся. Впрочем, Перосперо не сомневался, что дерзкий зелёный мальчишка непременно будет сопротивляться. Представляя перекошенное лицо супруги, он было засмеялся, но тут же сдавленно охнул, хватаясь за плечо, за которым, чуть ниже, снова продрало до костей резким и жгучим приступом боли. Ещё его ощутимо шатало — несмотря на вовремя сделанную заплатку, кровопотеря была нешуточной. Наверное, стоило отложить ненадолго сладостную месть. Пусть девка пока помучается в ожидании неизбежного, а ему самому не мешало бы заглянуть в лазарет…***
Когда два часа спустя в комнату проникла встревоженная Пудинг, Эри лежала на постели — бледная, осунувшаяся, с подёрнутыми синевой глазами — и безучастно пялилась в потолок. Взор её был устремлён куда-то в затенённый угол над кроватью. Губы двигались, беззвучно шептали, будто о чём-то просили — Пудинг так и не удалось различить, что именно. Слуги к тому времени прибрались: забрали одежду Перосперо, сменили простыни, смыли некрасивые багряные потёки с пола. Единственное, что напоминало о случившемся, — туго стянутая бинтами левая рука девушки, лежавшая поверх одеяла. Бинты побурели от просачивающейся крови, прикрывая неприглядно сузившуюся ладонь. На тумбочке тускло поблёскивал позабытый всеми ошейник тенрьюбито. — Годжу… — с ужасом всхлипнула Пудинг. Только при звуках собственного имени та перевела на неё невыразительный взгляд. — До меня дошли какие-то дикие новости… Что ты умудрилась напасть на Перосперо. Ранить его. Как такое могло выйти? Неужели это я виновата?! Там, на площади… ты была сама не своя после моих слов. — Нет, дело не в тебе, — слабо прошептала Эри, а затем с усилием привстала, опираясь спиной на подушку. В её глазах промелькнул странный огонёк: — Хорошо, что ты пришла, Пудинг. Эри прекрасно понимала, что её поступок был из ряда вон выходящим. Непростительным. Настолько — что даже Катакури не пришёл навестить невестку, посягнувшую на жизнь его брата. На члена семьи. Удивительно, что Пудинг до сих пор не отвернулась от неё. Милая, легкомысленная, далеко не идеальная Пудинг… Эри поманила её к себе здоровой рукой, и та нерешительно подошла, присела рядом на постель, склонилась — взволнованно и доверительно. — У меня есть одна просьба. Знаю, ты не обязана её выполнять, я же причинила вред твоему брату. Пыталась его убить, — линия губ треснула, переломилась в искажённом подобии улыбки. — Но должна же я хотя бы попробовать — попросить. Ведь ты сама когда-то предлагала помощь. — Убить?.. — Пудинг ошарашенно уставилась на неё, но взгляд у собеседницы был рассеян, расфокусирован — вряд ли та до конца осознавала, что говорит, а потому попытаться выведать у неё подробности казалось сейчас бессмысленной затеей. Впрочем, характер у Перосперо был отвратительным, Пудинг самой порой мечталось придушить заносчивого братца, правда, больше в переносном смысле, нежели в прямом. Сглотнув, она спросила: — О чём ты хотела попросить? — Забери их. — Что? — Забери мои воспоминания. Когда Перосперо придёт… с очередными «подарками»… А он придёт — лишь бы отомстить мне, сделать как можно больнее, ведь теперь ему известно, где прячется боль. Непременно сделает это — даже если раньше только пугал, то теперь сделает наверняка… — она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, придать лихорадочно льющимся словам большей стройности. — Пудинг! Перосперо придёт — и я не вынесу этого во второй раз. Узнать о его смерти… Я действительно сойду с ума, и меня не удержит обещание, данное Ичиджи… Прошу, забери их! — голос зазвучал совсем рвано, на грани срыва. — Какие именно воспоминания? — Пудинг моментально перешла на сдержанно-деловой тон. Она не понимала, что происходит, но невестка была близка к истерике, охи и ахи, равно как и прочий сочувственный лепет здесь точно бы не помогли. — Какое-то событие? Или о ком-то конкретно? Заслышав эти уверенные нотки, Эри слегка успокоилась, присмирела. Машинально поднесла перебинтованную кисть к виску, коснулась его, поморщилась — очевидно, действие обезболивающих заканчивалось, и там, под бинтами, ужасно ныло. — Воспоминания о нём. О Йонджи. Все, до единого, — она опять растянула кончики губ: на сей раз вышло гораздо больше похоже на улыбку, пусть и дрожащую, жалкую. И пояснила: — О зелёном остолопе из книги, которому ты врезала сегодня… …Через десять минут Пудинг прижимала к груди ворох разноцветной плёнки. Эри недоумённо уставилась на блестящую ленту, где мелькала чья-то голова совершенно дикого цвета — весенней зелени. Она ощущала себя странно, мысли казались опустевшими, зияли прорехами, будто по ним прошлись невидимым ластиком. Ах да, Перосперо же собирался убить Ниджи и кого-то ещё — она не помнила кого. Отчего-то сердце билось часто-часто. Неужели её так сильно волновала судьба кузена? Сама же когда-то грозилась его убить… этого дурака Ниджи… Но нет, кажется, и вправду волновала, она не хотела его смерти — Эри бросила взгляд на свою забинтованную руку: вот насколько не хотела. Почему тогда до сих пор о нём помнила? Она же просила Пудинг что-то у неё забрать. Кого-то. О ком она, стало быть, переживала больше, чем о Втором принце? — Так, контрольная проверка! Приготовься: Йонджи! — Пудинг произнесла это имя, раздражённо сморщив нос. И следом состроила страшные глаза, анализируя состояние подопечной: — Ну как, это имя тебе о чём-нибудь говорит? Навевает воспоминания? — Йон… кто? — Эри нахмурила брови. Прошлась взглядом по серым стенам, уткнулась в тени на потолке. Внутри ничего не всколыхнулось — это о нём она хотела забыть? О каком-то «Четвёртом»? Но ведь кузенов всегда было трое — Ичиджи, Ниджи, Санджи — и в довесок к ним Рэйджу, нулевая. — Отлично, похоже, я достала всё… Ты сказала мне их стереть. Уверена? Скоро от них ничего не останется, — напомнила Пудинг, встряхивая перед ней пятнисто-зелёным целлулоидом. — Да, — медленно кивнула Эри. На деле она не была так уж уверена. Но это было её личное решение — недавней, цельной версии себя, — пусть она помнила о нём плохо, урывками. — Раз я сама такое сказала, значит, так и есть. Значит, я настолько отчаялась. Она прижала ладонь к груди, прислушиваясь к себе. Там жили тревога, переживание, тусклая, вымученная обречённость, но это никак не тянуло на совсем уж кромешное отчаяние. Получается, и в самом деле сработало. Получается, виденная мельком нелепая зелёная башка отчего-то была ей важна — до такой степени, что всё, что с ней связано, сломило её, вынудило нарушить собственные принципы. Да кто вообще такой — этот «Четвёртый»? Пудинг осторожно свернула плёнку в рулончик. — Оставить здесь? — она по привычке направилась к подоконнику, но Эри её остановила. — Нет, забери с собой, — глухо проговорила она, стараясь не смотреть на содержимое чужих рук, не поддаваться соблазну. — Проследи, чтобы всё исчезло. Иначе есть шанс, что я передумаю, мне станет любопытно… — Годжу… — у самого порога Пудинг обернулась, робко поглаживая дверную ручку. — Я, наверное, больше не смогу приходить. Для меня это уже не игра, Перосперо не проявит снисходительность, если прознает, — раз уж ты действительно покусилась на его жизнь. Но я обещаю никогда не лупить твоих дурацких кузенов, даже если захочется, — ты же из-за них пошла на такое? Он им угрожал, да? — Кузенов?.. — в голове снова плескалась тошнотворная слабость, усугублённая замешательством от провалов в памяти. — Да, выходит, ради них. Понимаешь, они по-своему ужасны. Отвратительно обращались со мной, и могу лишь представить, насколько сильно обидели Санджи. И всё-таки они тоже люди — просто немного неправильные, другие. Идеальные снаружи — а внутри какие-то поломанные, как игрушечные роботы со сбившимися настройками, не знаю, правда, можно ли их вообще починить… — «Их не научили, как правильно», — кажется, так говорила Козетта. Эри перевела дыхание и закончила: — Но они — моя семья, другой у меня не будет. Я не желаю им смерти и пойду на всё, чтобы их защитить. — Я понимаю, — пушистые хвостики яростно качнулись — настолько утвердительно Пудинг дёрнула подбородком. — Я хорошо тебя понимаю — как никто другой. Скорее всего, из-за наших глупых семей мы останемся врагами, но поверь: мне очень, очень жаль, что так вышло. — Мне тоже, — Эри бледно улыбнулась, наклонилась вперёд, приникая щекой к поднятым коленям, обнимая их правой рукой и поглядывая искоса на собеседницу. Левая рука лежала на постели недвижимой увядшей лозой. — Ты лучший враг на свете, Пудинг. Спасибо тебе — за всё.