Пила лежала в футляре на переливчатой атласной подушке, словно это был не просто инструмент, не орудие труда, а драгоценное украшение. Она и вправду была драгоценной. Короткая — не длиннее локтя обычного человека, узкая и невероятно смертоносная. По лбу солдата-пешки, демонстрировавшего на вытянутых руках открытый футляр, скатывались крупные капли пота; колени и вовсе ходили ходуном.
Младшие дети Шарлотты (хотя «младшими» тех можно было назвать с натяжкой, им было уже лет под тридцать): Като, Брауни, Прим, прибившаяся к ним мелкая восьмилетка Анана с тряпичным зайцем в обнимку, — собрались вокруг любопытствующей, перешёптывающейся кучкой, но подойти ближе, чем на метр, не решались. Даже на таком расстоянии все присутствующие ощущали ползучую волю Мамы, исходившую от тёмного металла. Като на Чаепитии был одним из тех немногих, кто остался на ногах после всплеска Маминого крика, но и он предпочитал не рисковать. Крохотное пирожное, лежавшее на блюдце рядом с чайной чашкой Перосперо, не то что не улыбалось — от накатившего ужаса оно едва попискивало.
— Вот это я понимаю — далеко не баловство! — Перосперо встал с кресла и ухватился за рукоятку пилы, поглядывая на лежавших в распахнутой книге посреди широченного зала библиотеки Винсмоуков — те в который раз проигнорировали его слова, напялив на себя равнодушные, скучающие маски.
Скорее всего, дело было в слабости от недавнего нападения супруги, но и его самого до костей пробирала мощь невидимого, плотно окутывающего железо хаки. Поморщившись, Перосперо переложил пилу в неживую, правую, руку; сразу стало немного полегче.
Среди братьев и сестёр прокатился возбуждённый гул предвкушения.
В ожидании пилы те баловались, как могли: с молотками, свёрлами и скальпелями. Перосперо не возражал: пусть отведут душу над поверженными врагами. Впрочем, он сам изумился, завидев острый и длинный мясницкий нож, зажатый в кулачке малютки Ананы. В отличие от старшего брата, жаждущего получить наслаждение исключительно от скорой мести, та получала наслаждение от самой возможности причинить кому-либо боль.
Порой Перосперо становилось не по себе от некоторых привычек братьев и сестёр. Мама смотрела на их поведение сквозь пальцы, ей не было дела до воспитания своих отпрысков. Первым требованием Шарлотты Линлин к детям являлось умение позаботиться о себе, защитить самих себя (в том числе и друг от друга). А вторым — попытаться проявить полезность. В случае успеха она могла удостоить особо отличившегося своим капризным и переменчивым вниманием.
Анана с милой улыбкой на пухлом детском личике попыталась отковырнуть ножом акселератор рейдового ботинка Синей Молнии. Будь на его месте обычный человек — Анану бы ни капли не смутил тот факт, что вместе с усилителем она откромсала бы несчастному добрую часть пятки. Винсмоук, предсказуемо не пострадав и не меняясь в лице, брыкнул ногой и ловко зарядил нахальной малявке по пятой точке. Девочка с обиженным визгом отлетела в сторону. Перосперо с Овэном, присевшим поблизости за чайный столик и с позвякиванием размешивавшим сахар в чашке, лишь скептически переглянулись, пока все остальные ядовито потешались над невезучей Ананой: что ты за пират, если тебе достаётся от обездвиженных пленников? В семье никогда не делали скидку на пол или возраст.
Винсмоуки пока не чувствовали угрозы, но, кажется, им порядком надоели дети Шарлотты, всякий раз с любопытством кружившие вокруг них, подобно рою мошкары, и тыкавшие туда-сюда железными штуковинами разной степени заточенности. Разумеется, никто так и не сподобился даже поцарапать этих киборгов. Книга нивелировала волю пленников, но кожа и кости у них были усилены металлом, а рейдовый костюм по-прежнему работал как невидимая броня. Прямо сейчас Винсмоуков можно было ударить без риска сломать пальцы, но вот пробить их защиту — нет. С этой технологией Джадж действительно превзошёл самого себя.
Перосперо обладал немалым жизненным опытом, а следовательно, был куда более осторожным, чем сестра: прежде чем приблизиться к мальчишке с дурацкой кличкой «Зелёный Брашпиль», он перестраховался и надёжно зафиксировал его руки и ноги леденцовыми колодками. Тот только насмешливо зыркнул на него, вертя головой, — пока что не догадывался, что его ожидает отнюдь не обычная пила.
В любой другой день Перосперо позлорадствовал бы над ним, отпустил пару-тройку острот. Но ему мешала липкая слабость, затуманивающая мысли, невзирая на все принятые лекарства. Рану умело зашили и обработали, но на восстановление должна была уйти неделя, не меньше. Из-за этого пришлось отказаться от посещения лаборатории — слишком далеко добираться, даже через зеркала Брюле, вот он и распорядился организовать подобие хирургического кабинета на месте, в скудно воссозданной библиотеке — бо́льшая часть Маминых книжных сокровищ до сих пор покоилась под завалами старого шато.
К тому же мальчишка сегодня особенно раздражал его — колючим взглядом, волчьим оскалом, мерзким цветом… Проклятыми завитушками! Перосперо при виде них уже не представлял себе Джаджа — одну лишь её, хитрую Винсмоуковскую ведьму, которая едва-едва не погубила его, тем более что вышло у неё это до обидного просто. Он стиснул рукоять пилы: хотелось поскорее что-нибудь откромсать. Отчего-то Перосперо не сомневался, что в этот раз у него непременно получится.
Он поднёс пилу к левому сжатому кулаку в оранжево-лаймовой перчатке (мальчишка нахмурился — видать, тоже ощутил исходящую от тёмного металла мощь) и резанул для пробы. Зубастая кромка прошлась с натяжкой, рвано, как по влажному бревну, — и распорола-таки неподатливый материал, взрезала кожу, глухо скрежетнув по костям основных фаланг… Винсмоук глухо выругался. Его брат приподнял затылок с соседней страницы и с отвращением скривил подвижный рот, разглядев, что происходит.
— Наконец-то! Сработало! — Перосперо засмеялся с каким-то облегчением и почти садистским восторгом. Братья и сёстры дружно вторили ему, Анана издала радостный писк, стискивая игрушечного зайца. — Что ж, думаю, мы продолжим с пальцами, перо-рин. Передам этим же вечером парочку вашей кузине — их ей как раз с недавних пор недостаёт!
— Где она? Что вы с ней сделали? — мальчишка смотрел на него яростно и недоумённо. По пробитой перчатке тягуче стекали капли крови, пропитывая алым бумажную подложку.
Перосперо не успел выдать ядовитый ответ, как рядом неожиданно, громко и зло, захохотал Синяя Молния:
— Эй, Перосперо! Ты, что ли, издеваешься надо мной? Почему начал с младшего? Это так унизительно! Надо же по старшинству!
— Нам некуда торопиться, до тебя тоже дойдёт очередь, — с усмешкой пообещал тот. Похоже, бесчувственные мальчишки собирались хорохориться до последнего. Ему стало интересно: они действительно не испытывали боль — или Джадж настолько хорошо их выдрессировал?
В этот самый момент оба брата разом затихли, словно прислушиваясь к чему-то, синхронно переглянулись с невероятно серьёзными лицами. А потом так же синхронно подняли на него головы и… ухмыльнулись. Это и есть знаменитые штучки, свойственные близнецам? И отчего они так довольно скалятся? Впрочем, это всё, что им оставалось, — скалиться. Перосперо раздражённо дёрнул щекой и примерился для нового разреза.
И тут с гулким дальним «бу-у-ум» здание содрогнулось, пошатнулось от пола до потолка.
Прим охнула. Като, с любопытством тянущий шею, чтобы ничего не упустить, упал, не удержавшись на ногах, на его напоминавшем тыкву лице промелькнуло удивление, а Перосперо вскинулся: что это, землетрясение? На Пирожном острове их сроду не бывало. Затем всё повторилось, с потолка вниз густым дождём хлынула штукатурка. Кое-где с накренившихся полок посыпались на пол тяжёлые книги. Пара фолиантов распахнулась, и оттуда сразу же заревели, высунув наружу морды, осоловелые и перепуганные твари.
— Перосперо-сама! Овэн-сама!.. — в распахнутые двери библиотеки вбежали солдаты. Предводитель отряда нервно размахивал обнажённой саблей. — Еле вас отыскали!
— В чём дело? Что происходит?! — Перосперо отпрянул от книги и передёрнул плечами, стряхивая осевшую на них карамельную пыль.
— Нападение! Нас атакуют! Они уже в порту.
Дети Шарлотты встревоженно охнули. Брауни поправил шляпу и, засунув руку за отворот куртки, нервно почесал поросшую волосами грудь. Овэн грозно стиснул кулаки.
— Кто? Кто осмелился?!
— Это… — солдат бегло глянул на распростёртых книжных Винсмоуков и сглотнул. — Это пираты Чёрной Бороды! Его флаг!
— Что?! Прознали об отсутствии Мамы и дерзнули напасть? В самом сердце Тотто Лэнда! Вот мерзавцы!.. — Перосперо яростно пристукнул каблуком сапога, от неосторожного движения под лопаткой снова резануло болью. Он старался не обращать внимания на прислушивающихся к разговору пленников, чьи ухмылки стали отчётливо шире. — Где Катакури? Крекер?
— Катакури-сама после праздника остался где-то в городе. Генерал Крекер сейчас в порту, отражает нападение, это от него поступило сообщение.
— Овэн, разыщи Катакури! Отправляйтесь с ним на подмогу к Крекеру!
Младший брат утвердительно качнул массивным подбородком и, не мешкая, двинулся к выходу, похрустывая по пути костяшками пальцев.
— Что нам делать, брат? — спросила Прим. Трусиха Анана (вечно бьющая исподтишка и храбрая только с теми, кто не мог дать ей отпор) пряталась за извивающимися осьминожьими щупальцами старшей сестры, которые заменяли Прим нижние конечности — та являлась наполовину рыбочеловеком.
— Не путаться под ногами! И под щупальцами тоже, Анана! — младшие были не слишком полезны. В прошлый раз на острове Какао от них почти не было толку.
Стены опять затряслись. И Перосперо — вместе с ними, от злости и растерянности.
— Гавань же на другом конце острова, как они умудряются нас обстреливать с такого расстояния?
— Вероятно, кто-то прошёл вдоль побережья и зашёл с тыла — для отвлечения внимания, — предположил командир.
— Вероятно?.. Почему разведывательные слизни не доложили?! — Перосперо стиснул злосчастную пилу, он был бледен от бешенства. Что-то опять громыхнуло, установленная над книгой широкая лампа-прожектор рухнула, на потолке прямо над головами с пронзительным неприятным хрустом прошлась солидная трещина, вновь обдавая присутствующих облаком белёсой извёстки.
— Большинство слизней временно пропали с радаров, а потом появились и отрапортовали с большой задержкой…
— Кто командует их флотом?
— Точно неизвестно, но среди них заметили бывшего адмирала Морского Дозора, Аокидзи.
Что ж, судьба слизней немного прояснилась: если среди нападавших действительно находился Аокидзи — тот просто-напросто заморозил всех встреченных по пути разведчиков, и те, небось, оттаяли лишь сейчас. Размышляя об этом, Перосперо скосил взгляд на Винсмоуков: те продолжали ухмыляться. Не злорадно — снисходительно. Так, словно знали что-то, недоступное остальным.
У солдата в руке требовательно тренькнула компактная ден-ден-муши. Он принял короткое сообщение, и глаза его округлились.
— Перосперо-сама, это от городского гарнизона: шато и окрестности атакует не Чёрная Борода. Это… — его голос резко осип, пару секунд он только и мог, что открывать и закрывать рот, как вытащенная на берег рыба.
— Ну же! — нетерпеливо рявкнул тот. — Кто ещё? Кто вместе с ними?
— Это Дже…
Стена за спиной Перосперо с оглушительным грохотом разлетелась на куски. Из пролома, чьи края не выдерживали жара и плавились, сочась густыми и липкими потёками карамели, внутрь библиотеки прорвались ослепительно пылающие алые искры.
— Sparking Valkyrie!
Столпившихся рядом с книгой детей Шарлотты размело по сторонам мощной взрывной волной. Солдаты, стоявшие у дальних дверей, слегка отступили назад, прикрываясь сделанными из печенья щитами. От разлетевшихся по залу жгучих искр сухие страницы раскрытых книг моментально вспыхнули, и Перосперо, которого отбросило к ногам пленников, тотчас с криком ужаса откатился вбок, лихорадочно сбивая с рукавов пальто перекинувшиеся на него язычки пламени. Кое-как сбив огонь, он панически, безотчётно отполз в угол между книжными шкафами, почти не замечая пронзившей спину боли и судорожно стискивая голову левой рукой.
Недолговечная леденцовая ладонь, соприкоснувшись с огненным жаром, таяла, с неё на пол стекали крупные вязкие капли. Сердце колотилось, раздирая изнутри впалую грудь, мучительно не хватало дыхания. В который раз ему мерещились клубы дыма, и отовсюду, со всех сторон, отвратительно тянуло запахами горелой плоти и жжёного сахара. На короткое время Перосперо вновь оказался заперт в огненной ловушке собственных воспоминаний…
— Вот вы где! — Ичиджи, вступивший в зал, усмехнулся эффектно окутанным книжным пламенем братьям и отбросил сильным ударом ноги Брауни, безрассудно кинувшегося ему наперерез. Подцепил за шиворот и отшвырнул от себя, будто надоедливого котёнка, мешавшуюся мелкую Анану, которая раз за разом, безуспешно, но отчаянно, пыряла его ножом в бедро. Повернул голову на замерший на противоположном конце библиотеки отряд солдат Шарлотты. Те отчётливо напряглись, их предводитель перехватил покрепче саблю.
— Ниджи, Йонджи, жду вас снаружи, мы с Рэйджу пока что зачистим этаж, — холодно распорядился Красная Искра, а сестра, выглядывающая из-за его спины через дыру разлома, лукаво вздёрнула бровь. Потом неспешно вытянула перед собой ладонь, дунула… Где-то за стеной взвыли окутанные облачком розоватого яда глупцы, осмелившиеся подойти к Рэйджу слишком близко. Ичиджи, взмахнув белым плащом, лёгким прыжком перемахнул назад через обломки, присоединяясь к ней: от него больше ничего не требовалось, братья были способны сами за себя постоять.
Спустя десяток секунд Ниджи с Йонджи выкатились из полностью прогоревшей бумажной клетки, небрежно стряхивая пепел с огнеупорных костюмов.
Йонджи пошевелил на пробу окровавленными пальцами — целы. Всё-таки он был чуточку ошеломлён: слабая боль не причиняла проблем, но так странно было чувствовать себя уязвимым. Он с досадой отпихнул подальше валявшуюся перед ним проклятую пилу — та проехалась по полу с противным скрежетом, скрываясь под куском рухнувшей стены.
Братья огляделись, оценивая обстановку: их со всех сторон окружали злые лица пиратов Шарлотты. Впрочем, Йонджи почему-то обращать на них внимания не стал, а вместо этого развернулся к Ниджи.
На лице Синей Молнии успело проскользнуть недоумение — перед тем как младший брат от всей души заехал ему кулаком прямо в скулу.
— Winch Guillotine! — следом Йонджи выпустил правую кисть-лебёдку. Растянувшийся трос в один миг обернулся вокруг тела покачнувшегося и несколько оторопевшего от подобного поворота событий Ниджи, после чего, используя брата как своеобразный утяжелитель, Зелёный Брашпиль закрутился волчком, яростно раскидывая очухавшихся и бросившихся в атаку врагов. Места, чтобы развернуться, было мало, и Ниджи громко возмущался, пока его вместе с пиратами и конфетными пешками не очень аккуратно размазывало по стенам, книжным полкам и потолку — трещина в последнем после одного из таких попаданий заметно увеличилась.
Рука Йонджи наконец-то выпустила брата из захвата, с приглушённым шуршанием и откалиброванной точностью собралась воедино, формируя сложные сочленения боевой перчатки.
Ниджи, привалившись к стене, ошалело тряс головой. Затенённое стекло на левой половинке очков разбилось и осыпалось ему на грудь, серо-голубой глаз свирепо взирал на младшего брата.
— Ты что вообще творишь?!
— Я же обещал тебя убить, — спокойно обронил Зелёный Брашпиль, с хрустом разминая затёкшую от долгого неподвижного лежания шею. — Скажи спасибо, что не убил.
— Спасибо!.. Ну и как мне теперь работать с молниями? Я же себе глаз выжгу! А нам ещё предстоит битва.
— Почаще жмурься этим глазом, — коротко посоветовал Йонджи.
Тот только сердито фыркнул в ответ, со звучным щелчком вправляя ненароком вывернутое при неудачном приземлении плечо.
— Если ты у нас такой убийственный и мстительный, братец, попробуй начать с того, кто был у кузины самым первым, — процедил Ниджи, поднимаясь на ноги. — Я ведь и здесь умудрился стать вторым.
Замечание было справедливым. Йонджи издал какой-то странный звук: словно хотел чертыхнуться, но внезапно подавился. И на время передумал его убивать.
— Stealth!
В тот же миг Ниджи метнулся прямо на него: левый глаз был предусмотрительно зажмурен, перчатка искрилась электричеством. Йонджи машинально принял защитную стойку, но тот порывом неудержимого синего бриза обогнул его, поднырнув под локоть, и ринулся дальше. Ярко сверкнуло белым: кулак Ниджи врезался во взметнувшуюся над книжными полками карамельную волну, едва не обрушившуюся на спину его младшего брата, и разметал её по сторонам.
Оставшаяся часть, моментально собравшись воедино, изменила траекторию и рванулась, будто живая, к Синей Молнии, обволакивая его колени и бёдра густой прозрачно-розовой массой, обездвиживая и стремительно распространяясь дальше — вверх, к подбородку. Чем-то подобным Перосперо сковал Винсмоуков за столом на проклятом Чаепитии.
Но дьявольская карамель тут же замедлила ход, начала трещать и осыпаться — создатель утратил над нею контроль. Ведь Йонджи тоже умел реагировать быстро: резко полыхнули запущенные рейдовые ботинки — и мгновение спустя окровавленная оранжево-лаймовая перчатка вцепилась в горло возвышавшегося над братьями Перосперо, с размаху вжала того в радужную стену библиотеки.
Перосперо, хрипя, безуспешно пытался высвободиться из железной хватки разъярённого противника; бледные пальцы, пачкаясь в чужой крови, скользили по жёсткой защитной броне, прикрывавшей запястье Зелёного Брашпиля.
— Где она?! — проревел Йонджи, наклоняясь к нему — у Перосперо от недостатка кислорода подкашивались ноги, и он присполз на пол, оставляя на стене едва заметный кровавый след — разошлась свежая рана на лопатке. Ниджи поодаль от них яростно смахивал с себя налипшие на костюм остатки леденца.
— Надеюсь… уже сдохла… — с трудом просипел Перосперо, пытаясь растянуть губы в ухмылке. — И вы тоже сдохнете… Мы истребим всё ваше проклятое племя…
— Врёшь! — Йонджи с побелевшими от гнева глазами сжал пальцы чуточку сильнее, чем собирался, противник посинел, отчаянно засучил ногами в последней отчаянной попытке высвободиться — и разом обмяк, обвис в его руке, так и не успев сказать ничего путного.
В наушниках вновь пиликнул знакомый сигнал — как и тот, что они заслышали до начала нападения (на близком расстоянии начали работать встроенные в наушники передатчики). Ичиджи поторапливал. Зелёный Брашпиль брезгливо откинул безвольное тело старшего сына Шарлотты в сторону: по-хорошему, полагалось добить, но тот разочаровал его, неожиданно оказался слабаком, с которым не стоило терять время и марать руки.
Вдвоём с братом они равнодушно миновали живописно разложенных то тут то там противников — Ниджи колюче зыркнул левым глазом на притаившуюся под полкой Анану, отчего у той резко пропало желание тянуться к валявшемуся неподалёку ножу — и, не оборачиваясь, покинули библиотеку. Из догорающих книг по залу расползались слегка подкопчённые единороги, крокодилы и мантикоры…
…Рэйджу и Ичиджи ожидали их на площадке у полуразрушенной лестницы. Далёкие корабельные орудия продолжали палить, и где-то над их головами, в башнях, изредка громыхало и взрывалось.
— Пора отступать, — скомандовал Ичиджи, внимательно рассматривая братьев. От его взгляда наверняка не укрылись ни залитая кровью перчатка, ни разбитые очки. Однако от комментариев он воздержался. — Будем прорываться к главному холлу. Шарлотта начали стягивать к шато войска. Наши солдаты временно их сдерживают.
Он развернулся и двинулся вперёд по коридору — Ниджи с Рэйджу последовали за ним, — но младший брат так и не сдвинулся с места.
— Ичиджи…
— Что такое, Йонджи? Я отдал приказ.
— Я не могу сейчас уйти, — как-то обречённо и в то же время упёрто выдохнул Йонджи.
Он видел её — в тот последний раз, когда открывали книгу, выставляли его с братом на посмешище, на потеху толпе. Недолго, какие-то несколько секунд, но это точно была Эри — в нарядном платье, всё такая же красивая, пусть и невероятно бледная. И почему-то в сопровождении этого верзилы, Катакури.
— Годжу… она где-то здесь, она жива, я видел собственными глазами… И я должен… понимаешь, должен! — её отыскать.
В левом, неприкрытом чёрным стеклом, глазу Ниджи, с любопытством поглядывающего то на младшего, то на старшего брата, проскользнула смешливая искра.
— Ты в курсе, что прошло два с половиной месяца со дня Чаепития? — вдруг поинтересовался Ичиджи. По какой-то причине он не спешил пенять брату на открытое неподчинение, хотя в словах отчётливо звенели льдинки. Вероятно, Ичиджи в кои-то веки не сумел сходу подобрать нужного ответа — ведь с подобным противодействием он столкнулся впервые в жизни. — Вы сидели в заключении, в книге, и ты, должно быть, не знаешь. Они в тот же день провернули какую-то хитрую махинацию с брачным контрактом и отдали её замуж за старшего сына, Шарлотту Перосперо. Сначала нам донесли разведчики, а позже это просочилось в газеты. Когда ты видел её — разве та была в цепях? Пленницей? Под охраной?
Йонджи проворчал какое-то неразборчивое ругательство, переваривая эту информацию и попутно оглядываясь себе за спину — где-то там, позади, остались развалины библиотеки. И недобитый муж. А потом отрицательно покачал головой: Эри не походила на пленницу, да и с Катакури она держалась на равных.
— Возможно, она уже куда больше Шарлотта, чем Винсмоук, — Ичиджи закончил жёстким, почти металлическим голосом. Словно ему самому не нравились собственные рациональные выкладки.
Йонджи нахмурился, завитушка брови у переносицы уткнулась в прорезавшую лоб упрямую морщину:
— Спрошу у неё, когда найду, — разумеется, он не собирался спрашивать — ещё чего!
Он смотрел на старшего брата непримиримо и одновременно с какой-то надеждой, выжидая от него нового приказа: приказа не подчиниться приказу. Как бы глупо это ни звучало.
Рэйджу, скрестившая на груди руки и всё это время с интересом изучавшая свежеспасённых братьев, неожиданно хмыкнула и протянула своё любимое выразительное «О-о!». И Ичиджи почему-то сперва оглянулся на неё, а затем едва заметно дёрнул подбородком — согласился!
— Даю тебе тридцать минут, Йонджи! Мы не сможем затягивать атаку дольше. Постараемся по максимуму ослабить пиратов Шарлотты, чтобы им и в голову не пришло нас преследовать. Если кто-то из нас обнаружит Годжу раньше, я сообщу тебе. Общий сбор по-прежнему — в главном холле, у выхода.
— Слушаюсь! — выкрикнул Йонджи — это указание гораздо больше пришлось ему по душе — и, не теряя ни секунды, пустился вверх по ступенькам, перепрыгивая через образовавшиеся разломы. Он не заметил, но в каменном лице Ичиджи, устремлённом ему вслед, стояло не осуждение — наоборот, нечто, похожее на одобрение.
И, наверное, ему показалось бы не менее диким то, что Ичиджи обронил, обращаясь к оставшемуся рядом с ним брату:
— Выложимся сами и постараемся не тратить жизни наших солдат понапрасну. Их и так осталось слишком мало.
Рэйджу лишь снисходительно сощурилась на ошарашенного таким непривычным заявлением Ниджи.
— Два с половиной месяца, говоришь? — уточнил Синяя Молния, поравнявшись на ходу с братом и сестрой и задумчиво почёсывая бровь.
— Именно так, — чуть повернув к нему подбородок, сдержанно улыбнулся Ичиджи.
И Ниджи сразу понял, что скрывается за этой улыбкой. Брат думал о том же: два с половиной месяца разницы — это вам не две с половиной минуты. Существа в книгах не старели и не умирали, а это значило, что извечные «полшага» между ним и Ичиджи разом, отчётливо и необратимо, превратились в полноценную милю.
***
Йонджи мчался по сотрясающемуся шато, расспрашивая каждого встречного о девушке с белыми волосами и завитушечными бровями. Ну, как расспрашивал: подхватывал за шкирку тех, кого не вырубил с первого удара, и весьма невежливо встряхивал. После таких встряхов отрубалась ещё половина. Ему было не до аккуратности — время поджимало. Незадачливым противникам или начисто отшибало память при виде него, или же они и вовсе не знали, о ком идёт речь. Может, Эри постоянно держали взаперти, где-то в темнице, подальше ото всех? Но что тогда она делала там, на площади?
Он уже начал было сомневаться, что действительно её видел, но последний оппонент — растерянный солдат, напоминающий приземистый толстый кулёк в сомбреро — всполошенно ткнул куда-то себе за спину, с разинутым ртом разглядывая надвинувшуюся на него зелёную фурию:
— Там, в башне, насу! Годжу-сама… — но Йонджи не дослушал, потому что различил где-то вдали, в той стороне, куда указывал солдат, тонкий женский крик о помощи, сопровождающийся звоном разбитого стекла. И пулей метнулся по трясущемуся от очередного орудийного выстрела — судя по звуку, снаряд срикошетил и ушёл на пару этажей ниже — длинному коридору.
Голос был искажённый, но определённо мягкий, девчоночий, и Йонджи без колебаний мощным ударом кулака распахнул массивную дубовую дверь, ведущую в какой-то чулан, — косяк треснул, и ту опасно заклинило. И замер, уставившись на несостоявшуюся невестку. Кажется, её звали Пудинг.
Та нервно заматывала обрывком платья кровоточащую царапину на предплечье, стоя посреди полок, уставленных банками с вишнёвым и малиновым вареньем. Часть была разбита — под ботинком Йонджи хрустнуло стекло, — и их содержимое стекало по стене и косяку густыми ягодными потёками. Вряд ли это произошло из-за орудийного залпа — скорее всего, девушка от бессилия швыряла ни в чём не повинные банки в неподдающуюся дверь.
Он встретился с Пудинг глазами — их у неё обнаружилось целых три. От неожиданности Йонджи громко крякнул, отшатываясь назад и не совсем прилично разевая рот: милашка-невеста оказалась с тем ещё сюрпризом. Та молниеносно взвела курок пистолета, который до этого сжимала в ладони, и ткнула дулом в его сторону. Раздался выстрел, однако раненая рука дрогнула, а Йонджи инстинктивно, предвидя атаку, дёрнул головой — и пуля, смахивавшая на полосатую железную карамельку, насквозь прошила стену в какой-то пяди от его левого виска. Инстинктивно — потому что волосы сами собой встали на затылке дыбом, настолько опасна для него была эта «карамелька», заряженная волей Большой Мамочки.
Зелёный Брашпиль угрожающе ощерился на все тридцать два зуба, поглядывая на Пудинг исподлобья:
— Воу, потише! Или я забуду, что ты чуть не стала моей родственницей, дамочка!
Та, охнув, опустила руку, а потом и вовсе с шумным лязгом выронила пистолет, будто ожидала встретить кого угодно, только не его.
— Йонджи?!.. — довольно фамильярно выпалила она и почему-то залилась краской. Вдобавок ему почудилось, что едва слышно, на уровне ультразвука, Пудинг добавила вежливое «-сан».
С потолка привычно сыпанулась мелкая крошка, и оба, не сговариваясь, глянули наверх. Йонджи видел, как по дальней стене, прямо за спиной у Пудинг, опасно разрасталась и ветвилась приличных размеров трещина. Судя по всему, эта часть чулана готовилась обрушиться с минуты на минуту.
— Я думала переждать здесь, но попала в ловушку… — пролепетала Пудинг, с каким-то ошеломлением уставившись на него. И жалобно прибавила: — Вытащи меня отсюда. Пожалуйста…
— С чего бы это мне спасать врага? — удивился тот. — Всего час назад твои братишки и сестрёнки планировали меня расчленить заживо.
— Расчленить?! — она в смятении упёрлась взглядом в разрезанную боевую перчатку, покрытую красновато-бурыми разводами. Затем встряхнулась, словно собираясь с мыслями, передёрнула худенькими плечиками и посмотрела Йонджи прямо в лицо — внимательно-внимательно, почти оценивающе: — Ты же за Годжу явился, да? Спасёшь меня — подскажу, где её искать.
Йонджи раздумывал меньше секунды. Когда стена всё-таки рухнула, плюща с хлюпким дребезгом оставшиеся целыми сладкие банки, он продолжал свой стремительный забег по коридору, правда, на этот раз с неаккуратно зажатой под мышкой неудачной жёнушкой Санджи. Она то возмущённо брыкалась и повизгивала, то неожиданно обхватывала его бок, жалась доверчивым котёнком и смущённо шептала направления. Потом брыкания повторялись.
«Ненормальная какая-то», — решил про себя Йонджи.
Он нёсся по этажам, то и дело уворачиваясь от падающих обломков или разбивая их кулаком.
— А чего ты нас с Ниджи тогда стукнула? — спросил он на бегу, когда та в очередной раз притихла, несмело обнимая его.
Пудинг поёжилась: память у него была хорошая.
— За Санджи! — надув губы, возмущённо выдохнула она. Вот, опять это пискливое «-сан!» — на этот раз Йонджи точно не показалось. — За то, что вы, два придурка, его обижали.
— Успел наябедничать? Тоже мне защитница! Хех… Ты же вроде хотела его пристрелить, там, на свадьбе?
— Мало ли что хотела… За поворотом — вверх по лестнице… Эй, осторожно!
Зелёный Брашпиль небрежно снёс пинком отвалившуюся от стены полосатую карамельную колонну.
— Так что, выходит, эта «ошибка» тебе нравится? — вдруг с усмешкой поинтересовался он.
— Не твоё собачье дело! Ох, что я такое говорю… — Пудинг робко погладила его грудь ладошкой.
— Пфф!.. — фыркнул Йонджи, мимоходом стряхивая её ладонь, и признался весьма миролюбиво: — Кажется, мы с тобой похожи — нам обоим нравятся «ошибки».
— Сам ты со своими дурацкими братьями — ошибки! Ошибки природы… — гневно огрызнулась Пудинг и тут же ошеломлённо переспросила: — Годжу и вправду тебе нравится? По-настоящему?
— Очень! — Йонджи выдохнул это без грамма сарказма. Просто потому что понял, что «нравится» — подходящее слово. Не идеальное, но подходящее — и неважно, что на этот счёт мог бы съязвить Ниджи!
— Как сестра, да? Она тебе нравится как сестра? Как кузина? Ты поэтому сказал: «Никогда не…»? Поэтому тогда ушёл, не остался? — продолжала донимать его странными вопросами девчонка.
— Куда ушёл?.. Какая к чёрту сестра? — рявкнул он, совершенно замороченный её перепадами настроения и занятый в данный момент исключительно тем, как бы половчее перепрыгнуть обширную груду обломков, частично завалившую проход. — Тебе Санджи что, как брат нравится?
Пудинг неожиданно засмеялась. Каким-то счастливым, хрустальным смехом. Ненадолго задумалась, перебирая что-то в памяти, а потом громко заявила:
— Ох, вот же она дурочка! Почище меня. Хотя нет, оба вы хороши!.. Налево!
— Ха-а? — Йонджи особо не прислушивался к тому, что она несёт, но на очередной коридорной развилке послушно свернул в указанном направлении.
— Стой! Отпусти меня.
Зелёный Брашпиль затормозил, после чего отцепил от себя Пудинг и поставил на ноги рядом с собой. Перед ними простиралась зияющая пропасть, на месте которой не так давно находился мостик-переход между двумя башнями. Девушка высунулась наружу, свистнула, затем повторила, и через несколько секунд, пока Йонджи размышлял о том, какой идиот вообще додумался создать для проживания подобный лабиринт, к разлому непонятно откуда спланировал небольшой ковёр. Летающий, заметьте! По пушистому ворсу растекалось встревоженное бледно-бирюзовое желе.
— Рабиан! Нитро! С вами всё в порядке! — Пудинг забралась на ковёр и обернулась к спутнику, покачивая свесившейся в воздухе ножкой: — Дальше я сама, не стоит за меня волноваться. Разыщу кого-нибудь из братьев.
Никто особо и не волновался, но Йонджи вскинулся:
— Эй, а как же обещание?!
Та сердито зыркнула на него: мол, конечно же, помню! — и ткнула пальцем вперёд, через пропасть, в разлом перехода:
— Она там, на этаж выше, в конце коридора, последняя дверь… Если дверь ещё осталась, да и коридор тоже… Погоди, Горошинка!.. — у Йонджи отвисла челюсть — и не только от нахального прозвища: сумасшедшая милашка залезла к себе в голову и вытянула оттуда что-то, похожее на свёрнутую в дюжину слоёв разноцветную плёнку. Едва она сделала это, как смущённая улыбка сошла с её лица, оно стало невероятно презрительным и кислым — как в тот момент, на площади, когда она прилюдно выдала им с Ниджи по затрещине. Но Зелёный Брашпиль уже не удивлялся подобной трансформации: эта трёхглазая девка — головная боль Шарлотты, а не его. На крайний случай — Санджи.
Она помедлила, помахивая блестящим рулончиком в своей руке. Йонджи с подозрением прищурился: ему почудилось, что он углядел там свою собственную физиономию.
Наконец Пудинг вздохнула, протягивая ему плёнку:
— Попроси у неё прощения, за меня. Я нарушила обещание — не получилось это уничтожить. Я хотела, честное слово! Однако прошло полчаса, а плёнка и не думала исчезать, разве что слегка потускнела — и то, ближе к краям. И я поняла, что всё это было настолько важным для неё, что просто не смогла допустить, чтобы оно пропало. И поэтому забрала к себе, кое-что случайно подсмотрела, конечно… — она против воли покраснела и закусила губу. — Но, клянусь, прямо сейчас я ничего не помню!
— Что это? — Йонджи полностью утратил понимание происходящего. Правда, ехидное «Горошинка» почему-то не разозлило его, даже понравилось. Словно это было и не обзывательство вовсе. Ему казалось, что он где-то слышал подобное раньше. Как если бы кто-то называл его так давным-давно.
— Это принадлежит Годжу. Как найдёшь её, не забудь сунуть ей это в голову, вот так, — Пудинг приложила ладонь к своей макушке, — иначе будешь для неё совсем чужим. Усёк, зелёная ты башка? — а вот «башка» Йонджи точно не понравилась. — Просто берёшь — и суёшь! И не надо так дико на меня таращиться! Твоё счастье — в твоих руках, — как-то загадочно уронила девушка и толкнула его в плечо: — Поторопись. Вряд ли они растают через четверть часа, но лучше не рисковать. И вообще — иди уже, а то кто-нибудь нас заметит и решит, что я помогаю врагу!..
Пудинг шустро отодвинулась от него, устраиваясь посередине ковра.
— Четверть часа? Прорва времени, у меня самого осталось одиннадцать минут! — фыркнула почти двухметровая «Горошинка». Тем не менее, несмотря на хвастливое заявление, времени действительно было в обрез, поэтому Йонджи поспешил сунуть непонятную плёнку за голенище рейдового ботинка и, запустив ускорители, ринулся в указанном ему направлении.
— Передай ей, чтобы меньше думала о плохом! Иногда вообще лучше думать поменьше, а делать так, как велит сердце. У тебя-то оно есть, болван?.. — последнее, что он расслышал за своей спиной.
***
Башня была наполовину разрушена; она выходила на запад, к побережью, — и поэтому подверглась обстрелу больше других. Местами она оплавилась, местами перекосило стены и потолки, местами не осталось ничего — одни зияющие провалы за скособоченными дверными проёмами. Та башня, в которой он прежде обнаружил прятавшуюся Пудинг, оказывается, была ещё ничего.
Йонджи расчищал коридорные завалы суматошно, как сумасшедший, ворочая и отбрасывая руками обломки карамельных стен, оттаскивая огромные куски рухнувших перекрытий, пока наконец не добрался до самой дальней комнаты. Дверь едва болталась на расшатавшихся петлях, и он, дёрнув за неё одним нетерпеливым и сильным рывком, с грохотом откинул прочь.
Зелёный Брашпиль заглянул внутрь, и его сердце ухнуло вниз: блёкло-серая комната относительно неплохо сохранилась — если не считать кучки рухнувших с разошедшегося потолка леденцовых ошмётков, — но была разочаровывающе пуста. Либо он ошибся помещением, либо двуличная девка попросту его одурачила.
Пока он лихорадочно прикидывал, стоило ли вернуться назад и начинать вскрывать оставшиеся комнаты одну за другой (что, если Пудинг имела в виду не самую-самую дальнюю, а чуток не доходя?), над его головой что-то закряхтело и заскрежетало, потолок просел сильнее, и Йонджи пришлось резко рвануться вперёд, перекатиться, уходя из-под очередного обвала. Там, где он стоял мгновение назад, с противным глухим звуком вертикально ткнулась в пол массивная и широкая балка рухнувшего перекрытия, запечатывая собой дверной проём. Йонджи, опустившись на одно колено, вздёрнул над собой плащ, пережидая летящие обломки и поднявшуюся пыль.
Сквозь узкую щель, образованную плотной непробиваемой тканью и собственным плечом он видел узкое стрельчатое окно, куда проникали, золотясь оседающими карамельными пылинками, лучи закатного солнца. А чуть ниже и правее, в частично скрытом от обзора тёмном уголке между стенкой и кроватью, Йонджи вдруг заметил узкую белую ладонь, которую одним краешком — самые кончики пальцев — подсвечивало вытянутое солнечное пятно, лежавшее на полу.
Он с шумным вздохом подался вперёд.
Наверное, как и Пудинг, испугавшись взрывов, она забилась в этот угол, невидимый со стороны двери, в надежде хоть как-то спрятаться, укрыться от творившегося кругом разрушительного безумия. Глаза её были открыты, она медленно и глубоко дышала, но глядела сквозь Йонджи, будто не замечала его присутствия. На лбу наливалась багровым приличного размера шишка, но в остальном — тут он заприметил кое-что ещё, странно перебинтованную левую ладонь, и что-то неприятно ёкнуло у него в груди — была в полном порядке. Только в каком-то ледяном оцепенении, прострации.
Йонджи вскинулся:
— Эри!..
…Сначала она различила голос, зовущий её по имени. Затем перед носом у Эри возникли чьи-то угловатые колени, ровно очерченные сквозь плотно обтягивающую их зелёную ткань на подтянутых мускулистых ногах. Она завороженно уставилась на них — раньше ей не приходило в голову, что мужские колени могут быть красивыми. Всё вокруг кружилось, сознание двоилось, её слегка подташнивало — из-за упадка сил, вдобавок совсем недавно её крепко приложило чем-то твёрдым (не успела увернуться, когда с пошатнувшегося потолка в первый раз посыпались обломки). Эри не понимала, чего от неё хочет этот незнакомец с красивыми коленками. Пусть не зовёт, пусть отпустит её, она почти ушла в благословенную темноту, где больше не надо было страдать и бороться.
Однако тот не хотел отпускать, более того — неделикатно встряхнул её за плечи.
— Эри!
Даже не Годжу. Откуда он вообще знает её имя?
Девушка тускло окинула взглядом нависшую над нею внушительную фигуру — и запоздало попыталась шарахнуться вбок. Кто это? Что ему нужно? Его послал Перосперо? Вытащить супругу из рушащейся башни? Нет, после того что она сделала сегодня, Перосперо бы наверняка оставил её умирать…
— Пусти… — она вяло пыталась отмахнуться. — Я тебя не знаю. Не трогай… Не приближайся ко мне…
Ей казалось, что она прежде уже где-то видела эту остроконечную зелёную макушку. Почему на нём костюм, похожий на рейдовый? И двойная шестёрка на груди… Но на плаще — цифра «4», в Джерме никогда не было таких костюмов. Где-то на краю сознания смазанно проскочило: «Четвёртый». А следом отрывистой вереницей: «четыре», «ши», «смерть», — отчего-то насмешливым голосом Ниджи.
Мысли путались, всё было как во сне. Наверное, потому что всё это действительно ей снилось. Снилось в первый раз за долгие два с половиной месяца. Или же не снилось. Быть может, её погребло под обломками, и прямо сейчас она медленно умирала, раздавленная ими, и это было лишь растянувшееся причудливое видение, порождённое напоследок её угасающим сознанием. И в этом видении за ней явился шинигами, бог смерти, звал её за собой. Она вновь попыталась отпрянуть от него…
…От него шарахались, как от чужого. Эри вовсе не реагировала на его оклики и призывы. Йонджи вскочил на ноги, покусывая нижнюю губу и не понимая, отчего так вышло. Это были не просто отчуждение, давняя обида, неприязнь — она как будто видела его впервые и сжималась пугливо и настороженно, совершенно не зная, чего от него ожидать. Как будто всё это: белые волосы, забавные в своей неправильности брови (несуществующие усики бабочки), глаза цвета дымчатых облаков, мелодично звенящий тихий голос, — принадлежало не его Эри, а какой-то подменной, чужой девушке, хоть и абсолютной её копии.
Чёрт, точно: эта балаболка Пудинг — она же что-то говорила о том, что Эри могла его не признать! Настойчиво совала ему какую-то целлулоидную ерунду… Он машинально протянул руку к голенищу правого ботинка, но — его прошиб холодный пот — там ничего не оказалось. Куда подевались дурацкие картинки? Неужели случайно обронил по дороге? Зелёный Брашпиль безотчётно обернулся, обшаривая глазами комнату. И у двери, на полу, подле рухнувшей балки, перегородившей путь назад, ему почудился слабый отблеск глянца: да, это оно самое! Вывалилось, скорее всего, при резком перекате…
Один край намертво зажало, и, когда он торопливо потянул запылённую плёнку на себя, та оборвалась по сгибу с неприятным протяжным похрустыванием. На верхнем из оставшихся целыми кадров, которые Йонджи держал в руках, были изображены непонятные разноцветные тряпки, лежавшие на чьих-то коленях.
Он с лёгкой растерянностью посмотрел на придавленные и уходящие под балку обрывки, потом пожал плечами:
— Ну и чёрт с ними! — Пудинг ничего не упомянула про то, можно ли их рвать. К тому же блестящих картинок у него всё ещё оставалось с лихвой.
Йонджи вернулся к Эри — та уже не отшатывалась, была в каком-то полуобморочном состоянии. Он приподнял её подбородок, вглядываясь в измученное лицо, в затуманенные безразличные глаза. А затем бережно приложил свёрнутую шелестящую ленту к светлой макушке — как учила Пудинг. Плёнка моментально погрузилась внутрь, растворяясь среди её волос.
У Йонджи не было времени удивляться. Вместо этого он снова позвал, ласково и терпеливо, легонько поглаживая её большим пальцем по подбородку:
— Эри… Эри…
Неожиданно её помрачённый взгляд прояснился — Эри, нехотя сопротивляющаяся накатывающим волнам темноты, наконец-то узнала звук этого рычаще-ломкого голоса, в котором, непонятно отчего, плескались тревога и нежность.
— Эри, держись! Оставайся со мной! Ну же! Останься… — она внезапно задрожала, начала заваливаться набок, и Йонджи придержал, подхватил её лёгкое, как пух от одуванчика, тело — теперь она лежала у него на коленях.
— Я хотела бы… Но ты же умер. Ты просто призрак… Я не должна тебя вспоминать. Пожалуйста, не зови меня. Я не могу уйти. Не могу остаться с тобой. Никак не могу — я обещала Ичиджи…
Похоже, Эри бредила: как иначе объяснить эти обрывистые слова? И что она там сказала про Ичиджи? Получается, и в самом деле выбрала старшего брата? Чёртов Ниджи: вечно думает, что мир вращается исключительно вокруг него одного и его идиотских поступков… Йонджи сдвинул брови: даже если так — пусть! Хочет быть с Ичиджи — пусть! Самым важным было то, что он нашёл её, что она жива. Потерять её вновь было бы для него непереносимо.
Девушка с трудом приподняла ладонь, прошлась, едва касаясь, тыльной стороной по его скуле. Потом рука опала, будто подрезанная, веки опустились — но она дышала, по-прежнему дышала. Просто потеряла сознание. Йонджи снова оглядел её запавшие глаза, осунувшееся лицо, истончившуюся фигуру — Эри всегда была до смешного мелкой и худой, но сейчас казалась собственной бледной тенью. Эти ублюдки мучили её? Он стиснул свою изрезанную руку в кулак, упираясь взглядом в её перебинтованную ладонь: проклятый Перосперо, вот откуда эта мерзкая шутка про пальцы… Знал бы — свернул бы ему тощую шею на месте!
В этот момент шато опять сотрясся, от шпилей до основания, потолок башни отчаянно затрещал — тяжёлая крыша над ними, по-видимому, держалась одним чудом. Йонджи резко вскинулся, поднимаясь на ноги и удерживая девушку на руках, отскочил от вздыбившихся в полу плит. Надо было поскорее убираться отсюда. К тому же — Зелёный Брашпиль мрачно хмыкнул — из выделенного братом времени у него оставалась всего пара минут. Однако обратный путь был завален, пол зыбко проседал под ботинками — ещё чуть-чуть, и всё вокруг обрушится, погребёт их под неподъёмными обломками. Будь он один — может, и справился бы, выдюжил, выбрался. Но с Эри рисковать было нельзя.
Йонджи рванулся к окну — проклятье, слишком узкое для его широких плеч! В ярости, не задумываясь, он шваркнул ногой в стену рядом с оконным проёмом, затем ещё раз и ещё, пытаясь его увеличить. Запустил акселератор, добавил мощности ботинку и попробовал снова. Закаменевшая карамельная кладка, хоть и трескалась, но никак не поддавалась. Чтобы разрушить похожую стену, в прошлый раз им с братьями понадобилась совместная атака — Black Bug. С подобным дьявольским материалом могли совладать либо невероятная сила, либо огонь.
Сидеть и надеяться на то, что вот-вот, с минуты на минуту, ровнёхонько в это место прилетит очередной снаряд, было глупо. Но откуда здесь взяться огню?
Под подошвой рейдового ботинка что-то потревожено звякнуло, отчаянно рыскающий взгляд зацепился за подозрительный металлический обруч, валявшийся на полу и припорошенный осыпавшейся штукатуркой. Йонджи узнал этот предмет: ошейник тенрьюбито — в таких в Джерму порой доставляли новых служанок. Он вспомнил золотые украшения на запястьях Санджи и скривился: ошейники, браслеты — Шарлотта определённо питали симпатию к подобным подлым штучкам. Ведь с ними не было нужды в охранниках и цепях… Неужто эту мерзость надевали на тонкую шею Эри? Он мельком глянул: действительно, там краснела узкая полоса натёртой до ссадин кожи.
Во внезапном порыве бешенства и — одновременно — вдохновения Йонджи сдёрнул с плеч плащ и полностью обернул в него девушку, после чего прижал этот импровизированный чёрный кокон к своей груди.
— Не бойся, это быстро, — пообещал он, хотя та в беспамятстве, скрытая в складках плаща, вряд ли что-то слышала.
А потом носком ботинка подцепил и подбросил ошейник в воздух — и в стремительном развороте изо всех сил впечатал ногой грубый кусок металла прямо в оконный косяк.
С коротким и звучным «дзыньк!» обруч треснул.
Пламя было нипочём рейдовому костюму — и тем более огнеупорному плащу. Зажмурившегося Йонджи обдало градом прозрачных леденцовых осколков. От грянувшего взрыва и разошедшейся вслед за ним волны палящего жара карамель предсказуемо не выдержала и начала плавиться, на глазах рассыпаясь на куски. Прошла пара мгновений — и раскуроченное окно расширилось как минимум вдвое.
— Хах, ваша хвалёная карамель — далеко не лучший материал, чтобы удержать Винсмоука! — задорно ощерился Йонджи, устремляясь со своей драгоценной ношей наружу.
Три секунды спустя за его спиной башня осела и сложилась сразу на несколько этажей вниз, как карточный домик. Зелёный Брашпиль не обратил на это ни малейшего внимания, он сосредоточенно отслеживал сигнальный маячок старшего брата.
